Майкл Оуэн. «Перезагрузка» 2. Доверие
***
Когда я в возрасте одиннадцати лет переехал из Дисайда, я присоединился к Центру передового опыта «Ливерпуля» (академии). Лучше всего это можно было бы описать как свободное соглашение о еженедельных тренировках. В то время не существовало ни письменного договора, ни какого-либо конкретного обязательства. Это было именно то место, куда стремились попасть лучшие игроки в округе.
Именно здесь мой путь впервые пересекся со Стивеном Джеррардом. По воспоминаниям, он уже был в «Ливерпуле» за год или около того до моего прихода.
Даже в те дни всем, включая меня, было совершенно очевидно, что Стивен совершенно исключительный. И он, и я были на много километров впереди всех остальных, и это вскоре превратилось в магическое, почти телепатическое понимание, благодаря которому он знал, в чем я хорош, и наоборот. Временами это было почти неловко. Всякий раз, когда он получал мяч: точный пас... гол. Если я забивал четыре гола, у Стиви было четыре голевых передачи. Это продолжалось годами.
Несмотря на то, что мы со Стивеном играли на поле и были хорошими товарищами, мы ни раньше и ни сейчас особенно общаемся вне него. Эти отношения сильно отличаются от тех, которые я годами развивал, например, с Джейми Каррагером.
Я познакомился с семьей Карры, ходил к нему домой и знакомился с его друзьями. Эта дружба была глубокой. Со Стивеном все было совсем не так. Поскольку он был из другого конца Ливерпуля, и я, по сути, опережал его на пару лет в смысле развития, мы никогда вне поля не виделись друг с другом так часто, как мне хотелось бы.
Я никогда не скажу ничего, кроме прекрасного, о Стивене Джеррарде. Очевидно, мы много-много раз были вместе на передовой. Наша дружба очень глубока. Мы до сих пор переписываемся каждые пару месяцев.
Как бы то ни было, хотя мой отец, вероятно, определил, что у меня есть будущее в качестве футболиста к тому времени, когда мне исполнилось семь, по-прежнему оставался трудный в управлении баланс. В то время как моя мать до петухов работала, чтобы принести в семью деньги, уверенность моего отца в моем блестящем будущем — в сочетании с чисто символическими усилиями от его имени внести свою долю — часто вызывала дома серьезные конфликты.
Полагаю, я видел обе стороны спора. Я узнал совершенно иные качества, которыми обладали мои родители. Но все еще оставалась очевидная проблема с точки зрения того, как безошибочная вера в мое будущее и инвестиции времени и денег, которые для этого потребуются, могут сочетаться с более насущной заботой о том, как сохранить крышу над головами семьи Оуэнов. Это было очень трудное положение, и к тому времени, когда мне исполнилось двенадцать или тринадцать, не только мой отец знал, что для семьи я представлял собой единственный возможный выход. Я тоже это знал.
Столкнувшись с ситуацией жизни или смерти такого рода, некоторые молодые люди могли бы поддаться давлению. Но со мной это не сработало. Возможность обеспечить избавление для моих родителей, братьев и сестер только сделала меня более сосредоточенным и целеустремленным в плане того, что нужно было сделать. Я не рассматривал все это как бремя — я был мотивирован шансом.
Тем не менее, к тому времени, когда я получил право быть выбранным клубом в качестве школьника, семья столкнулась с моральной дилеммой. К этому моменту, несмотря на то, что я тренировался с «Ливерпулем», каждый клуб в стране просматривал меня с прицелом на то, чтобы получить мою подпись на школьных документах.
Как бы меня ни устраивало то, что я должен был тренироваться в «Ливерпуле», мой отец хотел, чтобы я оставался открытым для внимания других заинтересованных сторон. Он сказал, что хочет, чтобы я осмотрелся.
Помню, однажды он пришел ко мне с предложением. «Я согласился, что ты поедешь тренироваться и сыграешь игру за «Шеффилд Уэнсдей», но не волнуйся, никаких обязательств больше нет», - сказал он мне
Надо сказать, что я не хотел этого делать. «Ливерпуль» был единственным клубом, с которым я хотел тренироваться. Я неохотно согласился. Итак, вся семья села в машину, поехала в Шеффилд, и я принял участие в игре. В конце, когда мы уже садились в машину, папе вручили конверт с деньгами на дорожные расходы. Наверное, фунтов двадцать.
Во время двухчасовой дороги домой мы проехали мимо нашего обычного поворота на Хаварден. При этом мы все посмотрели друг на друга, как бы говоря: «Куда это мы едем?»
Тем временем мой отец смотрел вперед и продолжал ехать дальше — до самого Рила, где был небольшой тематический парк с несколькими аттракционами.
В детстве у нас никогда не было таких выходных — на это просто не было денег.
Тем не менее, с этой небольшой суммой денег на расходы, мой отец решил побаловать нас, позволив нам всем пару часов повеселиться. Для всех нас это был краткий побег от реальности жизни — и лишь один из примеров того, насколько полностью бескорыстными были мои родители. Раз за разом они делали всё возможное и невозможное.
Теперь, оглядываясь назад, поощряя меня смотреть в сторону других клубов, мой отец делал правильные вещи для всех нас. Поступая таким образом, он не только давал мне дополнительный опыт и игровое время, но и способствовал возбуждению энтузиазма среди клубов, стремящихся позиционировать себя желающими заполучить меня. И в очереди их было много. Я это видел.
Когда бы я ни играл, мой отец всегда стоял за воротами. Без исключений — там он обычно был один, в то время как моя мать разговаривала с другими пятьюдесятью или около того родителями на краю поля. Такое распределение стало для меня очень комфортным — до такой степени, что, если его не было рядом во время игры, я чувствовал себя почти потерянным. Я нуждался в своем приятеле там.
Хотя он и стоял там, своим выражением лица папа никогда себя не выдавал. Тем не менее, если я соприкасался с мячом и сделал это хорошо, я не мог не бросить на него лукавый взгляд.
Одобрительный кивок.
Точно так же, если бы я потерял мяч — ожидался бы строгий взгляд или покачивание головой. Поразмыслив, я думаю, что был зависим от такого типа синергии. Я просто не мог насытиться попытками произвести на него впечатление и получить подтверждение, столь же сдержанное, как он и сам.
Всякий раз, когда я видел, что кто-то стоит рядом с моим отцом, я знал, что это важно. Рядом с моим отцом мог стоять не абы кто, а только скаут — и большую часть времени вокруг него стояли по пять или шесть человек. В таких случаях я не прятался. Я думал, что должен быть лучшим игроком на этом поле.
Я привык видеть скаутов у боковой линии. В том же 1993 году «Арсенал» первым начал за мной ухаживать. Они послали представителя клуба встретить нас и посадили маму, папу и меня на поезд первым классом до Лондона. Нас отвезли на Хайбери, познакомили с Джорджем Грэмом, нас представили Иану Райту, а затем провели экскурсию по раздевалке и представительским ложам, после чего «Арсенал» проиграл «Ковентри» со счетом 3:0, когда Мик Куинн сделал хет-трик.
Вскоре после этого «Челси» сделал то же самое. Меня отвезли на Стэмфорд Бридж, познакомили с Гленном Ходдлом и игроками «Челси».
Потом был «Манчестер Юнайтед», который несколько раз посылал Брайана Кидда следить за мной. Мы поехали на Олд Траффорд, и Алекс Фергюсон отвел меня в свой кабинет, посмотрел мне в лицо с расстояния примерно в пару сантиметров и сказал: «Ты хочешь стать игроком «Манчестер Юнайтед»?»
Все это было так напряженно — и я не знал, что сказать. Все, что я знаю, это то, что такого рода внимание не оказывалось каждому молодому игроку. Не хочу показаться высокомерным, но я сомневаюсь, что в то время в мире был молодой футболист, пользующийся таким высоким спросом.
А потом появился «Манчестер Сити», а вместе с ним и та моральная дилемма, о которой я говорил. Поскольку мой отец такой любезный, может быть, даже слишком, и можно сказать, что «Сити» застал его врасплох, предложив пятьдесят кусков наличными за мой школьный контракт.
Хотя это была, откровенно говоря, взятка, она также представляла собой возможность изменить жизнь человека, чья семья вечно балансировала на грани выселения из своего дома. Хотя он знал, как сильно я хочу подписать контракт с «Ливерпулем», мой отец пришел ко мне и сказал: «У меня нет выбора». Но один вариант все-таки был.
Мой отец позвонил Стив Хейвею, начальнику академии «Ливерпуля», и изложил положение наших дел.
«Послушай, Майкл отчаянно хочет подписать контракт с «Ливерпулем», когда подрастет, но сейчас у нас финансовые проблемы. Нам нужно, чтобы вы соответствовали тому предложению, что нам предоставил «Манчестер Сити».»
«Предоставьте это мне», - сказал Стив.
Даже это было чем-то вроде отступлением для моего отца. Он никогда не любил просить кого-нибудь об одолжении. Даже в наши дни ему и в голову не придет просить у своих бывших клубов бесплатные билеты на матчи.
Когда я был молод и хотел пойти на игры, я говорил: «Но, папа, ты же играл за «Эвертон», за «Честер». Почему бы тебе просто не позвонить им и не попросить пару билетов?»
Он просто не хотел этого делать.
Тем не менее, это была другая ситуация, и он знал это. Мы все понимали, что это серьезное перепутье для всех нас. К счастью, Стив Хейвей был мудр ко всем сигналам. Он четко понимал наше затруднительное положение и в то же время осознавал мой огромный потенциал. Существовала очевидная возможность для достижения обеих целей.
Он передал наше предложение совету директоров «Ливерпуля» и вернулся к нам через неделю или около того с договоренностью, согласно которой мой отец будет нанят в качестве скаута «Ливерпуля» — и будет получать эквивалент требуемых нам денег. Взамен я согласился подписать школьные бумаги с футбольным клубом «Ливерпуль», которые должны были покрыть те два года, пока я не получу право стать профессионалом.
Следует сказать, что это предложение было крупным заявлением об инвестициях от имени «Ливерпуля». Соглашение требовало только, чтобы я подписал его еще школьником, и больше ничего. Теоретически после этого срока я мог бы спокойно уйти — хотя эта мысль мне и в голову не приходила.
Нанять на работу моего отца было единственным работоспособным решением — если бы сделка была структурирована каким-либо иным способом, это было бы не законным. Я был в восторге — я буду играть за «Ливерпуль». И, что не менее важно, эти деньги были абсолютно необходимы для того, чтобы выиграть время для нашей семьи. С того дня мы никогда не жалели об этом в финансовом плане.
Будучи четырнадцатилетним подростком, который гарантировал «Ливерпулю» два года своего будущего, в дополнение к тому, что он мог представлять молодежную команду клуба, Стив Хейвей также был заинтересован в том, чтобы я посещал Лиллешолл — в то время «университет» Футбольной ассоциации для самых перспективных молодых игроков страны.
Цель состояла в том, чтобы найти одного или двух лучших игроков из всех различных академий по всей стране, а затем воспитывать их в контролируемой, структурированной среде, превращая в лучших игроков.
Именно тогда, в возрасте четырнадцати лет, я получил свой первый спонсорский контракт с Umbro после того, как к нам обратился Саймон Марш, который в то время был исполнительным директором, ответственным за управление активами, такими как футбольные клубы и футболисты, одним из которых был сам Алан Ширер.
Саймон был человеком, с которым я с самого начала чувствовал определенную близость. Несмотря на то, что мои родители всецело меня поддерживали, подсознательно я думал, что мне нужен был кто-то в более широком футбольном мире, чтобы направлять меня — кто-то, кто не был ближайшим членом семьи. Таким человеком стал Саймон Марш, и с тех пор он никогда не покидал моего воображаемого круга доверия.
Очевидно, концепция о четырнадцатилетнем ребенке, которого спонсирует один из ведущих производителей комплектов формы в мире, была не совсем нормальной. Но в моей молодости ничего особо нормального и не было. На каждом этапе мне казалось, что я делал что-то— и со мной случалось что-то — что было беспрецедентно для 1993 года. Каким бы сюрреалистичным это ни казалось постороннему, это была просто моя жизнь. Это было нормально.
Несмотря на отсутствие фактических денежных средств, которые предоставил этот первый спонсорский контракт с Umbro, случилось существенное преимущество в плане выбора формы. По памяти я помню, что был первоначальный аванс в пять тысяч фунтов за снаряжение Umbro: бутсы, спортивные костюмы, куча джемперов.
Я был единственным игроком в Лиллешолле, у которого была спонсорская сделка, так что этот комплект оказался очень кстати. Я продавал его другим ребятам за наличные и даже обменял его одному из парней в группе в обмен на домашнее задание — в частности, насколько я помню, сочинение по английскому, за которое один из парней из группы получил за меня четверку. Это была хорошая инвестиция! Как и следовало ожидать, в группе я стал довольно популярен.
Помимо нескольких более ярких искорок, чем я на фронте домашней работы, в нашей группе было несколько очень хороших футболистов. Уэс Браун был абсолютно исключительным. Еще были Майкл Болл и Джон Харли, которые тоже умели играть. Я также считался выдающимся среди группы этого года.
Под руководством главного тренера Кита Бланта мои два года в Лиллешолле были идеальной подготовкой к тому, когда я позже в возрасте семнадцати лет подпишу контракт с «Ливерпулем» в качестве профессионала. В Лиллешолле я стал больше похож на человека как в футбольном смысле, так и в повседневном. Жизненные навыки, которые были привиты мне в течение этих двух лет моего там пребывания, остались со мной до сих пор.
Поскольку я жил недалеко от Телфорда в Шропшире, мое посещение Лиллешолла означало, что я оставил среднюю школу Хавардена и пошел в другую школу, Идсоллскую среднюю школу, которая являлась местной для нашего центра. На протяжении всего нашего пребывания в центре нам (и нашим родителям) внушалось, что, хотя в то время мы и были в высшей категории перспективных футболистов, будущее на высшем уровне игры никоим образом не было гарантировано.
Поэтому образование считалось жизненно важным компонентом нашего общего процесса развития. Хотя лично я не получал удовольствия от учебы, я был в состоянии сдать все экзамены — хотя и с оценками, которые могли бы быть лучше, если бы я не был так предан футболу.
В любом случае, у меня была мотивация получить хорошую академическую квалификацию. Это не была ситуация «на всякий случай» — я сделал это только потому, что сдача экзаменов и получение квалификации казались мне правильным поступком. Это то, что я сейчас внушаю молодежи. Не делайте ничего на всякий случай — просто делайте.
Под бдительным оком Кита Бланта мои футбольные способности развивались быстрее, чем когда-либо. Несмотря на то, что я уже был быстр и мог забивать голы всеми возможными способами, Лиллешолл был тем местом, где я добавил в свою игру другие важные элементы, которые будут иметь решающее значение для моего будущего.
Вдобавок к тому, что меня учили еще большим тонкостям искусства завершения атак, именно здесь я узнал другие, более глубинные нюансы игры — как удерживать владение мячом, поворачиваться с мячом, использовать ту ограниченную физическую силу, которой я обладал, мешая защитникам и взаимодействуя с партнерами. К шестнадцати годам я добавил к своей бешеной скорости черты еще более всестороннего футболиста.
В качестве моего родительского клуба, за неимением лучшего описания, «Ливерпуль» слишком хорошо понимал масштабы моего развития. Однажды Кит Блант пришел ко мне в комнату с какой-то новостью.
«Звонили из «Ливерпуля». Они хотят, чтобы ты вернулся и сыграл в матче Молодежного кубка против «Шеффилд Юнайтед» на Энфилде», - сказал он.
Учитывая, что это была игра для команды из игроков до 18 лет, а мне еще не исполнилось шестнадцати, было совершенно неслыханно, чтобы кто-то в моем возрасте был вызван на такую игру. Однако, похоже, один из нападающих получил травму, и я был их следующим в списке. Лиллешолл дал мне специальное разрешение вернуться в команду, в которую входили Джейми Каррагер и Дэвид Томпсон.
Я вернулся в «Ливерпуль», сыграл в матче четвертого тура и дважды забил на главном поле Энфилда в игре, которая закончилась со счетом 3:2. В этот момент я думал: «О Боже. Я не только сыграл на Энфилде, но и забил там…»
У меня голова шла кругом. Я все еще был ребенком, и у меня была футболка с номером девять на спине.
И вот, две недели спустя мы выходим в четвертьфинал Молодежного кубка. Снова раздается звонок: «Готов ли Майкл сыграть против «Манчестер Юнайтед»?»
И опять я приехал на игру. И снова я забил. Мы обыграли их со счетом 3:2, а я сделал хет-трик — и все голы были забиты перед трибуной Коп. Оглядываясь назад, я понимаю, что именно в этот момент моя жизнь изменилась больше всего. Молодежный кубок — это серьезный турнир — и все, кто решали вопросы в «Ливерпуле» в то время: Рой Эванс, Ронни Моран и вся первая команда начинали понимать, что я не просто еще один из многообещающих юнцов. Нет сомнения, что моя растущая репутация простиралась далеко за пределы «Ливерпуля».
Я забил еще пять голов в двухматчевом противостоянии полуфинала против «Кристал Пэлас», а затем, по совпадению, получил приглашение представлять сборную Англии до 16 лет на молодежном чемпионате Европы в Австрии.
Эта поездка совпала с первым матчем финала Молодежного Кубка Англии на выезде против «Вест Хэма» — командой, в которую входили Фрэнк Лэмпард и Рио Фердинанд. В мое отсутствие «Ливерпуль» выиграл со счетом 2:0 на глазах у 15 тыс. человек на Аптон Парк.
Для второго матча на Энфилде перед толпой, превышающей 20 тыс. человек, и через неделю после печально известного финала «белых костюмов» первой команды на Уэмбли я вернулся, чтобы забить важный удар головой, сравняв счет в тот вечер. После этого Стюарт Куинн забил победный гол, и мы были коронованы чемпионами Молодежного Кубка Англии 1996 года — первой командой «Ливерпуля», сделавшей это.
В шестнадцать лет у меня уже было довольно внушительное резюме. Я выиграл Молодежный кубок и забил много голов. Мало того, параллельно я также установил рекорды за английских школьников, забив двенадцать голов в восьми матчах в различных сыгранных за них матчах. Предыдущий рекорд удерживали Ник Бармби и Кевин Галлен.
По воспоминаниям, восемь или девять из шестнадцати на моем курсе в Лиллешолле попали в сборную английских школьников. Это были серьезные игры, сыгранные против признанных футбольных наций, включая турнир домашних наций, ежегодно проводимый под названием Виктори Шилд.
Мои успехи со школьниками до сих пор входят в число моих самых гордых моментов.
В общем, для меня, такого молодого, этот период, когда я жил в Лиллешолле, играл в сборной английских школьников, а также представлял молодежную команду «Ливерпуля», был такой невероятной поездкой на американских горках. Я также до сих пор считаю победу в Молодежном кубке одним из своих лучших футбольных достижений.
То, что я разделил ее с кем-то вроде Джейми Каррагера, который стал одним из моих лучших друзей в игре, только сделало ее еще более значимой.
По прошествии многих лет общественное мнение о Джейми было таково, что он очень устрашающий, бескомпромиссный и за словом в карман не полезет. Он ничего не сделал, чтобы опровергнуть это.
По правде говоря, когда в молодом возрасте он был гораздо хуже! В подростковом возрасте он был настолько склонен к конфронтации, что с ним почти невозможно было разговаривать. Он был очень громким, и против него, конечно, нельзя было выиграть ни единого спора. В конце концов, было гораздо легче позволить ему сделать так, как он хочет. Поэтому в первые дни я всегда был немного покорным рядом с ним. Ты должен был быть таким — иначе он просто подавил бы тебя своим мнением!
Мы с Каррой стали друзьями случайно, просто потому, что вместе попали в состав. После дружба стала обретать больший смысл, когда мы начали делить с ним одну комнату. Мы всегда много смеялись вместе. Мы много говорили о футболе. С этой точки зрения он интересный персонаж в том смысле, что у меня было высвобождение в каком-то плане — я играл в гольф и любил гонки; а он был полностью поглощен футболом, на ежедневной основе. Я уверен, что люди думали, что, так часто находясь вместе, мы будем говорить о машинах и девушках или о чем-то еще, но мы редко это делали.
Теперь, оглядываясь назад, мы с Каррой были хороши друг для друга. У него было тяжелое взросление, у меня — относительно защищенное. Поначалу он был очень уличным, я — гораздо менее. Поскольку наша дружба быстро распространилась за пределы футбола, я помню, как однажды после тренировки в начале моих дней в «Ливерпуле» пошел с ним в местный паб.
В момент, когда мы вошли в дверь, это было похоже на вход в другой мир. Карра знал всех, и все знали его. Когда мы стояли у бара, он подталкивал меня локтем, указывал в угол на группу людей и рассказывал, какое преступление они совершили или, возможно, замышляли: «Эти парни, скорее всего, замышляют ограбление следующего корабля, который войдет в док. Эти парни находятся в бегах...»
Это была потрясающая сцена. Я никогда не сталкивался с этой стороной жизни, и полагаю, что время, проведенное с Каррой, укрепило меня в суровых жизненных реалиях. Точно так же время, проведенное со мной, вероятно, помогло сгладить некоторые из самых грубых углов Карры за эти годы. Я бы сказал, что мы определенно подходили друг другу.
Хотя у его родителей пока мы росли, вероятно, было больше денег, чем у моих, думая об этом сейчас, в некотором смысле он, вероятно, должен был быть немного неприятным и жестким, чтобы достичь того, чего он достиг в жизни.
Однако, несмотря на свою жесткость, у Карры всегда было абсолютное золотое сердце — даже когда он был подростком. Даже сегодня я знаю, что, если бы у меня были серьезные неприятности, Карра был бы первым, кто заступился бы за меня. Он всегда был настоящим другом.
