Винни Джонс. «Пропал без тебя» 15. Южная Дакота
Эпилог: Дом в Ван Найс/Благодарности
***
Люди любили Таню Джонс — все говорили: «Я люблю Тэнс, я просто люблю ее». И каждый раз это было искренне.
Тэнс выслушает тебя — и я имею в виду, по-настоящему выслушает. Она никогда не переводила ситуацию на себя. Она не сказала бы: «Послушай, мне сделали пересадку сердца, и я сделала то-то и то-то, и ты должен сделать то-то и то-то». Никогда. Вместо этого речь всегда шла о том, что нужно другому человеку, кем он был, что он чувствовал.
Есть парень по имени Эймон О'Коннор, молодой друг отца Тэнс — на самом деле он примерно моего возраста — которого все зовут Арчи. У них с Тэнс была невероятная связь. Она любила его, потому что в своей жизни он был не самым популярным парнем, хотя и преуспел, а ей такие нравились. Он любил ее, как и все, и по тем же причинам: потому что она была искренней, доброй и теплой и слушала тебя — по-настоящему слушала.
Однажды Арчи приехал в Штаты, чтобы сыграть в турнире по гольфу, и однажды вечером, когда все уже ложились спать, Тэнс сказал мне: «Я пока не буду ложиться и поболтаю с Арчи». В ту ночь она легла спать довольно поздно, и на следующий день я спросил ее, как прошел ее разговор. Тэнс сказала, что Арчи рассказал ей о своей жизни. Люди рассказывали все Тэнс, они просто безоговорочно открывались ей. Для многих людей она была ангелом. На самом деле — и это не ложь — люди думали, что она настоящий гребаный ангел.
Было слишком много случаев, когда Тэнс приходилось быть ангелом для меня, когда я этого не заслуживал.
Недавно я разговаривал с психологом, и он спросил меня: «Когда ты был в лучшем своем состоянии? Когда ты чувствовал, что ты хороший парень, когда ты не хотел драться, у тебя не было проблем с гневом, ты не ставил под угрозу все положительное в своей жизни?»
Мой ответ был таков: «До того, пока мне не исполнилось 16, 17, 18 или что-то в этом роде».
Психолог спросил: «А что случилось с тобой в 16, 17, 18 лет?» И пришло озарение. Он спросил: «Это когда ты начал выпивать, не так ли?»
Слава богу, Таня знала меня до алкоголя. Я думаю, что именно это в конечном итоге спасло нас после таких вещей, как воздушная ярость и избиение соседа. Она знала истинного меня. В детстве я через многое прошел, и она это понимала. Это не было оправданием. Это было не так, как если бы я сказал: «О, это из-за гребаного развода, и это из-за моего папы и мамы, и это из-за того, и это из-за сего». Но она это понимала. Она была лучшим читателем моей души.
Теперь мне предстояло найти себя хорошего, такого, который не связан с алкоголем.
В песне «Куда ты идешь, любимая» (Where Do You Go to My Lovely), нашей любимой песне, есть строчка, которая гласит: «Двое детей просят милостыню в лохмотьях / Оба замешаны на жгучих амбициях / Стряхнуть с себя ярлыки скромного происхождения», и когда я слышу эти слова, я чувствую, что песня была написана для нас. Чтобы я купил этой маленькой девочке красный Бентли на ее пятидесятилетие, чтобы мы выехали с ним из демонстрационного зала... что уж, мы не могли представить, насколько сильно изменилась наша жизнь. Мы часто селились в отелях — я помню, в частности, один на Маврикии, который был великолепным — и нам показывали лучший номер. Но как только дверь закрывалась, мы подпрыгивали от радости, как будто мы в чем-то победили. Мы все еще были детьми из муниципального дома.
В течение 27 лет вместе мы были фантастической социальной парой, но все, что я делал, это всем хвастался ею. Сейчас я смотрю на ее фотографии и не могу поверить, что все эти годы принадлежал ей.
Есть одна фотография, которую я особенно обожаю. Мы присутствовали на свадьбе Мэтью Вона и Клаудии Шиффер в мае 2002 года. На фото она в потрясающем розовом платье, на высоких каблуках и с маленькой розовой сумочкой в руках. Она что-то говорит на камеру, улыбается, и я знаю, что она говорила.
«О да, да, да. Мы делаем это каждую субботу, на свадьбе Клаудии Шиффер...» Вот что она мне говорила: мы вместе участвовали в этой хохме. Точно так же, как когда она описала Мадонну как "очень милую". Ничего ее не подкашивало. Она никогда не становилась слишком серьезной для самой себя. И по какой-то причине она выбрала меня.
Тэнс выбрала меня.
Хотел бы я помнить Тэнс только такой, какой она была на той фотографии на свадьбе Мэтью и Клаудии — улыбающейся, уверенной, полной надежд, здоровой. Но время жестоко над ней поработало, как и со всеми нами. Это правда, что в 1987 году, когда ее сердце отказало, всем вокруг нее потребовался бы еще один день, еще одна неделя, еще один месяц, может быть, еще один год — они бы сделали все, чтобы она прожила еще хотя бы чуть-чуть. То, что бог даровал семье Ламонт, то, что бог даровал всем нам, длилось более трех десятилетий, и это настоящее чудо. Но чего хочешь ты, так это вечности с кем-то вроде Тэнс. Когда тебе дается ангел, как же ты отпустишь этого ангела обратно на небеса? Что ж, позволь мне сказать тебе, что ты этого не сделаешь.
После трансплантации Тэнс каждый день испытывала проблемами со здоровьем. Она привыкла к этому: проблемы с почками, подагра, рак шейки матки, судороги, проглатывание языка, тромб в легком. Тэнс с такой невероятной грацией боролась со всем этим; она была самым сильным человеком, которого когда-либо можно встретить. Она никогда не жаловалась; она просто чувствовала, что получила подарок от доктора Якуба, доктора Митчелла и всех в Харфилде. От немецкого мальчика, чье сердце билось в ее груди, сильное и верное, каждый день. Да, ей приходилось принимать лекарства дважды в день, каждый день; да, ей приходилось страдать от страха перед тем, что могут показать последующие визиты в Харфилд; да, ангиограммы были инвазивными и расстраивающими. Но от нее ты никогда не услышал бы ни о чем из вышеперечисленного. Тэнс была сложена из прочного материала, и я думаю, именно поэтому мы думали, что она переживет всех нас. Это одна из причин, по которой потерять ее было так тяжело. Тэнс сбивали с ног, и она тут же вскакивала. Это случалось каждый раз, поэтому, когда у нее были какие-то страхи перед раком кожи, мы думали, что она справится с этим, как всегда.
Но этому не суждено было случиться. То, что спасло ей жизнь, в конечном счете лишило ее жизни. Как оценивать все «за» и «против»? Это невозможно. Ты просто делаешь то, что делала она: каждый день встаешь, застилаешь постель и с надеждой смотришь вперед, на мир, который не имеет о тебе никакого мнения.
Лекарства, которые Тэнс принимала, чтобы избежать отторжения организмом сердца, также снижали ее иммунную систему и, что особенно важно, повышали ее шансы заболеть определенными формами рака. Одним из таких повышенных рисков был рак кожи. После 20 лет приема этих препаратов вероятность того, что произойдет что-то плохое, становилась все меньше и меньше. Но рак пришел.
Тэнс бдительно следила за тем, чтобы ее кожа проверялась; она знала о рисках и жила с ними, но не была ими пресыщена. В течение последнего десятилетия жизни Тэнс нам казалось, что мы ежемесячно посещаем дерматолога. Я тоже боялся рака кожи, но для Тэнс он был гораздо опаснее, учитывая ее историю болезни. При каждом визите врачи осматривали каждый сантиметр ее тела, проверяя каждую маленькую родинку или пятнышко. Они замораживали их и вырезали.
Живя в Лос-Анджелесе, риск развития рака кожи, очевидно, был выше — определенно более опасным, чем если бы ты жил в Великобритании. Компромисс заключался в том, что она была менее склонна к инфекциям, учитывая, что мы жили в гораздо более теплой и менее влажной среде. Конечно, мы выросли в Великобритании в те времена, когда страхи по поводу рака кожи были менее распространены; мы просто не задумывались об этом, учитывая, что солнце там, казалось, светило не чаще двух раз в год. Я думаю, что многие люди нашего поколения даже отдаленно не подозревали о рисках; конечно, некоторые из нас сейчас за это расплачиваются. В Лос-Анджелесе Тэнс всегда носила шляпу и религиозно относилась к использованию солнцезащитного крема, но в глубине души мы все еще чувствовали, что должны быть бдительными. Кто знает, где солнце нанесло ущерб — в Великобритании или в Лос-Анджелесе; мы этого никогда не узнаем, и сейчас это не имеет значения.
Некоторое время, после того как мы переехали в Штаты, Тэнс регулярно ездила туда и обратно в Харфилд, чтобы проверить сердце. В то время существовавшие ранние выявления не покрывались медицинской страховкой в Штатах. Но с приходом реформы здравоохранения и защиты пациентов в США, так называемой Обамакеа, все изменилось. Мы всегда были так благодарны Обаме за это; это было просто гуманно, и это означало, что Тэнс, например, теперь могла получить лечение в Штатах по доступной цене, а также в Харфилде.
Харфилд был тем местом, где она чувствовала себя в безопасности, поэтому она все равно возвращалась туда для того, чтобы делать там ангиограммы, но в Сидарс-Синае мы могли сдать кровь и сделать кардиограмму, и все такое. Отсутствие необходимости много путешествовать было большим подспорьем для Тэнс, и в Сидарс к ней относились как к медицинской знаменитости, учитывая, что у них не было людей, перенесших трансплантацию, которые прожили бы так долго. К 2010 году прошло уже 23 года, что приближается к своего рода рекорду. Все еще билось это сердце, сильное и уверенное, и врачи в Сидарс подходили, чтобы познакомиться с этой выжившей рок-звездой. Она оставалась совершенно скромной в этом отношении; на самом деле, ей ни капельки не нравилось внимание. Для нее то, что произошло в 1987 году, было чудом, которое она не собиралась разрушать, будучи слишком самовлюбленной. Жизнь драгоценна — она поняла это и дорожила тем, что дал ей доктор Якуб.
Несмотря на то, что она любила избегать внимания Тэнс поощряла меня делать что-то новое. В 2010 году она убедила меня участвовать в 7м сезоне «Большого брата» (прим.пер.: передача в формате телевизионных реалити-конкурсов, когда все участники живут в одном доме). Когда дело доходило до таких вещей, мы все это обсуждали — я, Тэнс, Кейли, кого бы это ни касалось. Я действительно не хотел принимать участие в «Большом Брате», но Тэнс хотела, чтобы люди видели меня настоящего, а не бульварного монстра, каким меня иногда представляли. Я думаю, что в конце концов это сработало; я находился там в течение месяца (прим.пер.: даже справлял там свой день рождения, о чем в тексте не упоминается), вплоть до последнего дня, и занял третье место.
Прежде чем зайти в этот проект, я пообещал Тэнс, что не буду пить; одному богу известно, как бы все обернулось, если бы я в той ситуации не избегал выпивки. Было трудно оставлять Тэнс так надолго. Как всегда, в тот день, когда я уезжал, она спросила: «Где мой поцелуй?» — и я бросил ей один, а она его поймала.
Оказавшись в студии «Большого Брата», я просто делал свое дело. В основном, я убирался. Я очень подвержен ОКР (прим.пер.: обсессивно-компульсивному расстройству), поэтому я все чистил и отбеливал. Тем временем Тэнс и ее мама сидели в постели в отеле «Гроув» в Хартфордшире, ели еду, заказанную в номер и смотрели шоу.
Чего люди не знали, так это того, что мне удалось пообщаться с ведущей шоу Давиной Макколл прямо перед тем, как мы начали. Она заметила, что я действительно встревожен, и поэтому я просто попросил ее кое о чем: «Мы же не знаем, что происходит во внешнем мире, пока мы там, не так ли? Люди просто уничтожат нас. Сделай мне одолжение? Когда меня отсюда выселят, покажи мне большой палец, если все в порядке, или большой палец вниз, если дерьмо попало на вентилятор, чтобы я мог подготовиться, прежде чем пресса до меня доберется». Поэтому, когда меня выселили прямо в последний день и я уходил, я посмотрел на Давину, и она показала мне большой палец. И я вспорхнул.
Все это было безумием — люди одевались как сельскохозяйственные животные, Давина одевалась как курица, и мне пришлось смириться с тем, что я одевался как трансвестит. (Честно говоря, я не могу сказать, лучше это или хуже, чем одеваться как курица.) Но я пережил еще одно испытание.
Я все еще мог заставить Тэнс потерять сон из-за чего-то, даже если это была не моя вина. Когда я пил, я думаю, она всегда волновалась, каким будет этот чертов телефонный звонок. И это также было правдой, что, если все шло блестяще, она часто говорила: «О нет, нет, все идет слишком хорошо — должно произойти что-то плохое». И на этот раз действительно случилось что-то плохое, но на этот раз все зависело не от меня.
За пару лет до «Большого Брата», в первую ночь охотничьей поездки в Су-Фолс, Южная Дакота, в декабре 2008 года, на меня напали в баре под названием «У Уилли» в центре города. Какие-то парни, игравшие в бильярд, прикопались ко мне из-за того и сего, а потом один из них подошел и ударил меня бутылкой. Все было плохо, повсюду кровь. Когда я ушел в туалет, чтобы привести себя в порядок ко мне подошел другой парень, друг первого, и мне пришлось защищаться, когда казалось, что он тоже хочет мне вмазать. В результате мне было предъявлено обвинение по трем пунктам в простом нападении за вторую драку; первую, в котором меня ударили бутылкой, в конечном итоге была признана «взаимной дракой».
Удар бутылкой был катастрофическим. У меня было две глубокие раны на лбу, ухо было оборвано, а нос практически свисал — в общем, мне пришлось наложить 68 швов, и только по счастливой случайности я не ослеп. Я очень беспокоился, что шрамы могут серьезно повлиять на мои шансы получить актерскую работу; Я знаю, что в основном играю крутых парней, но я не хотел выглядеть как Человек-слон.
После того, как меня зашили и выпустили из тюрьмы, я вернулся в охотничий домик. Это было у черта на куличках, что-то вроде Беар Гриллс, и никто из внешнего мира никогда не узнал бы, что я там был. У меня была заранее спланирована история для Тэнс; я решил ничего не говорить о нападении, чтобы не напугать ее. Я собирался просто сказать ей, что Лендровер съехал с дороги и разбился, а я ударился о ветровое стекло. Но плохие новости так или иначе настигнут тебя, и в моем случае всегда довольно быстро. В ту ночь я получил сообщение, чтобы я позвонил своему менеджеру, прямо там, посреди дикой Южной Дакоты, и мой желудок просто упал. История вышла наружу.
То, как это случилось было на самом деле немного забавно. Я был на охоте на фазанов, но на Ти-Эм-Зи, канале сплетен, что-то не так поняли и услышали, что я «застрелил крестьянина». Итак, они начали копать, бар продал им кадры драки, и Винни снова был готов быть прибитым прессой, а также людьми, которые меня знали.
Ты чувствуешь себя одиноко, когда такое происходит. Обычно я поднимал руку и брал на себя ответственность за глупости, которые я совершил, например, за инцидент с воздушным гневом или за то время, когда я развлекался в Ирландии, когда в шутку укусил журналиста за нос и получил больше заголовков в газетах, чем хулиганы, из-за которых в тот же вечер отменили игру Ирландия-Англия. И отношение прессы было увековечено в камне — когда меня удалили в матче против Грузии, один репортер написал: «Это был последний, неприятный поступок сезона для мальчика Джонса», как будто «мальчик Джонс» (мне было 30, когда это произошло) был каким-то невоспитанным прислужкой, живущим под лестницей.
Но в данном случае в Су-Фолс на меня напали и чуть не ослепили. К сожалению, это означало, что люди будут странно злорадствовать по этому поводу. Некоторые скажут: «Что он опять натворил?» Мало кто понимал, что правда в том, что наша жизнь снова была в смятении. Когда есть хорошие новости — новая и захватывающая актерская роль или успех в «Большом брате» или на «Х-факторе» — звонки были редкими. Но происходит что-то вроде Су-Фолса, и телефон звонит как бешенный: «Что он сделал?» Это ужасно. Когда нет поддержки, ты чувствуешь себя чертовски одиноким. И как бы тяжело это ни было для Тэнс, для Кейли и Аарона это было ужасно.
Мы делали все возможное, чтобы оградить их от плохой прессы, но время от времени это было невозможно. Я помню, как Тэнс звонила мне и кричала из своей машины, что папарацци появились у школы Кейли, потому что они знали, что могут найти Тэнс там, когда она будет забирать дочку. Тэнс понимала, что они могут появиться, когда мы с ней будем на людях, но в школе у Кейли? Мы были достаточно взрослыми, чтобы справиться с этим, но это совершенно несправедливо по отношению к детям и остальным членам семьи. Но какова бы ни была мораль всего этого, простой факт оставался фактом: Тэнс должна была узнать, что на самом деле произошло в Су-Фолc, и снова будет напугана и расстроена. По словам Кейли, они с мамой были на заправочной станции Норм на бульваре Сансет у подножия Голливудских холмов. Мой менеджер позвонил Тэнс, и я не знаю, что он сказал, но это было что-то, что так сильно напугало ее, что она буквально бросила телефон в Кейли. Кейли поговорила с ним, а затем объяснила Тэнс, что происходит. К тому времени, когда они вернулись домой, были опубликованы видеозаписи нападения, и Тэнс посмотрела их и сразу поняла, что на этот раз я не виноват. Она сказала Кейли: «Учитывая его прошлое, людям труднее поверить в это; люди прочитают заголовок, прежде чем смотреть видео, и на этом все закончится. Но тут не он все начал».
Я прилетел обратно в аэропорт Бербанка на следующий день, в ту секунду как Тэнс меня увидела — она разрыдалась. Поездка домой была жестокой; я все еще был в бинтах, а Тэнс буквально сходила с ума, но в этом случае она поддержала меня на 100 процентов. Она знала, что если бы я был неправ, я бы вышел и сказал об этом; я этого не сделал, потому что я не был неправ.
Однако в игре были задействованы более крупные силы, более крупные, чем просто обвинение в нападении. В то время мы работали над получением гражданства, и если бы меня осудили, это стало бы для нас преградой. Мои предыдущие судимости в Великобритании никогда не приводили к тюремному заключению и не считались преступлениями «морального разврата», как это называют американцы, поэтому они не обязательно будут учитываться против нас в нашем заявлении. Но этот инцидент в Южной Дакоте мог бы плохо обернуться. Если бы в этом случае меня осудили за нападение, у меня было бы мало шансов получить гражданство, и снова мечте был бы конец.
Как бы то ни было, после однодневного судебного разбирательства в мае 2009 года с меня сняли все обвинения. Конечно, это не помешало моим нападавшим подать на меня в суд. Я заплатил одному, чтобы избавиться от него, но тот, кто ударил меня бутылкой сбежал еще до дачи показаний, когда понял, что у него нет ни единого шанса.
Вернувшись в Лос-Анджелес и выздоравливая, мы должны были столкнуться с тем, что Тэнс переживала из-за своего рака. И все должно было стать намного хуже.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал
