#23 Александр Нилин: «По жизни мне всегда приходилось перевоплощаться в разные роли»
P.S. Дорогие читатели, подписывайтесь на блог. Давайте развивать канал вместе!
Мало кто из современников может записать себе в актив учебу у театрального гения Олега Ефремова, знакомство с выдающимся исполнителем Владимиром Высоцким и дружбу с блистательным худруком МХАТа Олегом Табаковым. Жизнь же нашего нового героя была тесно переплетена со всеми вышеперечисленными мэтрами советского и российского театра и кино.
В заключительной части большого интервью писатель, критик и журналист Александр Нилин отошел от спортивной тематики (жизни выдающегося форварда «Торпедо» Эдуарда Стрельцова, прославленных вратарей «Динамо» — Льва Яшина и Алексея Хомича и др.) и рассказал о парадоксе творческой судьбы своего тезки — режиссера Довженко, поведал о любви к произведениям династии Тарковских, а также об их бесценном влиянии на собственную литературную карьеру.
3-я часть интервью, в которой Александр Нилин рассказывает:
о творческом гении советского режиссера Александра Довженко
о жизненных перипетиях своего отца — писателя и сценариста Павла Нилина
о великих театралах — творческой династии Ефремовых и Олеге Табакове
о человеческой и поэтической натуре актера, музыканта Владимира Высоцкого
о тайном флере кино Андрея Тарковского и поэтической магии его отца — Арсения Александровича
о первом знакомстве со смертью на Переделкинском кладбище
«Довженко — гений, а мы не такие талантливые, работать должны»
— Вы родились в писательском городке Переделкино. Можете поделиться воспоминаниями о детстве в этом исторически значимом месте?
— Помню, в Переделкино на одной улице со мной жил известный режиссер Александр Петрович Довженко. В 30-х годах его немые фильмы были невероятно популярны, но постепенно стали никому неинтересны — в Советском союзе изменились требования к кино.
Из-за собственной творческой невостребованности Довженко нищенствовал, не мог построить нормальный дом, довольствуясь чем-то вроде украинской мазанки, которую сделал сам. Впоследствии дача была построена по чертежам Александра Петровича его женой — звездой немого кино Юлией Солнцевой, исполнительницей роли Аэлиты в одноименном фильме 1924 года, снятого Яковом Протазановым.
К сожалению, все это было куплено французской синематекой и снесено. Даже мазанку сочли ненужной, хотя она и имела такое историческое значение. И это далеко не все неприятности, которые пережил Довженко.
— Мы все внимание…
— Однажды он пришел в гости к знаменитому режиссеру и драматургу Михаилу Ромму. Последний в это время занимался написанием сценария и не мог уделять гостям должного внимания — каждая минута была на счету.
Довженко сразу понял все это и вместо того, чтобы просто уйти, начал бестактно выговаривать Ромму. Мол, как у вас бездарно сделан штакетник, надо было купить 200 листов фанеры, покрасить ее синей краской, повесить спасательный круг и так далее.
Когда Довженко полностью выговорился и ушел, Ромм сказал: «Отнял у меня два часа! Ну, он же гений, а мы не такие талантливые, работать должны». А сколько этот человек мог еще совершить, не будь советской власти…
— Вы страдали от советской системы?
— Не особо. Однажды избежал трудностей, с которыми мог бы столкнуться в СССР. Я о том, что по большому блату имел право брать в школьной библиотеке книги запрещенного в Советском Союзе Михаила Зощенко. Однажды, правда, меня вызвали в КГБ, но исключительно для того, чтобы забрать бумагу с разрешением на выступление заграницей.
«Артистический, ефремовский взгляд на жизнь остался во мне по сей день»
— Большую часть жизни вы провели в писательской среде. Как на вас повлияло родительское воспитание?
— В достаточной степени. Я все детство провел в Переделкино, где в советское время жили писатели. Однако у меня не было цели во что бы то ни стало браться за перо. В этом плане Переделкино я скорее считаю своей родиной, где провёл более 80 лет. Увлечение же литературой сложилось само собой.
— А как относитесь к творчеству родителей?
— Обычно дети писателей с восторгом относятся к работе родителей. Я же воспринимаю их творчество скорее сочувственно, чем восхищенно. В этом плане меня можно назвать плохим родственником. Однако же стараюсь оценивать все по возможности трезво и объективно, несмотря на то, что я — человек более чем пристрастный .
— Вы выбрали слово «сочувственно» касательно отношения к творчеству родителей. Почему?
— Я видел, как старательно работал мой отец. При этом он долго не был широко известен советской публике. Пик славы моего отца пришёлся на конец 50-х годов, но все это быстро закончилось.
В свое время по произведениям Павла Нилина снимали кино (прим. — «Большая жизнь», «Любимая девушка» «Две жизни», «Жестокость», «Испытательный срок», «Через кладбище», «Единственная», «Впервые замужем»), а в 1939 году он, будучи молодым (прим. — 31 год), получил Сталинскую премию второй степени за сценарий фильма «Большая жизнь».
Однако сейчас его творчество вновь кануло в небытие. Такова судьба большинства писателей, и к этому следует относиться с пониманием. В свое время наш сосед по Переделкино Корней Чуковский верно подметил: «В литературу сложно войти, еще труднее задержаться, и практически невозможно остаться». Эту фразу в полной мере можно применить и к творческой судьбе моего отца.
— По произведению Павла Филипповича сняли фильм «Испытательный срок», однако в титрах к нему указано, что автором сценария был не Нилин…
— Да. Сценарий к картине написал Игорь Булгарин. Отец же не хотел тогда заниматься разработкой сценария, был занят другими делами. Впрочем, этот фильм мало чем отличается от первоисточника.
— В «Испытательном сроке» сыграли многие выдающиеся актеры того времени — Олег Табаков, Олег Ефремов…
— У Олега Николаевича я в свое время учился, а с Табаковым почти одновременно выпустился. На меня сильно повлиял тот период времени. Артистический, ефремовский взгляд на жизнь остался во мне по сей день, хотя я никогда не играл на большой сцене за исключением студенческих массовок в школе-студии МХАТ.
Дело в том, что мне всегда приходилось перевоплощаться. Например, я с успехом сыграл журналиста. Это не было моим призванием, но каким-то непостижимым образом мне удалось убедить окружающих в обратном.
— Как лично вы относились к Ефремову-старшему?
— Все относительно. Его сын Михаил, например, в некоторых аспектах не менее талантлив, чем отец, а в каких-то – даже более разнообразный. Однако Миша не был вождем на сцене, а Олег Николаевич воплотил в своей игре это важное качество.
Ефремов-старший — театральный гений, который собрал вокруг себя весь МХАТ. Он был свободной личностью, жил в свое удовольствие. Да, Олег Николаевич пил, но, c другой стороны, он этого никогда и не скрывал. Это выдающаяся фигура своего времени, невероятно сложная творческая натура, но ни в коем случае – не скандальная.
— А что можете сказать о Табакове?
— Лелик, как и Ефремов, один из лучших актеров своего времени. Более того, для меня он даже слишком театральный артист. Игру Лелика я понимаю с восхищением, умом, однако душевно Табаков мне не так близок. Его театральная манера — в высшей степени лицедейство, в котором он добился наибольших высот.
В «Испытательном сроке» — ранний Табаков, идущий от внешности и индивидуальности. Поздний же обладал гораздо более разнообразными качествами. Я знал Табакова всю жизнь, c 1957 года. Более того, он был первым актером «Современника», c которым я познакомился. Очень жаль, что Табаков так скоропостижно ушел из жизни.
— На кого из них в большей степени был похож Михаил Ефремов?
— Как ни странно, своей игрой Миша стилистически больше напоминал Олега Табакова, нежели своего отца. По актерской природе Ефремов-младший и Лелик являли собой пример родственных театральных душ. Олег же Николаевич был самобытной личностью, ни на кого не похожим артистом. В каждой роли самым интересным выглядел непосредственно он, что в театральной среде случается очень редко. Лично я не знаю другого подобного примера.
Ефремов-старший всегда откровенно играл образ каждого персонажа сквозь внутреннюю призму. Он нередко перевоплощался в противоположных себе людей, например, в спектакле «Назначение». Там Ефремов играл человека, который органически не может быть начальником. Сам же Олег был создан исключительно для власти. В итоге эта роль стала одной из лучших в его карьере.
Миша же — артист-лицедей. Каждого его персонажа сопровождала образная уникальность, он был везде разный. Однако в индивидуальном плане Ефремов-старший был интереснее и Табакова, и своего сына.
«В Высоцком главное — не артистическое начало, а поэтическое»
— Среди ваших сверстников по театральному вузу был и Владимир Высоцкий. Каким он вам запомнился?
— Мы с ним не дружили, но учились в одном институте, из-за чего часто пересекались. Однако то было студенческое время, когда он еще не был знаменит. При этом главное в Высоцком — не артистическое начало, а поэтическое. Но Владимир всегда хотел стать актером, на чем постоянно настаивал в разговорах.
В молодости он был характерным артистом, из-за чего не представлял интереса для большинства театров. Юность заражает, прежде всего, геройством, а сильный характер отличает прежде всего возрастных актеров.
В «Таганке» же Высоцкий со своими песнями органично вписался в творческий коллектив. Возможно, Николай Губенко и был более талантливым актером, на чьи роли Владимир пришел. Однако успех Высоцкого на сцене от этого не стал меньше.
— А каким был Высоцкий в плане человеческих качеств?
— Мне он запомнился молодым. Тогда Высоцкий был простым в общении, а в дальнейшем с ним стало сложнее. Ведь в зрелом возрасте Владимира всегда окружали толпы поклонников, из-за чего ему трудно было жить при такой большой славе, потому что каждый его шаг был на виду.
В раннее же время Володя хотя и слыл обычным студентом, но, конечно, выделялся на общем плане харизмой. Высоцкий был потрясающим рассказчиком, смешно изображал различные сценки.
— Роль Гамлета тоже запомнилась вам артистизмом Высоцкого?
— Здесь двоякая ситуация. Высоцкий сыграл Гамлета под себя. Если же говорить об этой роли, как о вершине в мировом репертуаре, то тут могли быть и другие решения. Герой же Владимира получился очень адаптивным под его индивидуальность и театральную манеру самого Любимова.
— Смоктуновский, на ваш взгляд, был более органичен в этой роли?
— Да. Смоктуновский изначально больше подходил на трагическую роль Гамлета. Но он играл его в кино, поэтому это тоже своего рода адаптивный герой. Вот если бы Смоктуновский сыграл Гамлета на сцене так же, как перевоплотился в князя Мышкина в «Идиоте», то можно было бы говорить об успехе данной роли. Однако кино — это все же совсем другая история.
«Появление в русской литературе Тарковского-старшего изменило мои взгляды на нашу поэзию»
— Одним из ваших преподавателей был Андрей Тарковский. Что его выделяло на фоне других советских режиссеров?
— Я учился у Андрея на высших сценарных курсах, где он читал студентам лекции по режиссуре. Хоть это и было не так часто, он преподнес нам несколько чрезвычайно интересных курсов, которые впоследствии были изданы. В дальнейшем те лекции сильно на меня повлияли.
— В чем заключалась их ценность для вас?
— Кино Тарковского расширяет представление об искусстве и жизни. Андрей не учил ремеслу, в его лекциях не было клише. Он открывал для нас скрытые горизонты возможностей профессии. Другое дело, что воспользоваться его методами смогли лишь единицы — такой высокий уровень был у мэтра.
— Слухи о нелюдимости Тарковского — преувеличенье или же правда?
— Первое. Тарковский не мог быть нелюдим по одной простой причине — на съемочной площадке Андрей зависел от множества коллег. Да, он не выглядел идеалом человеческой натуры, часто ссорился с такими великими операторами как Гога Рерберг. Но, с другой стороны, ни один режиссер и не может быть идеалом, ведь эта профессия по своей природе — уже аномалия.
Чувство собственного достоинства у Тарковского сформировалось с самой юности, и многократно возросло после мировых успехов его картин. В то же время у него всегда было множество вопросов не только к чужим фильмам, но и к своим работам — настолько большим перфекционистом он был. Однако это вполне естественное свойство для творческого человека, и в этом плане Андрей не стал исключением.
— Какие фильмы Тарковского вы бы отметили?
— Больше всего мне понравились две картины — «Иваново детство» и «Зеркало». Никто из режиссеров не показал войну с такой эстетической точки зрения, как это сделал Тарковский в первой из них. «Зеркало» же было тесно связано с семейной жизнью Андрея, а мне всегда нравилось творчество его отца — поэта Арсения Тарковского.
— Что можете рассказать о нем?
— Он — поистине большой поэт. Появление в русской литературе времен Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского и Евгения Евтушенко фигуры Тарковского-старшего было огромным событием. Оно во многом изменило мои взгляды на нашу поэзию.
С Арсением Александровичем я познакомился гораздо раньше, чем с Андреем. Мой друг Саша Мишарин был сценаристом фильма «Зеркало», поэтому я знал почти все детали съемочного процесса. Так, в одной из сцен Тарковский-старший читал потрясающие стихи, слушать которые было одно удовольствие. Я даже в дипломе использовал эпиграф из его творчества, до сих пор помню наизусть.
— Прочтете?
— Конечно. Стихотворение называлось «Жажда чуда». «Порой по улице идешь — нахлынет вдруг невесть откуда. И по спине пройдет как дрожь немыслимая жажда чуда». Под эту свободную марку тогда и была написана работа. Когда мой дипломный руководитель профессор Западов прочел этот текст, то не на шутку перепугался и заявил: «Саша, это нельзя будет защитить».
Моим оппонентом был тогда Миша Игнатов, который впоследствии тоже стал профессором. Он прочел мою работу и сказал: «Все в порядке, только вам не надо заниматься журналистикой, пишите прозу». Тогда я его не послушал, и только уже в дальнейшем понял, что его слова были во многом пророческими. Так что творчество Тарковского-старшего, можно сказать, в какой-то мере предопределило и мою литературную судьбу.
— Арсения Александровича похоронили на Переделкинском кладбище…
— Да. На этом мемориальном кладбище были похоронены многие выдающиеся творческие люди своего времени — Рождественский, Пастернак, Чуковский… Теперь то я уже редко там бываю, а ведь в детстве первое представление о смерти у меня сложилось именно на Переделкинском…
— Расскажите поподробнее…
— Тогда хоронили маму местного милиционера. Помню, как лошадь везла телегу с гробом, и я, будучи шестилетним мальчишкой, почему-то тоже шёл за этой повозкой. А ведь я даже не был знаком с тем милиционером. Ноги словно сами понесли меня вслед за процессией, которая состояла всего из одного человека. До сих пор перед глазами бледные руки покойника. Вот какой была моя первая встреча со смертью.
— Сейчас там похоронено столько знаменитых людей…
— Да. А я помню, когда на Переделкинском кладбище всего одна известная могила была… Об этом поэт Николай Заболоцкий написал стихотворение «Прохожий». Там есть строфа: «Тут летчик у края аллеи покоится в ворохе лент, и мертвый пропеллер, белея, венчает его монумент». Как сейчас помню этот надгробный памятник. К сожалению, могила не сохранилась.
P.S. Дорогие читатели, подписывайтесь на блог. Давайте развивать канал вместе!
