«Хиллсборо: Правда» 5. Боль смерти
***
Долорес и Лес Стил, их сыновья Филип и Брайан, прибыли в Шеффилд незадолго до двух часов дня. Мальчики с билетами на трибуну «Лепингс-Лейн» отправились в 13:55, а Долорес и Лес последовали за ними через пять минут. Долорес почти сразу вернулась на «Хиллсборо», чтобы засечь время; у нее этот поход занял восемь минут. «Мы не могли поверить своему счастью, что нам удалось припарковаться так близко». В тот день полиция послала их в неправильном направлении, и все закончилось тем, что «прошлись по периметру стадиона вместе с болельщиками "Форест"», прибыв на «Леппингс-лейн» в 14:20 дня.
Их билеты были на Западную трибуну, и вскоре они поняли, что в центральных загонах что-то произошло, «головы поникли». Долорес тут же забеспокоилась: «Если кто-то упал в обморок, почему его не вынесли через ворота?» Через несколько секунд из толпы раздались крики: «Откройте ворота! Откройте ворота!»… Все произошло так быстро. Было видно, что полицейские просто стоят, как будто не видят того, что видят все остальные.
Когда тела вытаскивали и «кто-то пытался сделать массаж сердца», Долорес услышала крик: «Оставьте его, этот человек, должно быть, мертв». И все же была «замедленная реакция полиции». В конце концов ворота были открыты, и полиция начала «вытаскивать людей», в то время как других «подтягивали к трибуне». Лес с удивлением наблюдал, как «все больше и больше всего происходило на поле, и нельзя было поверить в то, на что смотришь...»
Когда скорая выехала на поле, люди на Западной трибуне недоверчиво воскликнули: «Одна скорая! Почему только одна скорая?» Долорес и Лес бросились с трибуны искать своих мальчиков. Брайан стоял на стене. «Мы спросили его, где Филип, и он сказал, что потерял его из виду в загоне». Подумав, что Филип, возможно, вернулся к машине, Лес и Брайан ушли, а Долорес осталась ждать у туннеля.
Долорес спросила полицию, можно ли ей войти в загон, и ей ответили, что нельзя, «потому что они выносят раненых». Мужчина, помогавший вытаскивать своего пожилого отца, сделал замечание полицейскому, а ему ответили: «Вы сами все это затеяли. Вы все пришли без билетов». С этими словами мужчина достал билеты и с горечью сказал: «Мой отец чуть не умер там, а вы не знали, что делать».
Лес вернулся и вместе с Долорес и Брайаном трижды прошелся между машиной и стадионом. По-прежнему не пускаемый в туннель, Лес спросил: «Что случилось? Что мы можем сделать, чтобы это выяснить?» К этому времени, глубоко обеспокоенные, они были отправлены в спортзал, «и [полиция] не очень помогла». В конце концов им дали номера скорой помощи и больницы. Но «у каждой телефонной будки были огромные очереди».
Потом из дома вышла женщина и спросила, не хотят ли они воспользоваться ее телефоном. Оставив Брайана в машине, они 20 минут безрезультатно звонили по номеру экстренной помощи. Они позвонили в Северную больницу только для того, чтобы им сказали звонить по номеру экстренной связи. Лес говорил: «А потом приятель этой дамы сказал, что отвезет нас в больницу. Мы решили, на случай, если Филип вернется к машине, оставить в ней Брайана». Женщина из дома сказала, что с ним все будет в порядке.
Их высадили у больницы, и, по словам Долорес, «мы поднялись в столовую. Они просто спрашивали: “Кого вы потеряли?” — и ты называл свое имя... очень краткое описание и возраст». Лес и Долорес сидели в дальнем конце столовой: «А потом эти двое вышли, и один из них встал на стол и сказал: “У меня для некоторых из вас плохие новости”. Он сказал, что у них 11 погибших... и прочитал описания, но ничего прям такого особого. В основном это были джинсы и кроссовки...»
Долорес продолжила: «Потом он сказал, что перстень с печаткой... Цвет глаз был не тот, цвет волос — неправильный. Ничто не напоминало Филиппа, кроме перстня с печаткой. Инициалы, которые он прочитал, были ФЖС, а на кольце Филипа — ФДС, но совпадения были слишком близки, чтобы чувствовать себя комфортно. Медсестра сказала нам: "Вы недовольны, не так ли?" Я сказал: "Нет". Мы просто хотели подойти и спросить». Они так и сделали, и человек со списком сказал: «Если инициалы не те и цвет глаз не тот, просто пойдите и сядьте, потому что все это не имеет никакого отношения к вашему сыну».
Они вернулись на свои места. Социальный работник обняла Долорес и сказала: «Вы действительно хотите узнать больше об этом человеке, не так ли?», «Я просто знаю, что это он», — ответила Долорес.
«Хорошо, — сказала социальный работник, — мы что-нибудь с этим сделаем». Они поднялись наверх и поговорили с женщиной-полицейским, которая, в свою очередь, обратилась к сержанту полиции. «Нет, — сказал он, — этого не может быть. Даже инициалы не те». Женщина-полицейский спросила: «А вы не можете просто взять вещи и показать их, тогда все прояснится». Она сказала: «Просто принесите их...», «Нет», — ответил он. Тогда женщина-полицейский закричала: «Ради Бога, идите и проведите их к нему. Пусть эти люди посмотрят!» Это пробило его оборону. «И я знала, что это был он». Долорес и Леса отвели в боковую комнату.
Им сказали, что если они подождут, то смогут опознать Филиппа в больничном морге. Они ждали, хотя и сказали персоналу больницы, что их ждет второй сын. Лес сказал: «Они продержали нас в морге около получаса, а потом пришли и сказали, что Филипа там больше нет, его тело увезли».
Воссоединившись с Брайаном и в сопровождении социального работника и медсестры, Долорес и Лес без всякой видимой причины были доставлены в полицейский участок Хаммертон-роуд. «Мне ничего не ясно, — сказала Долорес, — я знаю из показаний, что одно тело было оставлено в больнице по ошибке, и я думаю, что это был наш Филип. Я думаю, они откладывали наше возвращение на «Хиллсборо», потому что не знали, где он».
Затем их перевели через дорогу в клуб для мальчиков. Там Лес, сказал, что «вышел из себя… мне надоело сидеть без дела, ничего не происходило... они просто тянули время». Одними из первых они спустились к стадиону сразу после 21:30 вечера, Лес отправился с полицией, а Долорес осталась с Брайаном. «Они развесили все эти фотографии, так что ты смотришь на них и надеешься, что не увидишь ту самую, но в конце концов я увидел фотографию, которая напоминала Филиппа... Потом я, казалось, ждал, и было две минуты одиннадцатого, когда мне принесли тело, и я опознал Филиппа».
Лишенный возможности вернуться к Долорес и Брайану, Лес был «взят на допрос». Его расспрашивали о путешествии и о том, останавливались ли они выпить. «В конце концов я решил, что они пытаются что-то из меня вытянуть. Они наседали на меня около получаса, когда наконец пришла медсестра и сказала: "Там ждет жена этого человека, и он не в состоянии говорить с вами”».
До этого момента Долорес и Лес не могли связаться с дочерью, которая была дома. «Она думала, что мы все умерли... там был cвященник и все ее друзья… Полиция позвонила, чтобы они приехали и рассказали им, во что мы одеты — она этого не знала, потому что ушла на работу до того, как мы уехали. Очевидно, она боялась самого худшего и до одиннадцати часов, когда мы добрались до дома, думала, что все четверо мертвы».
Долорес, Лес и Брайан поехали домой к дочери. То, через что они прошли, разрушило их жизни: «Мы ехали домой как в тумане. Если подумать о том дне, — заключил Лес, — нам было отказано во всем. Нас канителили туда-сюда на протяжении семи или восьми часов, обращались как с грязью».
* * *
Джимми Аспиналл поехал на игру на машине, его сын Джеймс поехал с друзьями на автобусе. Джимми сидел в боковом загоне: «Ты можешь сесть там же, где и я. Я знал это за полчаса с лишним… Я очень волновался и сказал своему шурину: “Эта толпа там прямо ненормальная, там слишком тесно”. За толпой вообще никто не следил, и это неправильно. Я был довольно далеко оттуда, но полицейские находились прямо над ней, и они ничего не делали».
Дома, в Хайтоне, жена Джимми, Маргарет, видела по телевизору, как развивалась катастрофа. «Я действительно видела, как кого-то вывели на поле и уложили на спину, и начала паниковать. Я подумала, что это Джеймс, и закричала: "Это наш Джеймс!”» — и тут она увидела, как полицейский толкнул молодого человека обратно в загон. «Ты начинаешь паниковать, потому что слышишь, как комментаторы говорят, что там есть какая-то проблема…»
«Я ничего не знала о загонах. Я не знала, что они сидят в клетке, как животные… Посмотрев на загон можно было заметить, что он переполнен. Они дали номера экстренных служб, и мы записали их, и, конечно, туда нельзя было дозвониться. Представь себе, что ты не можешь с этим справиться!» Около 18 часов из Шеффилда позвонил сын невестки Маргарет. Он видел Джеймса раньше, когда тот сидел на ступеньках и ел ланч, но с тех пор — нет.
В конце концов Джимми остался на стадионе вместе со всеми остальными болельщиками: «Мы вышли последними. К тому времени, как мы вышли через заднюю дверь, все уже было убрано. Я только что слышал, что люди получили травмы. Я увидел пару человек, идущих по дороге, держа друг друга за плечи. Тогда я еще точно не знал, что произошло. Я видел людей на поле, но не очень хорошо, потому что рядом было так много людей...»
Джимми позвонил Маргарет около 18:30 и спросил, нет ли вестей от Джеймса. «Я сказала: “Нет, Джимми. Найди нашего сына. Где бы ты его ни нашел — приведи его домой. Не возвращайся домой без него”. Джимми отправился в больницу, где полностью его описал. Ему сказали, что Джеймса нет ни в каких списках. Все более тревожась он повторял эти поездки туда-сюда примерно до 20:30.
Маргарет тем временем связалась с автобусной компанией. «Мне сказали, что все они на месте, но автобусы затормозили и они прибудут в Ливерпуль около двенадцати. Когда Джимми позвонил ей снова, Маргарет сказала: "С ним все в порядке. Приезжай домой, и мы встретимся с ним в Ливерпуле". Она добавила: "Можешь себе представить, какое облегчение испытал Джимми, мы оба. Он приехал из самого Шеффилда и приехал за полчаса до того, как мы отправились в Ливерпуль"».
«Мы приехали в Ливерпуль с другом Джеймса, Джоном. Подъехали автобусы, и все уже выходили из них. Мы искали Джеймса и Грэма, но их не было. Самый последний автобус... и его в нем не было... так что у нас началась настоящая паника... Мы отправились в полицейский участок в Тюбруке, и там сказали, что еще не пришли списки ни живых, ни мертвых… Я сказал, что не могу больше ждать списка, чтобы узнать, жив ли мой сын. Они сказали, что больше ничего не могут сделать».
Джимми решил вернуться в Шеффилд со своим братом Дэвидом. Маргарет осталась дома с остальными детьми на случай возвращения Джеймса. Они договорились, что Джимми будет звонить домой каждый час. Маргарет удалось связаться с одной из больниц и дать им описание Джеймса. «Они сказали, что у них есть список, но его там нет. Я спросил, а что за список у них — живых или мертвых, и они ответили, что последнее… Я подумал, что он не может быть мертв и должен быть где-то жив».
Всю дорогу до Шеффилда Джимми «думал, что Джеймс может быть у кого-то в доме… Я думал об этом до самой последней секунды». Его направили в офис, чтобы поговорить с этим парнем из социальной службы. Когда я упомянул, как выглядит Джеймс, мне следовало смекнуть. И он сказал мне подождать, он отвезет меня в... спортзал, должно быть».
Дома около трех часов ночи Джимми позвонил Маргарет: «Когда стукнуло четыре утра, я сказала, что что-то он мне не звонит и что он нашел Джеймса и что-то случилось». Джимми был в спортзале. «Когда я поднялся туда, чтобы опознать Джеймса по фотографии, там была кричащая женщина... она сидела на ступеньках и кричала… Я постоянно вспоминаю эти крики. Потом полицейский взял у меня показания... и спросил, сколько он выпил, и все такое. У Джеймса было при себе удостоверение личности, но он не был занесен в список».
Джимми домой вернулся опустошенный. Маргарет ждала. «Я решила выйти через парадную дверь. Боже, что-то случилось с моим сыном. Джимми позвонил бы... но он не стал бы звонить мне с плохими новостями. Я видела машину и знала, что если он выйдет из машины, то скажет мне, что мой сын умер. Поэтому я убежал, крича, стуча в двери людей, крича: "Не подходи ко мне и ничего не говори, потому что я не хочу знать. Потому что, если ты мне скажешь, я буду знать, что это правда". Джимми догнал меня и сказал: "Мардж..." сказал я, "Нет, Джим. Сейчас шесть часов утра. Как ты можешь говорить мне, что он умер в шесть утра, когда я жду его с трех часов вчерашнего дня?"»
Позже в тот же день они вместе отправились в судебно-медицинский центр. «Я просто хотела его обнять», - сказала Маргарет. У меня было его пальто, и они не подпустили меня к нему. Они показали мне его из-за стекла. Я сказала, что хочу забрать его домой, а они сказали, что он принадлежит не мне, а коронеру». Это был последний жестокий удар, последовавший за «ужасной ночью —ожиданием и надеждой, что Джей жив — самой ужасной вещью, через которую может пройти любая мать».
* * *
Стефани Джонс приехала в Шеффилд накануне игры, оставшись там со своим братом Ричардом и его подругой Трейси, которые учились в Шеффилдском университете. План был таков, что в воскресенье Дорин и Лес Джонс заберут сына, дочь и Трейси и поедут на пикник на перевал Снейк. В субботу днем Дорин отправилась навестить отца. «Я была на кухне, но отец крикнул мне, что на «Хиллсборо» неприятности».
Дорин подошла к телевизору. «Я видела людей, лежащих на поле, и людей, перелезающих через забор... И я слышала, как человек сказал, что на «Леппингс-лейн» произошла беда... И я не могла понять, почему эти люди, казалось, падали на поле. Для кого-то, кто обычно очень спокоен в себе… я с самого начала стала паниковать. Я кричала: «Мои трое там. Мне надо домой» — и я заплакала. Я не видела никого, кто бы умер, кто был бы действительно плох, но его голос был очень серьезным… и всю дорогу домой я бежала».
Дорин позвонила на работу Лесу, где он тоже смотрел телевизионный репортаж. Он чувствовал, что эти трое будут в безопасности, потому что они не будут находиться рядом с передней частью загона. Дорин «все больше и больше расстраивалась, наблюдая за этими сценами», в то время как Лес «уже вполне осознавал, что в толпе были смертельные случаи». Незадолго до пяти вечера из Шеффилда позвонила Стефани. Она плакала, потому что потеряла и Ричарда, и Трейси. С помощью другого болельщика она вернулась к машине, где местная женщина отвела ее в дом, чтобы она могла позвонить.
«Она сказала, что повредила ребра и руку. Я велел ей вернуться на стадион и рассказать полиции все, что она мне рассказала. Для меня все изменилось, когда она позвонила. Тогда я стал очень спокойной и попыталась внушить ей некоторое спокойствие». Дорин подумала, что Ричард, должно быть, ранен и, вероятно, находится в больнице. Для Стефани лучшим вариантом было связаться с полицией. Затем Дорин позвонила Лесу, и он немедленно вернулся домой. Она связалась с матерью Трейси в Уилтшире и «пообещала, что на каждом шагу [они] будут поддерживать связь».
«Лес пришел домой и переоделся… Наконец позвонила Стефани и сказала, что находится в клубе для мальчиков в Шеффилде, рядом с полицейским участком. Она сказала отцу, где это, и мы сказали ей, что немедленно выезжаем в Шеффилд». Они дали Стефани номер телефона ее второго брата, который успокаивал бы ее, пока они будут в дороге, и чтобы «она не была полностью предоставлена сама себе...»
Когда они тронулись в путь, Лес был уверен, что Ричард серьезно ранен. «Он ни за что не позволил бы Стефани потеряться, и тот факт, что он пропал, был неоспоримым доказательством того, что что-то не так… перевал Снейк, казалось, тянулся вечно. Мне показалось, что он тянется больше сотни километров. «Сначала, — сказала Дорин, — мы все время говорили о том, все ли с ними в порядке... Постепенно все разговоры прекратились, и поездка прошла в тишине, перевал Снейк все не кончался...»
В клубе для мальчиков они встретили Стефани, которая была с друзьями Ричарда и Трейси и социальным работником. К Дорин и Лесу также был прикреплен социальный работник, «который обеспечил чашкой чая и ничем другим... должно быть, была полночь, когда они включили телефоны». Не было никакой информации, никакого списка жертв, но «ужасная атмосфера... медленно, но верно люди там были захвачены «собачьими ошейниками» (прим.пер.: сленговое название всех священнослужителей из-за воротничков, которые они носят)... там было больше священников и викариев, чем обычных людей...»
Затем, ближе к часу ночи, старший офицер полиции встал на стул и объявил имена. «Мы не знали, были ли это раненные люди или он искал этих людей из своего списка... никто, казалось, не реагировал». Лес подошел к нему и спросил об этом. Не получив ответа, он отправился в полицейский участок и был «загнан» обратно в клуб для мальчиков. Им было велено ждать.
Было около 2:15, когда другой полицейский объявил, что их «везут на стадион, чтобы посмотреть фотографии». «Почему? — крикнула Дорин. Зачем нам смотреть на фотографии? Почему нас не везут в больницу?» «Он знал, что это за фотографии, и я, наверное, тоже знала... Но я не знала, что происходит, возможно, я не хотела принимать то, что происходит». Но суть была в том, что им об этом так и не сказали.
Их вывели наружу — «два священника, два социальных работника, Стефани, Лес и я» — и посадили на второй ярус двухэтажного автобуса. Лес не мог унять дрожь, «учитывая, что день был такой погожий, было очень холодно… посреди ночи дул пронизывающий ветер, и мы все замерзли. Ты все равно дрожал, но не знал, от холода ли это, от страха или от чего другого...» В таком состоянии их оставили у стадиона в автобусе: «Армия спасения... набрасывала одеяла [им] на плечи, чтобы согреться».
Стоя в очереди перед спортзалом, полиция реагировала «агрессивно... толкая [людей]». Подошел офицер Армии спасения, увидел, что Лес «кипит», и спросил: «Что случилось?» Лес ответил, что они не видели списка погибших. Он не мог в это поверить, сказал им, чтобы они не беспокоились, и он принесет им. Он ушел, чтобы принести мне список, но так и не вернулся...»
Оказавшись внутри, они осознали весь ужас спортивного зала. Окруженные спортивным оборудованием и чем-то похожим на «висящие занавески», они наблюдали за «парнем, который стоял там, ударяя кулаком по кирпичной стене... люди кричали и Бог знает что еще... никто даже не обращал на все это никакого внимания. Я не мог понять, почему этот парень бьет кулаком в стену, кровь льется по его руке, и никто не обращает на это внимания...»
Лесу предложили пойти посмотреть фотографии. Дорин сказала: «Без меня он никуда не пойдет... Мы вдвоем пошли рука об руку и встали в еще одну очередь… там были, как бы, перегородки и этот шум вокруг от рыдающих и кричащих людей… Я не могла усидеть на месте, меня просто с головы до ног трясло. На мне было это одеяло, но я все продолжала дрожать. И этот полицейский — он был в шлеме — сказал: "Вы не могли бы просто сидеть спокойно?" Я посмотрела на него и изо всех сил постаралась унять дрожь».
Стефани осталась в комнате с социальным работником. Затем Дорин и Лес увидели фотографии, «приколотые к перегородке... каким-то старым способом». «Это были всего лишь маленькие полароидные снимки, — сказала Дорин, — и мы, кажется, прошли мимо целой кучи таких. А потом Лес указал на Ричарда, никому не сказав, что это Ричард… А потом он сказал, что не может найти Трейс. Я сказала, что вот она — Трейс… Лес сначала не узнал ее». Фотографии были темными и некачественными, и для скорбящих это создавало реальные проблемы.
Их провели внутрь, «и они привезли нам сразу две тележки, вытащили одну — расстегнули молнию, и нам просто показали голову, и мы сказали "Да", и они вытащили следующую... ты и понятия не имел о размере тела, потому что они находились в мешках». Дорин наклонилась, чтобы «обнять Ричарда», но ей не удалось это сделать. «Я не знаю, кто это был, но... они отодвинули меня и сказали Лесу, что они [тела] являются собственностью коронера, и мы не можем к ним прикасаться. Следующее, что я помню, это то, что я сижу на стуле, так что я не знаю, заблокировала ли я в памяти эти воспоминания. Но я знаю, что не прикасалась к нему, я знаю, что мне не разрешали прикасаться к нему, и я знаю, что кто-то насильно остановил меня». Лес сказал: «Они просто быстро застегнули молнию на мешке, выпроводили нас и ушли».
Кто-то пошел за Стефани, и тут разгорелся спор. Полиция требовала показаний, и Лес сказал: «Я не хочу давать вам сейчас никаких показаний». Они ответили: «Боюсь, вам придется это сделать». Социальные работники утверждали, что показания могут подождать, и полиция ответила: «Нет. Они нужны нам сейчас же».
«Я был вне себя от ярости, но подумал, что мы должны это сделать, полагаю, им нужны идентификация, так что давайте просто покончим с этим».
«Вы не знаете, выпивал ли он по дороге сюда? Во сколько он ушел из дома? Что он делал прошлой ночью? Вы знаете, ходил ли он выпивать накануне вечером? Он обычно выпивал перед матчем?» Сидя напротив и рядом с полицейскими, Лес «был похож на зомби, просто смотрел вперед». Вопросы звучали как обвинения. Обвинения в адрес близких, смерть которых ты только что идентифицировал при самых ужасных обстоятельствах.
«Все это время этот парень в штатском рядом со мной что-то бормотал, издавая какие-то звуки. Я не знаю, о чем он говорил, я просто старался не обращать на него внимания, но он действовал мне на нервы. В конце концов парень, задававший вопросы, сказал: "О'кей, все хорошо", и ушел, и я подумал, что это все... Потом пришел еще один полицейский, и нам пришлось снова пройти через все это уже по поводу Трейси. Во время этих бесед постоянно происходили ужасные сцены».
Закончив отвечать на вопросы о Трейси, они встали из-за стола, и полицейский в штатском сказал: «Мне нужны показания сейчас, общие». Лес сел. «Я так разозлился… Я просто смотрел перед собой, а он задавал мне общие вопросы. Когда все закончилось, он как бы бросил мне показания и сказал: «Вот, пожалуйста, подпишите». Я сказал: «Нет уж. Сначала я прочту». Я начал читать, и он указал все неверно, это было невероятно, он указал неправильный возраст [Ричарда], все было неправильно».
Дорин вспоминает, как полицейский в штатском раскачивался в кресле на задних ножках, «постукивая ручкой по столу». У него был толстый золотой браслет, и все время, пока он стучал, он раскачивался... и все время повторял: «Я сказал — подписывайте. Я сказал — подписывайте». Может быть, он хотел, чтобы кто-нибудь на него набросился. Стефани была там, активно принимая в этом участие. Я — нет… Я просто сидела и говорила, что хочу получить своего сына».
«Все время, пока мы были там, вокруг стоял такой шум. Ты чувствуешь, что находишься в аквариуме с золотыми рыбками, и все на тебя смотрят. Социальные работники попытались взять инициативу в свои руки: «Если она хочет видеть своего сына, ей следует разрешить повидаться с ним». Ты более или менее пытался сказать «тише!», как будто бы если мы хорошо будем себя вести, то они скажут, что все это неправда, и Ричард будет жив. Это было похоже на конвейер, и они хотели, чтобы ты убрался как можно быстрее, после того как они получат то, что хотели.
Позже в тот же день они отправились в судебно-медицинский центр, но им было отказано в доступе к телу Ричарда. Дорин хотела посидеть с Ричардом, как хотела обнять его в спортзале, но это было запрещено. Дорин размышляет: «Меня заставили почувствовать, что я сошла с ума из-за желания посидеть с Ричардом. Я спрашивала себя: "Я ли это? Я что жутко себя веду?" А потом ты спрашиваешь себя, почему ты позволила им так долго удерживать себя в клубе для мальчиков — почему я позволила им остановить меня, когда хотела удержать Ричарда в спортзале, почему я позволила им мною управлять…»
«Почему я была такой слабой? Все эти комплексы вины проносятся в твоей голове. Это было в тот момент твоей жизни, когда тебе нужно было быть со своим сыном… Ты привела его в этот мир, ради Бога, ты должна была его проводить. Почему, черт возьми, у меня не хватило сил сказать все это?» Дорин знала почему. Независимо от ее действий, как бы они с Лесом ни старались, «они ни за что не позволят мне быть с ним». Они были бессильны.
Но они также были потрясены внезапной утратой, истощены шоком, их уязвимость эксплуатировалась процедурой, которая не признавала их основных потребностей и основных прав. Как и многие другие в ту ночь, Дорин, Лес и Стефани были разморены процедурами, которые ставили под сомнение добрые имена умерших, делали преступников из выживших и угнетали потерявших близких. Это было упражнение в использовании грубых, неискушенных институциональных полномочий.
* * *
Пэту и Питеру Джонсу и раньше доводилось пережить глубокую личную потерю. Их сын, Марк, был убит в Южной Африке, и они пережили нечто ужасное, организовывая возвращение Марка в Англию. Пэт посоветовали и попросили не смотреть на тело Марка, поэтому она некоторое время «могла придумывать такие истории, что, возможно, Марк не умер... в конце концов я приняла это». Для тех, кто не может идентифицировать своих близких, опыт Пэт вполне типичен.
В день игры Пэт работала в «Маркс энд Спенсер» и знала, что ее сын Ник отправился на матч. «Первый раз я услышала, что что-то не так во второй половине дня, во время перерыва на чай. Ходили слухи, что случилась беда... потом пошли слухи, что некоторые болельщики погибли. Честно говоря, я не могла в это поверить… было уже четыре часа, и охранник подошел спросить, есть ли у кого-нибудь родственники на матче. Если есть, то они должны были подняться наверх, чтобы вернуться домой… было много людей, которые очень расстроились».
Питер только что услышал новость и поехал забирать Пэт с работы. «В центре Ливерпуля было очень тихо. Это было очень необычно и довольно жутко». Дома они включили телевизор и стали звонить по экстренным номерам... «их постоянно сбрасывало или номера были заняты». Ник лишь недавно женился, и около шести вечера Джилл, его жена, позвонила Пэт и Питеру, чтобы сообщить, что, по данным автобусной фирмы, все пассажиры их мини-автобуса были сосчитаны и были на месте. Это послужило мгновенным облегчением.
«Мы только сели за стол, и Питер открывал бутылку вина, когда нам снова позвонили. Это была Джилл, она сказала, что произошла ошибка, и Ник был единственным в мини-автобусе, кто не был посчитан. Мы направились прямиком к Джилл, и я сказала, что уверена, что с Ником все будет в порядке. В общем, я просто думала, что такого не может повториться. Мы не можем потерять еще одного сына при столь ужасных обстоятельствах».
Пэт и Питер оба из Шеффилда, их семья все еще живет там. Они обзвонили родственников и попытались дозвониться по экстренным номерам. К 21:30 вечера они так ничего не узнали о Нике и решили поехать в Шеффилд: «делать что-то казалось более позитивным действием… Питер, я, отец Джилл и лучший друг Ника — все мы забрались в машину. Мои последние слова, обращенные к Джилл, были: «Я верну его тебе», потому что в то время я действительно верила, что сделаю это».
Они пересекли перевал Снейк и направились в Королевскую Халламширскую больницу. «Люди подходили со списками, и мы проверили, нет ли имени Ника в списках погибших и раненых... некоторые из раненых находились в реанимации и не были опознаны. Отец Джилл и лучший друг Ника пошли в палату... Его там не было. Потом вокруг стали толпиться люди, и я подумала, что Ник мертв, вот и все, его больше нет».
Социальные работники посоветовали им обратиться во временный морг. «В больнице нас напоили чаем. К тому времени я уже потеряла всякую надежду. Тогда я все поняла. Думаю, Питер все еще не терял надежды. Мы поехали вслед за социальными работниками на «Хиллсборо». Было темно и холодно». В спортзале было много людей, в том числе журналисты и фотографы. Им сказали встать в очередь, но социальный работник сказал: «Нет, они кое-кого ищут».
Внутри Пэт вспоминает «ужасный шум, люди кричат и плачут, как будто идут в ад кромешный». Волонтеры отвели их в область, где раздавали чай. Затем Иан, лучший друг Ника, вышел и вернулся, чтобы сказать, что «он встретил одного из друзей Ника по микроавтобусу и тот опознал Ника по фотографиям. Затем было более или менее подтверждено, что Ник умер… Мы сидели за столом и плакали. Тогда мне стало совершенно необходимо увидеть Ника, чтобы убедиться, что он мертв».
«Меня отвели к нему вместе с Ианом. Я помню, как эти ставни и двери открылись, и на полу лежали три ряда тел. Посещение было очень коротким. Они принесли Ника на носилках на колесиках, открыли похоронный мешок, и не возникло никаких сомнений, что это был Ник, просто на его лице была небольшая царапина. Кроме того, он выглядел так, словно спал. Я осталась, разговаривая с ним и пытаясь собраться с мыслями. Я вернулась к Питеру. Он был в отчаянии и не хотел тогда увидеть Ника».
Затем они дали показания и им были предъявлены «все вещи Ника в пластиковом пакете — его личные вещи, но ни его одежды, ни билета. Мы были в шоке, было очень холодно, и было много прессы, фотографировавшей и желавшей взять интервью». Питер и Пэт отправились навестить Джилл в доме ее матери и навестили своего второго сына, который был с их дочерью. Затем убитые горем, они вернулись домой.
* * *
Эндрю Сефтон был единственным в семье, кто увлекался футболом. Ни его мама Тери, ни его папа Колин, ни его сестра Джулия не проявляли к футболу никакого интереса. Эндрю сказал им, что собирается посмотреть игру в Шеффилде, так как ему удалось купить билет у друга, который собирался в тот день на свадьбу. Тери была на работе, когда «одна из пациенток позвала нас взглянуть в телевизор. Это был «Хиллсборо» — я никогда не слышала о нем — я подумала, что что-то не так, и все, о чем я могла думать, было: "Я рада, что Эндрю там нет". Мне почему-то казалось, что «Хиллсборо» находится на юге».
В конце концов Тери обнаружила, что «Хиллсборо» находится в Шеффилде, а Эндрю — там. Она позвонила Колину. В перерыве она записала номера экстренных служб и передала их по телефону Колину. К этому времени позвонила Джулия. Каждый из них пытался дозвониться по экстренным номерам, но это оказалось невозможным. Между пятью и шестью часами вечера Тери обнаружила, что Колину позвонил друг. Хотя было много получивших ранения и несколько смертей, с Эндрю все было в порядке. «Я пошла в туалет и, должно быть, ужасно испугалась, потому и разрыдалась...»
Закончив смену в восемь вечера, Тери отправилась домой: «Когда я свернула на дорогу, то не увидела машины Эндрю и подумала, что они уже должны быть дома… Вполне типично, волноваться до смерти… Я только что целую вечность плакала, а они просто войдут и скажут: "Ты слышал, что сегодня произошло?"... что-то в этом роде». Потом Колин сказал ей, что ему опять звонили. Двое друзей находились в безопасности, один был в реанимации, а Эндрю и еще один друг пропали. Хотя она думала, что Эндрю будет в больнице, так как очень необычно, что он ей не позвонил. Теперь она очень заволновалась.
Приехал муж Джулии, Лео, чтобы отвезти Тери и Колина в Шеффилд. Они выехали из Скелмерсдейла в 21:30 вечера и прибыли около 23:45. «Мы случайно наткнулись на «Хиллсборо»... единственная причина, по которой мы остановились, была в том, что снаружи стояли полицейские машины, транзитные фургоны и куча полицейских, и Лео остановился, чтобы спросить дорогу». Получилось так, что они оказались у спортивного зала. Они спросили, есть ли список погибших, и им ответили, что «такого списка не существует».
Тери спросила, что происходит, и им ответили, что это временный морг. «Вам лучше зайти внутрь, посмотреть фотографии и исключить возможность его присутствия среди мертвых. В противном случае, предположил полицейский, они «могли бы провести всю ночь в поисках и все равно оказаться в спортзале, поскольку сейчас используется больше больниц, чем первые две, что были с самого начала».
«Мы вошли и были встречены кем-то, кто внес наше имя в список. Лео сказал, что пойдет и посмотрит фотографии. Вещи, которые приходят тебе в голову так необычны. Я подумал: "Они, должно быть, думают, что я ужасна из-за того, что только что приехала, что я должна была быть там давным-давно… его мама только что приехала". Но на задворках моего сознания было нечто еще — почему там было так много людей».
Время было уже после 00:30, и там было «много-премного людей, не только мы... люди, которые были на матче и которым только что разрешили опознать своих близких. Лео должен был присоединиться к этой огромной группе и все это было выше моего понимания… Я хотела, чтобы он вернулся, и мы могли бы просто пойти и найти Эндрю».
Где-то после часа ночи, прождав час, Лео узнал Эндрю из фотографий. Он сказал: «Меня немедленно пропустили, чтобы опознать тело, фотографию которого я опознал. Затем меня забрали, чтобы взять показания... во время дачи я попросился вернуться и посмотреть еще раз, так как не мог быть уверен, потому что тело выглядело так неестественно… я дотронулся до лица Эндрю и, не говоря ни слова, заметил, что оно кажется слишком теплым для тела, которое так долго было мертвым».
Тем временем Тери подошла к полицейскому и спросила, почему Лео так долго отсутствовал. Ей сказали, что там «много людей, которые опознают своих родственников». Потом она вкратце описала Эндрю, и «он спросил, в каком пабе он остановился по дороге на стадион. А я сказала, что он не стал бы этого делать, потому что был за рулем и, кроме того, он не пьет и, не то чтобы это имело какое-то значение, но также и не курит. Он повернулся к другому полицейскому и спросил, сколько лет Эндрю. Я сказала, что ему 23 года. Он сказал: "Следующее, что она скажет нам, что он чертов девственник!" Я была не в том положении, чтобы что-то отвечать, поэтому вернулась и села рядом с Колином».
Тери утешала двух мальчиков лет 15-16, которые опознали своего друга. Они спросили: «Что мы скажем его маме?» Она уже собиралась найти кого-нибудь, кто помог бы им, когда вернулся Лео и сказал: «Тери, там фотография Эндрю». Тери «так и села, я не хотела осознавать... все, о чем я могла думать, это то, что его нет, и я должна добраться до него». Тери рухнула на пол. «Я стояла напротив двух полицейских, еще один был в метре от меня, когда потеряла сознание. Они ничего не сделали, чтобы помочь».
Затем она пошла опознать Эндрю. «Я не могла поверить своим глазам. Этот взгляд покоя, который люди говорят [есть у человека], когда он мертв, но мой сын выглядел сбитым с толку. Я с трудом узнала его. Это было ужасно. Я попыталась утешить Эндрю, но его лицо было теплым и мягким. Я спросила, в котором часу он умер. В тот момент я подумала, что их всех увезли в больницу, и Лео ждал, когда его привезут обратно. Никто не знал».
В спортзале слышались только женские крики: «обычно это были мамы», - сказала Тери. «Это было похоже на пребывание в камере смертников» и «у полиции над всем этим был полный контроль. Они держали все в своих руках и ничего не давали нам… На дежурстве было чертовски много полицейских и ближе всех к сочувствию был парень у двери… он не был прям сочувствующим, но он был намного лучше остальных, он был вежливым. Остальные были ужасны, и я действительно имею в виду ужасны».
После опознания Лео и Тери снова спросили, в каком пабе Эндрю останавливался по дороге на матч. Тери ответила: «Ни в каком». Затем «они повернулись ко мне и к Лео и спросили: "В каком пабе вы остановились по дороге сюда?" Мы буквально мчались туда из дома. Не такие вопросы задают, когда заполняют бланк о внезапной смерти».
Они остались в Шеффилде и рано утром отправились в полицейское управление. Там они обнаружили, что Эндрю не попал в больницу. Тери была «в бешенстве, потому что я чувствовала… можно было что-то сделать, чтобы спасти его... чувство, которое оставалось со мной ужасно долго. Я до сих пор верю, что в спортзале они умирали, а некоторые умерли гораздо позже». Поскольку Тери чувствовала, что для спасения Эндрю было сделано недостаточно, она чувствовала себя виноватой, что, в некотором роде, «это была моя вина».
* * *
Грэм Робертс уехал из дома на «Хиллсборо» в 10:30, он отправился на матч с группой друзей и попал в давку у турникетов. Когда ворота С открылись, они прошли через туннель и вошли в загон 3. Один из друзей Грэма в последний раз видел его буквально в считанных метрах от ограды.
Вернувшись в Уолласи, его родители, Стэн и Дафна Робертс и сестра Сью, забеспокоились, как только поняли, что среди болельщиков «Ливерпуля» есть погибшие и раненые. На Грэма можно было положиться, как и на его друзей. Они знали, что он позвонит домой, если будет в безопасности. Отсутствие новостей — это плохие новости. Весь вечер они звонили в Шеффилд и в местный полицейский участок в Уолласи.
Каждый раз, когда им удавалось поговорить с кем-нибудь, они давали очень подробное описание Грэма, его одежды и черного ониксового кольца, которое он носил на среднем пальце правой руки. Ранним утром Стэн разговаривал по телефону «с сержантом в Шеффилде, и тот сказал мне, что там нет никого, похожего по описанию на Грэма. Нам уже говорили это три или четыре раза за час». Приехала Сандра, невеста Грэма, и сообщила, что Грэм умер. Его опознал ее шурин в 13:40.
Сержант шеффилдской полиции, все еще разговаривая по телефону, сказал Стэну: Стэн рассказал ему об опознании и о том, что «перед тем как они [шурины] покинули Шеффилд, они умоляли двух старших офицеров позвонить нам до их возвращения домой, и они обещали, что позвонят. Они этого не сделали». Примерно в 5:55 утра Стэн отправился в местный полицейский участок, чтобы сообщить им о смерти Грэма. Пока он был там, позвонили из полиции Южного Йоркшира. Сержант из Уолласи сказал в трубку: «Да, я уже знаю. Рядом со мной стоит отец Грэма. Какого черта ты делаешь в Шеффилде?» и с этими словами он «бросил трубку».
На следующий день, без сна и в состоянии шока, Стэн, Дафна, Сью и Сандра вместе отправились в полицейский участок в Шеффилде. Когда они приехали, был обеденное время воскресения. Стэн чувствовал, что с ними обращаются, «как с субботними выпивохами. Нам сказали: "Сидите здесь", но никакой помощи нам не оказали». Затем их без сопровождения направили в судебно-медицинский центр и дважды «допросили» социальные работники. Они спросили, как тело Грэма будет возвращено домой, и им ответили: «Они все вернутся домой в кузове грузовика». Затем их направили в морг. «Мне трудно это объяснить, — сказал Стэн, — но это было отвратительно. Мы стояли в очереди, чтобы посмотреть на тело Грэма, и в какой-то момент Дафна собиралась войти, и маленький мальчик вышел со своими родителями и сказал [об их любимом человеке]: "Его убили, мама, он весь избит"».
В этот момент Дафна почувствовала, что не может пройти через опознание: «Я сказала, что не могу видеть Грэма, если он в таком же состоянии». Стэн, Сью и Сандра вошли в комнату, «где была закрытая дверь, и этот парень в белом халате сказал нам: "Вы готовы?" Мы сказали: "Да". Он открыл занавески, но там никого не было. Затем между двумя парнями в белых халатах завязался спор».
«Они задернули занавески, и мы услышали, как один из них сказал: "Тебе лучше пойти и найти тело". Пока все это происходило, мы просто ждали. Я так никогда и не узнаю как мне удалось сохранить хладнокровие. Прошло несколько минут, и нас снова спросили, готовы ли мы. Занавески были раздвинуты, и там был Грэм. Потом они просто выпроводили нас, и все — никакого физического контакта. Мы были как зомби, мы не знали, что происходит».
* * *
Стив Келли всю ночь таксовал. Он предположил, что его брат Майкл отправился на матч из своего дома в Бристоле вместе с другими болельщиками. Позвонив в Ливерпуль Стив был почти уверен, что он проведет выходные в поездке. Люди, с которыми путешествовал Майкл, также предполагали, что он навестит свою семью. Так что Майкла не сразу хватились.
Проспав около трех часов, Стив проснулся. Было 7 часов утра, и он чувствовал, что происходит «что-то странное». Он позвонил нескольким людям, чтобы узнать, связывался ли с ними Майкл. Не получив ответа, он позвонил в полицию. Они сказали ему, чтобы он не беспокоился, потому что все погибшие были опознаны. Он спросил: «Все?» Ему ответили: «Все».
Стив дал им имя Майкла и подробное описание, которое включало необычное кольцо и свежий шрам на животе после недавней операции. Затем он обзвонил больницы и знакомых в Бристоле. Майкла нигде не было, поэтому Стив снова связался с полицией в Ливерпуле и Шеффилде. Полиция Южного Йоркшира, очевидно, «сытая по горло» настойчивостью Стива, сказала ему, что, если у них будет какая-либо дополнительная информация, они свяжутся с полицией Мерсисайда в его местном участке.
К двум часам дня Стив так разволновался, что поехал в Шеффилд. Он поехал с женой и прибыл на Леппингс-лейн, где полицейский вызвал по рации полицейскую машину, которая доставила их в клуб для мальчиков. Они были опрошены полицейскими и социальными работниками и Стив повторил подробное описание Майкла: «Полицейский ушел и вскоре вернулся: "Нет, — сказал он, — все тела опознаны", и поговаривали о том, чтобы объездить несколько больниц. Полицейский ушел и снова вернулся, на этот раз оттащив в сторону социального работника.
Стив увидел, как «выражение ее лица изменилось, и понял, что что-то не так». Его и его жену попросили проехать в судебно-медицинский центр. Стив спросил, какой в этом смысл, если все тела были опознаны. Ему сказали, что два тела до сих пор не были идентифицированы: «Я реально попытался встать со стула и не смог».
В судебно-медицинском центре им показали две фотографии. На одной из них был Майкл. Он был мертв. Минут через двадцать их повели опознавать Майкла через стекло. Стив искал своего брата все утро, его заверили, что он жив, и теперь он был опустошен, увидев его лежащего там. «Фотография была единственной подготовкой, которую мы получили».
Перед тем как они ушли, Стив попросил провести некоторое время с Майклом, но это опять было только через стекло. Стив сказал, что хочет обнять, прикоснуться к брату. Его просьба была отклонена. «На следующее утро, когда мой друг отвез меня обратно в Шеффилд, я снова увидел его и снова через это стекло. Они не позволили нам войти, а я просил, я хотел войти... просто поцеловать его. Он был моим братом… я просто хотел взять его за руку или что-то в этом роде, дать ему знать, что я здесь, потому что он все это время был один».
* * *
Дерек Макнивен и Тони Карран, наблюдавшие со своих мест за ужасом центрального загона, вернулись к машине, чтобы встретиться с Эдди и Адамом Спирриттами. Вскоре они все больше и больше впадали в отчаяние от беспокойства. В шесть часов вечера, не обнаружив ни Эдди, ни Адама, они заявили о пропаже обоих и полиция направила их в клуб для мальчиков, чтобы они записали их имена. Они дали их полное описание, включая возраст и одежду. Было около 18:20, социальные работники, священнослужители и волонтеры предлагали чай с пирожным.
Сара Коллинз, волонтер, была там с 17:15 вечера. Там была «полная неразбериха», и не было никого, кто очевидно был бы там главным. В конце концов она встретила Дерека и Тони. Примерно в 19:20, по словам Сары, в 19:30 вечера они помнят старшего офицера полиции, которому было «чуть за тридцать», который встал на стул. В руках он держал громкоговоритель с микрофоном. Тот не работал, поэтому он просто выкрикивал имена из составленного списка. Имена тех, кого объявили пропавшими без вести, но кто был «жив и здоров».
«В середине списка из дюжины имен было имя Адама. Мы вздохнули с облегчением, но ничего не сказали, потому что надеялись услышать имя Эдди». Уверенный в том, что Адам жив, Дерек позвонил матери Адама, Джен, чтобы сообщить отчасти положительные новости. Их следующей задачей было найти Адама и узнать где Эдди: «Мы пошли к полицейскому и спросили о списке... и нам сказали, что он не может подтвердить источник этого списка».
В сопровождении Сары и других добровольцев Дерека и Тони отвели в спортивный зал. «Там, среди суматохи, холода, сырости и тяжелого горя, нам показали фотографии всех погибших в этой трагедии». По крайней мере, им так сказали. Их заверили, что фотографии Эдди там нет. Теперь, когда Адам был уже в безопасности, казалось, что они оба выжили.
Затем их отвезли в Северную больницу, где им показали юных мальчиков в отделении интенсивной терапии. Ни один из них Адамом не был. Собираясь уходить, они упомянули об Эдди и вернулись в отделение. Он был там, без сознания, но в стабильном состоянии. Был уже час ночи воскресения, и они снова позвонили Джен, чтобы сообщить ей, что нашли Эдди, но больше никаких новостей об Адаме у них нет. Они почувствовали такое облегчение. Не было никаких оснований сомневаться в информации об Адаме, и его не было среди фотографий мертвых.
Они поехали в Королевскую Халламширскую больницу, но там тоже не было Адама. Примерно в 2:30 мы вернулись на «Хиллсборо», чтобы еще раз взглянуть на фотографии». Это было мучительно: «Лица едва узнаваемы... Мы попросили показать всех мужчин моложе 20 лет, и нам показали тело. Это был не Адам. Мы попросили показать фотографии еще раз, но нам сказали, что это не стоит того, потому что остался только один неопознанный парень, и мы только что на него посмотрели».
Они вернулись в Северную больницу, где встретили брата Эдди, Роберта. Они заверили его, что Адама среди погибших в спортзале нет. Но прошло уже шесть часов с тех пор, как они услышали объявление «жив и здоров», а о местонахождении Адама так никаких больше новостей и не было. Беспокойство росло, и по совету персонала больницы они вместе с Робертом вернулись на «Хиллсборо».
По прибытии туда, по словам Дерека, старший офицер «сказал Роберту, что он может смотреть на фотографии — во множественном числе». Они сказали офицеру, что там не может быть больше одной фотографии, потому что ранее им сообщили, что есть только одно неопознанное тело. «Полицейский сказал, что доставили еще тела». Это стало для Дерека, Тони и Сары шоком, так как им сказали, что все погибшие находятся в спортзале. «Там было около десяти новых фотографий. Глядя на них, мы узнали фотографию Адама».
Тело Адама принесли к дверям спортзала, где Роберт опознал своего племянника. Старший офицер извинился за «путаницу», но его извинения были отвергнуты. Он сказал, что имело место «отрезанность связи». На самом деле Адама объявили мертвым вскоре после его прибытия в Северную больницу. Не было дано никакого объяснения задержке с транспортировкой его обратно в спортзал, дезинформации о списке «жив и здоров» или продолжающихся заверениях Тони и Дэвида, что все погибшие находятся в спортзале. Тот, кто отправил их обратно в спортзал от Северной больницы незадолго до трех часов ночи, должен был знать, что из больницы перевезли еще тела.
К этому времени Джен уже стояла у постели лежащего без сознания мужа. Радуясь тому, что Адам жив, она сразу же позаботилась о том, чтобы Эдди выкарабкался. Роберт вернулся в Северную, чтобы сообщить ей ужасную новость. Это стало для нее огромным потрясением. Она хотела пойти к Адаму: «Роберт не так давно опознал его в спортзале. Из спортзала он пошел прямо в больницу, так что это было примерно за полчаса после».
Адама, однако, уже перевели в морг при судебно-медицинском центре, «куда я и ходила к нему... он был за стеклянной ширмой». Джен хотела обнять Адама, быть рядом, «а они не позволили». Она «просила и умоляла, и все остальные, кто там был», но служащий морга сказал ей, что это невозможно. Чтобы повидаться с ним, ей придется пройти мимо других тел. Она ответила: «Это не имеет значения, я пройду и не буду смотреть. Просто позвольте мне пройти, проводите меня в комнату к Адаму». Джен отказали в доступе и сказали: «Когда вернете его домой сможете его подержать».
Напряжение было невыносимым. Часом раньше она верила, что Адам выжил, а теперь смотрела на его тело сквозь стекло, запретное для прикосновений, ласк, поцелуев и прощаний. Как и любой другой любящий родитель, она чувствовала настоящую потребность в тесном контакте всего через несколько часов после его смерти. «Это просто инстинктивное желание держать их в своих объятиях. Это похоже на то, как если бы кто-то умер, он больше не принадлежит тебе, он принадлежит кому-то другому, и только от него зависит, что тебе позволено с ним делать. Это то, что всегда будет по-настоящему преследовать меня, то, что я должна была сделать… теперь я думаю, что должна была брыкаться и кричать, и говорю себе, что сама виновата. Я умоляла, но мне следовало продолжать и продолжать...»
Трогательный рассказ Джен — яркая иллюстрация бессилия, которое ощущают люди перед лицом негибких и бюрократических институтов. Как и многие другие, потерявшие близких, особенно из-за внезапной смерти, она нуждалась в немедленной физической близости с Адамом. Это была необходимость, сорванная якобы устройством cудебно-медицинского центра. Альтернативы ее хождению по рядам тел можно и нужно было найти. Что бы она ни сделала, как бы ни умоляла, ей было отказано. Решение было непоколебимым, неопровержимым.
Этот момент должен был принадлежать Джен по праву. Позже, когда Адам вернулся в Ранкорн для похорон, ничего уже нельзя было повернуть вспять. Ей оставалось нести бремя этого отрицания и глубокое чувство вины за то, что она должна была сделать больше, чтобы бросить вызов тем, кто имел широкие полномочия принимать произвольные, случайные решения, менять решения, суженные профессиональным удобством и личной непримиримостью.
Эдди пришел в себя позже в воскресенье. Джен снова была рядом. Это был самый страшный страх родителей; он выжил, а Адам умер. Его первой реакцией было увидеть Адама, и в конце концов было решено, что он может отправиться в судебно-медицинский центр. В понедельник они с Джен пошли вместе. «Какое же это было фиаско!… Он отключился от аппарата искусственной вентиляции легких, но все еще был на капельнице». Эдди был одет в плохо сидящую больничную пижаму, странные верх и низ, «Ни тапочек, ни носков, ничего на ногах, со все еще прикрепленной к нему капельницей».
Его отвезли в инвалидном кресле в машину, а не в скорую помощь, где санитар поставил капельницу. Коляску оставили в больнице, поэтому, когда они приехали в судебно-медицинский центр «он к этому времени уже дрожал», Эдди пришлось идти пешком. «Он был закутан в это старое рваное одеяло, оно было как булыжник, то еще зрелище». Викарий сказал Эдди, что «это было одно из самых замечательных зрелищ, которые он когда-либо видел — идти по этой неровной земле, покрытой рыхлой крошкой, с капельницей, без обуви и носков».
И все же прошло всего два дня после катастрофы, в которой чуть не погиб Эдди. Отсутствие надлежащей поддержки Спирриттов в такое время было очевидно при условиях, которые они были вынуждены терпеть. Если не считать его последних попыток спасти Адама до того, как он сам потерял сознание, визит к Адаму в судебно-медицинский центр был худшим опытом в жизни Эдди. Оказавшись внутри, Джен и Эдди сели рядом и стали ждать, «пока они подготовят Адама». И снова им было отказано в физическом контакте, и они смотрели на своего 14-летнего сына через стеклянное окно. «Как будто он больше не был нашим сыном». Вот в чем проблема. Для властей, тело Адама теперь было их собственностью.
