Джейми Реднапп «Я, семья и становление футболиста» 14. Аутсайдер
***
С уходом Кенни Ливерпуль — как город, так и клуб, чувствуют себя так, словно их поставили на паузу. Ронни Моран берет на себя обязанности исполняющего обязанности — он ясно дает понять, что не хочет работать постоянно — и пытается справиться с неопределенным настоящим, возвращаясь в прошлое.
Это старшие игроки, которые вернулись в стартовый состав, традиционный ливерпульский способ, который он пытается переоткрыть клуб заново. Но когда вы на паузе, вы не можете двигаться вперед, и команда кажется парализованной – проиграв в Лутоне в первые выходные после ухода Кенни, забив один, но пропустив от Кингсли Блэка и дубль от Иана Доуи; проиграв вторую переигровку Кубка Англии «Эвертону», благодаря голу Дейва Уотсона, снова проиграв дома «Арсеналу» и позволив парням Джорджа Грэма занять первое место в первом дивизионе.
Главный спортивный обозреватель «Сан» Джон Сэдлер думает, что знает, в чем проблема. Он говорит, что Кенни кончился, когда подписал контракт с этими тремя чуваками. Он указывает их черным по белому: Дэвид Спиди, Джимми Картер и я. Вещественное доказательство того, что король сошел с ума.
Мне кажется ужасным говорить так о 17-летнем подростке, о ребенке, которому еще только предстоит дебютировать в первой команде, и это остается со мной. Я хочу доказать, что журналист ошибается, но мне также интересно, действительно ли я в чем-то виноват. Может быть, подписав меня, Кенни действительно сделал себе только хуже. Что, если бы он потратил деньги где-нибудь в другом месте, на нападающего, который сразу же начал забивать голы, на нового центрального защитника на место Алана Хансена?
Я понимаю, что чувство вины не имеет логического смысла, но я также знаю, что потерял свою страховочную сетку. Когда тебя покупает клуб, ты возвышаешься над другими игроками примерно твоего возраста и положения просто потому, что они потратили на тебя звонкую монету. Я видел это в «Борнмуте» с Лютером Блиссеттом, Ианом Бишопом и Гэвином Пикоком, когда папа выложил на него £250 тыс. Это новая машина на подъездной дорожке, а не старая. Это джемпер, который ты сам выбрал, а не тот, что мне подарили.
Теперь я просто еще один ребенок, только вот это не так. Я тот, кто приехал из другого города. Я не был в клубе уже около года или около того, как Ники Таннер и Майк Марш, и я не местный парень, как Алек Уотсон, младший брат Дейва. Филу Томпсону нравятся парни-скаузеры в его резервной команде. Еще бы ему не нравились. Он сам из Киркби. Он был капитаном «Ливерпуля». Он чувствует это в своей крови. Это наш клуб, а не твой.
Что же делать? Я мог бы позволить чувству страха нарастать в моей груди. Оно хочет, я просто должен впустить его. Я мог бы вернуться к миссис Сейнсбери и лечь лицом вниз на подушку, чтобы никто в доме не слышал моего плача.
Все это очень просто. Но я не могу этого сделать, потому что это значит сдаться. Я знаю, что в клубе есть люди, которые думают, что я не смогу его взломать. Если я сдамся, если уйду сейчас, я буду счастливее на день, может быть, на неделю. А после меня будет преследовать кое-что еще: мысль о том, что я не отдал всего себя, что позволил кому-то другому диктовать, что я должен делать.
Я понимаю, что мне также и повезло, даже в этой морозильной комнате на верхнем этаже дома, даже на тренировке, где несколько игроков резервной команды все еще не хотят со мной разговаривать. В «Борнмуте» есть парни из молодежной команды, которых сдались, и которые сейчас ходят по небольшим клубам и низшим лигам в поисках другого шанса. Борясь с этим ужасным осознанием того, что, несмотря на всю их одержимость игрой и то, как много они о ней знают и как усердно они работали, возможно, они ничего не получат от этих инвестиций, и им придется найти какое-то более жалкое, скучное и одинокое занятие. Дино все еще тренируется с молодежной командой, но о профессиональном контракте так и не упоминалось. Дейв Моррис ведет переговоры с «Херефордом». Мой брат Марк пропустил почти год из-за проблемы с лодыжкой, которую никто не мог диагностировать, и теперь папе, возможно, придется отпустить его, положить конец профессиональной карьере собственного сына. Футбол никого не ждет, а присматривает о еще меньшем количестве людей.
Я все еще играю за «Ливерпуль», даже если мне еще только предстоит по-настоящему сыграть за него. И поэтому я просто смиряюсь с этим. Когда мне плохо, когда меня игнорируют на тренировках, или я скучаю по дому, или размазываю тепловатый «Смэш» по тарелке, я говорю себе, что это небольшая цена, которую приходится платить. Я в игре. Я нахожусь в самом большом клубе страны. Я мог бы поехать на юг, в «Тоттенхэм» или «Арсенал», но я не хочу. Мне невыносима мысль о том, что люди думают, что я не смог его взломать. Я не собираюсь быть неудачником. Я не собираюсь быть сноской.
Я не сам по себе. Темноволосый 16-летний подросток из Дублина также остановился у миссис Сейнсбери. Его зовут Марк Кенни, хотя Фил Томпсон дал ему прозвище Голливуд, из-за его эффектных пасов на 50 метров, пасов, которыми он может расщепить, расколоть или разрезать защиту соперника. У него фантастические способности. Он младший из восьми детей, и с ним много болтают, и мне все это нравится.
Есть наглость, а выше нее — Марк Кенни. Мы сидим на диване в гостиной и смотрим «Улицу коронации», потому именно этот сериал нравится миссис Сейнсбери. Она сидит в своем кресле, все ее 122 см роста.
«Джейми, ты только посмотри, в каком она состоянии! — шепчет Марк, подмигивая. — Вот это стремление. Она столь же широка, как и высока, Джейми. А что у нее с волосами? Она похожа на ребенка, наряженного как инопланетянин на Хэллоуин. Разве нет?»
И это только начало. Слух у миссис Сейнсбери, возможно, еще хуже, чем то, как она готовит. И вот Марк проверяет ее, немного портя воздух. Сначала крошечный пук, слышимый только в том случае, если ты знаешь, что он есть, затем по нарастающей. Со всей вареной капустой и картошкой, которые она каждый день подкладывает нам на тарелки для такой атаки легко найти боеприпасы. Гениальность Марка заключается в том, что он может изменять громкость по своему желанию. Каждый звук, который он издает, звучит немного громче. Сидя рядом с ним — они звучат как кряканье уток, но миссис Сейнсбери не шелохнется. Марку приходится потрудиться, чтобы она просто бросила на него озадаченный взгляд, и даже тогда он просто ерзает на своем месте, как будто изгибаются и стонут пружины старого дивана.
Чрезвычайно трудно не расхохотаться. Мне приходится стиснуть зубы и уставиться на Керли Уоттса в телеке, как будто я в него влюблен. Я не могу смотреть прямо на Марка и не могу смотреть налево на миссис Сейнсбери. Я крепко сжимаю кулаки. Я задерживаю дыхание.
Но, конечно, Марк не может просто перестать. Марк никогда и нигде ничего не может перестать. Он должен раздвинуть границы дозволенного. Поэтому он замолкает примерно на две минуты, усиливая давление, вспоминая свою голливудскую игру. И как только в конце рекламы громкость телевизора падает, он пускает в ход все, что у него есть.
Окна дребезжат. Украшения колышутся. Миссис Сейнсбери резко поворачивает голову, как встревоженная сова. И когда из меня вырывается смех, Марк отстраняется и смотрит на меня с преувеличенным ужасом.
«Джейми! Ты чертово грязное животное!»
С Голливудом все гораздо веселее. На лестничной площадке второго этажа стоит статуя Девы Марии. У нее есть свой столик и вид на лестницу — вверх и вниз. Каждый раз, когда Марк проходит мимо, он крестится и просит спасения от нашей вечерней трапезы. Ночью он опускается перед ней на колени и просит Пресвятую Деву о защите от мышей, которые повсюду в этом продуваемом сквозняками большом старом доме.
Один из его братьев приезжает на пароме из Ирландии в гости. Мы встречаем его на улице, и он рассыпается в похвалах по поводу того, как удивительно жить так близко к стадиону, и разве дом не мог бы сравниться со всеми этими георгианскими домами на Графтон-стрит в Дублине. Затем он входит и видит ковер 50-летней давности, влажные пятна на потолке и двух мышей, которые устроили настоящую драку посреди пола спальни Марка, и он уходит в город и пабы, прежде чем ты в принципе сможешь показать ему холодные обеды на кухне.
Марк часто встает еще до рассвета. Он убирается оттуда прежде, чем до него доберется хоть какая-нибудь мышь. Он идет через дорогу в клуб и заказывает чай с тостами, все, что угодно, лишь бы сбежать из дома. В конце улицы есть телефонная будка, из которой мы можем позвонить домой, потому что та, что внизу, предназначена только для входящих звонков. Звонить в Дублин — недешево. Но звонок становится дешевле, когда Марк выясняет, что если завернуть 20 пенсов в серебряную фольгу и сделать все правильно, то телефон решит, что это фунтовая монета. Мы называем это волшебной монетой, и она спасает нас обоих.
Мы выживаем вместе. Никто из нас не чувствует особой очевидной теплоты со стороны Фила Томпсона. Он хочет, чтобы мы играли в одно касание, в два касания. На тренировках все прекрасно. Это вынуждает меня раньше расставаться с мячом. Это также начинает сказываться на моей способности обыгрывать оппонента, обводить соперника и убегать, как это делал папа, как это делает Газза. И это то, как проводятся тренировка и как с тобой обращаются как с ребенком на улице. Ты входишь в раздевалку на «Энфилде», чтобы переодеться, и уже нервничаешь так, как никогда в своей жизни еще не нервничал. Ты делаешь большой глубокий вдох, садишься и надеешься, что тебя никто не заметит. Зная, что кто–то собирается что-то сказать — куда ты собрался, что ты сделал, какая у тебя прическа, во что ты одет, чем ты отличаешься.
И ты не хочешь отличаться. Ты же не хочешь выделяться. Но то, как ты говоришь, как ты выглядишь, отличает тебя от других. То, как ты хочешь вести себя, не является общепринятым. Я хочу остаться в Мелвуде после тренировки, чтобы дополнительно поработать. Я хочу поработать над своими штрафными ударами и ударами по мячу, как делал с воротами, нарисованным на стене в Борнмуте. Я должен, чтобы продолжать совершенствоваться, но мне это также нужно, потому что это полезно для моей головы. Когда там только я, мешок с мячами и ворота, и я все контролирую. Никто не может прикоснуться ко мне. Все вокруг меня отсеивается и исчезает. Ни запаха капусты, ни холодной односпальной кровати, ни сомнений.
Но здесь никто не остается после тренировки. Я прошусь остаться, а мне говорят возвращаться в автобус. Я жду, пока мы доберемся до «Энфилда», кладу кучу мячей в багажник своей машины и еду обратно.
Вот тогда-то ты и слышишь шепоток. Подлиза. Неприкаянный. Красавчик.
Фил Томпсон делает все по старинке. По прошествии недель нам выдаются редкие выходные, поэтому я спрашиваю, могу ли я съездить домой повидаться с мамой и папой и вернуться на тренировку в понедельник. Он говорит «нет». Мы играем за резервистов против «Вест Бромвича». Я плохо играю. У меня не получается, я скучаю по дому. Мы проигрываем.
После этого перед другими парнями он выделяет меня и Дона. Он говорит нам, что нашим родителям было бы стыдно за такую игру их сыновей. И когда он говорит мне, а я смотрю на него в ответ, и чувствую, как у меня начинают слезиться глаза. Я не в очень хорошей форме, и я это знаю. Я сомневаюсь в себе больше, чем когда-либо. Но они бы не стыдились, только не мои мама и папа. Поэтому я говорю себе: не смей плакать. Я знаю, что мне нужно завоевать расположение некоторых людей. Я докажу, что все ошибаются. Докажу.
Ники Таннер — главарь небольшой банды. У них есть коронная фраза, которую они выкрикивают, когда ты поворачиваешься спиной или когда их достаточно рядом. «Дерьмо!» Сказано с притворным скаузерским акцентом, слишком высоким, слишком писклявым. Как будто это шутка, только мы все знаем, что это не так. Это сила. Это заставляет тебя чувствовать себя лучше и унижает других. Достается мне. И Дону Хатчисону тоже.
Я пытаюсь притвориться, что ничего не слышал. Я хочу развернуться и вырубить его. Вместо этого я стараюсь оставаться рациональным. Я плохо играю. Я не давал им повода не называть меня дерьмом. Ему и его приятелям не нравится, что мы, новенькие, приходим и угрожаем их месту в составе. Так работает футбол.
Я крепче, чем они думают. Я видел все это в «Борнмуте». Эта атмосфера, «ты или я», борьба за то, чтобы пройти через все это. Нет ничего такого, чему бы я раньше не был свидетелем.
Я не хочу, чтобы кто-то жалел меня. Мне повезло. Я в «Ливерпуле». И я знаю, что мне нужно делать.
Чем тяжелее времена, тем больше ты тренируешься. Возьми сумку с мячами, выйди под дождь, бей по ним, бей по ним, бей по ним.
•
Фил Томпсон: Я помню, как Джейми пришел на просмотр. Я ожидал увидеть маленького подростка ростом 165 см. И вот появляется он, ростом уже больше 185 см., с большой пышной прической, телосложением 20-летнего парня. Я подумал, о Боже мой...
Даже за эти две недели было видно, что он наделен способностями. Можно было увидеть маленького ребенка, играющего в саду на заднем дворе, который чеканит мяч, играет в касание, бьет мяч о стену. Все эти вещи у него выходили очень естественно.
Когда он приехал на постоянной основе, он попал ко мне в резервную команду, и это была немного жесткая любовь. Было видно, что он из по-настоящему хорошей семьи, что он получил хорошее воспитание. И я думаю, у этого парня есть способности, но сможет ли он применить их здесь, в клубе со всеми этими неписаными правилами о том, как ты поступаешь и как выполняешь свою работу?
Я задаю себе эти вопросы о нем. Ладно, его способности неоспоримы, его техника почти совершенна, он может контролировать мяч при любых обстоятельствах. Он умеет развернуться, он отлично двигается. Единственный человек, которого я видел, чтобы он так ласкал мяч подъемом своей ноги был Гленн Ходдл. И все это было в его арсенале.
Меня беспокоил его характер, длинные волосы и одежда. Молодые воспитанники были в основном скаузерами, и они смотрят на него, думая: «Черт возьми, кто этот показушный ублюдок?» Там, откуда он приехал, все было по-другому. Так что для меня это животрепещущий вопрос: сможет ли он на самом деле справиться с этим? Есть ли в тебе немного больше, чтобы добиться этого?
Ронни Моран был моим наставником, когда я был ребенком в начале 70-х. Не было более жесткого человека, и раньше я думал, что он ненавидит меня. Он издевался надо мной, когда мы играли пять-на-пять против тренеров. Я думал: «Ублюдок, он просто выбрал меня, чтобы заставить меня бегать за него». Я и сейчас слышу, как Ронни кричит на меня. «Пасуй, скорее!»
Только когда мне было около 26 лет, я спросил его об этом.
— Что ты нашел в этом тощем парне?
— Томмо, я увидел парня, который умел играть. Мы пытались поделиться с тобой нашим опытом. Да, ты умел бегать, ты мог бы бегать целый день, но мы пытались научить тебя, когда и как наседать, когда пасовать, когда сыграть проще. Все эти вещи мы пытались тебе дать, потому что знали, что ты умеешь играть.
Это было то, через что прошел Джейми. Это была жестко, но справедливо и через это пришлось пройти многим игрокам.
Стив Хейвей, тренер молодежной команды, всегда давил на меня: «Ты слишком строг к игрокам». Я думал, что они должны принять это от меня в резервной команде, потому что они получат еще на 50% больше от Ронни Морана в первой команде. А есть еще и Рой Эванс, который стреляет из обоих стволов. Ты получишь все то же самое от 40 тысяч болельщиков каждую неделю. Если ты не сможешь терпеть это только лишь от меня, от одного человека, ты не справишься с остальными.
Ливерпуль — сложная область, и тебя тянут в разных направлениях. Ночные клубы, пабы. Всем нужна частичка тебя, и ты должен их раскусить. Достаточно ли ты хорош, достаточно ли ты умен? Можешь ли ты позаботиться о себе?
Речь шла о том, что было правильным для клуба и что ты искал бы в игроках. Чтобы добиться успеха в «Ливерпуле», тебе нужна была эта внутренняя вера. В тебе должен был быть этот драйв.
•
Марк Кенни тоже проходит проверку. Мы оба в самом большом клубе в мире, оба очень, очень далеко от дома. У нас дружные семьи, но они в нескольких часах езды отсюда. Тихие мысли внутри, когда никого нет рядом: как же нам пройти через это?
Вместе. Мы сделаем все, что угодно, лишь бы не тратить впустую дни и вечера с миссис Сейнсбери, поэтому мы отправляемся в город — в зал для снукера, в ресторан на Стэнли-стрит под названием «Каса Италия». Здесь тепло, уютно, напоминает мне о Лоренцо там, на южном побережье. Заведение напротив бронзовой статуи Элеоноры Ригби, и когда мы заканчиваем, мы садимся рядом с ней, и надпись на табличке на стене — «Посвящается всем одиноким людям» — обо всех нас. Однажды вечером Марк говорит, что мы идем в ночной клуб на Белмонт-роуд под названием «Вуки». Он находится в глухом переулке, примерно в километре от дома, фахверковый фасад похож на загородный паб, но внутри все совсем не как в пабе.
Это хаос. Все напившиеся, изрядно покореженные. Марк — симпатичный мальчик, и ему не нужна какая-то ситуация, но он все равно ее находит: мы братья, я старший, а он — талантливый, но непонятый. Кажется, никого не волнует, что у одного из нас дублинский акцент, а другой может быть из Эссекса. В «Вуки» им все равно. Если это добавляет позитивных эмоций, то все в порядке. Там не играют хип-хоп. Здесь нет хаус-музыки. Ты не ходишь в «Вуки», чтобы послушать музыку. Ты идешь туда, чтобы отказаться от всех привычных правил.
Дино приезжает погостить на выходные. Видеть его — просто волшебство. Мы знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы я мог не притворяться, что все в порядке. Мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы я мог не притворяться, что мне сложно приходится. Перед самым уходом он говорит мне, что все они гордятся мной, он и Дейв и другие ребята из молодежной команды. Это помогает и заставляет меня еще больше тосковать по дому, и то, и другое одновременно.
В Ливерпуле все иначе. Каждый человек — комик. У каждого есть реплика, которую он может в тебя бросить. Это Ливерпуль против всего мира, но в то же время внутри него есть что-то племенное. Когда я был ребенком и «Борнмут» играл на выезде, я часто ездил на поезде на стадион «Делл» и вместо них смотрел на «Саутгемптон». Хороший футбол, Первый дивизион, даже мысли не возникло, что я их не поддерживал. И вот, поскольку «Ливерпуль» едет на выезд в один из выходных, а меня и близко нет рядом с командой Ронни Морана, я предлагаю Марку отправиться на «Гудисон Парк». Это всего в километре через Стэнли Парк. Cквозь запотевшее окно в моей комнате на чердаке мы видим устремляющуюся к стадиону толпу.
Проходя через турникеты мы ловим на себе пару неловких взглядов. Ладно, это «Эвертон», а я играю за «Ливерпуль», возможно, есть несколько неправильных парней, которые хотят высказаться, но все в порядке — мы занимаем хорошие места на верхнем балконе трибуны «Гудисон Роуд». На мне бейсболка, низко надвинутая на лицо. Пусть я и из «Ливерпуля», но я невидим.
Это занимает 10 минут. В одну минуту я смотрю, как Пэт Невин обыгрывает своего защитника и отдает мяч Роберту Варзиче, а в следующую что-то твердое бьет меня по затылку.
Это мясной пирог, брошенный сильно и с превосходной точностью, поданный с гарниром из фанатских оскорблений.
«Отвали к черту, Реднапп! Что ты здесь делаешь, красноносый ублюдок?»
Я чувствую кусок стейка, или курицы, или что там у меня застряло за правым ухом. Я оборачиваюсь, и снайпер, пустивший пирог встает, чтобы принять одобрение окружающих.
«Ээ, пошел ты к черту!»
Вокруг раздается смех. Все в курсе шутки, кроме меня и Марка, и он съеживается на своем месте, отодвигаясь от меня, как будто он не имеет никакого отношения к цели, как будто мы вернулись на диван у миссис Сейнсбери, и он перекладывает вину за свои бомбы-вонючки.
Я стараюсь сосредоточиться на поле. Джимми Гэбриел там, внизу, мой старый приятель, снова на скамейке запасных «Эвертона» вместе с Ховардом Кендаллом. Джимми всегда присматривает за мной. Если бы он был здесь...
ХРЯСЬ.
Еще один пирог, немного под другим углом, на этот раз приземляющийся прямо между лопатками, скользящий по моей спине в месиве из соуса, кусочков мяса и разломанного теста.
Марк уже не смеется. Он стал таким же белым, как шорты «Эвертона». «Джей, нас здесь сейчас будут бить. Пойдем-ка отсюда...»
Уйти? Но тогда все увидят нас. Это на самом деле только ухудшит ситуацию. Мы как будто сбежим.
За последние два месяца мне несколько раз было одиноко. Это может быть самое худшее чувство — сидеть там, весь в соусе, легкая добыча, уже не обращая внимания на футбол, просто глядя на часы и желая, чтобы они дошли до 15:45.
На самом деле, я думаю, что можно дотянуть и до 15:43. Мы же не хотим подниматься по этой лестнице, когда тысячи других уходят за своими чашками чая в перерыве матча. Когда прилавки открыты, чтобы каждый мог непосредственно перекусить свежими пирогами.
Извини, Джон Эббрелл. Извини, Рэй Аттевельд. Мы не можем оставаться здесь ни на минуту дольше. И крики преследуют нас вверх по лестнице, когда мы бежим, как сумасшедшие, к выходу и дальше, на улицу. «Красноносый засранец!»
Так что Ливерпуль — это тебе не Саутгемптон. Пусть я и близко не в первой команде, но фанаты соперников все еще ненавидят меня, как будто я уже там играю. Это последний раз, когда я иду на «Гудисон» посмотреть игру.
Есть правила, которые я должен выучить, токи, к которым нужно подключиться. В этом городе любовь совсем другого рода.
На тренировках моим делом все время занимается Ронни Моран. Он все еще называет меня Харри. Каждый раз, когда мяч оказывается у меня в ногах, он кричит: «Пасуй! Пасуй!» Я хочу, чтобы он оставил меня в покое. Я смиряюсь с этим, потому что видел такое в «Борнмуте». Я видел, как взрослые ведут себя по отношению к молодым парням так, как они не могли бы вести себя ни в какой другой сфере деятельности или ситуации. Но я не могу понять, почему он все время на меня нападает. Что я сделал не так, чего не сделали другие молодые парни?
Поэтому однажды утром я спрашиваю Джона Барнса об этом в автобусе, идущем в Мелвуд, и он кивает головой.
«Джейми, у меня было все то же самое, когда я приехал из "Уотфорда". Он кричит на тебя, потому что ты ему нравишься. Он ценит тебя. Парни, на которых он не кричит? Он не думает, что с ними стоит возиться. Он не думает, что у них получится».
— Но почему он не кричит на Стива Макманамана?
— Потому что в тот день, когда Ронни перестанет кричать на тебя будет значит, что у тебя получилось. У Макки получилось. Он в первой команде. И он думает, что ты тоже там будешь.
•
Марк Кенни: Он всегда был иным, этот Джейми. В первый раз, когда он приехал к миссис Сейнсбери, его высадил Кенни Далглиш. Единственный, кто меня когда-либо подвозил, был сын миссис Сейнсбери Томми. Я смотрел, как Джейми выходит из этой огромной машины, и подумал: «что это за гребаный дурень?»
Они вдвоем отправлялись играть в гольф, а я торчал в своей комнате, заворачивая монеты в фольгу для телефона-автомата. Прячась под пуховым одеялом, пытаясь согреться. В основном толстея из-за еды. Я приехал в этот дом с весом 51 кг., промокший насквозь, и уехал с весом около 114 кг.
Я на год младше Джейми, но, возможно, я был более взрослым в миру, приехав из такого города, как Дублин. Мы оба были остекленевшими маленькими мальчиками, не поймите меня неправильно, но многие парни оттуда, откуда я был родом, в Англии пытались сделать то же самое. Гэри Келли приехал из моего клуба «Хоум Фарм» и был в «Лидсе», Грэм Кавана был в «Мидлсбро». До нас там были Лиам Брэди, Ронни Уилан и многие другие.
Это все еще было таким потрясением для всех нас. В одну минуту ты два раза в неделю гоняешь мяч со своими товарищами, а в следующую — тренируешься каждый день, и тренер все время разносит тебя. В одной игре Фил Томпсон выпустил меня со скамейки, а затем заменил обратно в том же матче. Это чуть не сломало меня. Я вернулся в меблированные комнаты, лег в постель и плакал навзрыд. Ты должен был пережить это.
Я и Джейми, мы помогли друг другу пройти через это. Дома со своими семью братьями я всегда был под присмотром, так что нам с Джейми нужно было держаться друг друга. Мы помогали друг другу держаться на плаву.
В нем всегда было что-то особенное. Можно было сказать, что он играл в приличных матчах в первой команде «Борнмута». Он играл с мужчинами, а я все еще был мальчиком. Я наблюдал за ним, и это был только вопрос времени, когда он сделает следующий шаг вверх, потому что его способность делать пасы всегда была намного выше, чем у всех остальных. Временами он был почти слишком умен или, может быть, слишком быстр для некоторых других игроков. Он был настроен на другую волну, чем большинство мальчиков. Они должны были тянуться за ним. Рядом с ним ему нужны были лучшие, более сильные игроки.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал — переводы книг о футболе, статей и порой просто новости.
