Винни Джонс. «Пропал без тебя» 7. Кролик Джордж
Эпилог: Дом в Ван Найс/Благодарности
***
В этот же день четыре года назад, я получила свое новое сердце. Я не чувствую себя очень счастливой, так как теперь оно разбито.
— из дневника Тани, 18 мая 1991 года
Остальная часть моей жизни началась благодаря Джорджу.
Джордж — это кролик. (Он был им. Его постиг несчастливый конец, но к этому мы еще вернемся.)
Довольно быстро после победы в финале Кубка в «Уимблдоне» все пошло наперекосяк. Следующий сезон был для меня катастрофическим. Все плохо началось: во время предсезонного тура по острову Уайт я ввязался в перепалку с защитником по имени Дэйв Вудхаус, который играл за деревенскую команду. Бобби Гулд, главный тренер, который по какой-то непонятной причине отвез нас на остров, был в ярости от того, что меня удалили с поля, и отстранил меня от команды, что означало, что я пропустил матч за суперкубок Англии — Чарити Шилд (возможно, он все еще был зол из-за того момента после Финала Кубка, когда я потряс перед ним своими причиндалами — кто знает?).
После этого все стало только хуже — в том сезоне меня обвинили в том, что я своим подкатом завершил карьеру Гэри Стивенса, но если посмотреть видео, то можно увидеть, что я добрался до мяча (я также приложился в своего товарища Джона Фашану, который тягался со Стивенсом, так что у меня не было намерения причинять кому-либо вред — зачем мне пытаться травмировать своего товарища по команде?)
Затем, несколько месяцев спустя, в игре с «Эвертоном» я запоздалым ударом по голенищу бутсы поймал Грэма Шарпа, и в последующей рукопашной Кевин Рэтклифф создал лучший образ Мерил Стрип, притворившись, что я ударил его головой — честно говоря, если бы я это сделал, он не падал бы так поэтапно. (На самом деле я думаю, что им пришлось добавить немного дополнительного времени в конце игры, чтобы компенсировать, сколько времени ему потребовалось, чтобы нырнуть на газон. Я работал с некоторыми великими актерами в Голливуде, но как насчет Рэтклиффа в тот день? «И премия присуждается...) Конечно, я — это я, и меня снова удалили, и было ясно, что терпение Бобби Гулда и его помощника Дона Хау по поводу меня подходит к концу. Моя репутация состояла в том, что я был сумасшедшим и не умел играть в футбол, но ты действительно думаешь, что парень, выигравший Кубок Англии был настолько плох? Да, я был жестким, и некоторые из моих ударов были такими же ядреными, как сыр чеддер, но я никогда не собирался причинять кому-либо вред. И я немного все-таки умел играть; мое первое касание было твердым, я мог пасовать и бить по воротам, я был хорош в воздухе, я забивал голы и был лидером.
Все это не имело значения. К концу сезона 1988/89 мной заинтересовался «Лидс Юнайтед», и когда Сэм Хаммам принял решение, он сделал это быстро. И вот я отправился на «Элланд Роуд».
Вне поля все было великолепно. Теперь я был полноправной звездой; у меня был симпатичный маленький домик с тремя спальнями на Хантерс-оук, и теперь у меня был серьезный переход в «Лидс Юнайтед». Я сдал в аренду дом на Хантерс-оук и двинул на север.
Год я отыграл на «Элланд Роуд», потом перешел в «Шеффилд Юнайтед» — что было катастрофой на поле, хотя после этого я стал отцом маленького мальчика по имени Аарон (мы с его мамой долго не выдержали друг с другом), а затем я вернулся на юг, чтобы подписать контракт с «Челси». Я избавился от квартирантов и вернулся в свой дом на Хантерс-оук.
В то время за «Челси» играл отличный парень по имени Джо Аллон. Джо был из Ньюкасла — он был одним из приятелей Газзы, и он был веселым. Но тогда, несмотря на то, что его продали из «Хартлпула» в «Челси» (представьте, что нечто подобное произойдет в наши дни!), то когда он приехал на юг, из всех возможных мест он выбрал себе жилище над пабом в Биконсфилде. Мы блестяще поладили, и, поскольку он был в затруднительном положении со своим жильем, я уговорил его переехать ко мне в дом номер пять. (Конечно, учитывая то, что люди думали в то время, последующее отсутствие успеха Джо в «Челси», где он сыграл всего 14 раз и дважды забил, было возложено на вашего покорного слугу. Футбольная газета «Когда наступит суббота» писала: «Слухи в Хартлпуле предполагали, что Джо и его сосед по квартире, Винни Джонс, пересеклись со старым приятелем из Ньюкасла по имени Пол Гаскойн, и что в западном Лондоне разразился хаос, вызванный потреблением пива». Что, кстати, было чушью собачьей. Но это показывает, что моя репутация не делала мне никаких одолжений.)
Я также не заканчивал с попытками заполнить дом. Еще одного друга, Делла, выгнала его жена (Морин — она позже стала моей экономкой в Уотфорде). Поэтому, конечно же, Делл тоже переехал ко мне. Так что тогда у нас появилась настоящая холостяцкая берлога. Так вот мы и жили. Или думали, что живем.
Я все еще был одинок, и так и не мог представить себе все это иначе. Может быть, я все еще питал страсть к Тане Ламонт, которая теперь была Таней Терри — кто знает? В любом случае, я не собирался остепеняться; я играл за «Челси» в высшем дивизионе, у меня была медаль обладателя Кубка Англии, и я, наконец, получал хорошие деньги. В глубине души я задавалась вопросом, каково это — иметь настоящие отношения? Возможно. Но в любом случае молния в виде гребаного кролика вот-вот должна была ударить.
Однажды после тренировки мы с Джо сидели дома, когда снаружи раздался смех. Джо подошел к окну, чтобы посмотреть, что происходит.
— Боже мой, — сказал Джо, — опять эти девчонки из соседнего дома.
— Что значит «из соседнего дома»? — спросил я.
— По соседству живут три девушки, разве ты не знал? У одной из них есть ребенок...
Очевидно, это была отличная новость для трех одиноких мужчин, двое из которых играли за «Челси». Я присоединился к Джо у окна как раз вовремя, чтобы увидеть женщину в обрезанных джинсах с красивыми длинными волосами, скользящую мимо, как супермодель на роликовых коньках. С ней была маленькая девочка.
Это было самое прекрасное зрелище, какое только можно себе представить. Они выглядели такими счастливыми, катаясь туда и сюда по Хантерс-оук в свете позднего полудня. Я все пытался разглядеть эту женщину, но солнце стояло низко, и я не мог разглядеть ее лица. Однако мы с Джо буквально заворожились этими двумя — они выглядели такими ангельскими, делали пируэты, держались за руки и визжали от смеха.
А потом женщина повернулась к дому №5 по Хантерс-оук, и, когда солнце наконец скрылось за домами, я наконец-то смог разглядеть ее лицо.
— Боже мой, Джо, — сказал я.
— Что, приятель?
— Это Таня.
— Таня?
В последний раз я видел Таню во время ссоры по поводу Судзуки, когда ей было 17 лет; с тех пор она явно превратилась в женщину. Я прочитал в местной газете о ее пересадке сердца — в Уотфорде это была большая новость — и я с сожалением понимал то, через что она прошла. Теперь, однако, ей, должно быть, было 24 или 25, и у нее все еще были те большие, красивые брови, хотя ее волосы были еще гуще, чем раньше. Если она была по другую сторону М1 от меня, когда мы были подростками, то теперь она была в пяти гребаных М1 от меня; на самом деле, мы даже не были в одной стране.
— Да, приятель, — сказал я Джо. — Это Таня. Я знал ее, когда она была Таней Ламонт, много лет назад. Теперь она замужем за Стивом Терри. Ей сделали пересадку сердца. Какого хрена она делает на Хантерс-оук со своим ребенком?
— Я говорил с ней вчера, — сказал Джо.
— Чего?
— Она замужем за Стивом Терри.
— Я знаю, приятель, я только что сказал тебе об этом.
— Ах, да, — сказал Джо.
— Ну, и зачем ты, черт возьми, с ней разговаривал? - ответил я. Мне не нужно было, чтобы Джо Аллон — или кто–либо еще — разговаривал с Таней. Только. Не. Это.
— Ее кролик убежал, — сказал Джо. — Кролик ее маленькой дочери выбрался из этой штуки. Я поймал его и отнес обратно в эту, как там называется эта «хреновина»?
— Клетка, приятель. Это называется клеткой. Или может загон.
— Точняк, — сказал Джо. — Эта чертова тварь бегала по улице. Он почувствовал привкус свободы. Ну, я говорю «бегал». На самом деле он прыгал. Так или иначе, я отвлек его, загнал в угол и отнес обратно.
Это могло означать только одно. Я купил дом в Хемел-Хемпстеде, и теперь Таня, Стив Терри и их ребенок жили по соседству. Я не очень разбираюсь в математике, но мне бы хотелось, чтобы кто-то рассчитал шансы на то, что это произойдет, и я бы все равно никогда не принял эту ставку. Как говорит Рик в «Касабланке»: «Из всех забегаловок, всех городов во всем мире, она зашла в мою.».
Мы оба с благоговением смотрели, как угасает свет и Таня с дочерью катаются на роликах взад и вперед по нашей улице.
— Я гребаный герой, приятель, — сказал Джо, имея в виду, по-моему, кролика.
Несколько дней спустя я случайно выглянул из окна своей спальни, когда кто, как не Стив Терри, подъехал к соседней двери. Через несколько минут я заметил, что он сажает маленькую девочку в автомобильное кресло, а затем уезжает.
Не нужно было быть инспектором Клузо, чтобы понять, что происходит: Таня и Стив, должно быть, разошлись. Позже в тот же день я спросил Джо, что ему известно. Он сказал мне, что Тэнс живет с парой других молодых женщин по соседству. Одной из них была Джоанна Саутерн, которая училась в моей школе в Лэнглибери и плакала у постели Тэнс, когда ее сердце отказало. Джоанна, по-видимому, была сильно влюблена в меня тогда; она обычно сидела весь вечер, наблюдая, как я играю в футбол на детской площадке.
Что ж, теперь она жила по соседству с Таней, а Стив Терри подписал контракт с «Нортгемптоном». Он жил там на постоянной основе, и у него была девушка. Оказалось, что они с Таней купили дом по соседству через несколько месяцев после моего переезда, но у них не срослось. Они пытались держаться вместе ради ребенка, но в конце концов расстались. Так что теперь Таня жила со своей дочерью, Джоанной и еще одной девушкой, а по соседству жили я, Джо Аллон и Делл. Иногда я видел маленькую дочку Тани, Кейли, сидящую на моей стене, болтающую ногами. Я и не подозревал, что Кейли, даже в те времена болельщица «Манчестер Юнайтед», если в это вообще можно поверить, пела небольшую песенку о таких игроках «Челси», как я. Она любит напоминать мне об этом всякий раз, когда у нее появляется такая возможность:
«Челси» — помойка
Мы дадим вам зарок
Смыть игроков их
Прямо в толчок
Чок-ок-ок...
Настоящий поэт, наша Кейли.
Теперь, чтобы не придавать никакого значения, что в фильме «Штрафной» говорилось о моем жилье, но наш дом был, честно говоря, немного бедламом, скажем так? Девушки приходили и уходили, парни приходили и уходили — это было время вечеринок. Мы, конечно, внесли свой справедливый вклад в общую прибыль местных баров, скажем так.
Со своей стороны, Тэнс поняла, что я живу по соседству, и у нее, мягко говоря, возникли вопросы. Позже она говорила в интервью газете «Сан»:
Когда я впервые увидела его снова, он был скинхедом с бриллиантовой серьгой в ухе, и я была так потрясена. Я подумал: «О боже, он бандит». Я часто читала о нем и думала: «Как это раздражает». Я твердила себе, что ненавижу его, но каждый раз, когда я его видела, у меня все внутри переворачивалось. Я всегда искала его.
Однажды вечером мы все были в пабе, и я пытался хорошо провести время, но что-то не оставляло меня в покое — мой мозг все время зацикливался на чем-то, и я не мог понять, на чем именно. Но все начали замечать, что на самом деле меня там не было, и позволь мне прояснить: когда я там, я там на все сто и еще немного больше. Но не в ту ночь, меня там вообще не было. Около 21 часов я сдался и ушел; Я чувствовал, что как будто я не так одет, или что-то в этом роде, или у меня в ботинке камешек. Может быть из-за кожаной кепки «Нью-Йорк Янкиз», которую я носил (в Хемеле-Хемпстеде); кто знает.
Какое-то время, всякий раз, когда я возвращался в дом №5 по Хантерс-оук, я включал музыку очень громко, на случай, если это заставит Тэнс выйти. Не важно будет ли она при этом раздражена, я просто хотел ее увидеть.
А потом, по дороге домой из паба, мой мозг прояснился, и я понял, что думаю только об одном: как мне на самом деле поговорить с ней, а не просто раздражать ее песнями групп The Clash или Madness? Вернувшись на Хантерс-оук, я подкрался к окну Тани и заглянул внутрь — она сидела в кресле, а на диване сидел парень. Мое сердце упало; я помню, как сказал вслух: «О, черт возьми. Неважно».
Делать было нечего, и я с тяжелым сердцем лег спать. Ночь была теплая, поэтому я оставил окна открытыми, чтобы впустить приятный ветерок... Кого я обманываю? Я хотел услышать, уйдет ли парень или что-то в этом роде. На самом деле, я действительно не знаю, о чем я думал; мой разум все еще мчался с этой сводящей с ума мыслью: как мне поговорить с ней? Я знал, что она была во многих километрах от меня, но я возвращался к «Сан Спортс» и на Гаддесден-Кресент, думая о том, как поговорить с ней.
Я уже начал дремать, когда услышал голоса…
«Ага. Ладно. Большое спасибо. Пока-пока». Вуаля и я у окна. К этому моменту парень уже сидел в своей машине, и я наблюдал за тем, как он отъезжает.
Это был мой шанс. Я снова оделся — не в кожаную кепку «Янкиз», заметь, — и бросился вниз. Стараясь сохранять спокойствие, я немного притормозил и подошел к ее двери.
У Винсента Джонса был план.
Тук-тук. Она открывает.
— О боже, Винсент — сказала Тэнс. — Винсент Джонс.
Пока все хорошо. И тогда я привел свой план в действие.
— Я вот нашел твоего кролика, бегающего по аллее, — сказал я, — и только что отнес его в сад и положил обратно в клетку.
Героем становится не только Джо Аллон.
— Правда? — cказала Таня.
— Да, — ответил я — Я боялся, что его переедут или что-нибудь в этом роде. Такого я допустить не могу.
— Забавно, — сказала Таня, демонстративно не приглашая меня войти.
— О? — сказал я, чувствуя, что план не был таким уж надежным, как я надеялся.
— Да, — ответила Таня. — Видишь ли, несколько дней назад мы повесили висячий замок на дверь клетки.
Не то чтобы я хотел, чтобы земля разверзлась или что-то в этом роде, но я бы не возражал, если бы по улице пронесся быстрый торнадо или, может быть, землетрясение. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от того факта, что я только что рассказал ужасную глупость.
Но мне не нужно было землетрясение, потому что решила вмешаться Кейли, хотя она была совсем маленькой. Внезапно сверху послышался ее крик — ей было тогда, наверное, три или четыре года.
Таня сказала: «Ты можешь подождать минутку? Моя дочь плачет». Но она все равно не пригласила меня войти. Вместо этого она вроде как толкнула дверь и побежала наверх. Я подумал: «Итак, мы познакомились, когда нам было по 12 лет. У нас был инцидент с Судзуки в 18 лет. Теперь мы живем по соседству. Она одинока. Я одинок. Я сам себя впущу».
И именно это я и сделал. Я вошел в этот дом, закрыл за собой дверь и тут же начал новую жизнь.
Первое, что я сделала в этой новой жизни — поставил чайник и нашел пакетик заварного крема.
К тому времени, как чайник начал свистеть, Таня уже спускалась вниз. Естественно, она направилась к входной двери, думая, что я все еще на ступеньках. Не увидев меня там, она вошла на кухню и обнаружила меня с половиной заварного крема в глотке.
На Таню это не произвело впечатления.
— Это что еще такое? — спросила она.
— Ну, — сказал я, — ты так долго не приходила, что я подумал, не заварить ли мне чашку чая. — За эту реплику можно поблагодарить последствия пива, которое я выпил ранее тем же вечером. Меня переполняло какое-то глупое мужество.
— Ты такой нахальный, — сказала она, все еще не впечатленная.
А потом мы сели за стол с чашками чая и печеньем и проговорили до пяти утра.
Я бы продолжил болтать и после пяти, но мне нужно было идти на тренировку.
Это была самая невероятная ночь в моей жизни. Мы делились всем — буквально всем, что только приходило в голову из того, чем можно было поделиться. Я рассказал ей всю историю своей жизни до сих пор — как мама и папа расстались, как я бегал с дивана на диван, упустил свои шансы в «Уотфорде», отправился в Швецию, вернулся в Англию, чтобы сыграть в финале своего собственного Кубка, потом «Лидс», «Шеффилд» и мой сын, и «Челси», и теперь это: мы вдвоем говорим на протяжении всей ночи на пролет.
Она рассказала мне о Стиве, и о Кейли, и о пересадке сердца, и о расставании. Были слезы, и мы так же много смеялись, но в основном мы просто говорили, говорили и говорили, пока мне не пришлось уехать в «Челси».
Когда я встал, чтобы уйти, я подошел, чтобы поцеловать ее в щеку.
«Чего? — спросила она, отталкивая меня. Конечно же, нет».
Я попробовал кое-что еще: «Вот мой номер», — сказал я.
«Мне не нужен твой номер, — сказала Тэнс, — потому что я никогда тебе не позвоню. Я никогда в жизни не звонила мужчине».
(Что касается Джорджа… Много лет спустя я узнал, что он замерз до смерти в саду. Его не пускали в дом, потому что Тэнс должна была быть особенно осторожна с инфекциями. Все равно спасибо, Джордж.)
В тот день на тренировке я бежал быстрее, чем когда-либо прежде, и все равно был известен тем, что выигрывал каждую тренировочную гонку. Но в то утро я мог бы пробежать сквозь кирпичную стену. Там, где моя жизнь была на 90%, а иногда даже на 100%, теперь она была на миллион процентов.
И, очевидно, дело было не только во мне. В дневниковой записи, датированной июлем 1992 года, Таня написала:
Сегодня я влюбилась в человека, которого едва знаю,
и я позволила себе представить, что он мог бы тоже любить меня.
Я и забыла, как прекрасны бабочки в моем животе.
Мне никогда и не снилось — Винсент Джонс, тебя так долго не было. —
он был моим пробуждением.
Мне нравится это.
Несколько месяцев спустя Таня сказала мне, что немного вздремнула после моего ухода, подняла Кейли и отправила в школу, а затем позвонила своей маме.
«Мама, — сказала она, задыхаясь. — Я должна повидаться с тобой. Во сколько у тебя обед?»
Когда Тэнс приехала, и прежде чем они успели как следует сесть, ее мама спросила: «Как его зовут?» Ее мама сразу все поняла, вероятно, потому, что, как позже выразилась Тэнс, «я светилась, как рождественская елка».
«Это Винсент Джонс, — сказала Тэнс. — Мы всю ночь разговаривали».
Но Тэнс была крепким орешком.
Несколько дней спустя я спросил Тэнс, не собирается ли она на выходные в местный гольф-клуб; я знал, что ее отец иногда туда ходит. Она сказала, что действительно собирается, хотя это была ложь; она, по-видимому, позвала с собой всех своих друзей. Со мной были мой отец и мои дяди, и в конце концов все мы оказались на моем заднем дворе. Я думал, что все идет хорошо, но Тэнс объявила, что ей пора уходить, так что мне пришлось действовать быстро.
«Папа, иди домой,» — сказал я.
С моей стороны это было нехорошо, но я должен был это сказать. После того, как он ушел, я просто встал и сказал Тане, что нам нужно быть вместе, но она все еще держалась. Она думала, что у меня может быть все, что я захочу или кого я захочу, и ей нужно было знать, что я не просто играюсь.
Это убивало меня. Однажды я зашел к ней позавтракать, но она быстро убежала за Кейли. Я не знал, что и думать.
И вот, пришло время выяснить это. В тот вечер я снова пошел к ней, и хотя Джоанна была там, мне было все равно. Я просто выпалил: «Ты встречаешься с другими парнями?»
Кто это говорит, на самом деле? «Другими парнями?» О чем я думал? Тэнс, вероятно, должна была высмеять меня за то, что я притворялся, будто я в каком-то ужасной романтической комедии, но вместо этого она просто сказала: «Нет. Не встречаюсь. Я просто хочу быть с тобой».
Затем в комнате внезапно оказалось три человека, и это было немного неловко. Но мне было все равно.
«Я тоже хочу быть с тобой», — сказал я.
Я был просто рад, что Джоанна не разразилась аплодисментами или чем-то в этом роде.
Затем Тэнс сказала: «У меня внутри бабочки. Из-за них я странно себя веду. Мне очень жаль».
Тэнс не нужно было сожалеть. Нисколечко.
С того дня я просто хотел проводить с ней каждую минуту божьего бодрствования. Тренировки просто мешали этому. Но оставалось еще одно большое препятствие: Мистер Лу Ламонт, отец Тани.
Лу — воплощение парня старой закалки — прямее любой стрелы. Во время нашего с Тэнс марафонского разговора Лу был в Борнмуте, играл в гольф, поэтому он не знал о том, что произошло. Но нам с Тэнс не потребовалось много времени, чтобы начать проводить больше времени вместе — на самом деле, три женщины по соседству и трое из нас, парней из дома №5 по Хантерс-оук, провели все лето вместе.
Позже тем летом мой друг устраивал свадьбу для своей дочери, и пригласили меня. Это казалось отличной возможностью пригласить Тэнс на настоящее свидание. Я спросил ее, но прежде чем дать согласие, она сказала, что ей нужно поговорить с отцом. Он был во многом главой семьи: он все организовывал, всем управлял, и все проходило через него. Он не был строгим, как таковым, просто прямолинейным — приверженцем. Были правильные способы что-то делать и неправильные способы. И, давайте будем честными, правильные люди и неправильные. Тэнс явно беспокоилась, что я окажусь в последней категории.
Но Тэнс была целеустремленной, и когда она чего-то хотела, то она этого добивалась — не забывай, что это та девушка, которая ездила на своей лошади по Гаддесден-Кресент, когда ей этого хотелось. И вот она пошла к отцу, чтобы рассказать ему о том, что происходит.
Тэнс начала осторожно, сказав Лу, что идет на свидание. Это было первое свидание, на которое она собиралась пойти тех пор, как рассталась со Стивом, так что все было серьезно. Естественно, Лу заинтересовался, с кем это она идет.
Последовала долгая пауза.
«Винсент Джонс, — ответила Таня — она всегда называла меня Винсентом. Но это не имело значения — Лу смог понять, кто это. В то время моя репутация была на национальном уровне, и, скажем так, она была не самой лучшей. Было несколько красных карточек и несколько, скажем так, печально известных подкатов.
Лу в ярости рвал и метал. «Винни Джонс? Да он псих сумасшедший! — кричал Лу. — Ты не пойдешь на свидание с Винни Джонсом».
Но что-то в том, как выглядела Таня и что она сказала после, заставило его прийти в себя.
«Я его давно знаю, — сказала Таня. — Он единственный мужчина, который когда-либо открывал для меня дверцу машины. Он идеальный джентльмен». Тэнс была непреклонна.
В конце концов Лу пришел в себя и согласился на свидание. Мы с ним стали близки (и остаемся таковыми и по сей день); он часто приезжает в Штаты, и мы вместе играем в гольф, и мы часто встречаемся в Великобритании, теперь мы оба без нее. Это единственное, что я не хотел бы с ним разделять.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал
