Винни Джонс. «Пропал без тебя» 3. Украденный Судзуки
Эпилог: Дом в Ван Найс/Благодарности
***
В конце концов я вернулся жить поближе к дому, работая на стройках, когда не получал пособие по безработице. В то время я катался на маленьком мотоцикле Судзуки. Я даже не помню, что был его владельцем; какой-то парень на работе отдал его мне, и я должен был заплатить ему, когда получу свою зарплату. Я отчетливо помню, что ключа не было — его нужно было заводить отверткой — так что, кто знает, был ли ключ у самого моего приятеля. Но для меня все было нормально, и это все, что имело значение.
Однажды вечером, когда мне было около 18 лет, я поехал на мотоцикле в паб под названием «Три подковы» в Гарстоне, в северной части Уотфорда. И кто там оказался, как не Таня Ламонт? Я не видел ее со времен «Сан Спортс», но за прошедшие несколько лет она стала еще красивее, если такое вообще возможно. Я никогда не видел никого с более длинными, более великолепными волосами, и ее улыбка была такой широкой… В ту ночь, в том пабе, казалось, что там не было никого, кроме нее; я не мог отвести от нее глаз. К счастью, она тоже заметила меня и поздоровалась, назвав меня, как всегда тогда, Винсентом. Мы разговорились, и я рассказал ей о том, как ушел из дома и уехал в Чилтерны, и о проблемах с моим отцом, и о том, что случилось с «Уотфордом», и она так мило обо всем этом отзывалась. Я мог бы проговорить с ней всю ночь.
В то время она все еще жила с родителями на Гаддесден-Кресент, и ее дом находился всего в пяти минутах ходьбы, прямо напротив Кингсвей и через Гарстон-парк. Она сказала мне, что ей разрешили пойти в паб, но она должна быть дома до того, как вернется ее отец. Он был очень беспокоящийся, а она, в свою очередь, обожала его. Так что, несмотря на то, что было намного раньше, чем то время, когда я обычно привык покидать паб, самое меньшее, что я мог сделать — предложить проводить ее до дома, что я и сделал.
К тому времени, как мы добрались до Гаддесден-Кресент — пять, шесть минут спустя — я снова влюбился. Такой, как она, никто и никогда не был. Мне было всего 18 лет, но я знал, что для меня она была единственной. И все же она была настолько не на одной со мной орбите, что я был уверен, что она никогда не сможет полюбить меня в ответ. Я был просто парнем, пытающимся разгрести свои проблемы; я порхал с дивана на диван, держась за эту работу, за ту работу, за другую. Мои родители разошлись, я работал то здесь, то там, но я не слишком много зарабатывал. Я работал в шикарной школе, мыл кастрюли и сковородки и пытался выбросить из головы гребаный колокольный звон. Моя футбольная карьера пошла на спад, и у меня действительно не было никаких перспектив. Но эта юная женщина отпирает входную дверь дома 75 по Гаддесден-Кресент… она была чем-то другим. В ней было самообладание, она была умна и красива, и она собиралась кем-то стать.
Что мне было делать? Она была всем, даже тогда.
Внезапно я оказался на ее кухне, и Морин заваривала чай, а я не мог поверить, что нахожусь в доме Тани Ламонт, вместе с ней. Я взвалил на себя то, что мне было не по зубам — и это чувство было со мной до того дня, когда она умерла. В тот вечер у меня точно было такое чувство, когда я болтал с ее матерью и Таней до того, как ее отец вернулся домой, мы втроем сидели за их кухонным столом из формики, тем, с красными и белыми шашечками.
Я был полон решимости все сделать правильно; я уже был лучшим человеком, просто находясь в одной комнате с ней. Я не вел себя как самоуверенный парень, не обращающий внимание на мнение окружающих; я был почтителен и просто благодарен за то, что был там. Ее мама тоже была так добра ко мне — они оба относились ко мне с уважением и теплотой. Но я знал, что не должен злоупотреблять гостеприимством — ее отец должен был вернуться с минуты на минуту — поэтому я извинился, легонько чмокнул Таню в щеку и направился к задней двери.
Я вышел из дома на седьмом небе от счастья. Пять минут до «Трех подков» заняли миллисекунду. Все, о чем я мог думать — это мягкость ее щеки, когда я поцеловал ее на ночь.
Но тогда у меня все шло не так, как надо. Я чувствовал себя так, словно большое темное облако повсюду меня преследовало. Мне все еще нужно было забрать свой Судзуки от паба, но когда я добрался туда, была уже почти полночь, и заведение было закрыто. Хуже того: там, где раньше стоял мотоцикл, теперь остался только дурацкий огромный шлем, который я надел, присев на ступеньку паба.
Сперли.
Это был первый раз, когда у меня что-то украли, и мне нужен был этот мотоцикл, чтобы ездить туда-сюда на работу и все такое. Я кипел и психовал. И вот я застрял в Гарстоне, не имея возможности добраться до дивана, на котором я должен был спать в ту ночь, и я еще даже не расплатился за этот байк. Что, черт возьми, я собирался делать?
Было уже достаточно поздно, чтобы вокруг не было большого движения, и сквозь шум странного грузовика на Кингсвей, где-то вдалеке я услышал пронзительный вой, похожий на звук дешевого мотоцикла. Повинуясь какому-то предчувствию, я взял шлем и пошел на звук, пока не добрался до Гарстон-парка. Оказавшись там, мне было очевидно то, что происходит. Я подумал: «Ты, блядь, шутишь». В тускло освещенном парке я мог разглядеть нескольких парней, которые раньше тусовались с Тэнс и ее приятелями в пабе — теперь они весело катались туда-сюда на Судзуки, улюлюкали, кричали, смеялись, поднимали байк на дыбы и все такое.
Я не собирался этого терпеть. Спрятавшись за деревом, я подождал, пока мотоцикл подъедет поближе, и, когда он проезжал мимо, я вышел и замахнулся шлемом на парня на моем байке. Бац — и он падает, как тонна кирпичей, мотоцикл опрокидывается и глохнет. Я думаю, что он был скорее поражен тем, что случилось, чем ушиблен; он быстро вскочил и побежал, и все его приятели тоже убежали, оставив меня с разбитым, без ключа Судзуки и ужасным чувством в желудке. Не потому, что они украли мой мотоцикл, хотя и этого было достаточно. Тогда я почувствовал, что меня, возможно, подставила Таня Ламонт. Возможно, она согласилась позволить мне проводить ее домой только для того, чтобы ее приятели смогли украсть мой мотоцикл и устроить пьяные покатушки по Гарстон-парк.
Вся моя неуверенность снова нахлынула там, в темном парке, с рядом валяющимся на земле мотоциклом. Мои демоны, с которыми я боролся и сражался, проявились снова; большое облако стало темнее, глубже. Все мое доверие к людям было разрушено тем, что произошло дома, поэтому я мог видеть предательство везде, куда бы я ни смотрел.
Неужели Таня могла меня так подставить? Ну, конечно, могла; дело не в том, что она была плохой, просто я не вписывался в ее жизнь и, конечно, не в ее сердце. Я был в нескольких тысячах километрах от того, чтобы быть на ее уровне, так что, конечно, она помогла бы своим настоящим друзьям стибзить мой мотоцикл. Она была просто красивой приманкой.
Я был под водой, а она там, на поверхности, плыла по жизни.
Тэнс всегда была по другую сторону шоссе М1 от меня; и через него не было никакого перехода. И то, что произошло в мае 1984 года служило доказательством, хотя в то время я этого не знал.
19 мая 1984 года мой любимый «Уотфорд» вышел на «Уэмбли», чтобы сыграть с «Эвертоном» в финале Кубка Англии. Это была великая команда во главе с Грэмом Тейлором, в которую входили Найджел Каллаган, Мо Джонстон и Джон Барнс. Тем не менее, «Эвертон» в тот день тоже имел неплохой состав — Невилл Саутхолл в воротах, Гэри Стивенс и Тревор Стивен, запутывающие комментаторов по всей стране, Питер Рид в центре поля и Грэм Шарп, Адриан Хит и Энди Грей впереди.
В тот день в центре обороны «Уотфорда» играл Стив Терри — помните его? Он всегда носил большой белый лейкопластырь на лбу. Впервые он сильно повредил голову в воздушном единоборстве с Джастином Фашану против «Норвича» в начале восьмидесятых (я продолжал дружить с братом Джастина, Джоном). В те дни не существовало протокола по поводу сотрясения мозга — тебя зашивали и отправляли обратно. Так случилось и со Стивом: они залатали его, отправили обратно, но, поскольку он был высоким центральным защитником, ему, конечно, пришлось бы в какой-то момент снова сойтись в верховой борьбе за мяч — когда он это сделал, рана снова открылась. Немыслимо. После этого он носил большой пластырь на голове во время игр, чтобы остановить разрыв старой раны.
Но, несмотря на все это, Стив Терри сделал неплохую карьеру в «Уотфорде». Я же, с другой стороны, все вообще испортил.
В день финала Кубка мне было 19 лет; я не играл в футбол, я был просто Винни Джонсом, парнем из рабочего класса без реальных перспектив, делающим то, это и все прочее. Таня Ламонт? Без понятия. После инцидента с Судзуки я обвинил ее в том, что она подставила меня, и мы поссорились. Не помогло и то, что кто-то сказал ей, что я утверждал, что мы целовались по дороге домой (я никому этого не говорил — для начала это было неправдой, но я в любом случае бы никогда не стал хвастаться такими вещами). Но мы снова потеряли связь, и я решил, что это навсегда.
Когда меня отпустили из «Уотфорда», Найджела Каллагана взяли в команду, и теперь он был в первой команде и готовился сыграть в финале Кубка. Найджел был из Гарстона — прямо через дорогу от «Трех подков», если тебе нужно еще одно совпадение. Найджел был хорошим парнем и отдал пару билетов на Финал Кубка моему приятелю Расселу, который — если ты помниim — был со мной в тот день в «Сан Спортс», когда я впервые встретил Таню Ламонт. Рассел знал, что я был пожизненным фанатом «Уотфорда» и что в то время я был в заднице, и он предложил мне второй билет. Билеты на финал Кубка в те дни были как золотая пыль; на «Уэмбли» было 100 тыс. человек (и даже больше), но тебе все равно очень повезло, если удалось заполучить билет. В те дни не было вторичного онлайн-рынка; билет тебе доставался либо от перекупщика, либо не доставался вовсе.
Это был великолепный, ранний летний день в северном Лондоне. Мой любимый «Уотфорд» впервые в своей истории вышел в финал Кубка, и везде, куда бы мы ни посмотрели, мы видели море золотых шарфов. Казалось, что собрался весь город. Элтон Джон пусть и привез в клуб немного слащавых песенок, но они также были действительно хорошей командой (годом ранее они заняли второе место в лиге после «Ливерпуля»). Мы все щипали друг друга по поводу того, что добрались до «Уэмбли»... и я не мог отделаться от мысли, что мог бы быть частью этой команды, если бы все было иначе. С другой стороны, это было немного похоже на то, что я чувствовал к Тане Ламонт; она также была в миллионе километрах от меня, так что не было смысла слишком сильно расстраиваться из-за этого.
Но как раз в тот момент, когда я думал о том, как моя жизнь стала хуже, Таня повявилась прямо передо мной, а я понятия не имел почему.
Мы с Расселом стояли на Уэмбли-Уэй, собираясь перейти дорогу и направиться на стадион, когда появился большой автобус, задрапированный в цвета «Уотфорда». Какой-то полицейский остановил нас — поднял руку прямо перед нами — когда автобус проезжал мимо. Это не мог быть командный автобус, так как игроки, вероятно, уже некоторое время находились на «Уэмбли», разминаясь и совершая эту претензионную прогулку перед игрой. Я посмотрел на Рассела и кивнул в сторону автобуса, сказав: «Жены и подруги игроков». Больше я об этом не думал.
Чего я не мог знать, так это того, что в этот самый момент Таня Ламонт — будущая Таня Терри — сидела в автобусе, увидела меня на тротуаре и выкрикнула мое имя.
Все сильно изменилось для Тани с тех пор, как я проводил ее домой из «Трех подков» в ту ночь, когда украли мой мотоцикл. Она все еще жила со своими родителями на Гаддесден-Кресент, и оказалось, что ее соседка, ворчливая Энни Найселл (та, что с розами), раньше жила вместе со всеми парнями из «Уотфорда». У Грэма Тейлора тогда было правило, что все игроки должны были жить в пределах восьми километров от «Викаридж Роуд» (Гаддесден-Кресент находится в пяти с половиной километрах от стадиона), чтобы он мог следить за всеми и знать, когда они слишком много загуливают (честно говоря, я не уверен, насколько хорошо я бы справился при Тейлоре, по крайней мере, тогда!). Тейлор был приверженцем дисциплины, что было трудной задачей для группы молодых людей. (Это стало еще сложнее, если вспомнить, что Мо Джонстон — человек, который, согласно одной статье, очень наслаждался «ярким, роскошным образом жизни с шампанским» — был в этой команде!) Но метод Тейлора, должно быть, сработал — он превратил «Уотфорд» в по-настоящему хороший клуб.
Как бы то ни было, у соседки Тани Энни Найселл жили Джон Барнс, Стив Терри и Кенни Джекетт, пока они не попали в первую команду и не начали зарабатывать достаточно денег, чтобы обосноваться в своих домах. (По-видимому, это произошло недостаточно скоро: Миссис Найселл кормила ребят таким несъедобным картофельным пюре, что они, бывало, прятали его в цветочные горшки вверх и вниз по Гаддсден-Кресент.)
Как бы то ни было, эти парни в конце концов познакомились с Таней и всеми ее друзьями. Однажды к Шейну пришел посетитель, и Таня, в чьи обязанности входило каждый день мыть посуду после ужина, подошла к входной двери в своих ярко-желтых резиновых перчатках. Открыв дверь, она увидела Стива Терри, подходящего к Энни Найселл, и крикнула «Привет»; они некоторое время поболтали на улице, хотя Тэнс так и не сняла резиновых перчаток. Однако это, похоже, не разубедило его — к 1984 году Таня Ламонт и Стив Терри встречались.
Переходим к финальному дню Кубка — Таня в автобусе жен и подруг и наблюдает, как меня удерживает полицейский на тротуаре, пока мимо проезжает автобус. Судя по тому, что она рассказала мне много позже, она подбежала к окну и выкрикнула мое имя. Она, вероятно, заметила мои волосы до того, как увидела меня — тогда у меня была большая старообразная копна вьющихся волос, огромная штука, занимающая пространство над моим лбом.
Ее подруга Сьюзи Бикнелл (которая в то время встречалась с Джоном Барнсом и впоследствии была замужем за ним в течение десяти лет) спросила: «Что ты делаешь?»
«Это Винсент Джонс», — сказала Таня.
Сьюзи, по-видимому, была смущена — она, вероятно, заметила, как загорелась Таня, когда узнала меня, несмотря на то, что встречалась со Стивом — но вскоре автобус выехал из потока машин и направился к стадиону. И я ничего не понял; я просто продолжал свой радостный путь к «Уэмбли», сел на свое место и наблюдал, как парень Тани и остальные его товарищи по команде проиграли «Эвертону» со счетом 2:0.
Когда два года спустя я услышал, что Тэнс вышла замуж за Стива Терри, я подумал: «Да, это логично — конечно, она встречается с профессиональным футболистом. Конечно, она красива и умна, и тут все сходится». У меня даже нисколько не скрутило живот по этому поводу. Она все еще для меня была на другой стороне шоссе М1, и я не мог его перейти. Там было слишком сильное движение. Это было слишком опасно.
Нет, не опасно, просто невозможно. Я крутился как мог, где-то мыл окна, где-то подрабатывал, я работал в «Мицубиси», кого-то подменял. Или сидел на пособии по безработице. А Тэнс? Замужем за футболистом из Первого дивизиона, который уже играл в финале Кубка, дружит со Сьюзи Барнс и Джоном Барнсом — все они сидели в лодке, которая счастливо плыла вниз по реке.
М1 широкое, и никогда не спит, и невозможно просто перебежать на другую сторону. Я был на этой стороне, терпел трудности, застрял за пределами «Уэмбли», стоял на тротуаре, меня сдерживали; а она сидела в автобусе. Быть с Тэнс даже не было вариантом.
Несмотря на то, что они проиграли, я помню, что в Уотфорде был праздник с автобусом с открытым верхом, путь которого закончился там, где тогда был торговый центр «Уотфорд Арлекин». Я стоял в огромной толпе и тихо говорил себе: «Однажды я сыграю в финале Кубка Англии». Это была скорее мечта, чем надежда.
Пока она не стала реальностью, конечно.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал
