Последний гол Несмеяныча. Часть вторая
МАКСИМ НИКИТИЧ. ЗУБ
Через полтора года после первого своего "фальшивого" письма, и через год и 5 месяцев, как я напрочь забросил книгу, в маркете рядом с домом я столкнулся с человеком. Незапоминающаяся серая внешность в балахоне. Я стоял на кассе, рассчитываясь за дешёвую колбасу, быстролапшу и булку хлеба. Балахон остановился против меня, глядя в пол, достаточно громко для меня, но неслышно для других прошепелявил одно слово – «зуб» (со всей тщательностью, с какой вообще можно прошепелявить это вполне однозначно звучащее слово) – и пошёл мимо. В торговый зал прямо через возмущённую очередь. Без извинений, без грубости, как будто по свободному проходу. Тревога, возникшая где-то в желудке, переместилась в грудную клетку и начала подниматься выше. Через мгновение балахон исчез из вида, а тревога достигла, так сказать, ротовой полости и всем своим объёмом спряталась в один маленький недолеченный коренной зуб. Я не успел даже забрать сдачу, кажется, забыл одну пачку лапши. Тревога прошла, превратилась в дикую боль, и я со стоном выбежал из маркета. Направился прямиком в ближайшую больницу. Хотелось кого-то попросить о помощи. Но в мыслях возникала одна доблестная полиция и две сопутствующие проблемы: как они найдут серый балахон в сером мире, если даже мой ярко-фиолетовый велик не нашли в прошлом году? И как я им объясню, что хочу поймать балахона, который сказал «зуб», и у меня заболел зуб. Какая это статья?
Зуб я потерял в тот же день. А в почтовом ящике нашёл то самое второе "настоящее" письмо. Вспомнил про свой долг и опять устремился его исполнять. Ненадолго. Да - с одной стороны, страшно, когда тобою управляют с помощью какой-то фантастики и что-то требуют. С другой - вы верите в то, что я сейчас говорю? И я постепенно разуверился. Человек любит переводить всё в совпадения. Да и время лечит, как ни странно, при этом калеча.
4-Й ТУР. ПОИСК
В чемпионате уже было сыграно четыре тура, «Плацкарт» прошёл их неудачно, набрав всего три очка, и те - в матче с заведомым аутсайдером из Новосибирска. Руководство так и не смогло до начала чемпионата приобрести стабильного нападающего. Имеющиеся в команде форварды показали свою реальную силу на стартовом отрезке, не забив ни одного гола. Поэтому лучшим бомбардиром команды на данный момент числился крайний левый хав Павел Гуля.
- Как это ни прискорбно, и как это ни прискорбно уже до тошноты, я вынужден повторить: летом мы обосрались по полной. Так что утираться будем до конца сезона. Купить хромого и косого в одной связке – это 90 пядей во лбу надо иметь. Артём Николаевич, сколько у вас пядей?
- Десять – как у всех. В смысле, с каждым может случиться, Юрий Петрович.
- Случиться может, только вот полсезона прошло, и уже сейчас нам может вдобавок случиться отвечать за наши с тобой грехи. К делу, в общем. Кто у нас есть?
Кошкин взял первую папку из принесённой стопки и протянул Петровичу.
- Всё как просили. Сначала столбы. Вариант первый. Столб английский.
- Сразу - сколько?
- Двадцать миллионов.
- Шутишь? Нам ещё прошлой двадцатки не простили. Гена сказал – денег нет – я могу только из своей заначки добавить. Но сам понимаешь, какая она у меня. Поэтому смотрим только бюджетных.
- Хорошо, тогда варианты два, три… со второго по пятый отпадают.
- Ты их по стоимости ранжировал? Ох – недальновидно.
Кошкин промолчал – дал следующую папку.
- Бразилец. Номер шесть.
- Это который в Саранске играл? Знаю. Нет. Его в России только девочки интересуют. Наших бразильцев собьёт. Аренду смотрел?
- В аренде всё плохо на этой позиции. Один бухает, на второго дело завели по наркоте, третий хрустальный, ещё один забивает мало, - Петрович быстро просмотрел четыре папки и добавил.
- Третий хромой, четвёртый косой – спасибо – тут у нас перекомплект. Лучше алкоголика. Свободные агенты есть?
- Один есть, но миллион в год просит. И нестабильный очень.
- А в низших лигах?
- До второй включительно смотрел. Алкоголик и бразилец как раз на Урале сейчас играют.
- Бразилец на Урале? Ну вот и подтверждение. Катится парень.
- Ещё нашёл пару перспективных, по которым можно было бы поговорить. Но им расти год-два. Они в Орехово. И там же ещё один псих. Талантлив вроде. Но псих.
- В чём талантлив и в чём псих?
- Сейчас найду запись – увидите, - Кошкин полез в Интернет. - А псих… Не знаю. Говорил с их скаутом. Он сказал - псих - и махнул рукой. Команда его фактически выжила из себя. Но пока его выходки терпели, он успел 15 голов в десяти матчах наколотить. Голы странные, конечно, но голы, причём пара даже лидерам Зоны. И вот – в кубке. ФНЛ-овцам. Смотрите, как он здесь троих одним махом. Гол из ничего. Вот только с ударом всегда затягивает. По сути удара-то никогда нет. Но это всё полгода назад. Сейчас числится в резерве. Даже в запас не ставят.
- Первый сезон за них?
- Да.
- До этого?
- В юниорке Ореховской же бегал.
- Выходит, одно из двух. Либо тренер – идиот. Либо есть проблема. Ну давай, посмотрим его. Заинтересовал. И алкоголика, на всякий случай. Хотя он же на Урале. Так, а эти молодые-перспективные?
- Там же в Орехово.
- Вот и отлично.
- Хорошо, я договорюсь. Через неделю привезу их.
- Через какую неделю, Артём? Мне ещё одна-две игры – и всё – до свиданья, Йылдырай. Сейчас едем. Вместе.
Через два часа относительно шустрых пробок они стояли перед Ореховской тренировочной базой.
По дороге Петрович изучил всех игроков Ореховской команды, помимо намеченных, очень нервничал, обстучал всю переднюю панель машины. Уже жалел, что так быстро решился на неопределённый манёвр. Когда их Лексус остановился перед базой, Петрович сказал.
- Артём, давай-ка ты сам сначала поговоришь, а то увидят меня – цену гнуть начнут…
- А кто это к нам пожаловал? Сам Юрий Петрович! Я только трогаться – гляжу – лысина знакомая. А что такие нерешительные? Проходите – таким гостям всегда рады, - из Крузака, стоявшего рядом, вышел полноватый мужик с хитрыми маслеными глазками, узбекским прищуром и чуть кавказским акцентом. Это был Исупов Владимир Геннадьевич – тренер, шумевший в двухтысячных по всей Европе, но теперь списанный и забытый.
- Геннадич, ох ты, здесь что ли трудишься?
- Здесь. А как там Вышка поживает?
- Варится, Геннадич, варится, скоро переварится и вылезет, откуда не надо.
- Ну и туда дорога ей. Знаешь, Петрович, даже ни разу не охота туда. Правда, и не зовут. Но если б и позвали – здесь спокойней, - с намёком однако же на обиду произнёс Геннадич. Ну колись, зачем к нам? То-то Кошкин твой к нам зачастил. За Черепеньковым, поди? Не дам! До конца сезона наш.
- Совсем не дашь? Может, подумаешь? – чуть обрадовался и сразу похмурел интонацией Петрович. - У меня беда с нападающими. Два сломались, ещё два косячат.
- Да видел. Повезло тебе в этом году. Авось скоро в нашей зоне встретимся.
- Не дай Бог. Так если не Черепеньков, может, есть кто в аренду? Слышал, ты талантов тут множишь, даже места им не хватает в составе. Не пропал у тебя нюх на это дело.
- Тю, это кто же здесь талант?
- Ну Протасов, например, или Васильев.
- Васильев? Да какой он талант – кто тебе сказал? Больной человек. Уткнётся себе в мяч, да пока до ворот не доведёт, - поля не замечает. Кричи не кричи – всё без толку. А Протасов - да, - Исупов задумался. – Пожалуй, да. Зря я его передерживаю.
- А может, отдашь Протасова на полсезона, а? Раз пока не сильно нужен.
- Нет, Петрович, Протасова не могу. Бери по старой дружбе Гершина лучше. Молодой, перспективный. Конечно, не усилит, но пару раз может выстрелить.
- А Васильев?
- Да что ты к Васильеву-то пристал? – даже возмутился Исупов. - Выпер я его. На него вся команда ополчилась. Хотя если хочешь помучаться, он сейчас где-то на рынке у дядьки своего торчит – бутсами торгует.
Петрович напрягся.
- А телефон дашь?
- Шутишь? Он же немой.
- Немой??? – Петрович сверкнул на Артёма. Тот стоял растерянным покосившимся столбом.
- Ну не совсем немой. Лет пять назад говорил.
- Хорошо, спасибо, Геннадич, рад был увидеть, - Кошкин и Петрович тяжело развернулись и направились к авто походкой людей, которые добились того, чего не хотели.
- Петрович? – секунду помедлив, окликнул их Исупов.
- ?
- А ты ведь за Васильевым и приезжал, сволочь этакий!
- Почему? За Черепеньковым же?
- Что ж я тебя не знаю? Да и потом – бери – мне не жалко. Только намучаешься с ним. Ты про эти 15 голов его не думай. Это здесь Васильев деревянных всех возит. Возит, пока ему везёт. А у вас мигом сдуется. И с командой он не контакт абсолютный. Хотя ты и сам знаешь, не вслепую же выбирал.
- Не вслепую, но и не глазами… Спасибо, Володя! – совсем уж отчаявшимся голосом сказал Петрович. - Ты это, по Гершину не отказывай, если вдруг вернёмся.
- Это всегда пожалуйста. Как бывшему заклятому - даже по Протасову подумаю. Хоть и не сильно.
- Ну, бывай.
- Бывай.
Они ехали по грязным российским улочкам, и чем ближе к рынку, тем неуютнее становилось как внутри на душе, так и снаружи. Мусора и подозрительных личностей на корточках становилось всё больше.
- Кошкин йод, вляпал ты меня, Артём! Ладно, псих. Но немой, у которого к тому же депрессия сейчас наверняка, - а значит, бухло.
- Юрий Петрович, не знал я. Я ж смотрел, как он голы забивает, а не как…
- Ты пооправдывайся ещё. В общем, если мы его каким-то чудом сейчас возьмём, а он не заиграет - ты первый из клуба уйдёшь… Только на выходе подожди - я за тобой сразу.
- Это понятно - все пойдём.
Никто не знает продавцов обуви, пока те не становятся футболистами. Но футболиста, ставшего продавцом обуви, знал весь рынок. Одну из сотен палаток на центральном рынке они нашли быстро. Васильев помогал своему дядьке таскать коробки со спортивной обувью в минивэн. Был трезв, что уже радовало, никакой депрессии и малейшего намёка на угрюмость на бледном лице Петрович не заметил. Васильев сновал туда-обратно, брал очередную стопку коробок и быстро нёс её в машину, с абсолютным равнодушием к совершаемому. Как робот.
Дядька представлял обычного рыночного торговца в джинсах, мастерке и тех же спортивных кроссовках. Единственной странностью был розовый кошелёк, висевший на поясе (жена дала поносить?). Одежда помята, кроссовки грязные, лицо небритое (а может, ушла?), а глаза потухшие (или не только ушла - хуже?)
- Сколько стоит? - спросил Петрович Костю, когда тот в очередной раз подходил за коробками. Ткнул неразборчиво в ряд оставшихся кроссовок.
- А вы себе или внуку? - сразу вмешался дядька, подозрительно оглядев гостей.
- Себе.
- Понятно, - дядька разочаровался и чуток набычился. - Чё надо?
- В смысле? Кроссовки.
- Слушай, дед. За 20 лет на рынке ты первый дед, который такие кроссовки берёт.
- Ты ж даже не понял, какие.
- Да любые. Ещё раз - зачем беспокоите? - спросил «кошелёк», сунув руки в карманы.
- Мы к племяннику твоему. С миром. Поговорить.
- Он не играет больше. Вы сами его выгнали.
- Мы не выгоняли.
- Ага. Это мы знаем. Заявление по собственному - и все довольны, а потом можно говорить, что он сам ушёл.
- Слушай, как тебя? - Петрович начал понемногу раздражаться.
- Не важно.
- Не важно, ещё раз - мы не выгоняли. И к Орехово отношения не имеем. Мы из Плацкарта. - На лице ничего не проступило. Видимо, за футболом дядька не следил. Костя всё время стоял рядом в пяти шагах, смотрел на них немигающим безразличным взглядом.
- Из Плацкарта-Купешки - какая разница. - Он не играет.
- Понятно с вами. В общем, Костя, - Петрович обратился к нему: - Я Юрий Петрович - главный тренер «Плацкарта». Это Артём Николаевич - человек, который нашёл тебя в этой… глубинке. Я уже начинаю сомневаться в том, что приехал сюда. Но только ты способен доказать обратное. Хочешь играть в вышке - вот визитка - позвони. - Петрович секунду подумал. - Хотя нет - не звони, приезжай утром в понедельник по этому адресу, - Костя взял визитку. На лице ничего не изменилось, но движения стали суетливее. Он взял очередную коробку, уронил визитку, начал поднимать визитку - из коробки выпали кроссовки, а из чуть расстёгнутой мастерки вывалилась медаль на когда-то серой затасканной ленте, сверкнув 1983-м годом.
- Не пущу, - пробубнил «кошелёк». Такого молчаливого, непритязательного и ответственного работника терять не хотелось.
- Да хватит уже. Чё ты ему - мамка, что ли? Сам пусть решает.
Дядька промолчал, а Петрович и угрюмый Кошкин пошли к машине.
Обрадовался или огорчился Васильев, Петрович так и не понял. Но отойдя на приличное расстояние, оглянулся. Васильев ещё смотрел на них, держа коробку с кроссовками. В этот момент поднял руку, в которой играла бликами визитка.
- Ну что, Кошкин, скажешь? - спросил Петрович уже в машине.
- А что сказать? Коробки таскает филигранно, выверенными движениями кладёт их в минивен, физика-техника на месте. Технику владения мячом по коробкам не понял.
- Ну шути-шути.
В окно постучали. Это оказался Васильев, который держал в руке какой-то серый мятый листок бумаги, показал, что нужна ручка.
Кошкин протянул Васильеву свой маркер, из нагрудного кармана. Через минуту Костя вернул маркер и листок, на котором расплывшимися проспиртованными пятнами синело: «В понедельник не приеду. Денег нет. Можно сейчас?»
Петрович с Кошкиным переглянулись.
- А вещи-документы? - спросил Петрович.
Васильев хлопнул по своей спортивной сумке, висящей на плече. Чуть подумав и быстро решив в уме моменты с ночлегом и питанием, Петрович сказал:
- Хороший финт, Васильев. Садись.
4-Й ТУР. ПРИЁМ
В пятницу утром на тренировочном поле собралась команда. Кто-то сидел на скамейке и курил, пока Петровича нет, кто-то жонглировал мячом, но большинство стояло в тесном кругу и обсуждало предстоящего игрока-обновку. Слух, что он уже на базе, подписывает какие-то бумажки и проходит медосмотр, разлетелся быстро.
- Говорят, он за одну игру десять мячей забил. Во втором дивизионе.
- Забивал я там как-то дубль, даже за него еле ноги унёс.
- Да, мы втордив называли чемпионатом мужиков кому за 30. Которые никогда ничего не добьются, но право своё на поле будут кровью и потом отстаивать. Вот они там рулят. И выскочек не любят.
- Десять мячей. Это какому-нибудь «Хопёру» из Урюпинска?
- А ты давно «Хопёру» из Урюпинска десятку грузил?
- Мужики, а десять – это дека-трик?
- Говорят, у него чемодан есть, и он деньги никуда не тратит, только туда складывает.
- Говорят, он отца убил…
- И отсидел?
- Нет, взятку дал.
- Из чемодана?
- Да нет у него чемодана, спортивная сумка только. Я видел, он вчера сюда с Петровичем приехал.
- Говорят, он ночью в оборотня-голубя превращается. Летает и гадит всем прохожим на головы.
- Гуля, ты дебил?
- Гуля, как раз от тебя про голубя и стоило услышать.
- А чего вы о нём галдите? Развели бабий базар. Тоже мне легенда. Сейчас познакомимся да узнаем.
Подошёл Петрович вместе с невзрачным худым пареньком. Сразу сказал:
- Гуля, опять курил? Поздравляю, для тебя отдельная программа – 20 кругов - пошёл.
- Шеф, да не курил я сегодня, это вчерашняя футболка…
- 30 кругов, Гуля!
- Шеф…
- Без разговоров. Бегом – марш!
Гуля вяло побежал.
- Значит так, йылдыраи. Знакомьтесь, Васильев Константин - наш новый нападающий. Из Орехово-Зуево. Прошу любить и жаловать и влить его в наш коллектив максимально быстро. К седьмому туру он уже должен быть готов заменить любого напа. И это зависит только от вас. Знакомься, Костя. Я сейчас вернусь.
Васильев подошёл к каждому, пожал руку, глядя на всех «мертвым» лицом. Когда он подошел к чуть запыхавшемуся, стоящему опять в общей массе Гуле, тот в обычной своей подзуживающей манере спросил:
- Это ты, что ли, феерить будешь за наших нападающих? Ну ты тогда сразу скажи, кого нам из состава попросить, чтоб чемоданы приготовили. А, Костян? Вот, смотри, - он показал на невысокого светловолосого игрока с зелеными глазами, - это наша главная звезда, Дмитрий Совьёв - может, слышал о таком? Пока находится в глубокой спячке. А вот этот кудесник - Кейризон, тоже ничего, только не высыпается после ночных клубов. А вот ещё двое, один хромой, другой косой, но у них ещё пух - не перья. Ну? Кого выбираешь? Я предлагаю Совьёва, ему на пенсию давно пора.
Совьёв отвесил Гуле пинка. Костя глядел на Гулю немигающим взглядом. Лесков двинул Гулю в бок, и тот, уже приготовившийся к очередной подколке, закрыл рот.
Вернулся Петрович:
- Гуля, пять кругов? Ты сдох уже? Ещё двадцать пять давай.
- Семь, Юрий Петрович, - обиженно сказал Павел.
- А за враньё опять тридцать. Давай! Курить – носопырке вредить.
- Юрий Петрович, где вы…ээх – Гуля, махнул рукой, смирился и побежал.
- Ну что, йылдыраи, познакомились? – крикнул Петрович. - Пять кругов пробежка, затем разминка и двусторонка. Пошли!
О «йылдыраях». Юрий Петрович в 1978-м играл в 1/4 Кубка обладателей кубков с турецким «Бешикташем». Опекать его на фланге отрядили одного малого, который ни на шаг за всю игру не отошёл от Петровича, очень плотно с ним играл, но что характерно, не сфолил ни разу. И играть мешал, в первую очередь, тем, что постоянно говорил. Без умолку, без секунды паузы. По-турецки, разумеется. Вряд ли он молился Аллаху, потому что интонация голоса менялась, иногда он смеялся, иногда кричал, изображая гнев, иногда пел песни. Петрович решил, что турок рассказывает ему анекдоты и истории из жизни. Не мешал ему говорить ни сумасшедший темп бега, ни ответные матюки Петровича. В итоге Петрович не смог под турецкую трель совершить ни одного полезного действия. Мяч от него отскакивал, пасы косорезили, до удара дело даже не дошло. После первого тайма Петровича заменили. Больше он с этим турком никогда не встречался, но имя его на футболке запомнил навсегда. Звали его Йылдырай. И теперь за любое слово не по делу, за любую ошибку подопечного, да и просто за всё плохое и хорошее адресат Петровича получал в ответ изящно звучащее русское ругательство турецкого происхождения.
Пока бежали, Гуля спрашивал у Лескова:
- Видал, какой царевич-несмеяныч?
- Петрович говорил, что он псих с головой. Так что ты лучше его не трогай. Посмотрим, как он играет.
- А мне он не нравится. Понимаешь, Лесков, он на негра похож.
- Это чем же?
- А тем, что выскочка. Я негров не люблю.
- Теперь понятно, почему ты Кейризона троллишь.
- Не, Кейризон мулат. Или метис. Не важно, в нём белая кровь есть. А я чисто чёрную кровь не люблю.
- Значит, Васильев - негр?
- Я же говорю - похож.
- Но он же белый?
- Он ведёт себя как негр.
- А как бы ты, Гуля, назвал всех негров на Луне?
- Негры - они и на Луне негры. Нет, ты посмотри на него - бежит сам себе превосходительство, ох рожа у него противная.
- На Луне все - лунатики. А казалось бы – одни и те же люди.
- Ты Лесков, называй, как хочешь, а я этого царевича-несмияныча в первой же атаке солью, и не потому, что он негр.
- Ну и кто ты будешь после этого?
- Как кто? Гуля - лучший бомбардир команды. Не выгоните же вы меня, кто вам голы будет забивать - этот, что ли?
- А это и не твоё дело – забивать. Ты краёк – твоё дело пасы в центр отдавать. А в нападении ты пока от безысходности. Только попробуй!
- Ладно, Димон, успокойся, - сказал Гуля, и что-то неразборчиво пробубнил под нос.
Костя бежал позади всех, не отставая от группы ни на шаг. Бежал сам в себе, ни с кем не переглядываясь, опустив глаза.
После пробежки и тренировки Петрович разделил состав надвое. Лесков, Васильев и Гуля оказались в одной команде. Лесков увидел, что Гуля увел своего закадычного друга Гадю (Павел Гад – и это была его реальная фамилия), который попал в другую команду, в сторону и о чем-то шептался с ним. Когда они разошлись, Лесков подошёл и повторил:
- Гуля, не смей!
- Димон, будь спок! Всё будет высшим классом.
Игра началась. Мяч разыграли Лесков и Васильев. Костя помчался вперед, а Лесков отдал на правый фланг на Трибунского, который обыграл Гадю, продвинулся и сделал передачу на Васильева. Костя, недолго думая, ложным замахом убрал стоящего перед ним защитника, вошел в штрафную, обвёл вратаря и закатил мяч за ленточку. Для первого гола за новую команду, хотя бы и на двусторонке, Косте понадобилось несколько секунд. Лесков подошел и выставил пятерню Васильеву, сказал «Молодец!». Костя в ответ отдал пять, но никак не отреагировал, был спокоен, Лескову даже показалось, что чем-то разочарован, хотя возможно, это говорило за здравый смысл ожидание хоть какой-то эмоции на лице. Тут же оказался рядом Гуля, сказал вполголоса:
- Я же говорю, царевич.
Второй гол был забит им уже через пару минут. Костя на удивление легко и одновременно как-то коряво и неуклюже управлялся с прилипшим к его ноге мячом, который, если и получалось защитникам его выбить или хотя бы коснуться, все равно, немного отскочив в сторону, словно на туго натянутой резинке стремился обратно к Васильеву. Постоянно казалось, что Костя вот-вот потеряется, запнётся, упадёт. Но он двигался как заводной, ноги его мелькали возле мяча в разные стороны, увлекая соперников за собой. И они теряли мяч из виду, устремлялись за ногами Васильева, а они возвращались из ложных сторон и, устранив препятствия, двигались дальше вместе с полимерной сферой, которую им поручено охранять.
После второго гола Лесков не стал подавать руки Косте, однако Васильев сам подошел к нему с мячом и дал пять, не глядя в глаза. Ни одной эмоции Лесков опять в нем не увидел.
С одной стороны, становилось понятно, почему Петрович прекратил попытки приобрести столб.
Но с другой, три черты в поведении Васильева оставляли впечатление ущербности его игры. Первая – неуклюжесть, граничащая рядом с изящностью движений. Вторая - он ни разу не отдал никому пас. Забивал уже четвёртый мяч, и как под копирку – получил – обыграл нескольких и забил. Так он долго не продержится, думал Лесков. И третья. Некоторые футболисты бегут, высунув язык, некоторые, - втянув или сжав губы, некоторые играют напряженными скулами. В любом случае, лицо игрока двигается вместе с игроком. И меняется каждую секунду. У Кости же оно как будто и не участвовало в игре, не напрягалось, отсюда казалось, что и сам Костя не напрягается и играет вполсилы, да и вообще, не увлечён игрой, а задумался о чем-то постороннем. Костино лицо напоминало равнодушную маску на карнавале, особенно подчеркнутую неестественной бледностью.
Петрович тем временем набросился на защитников:
- Йылдыраи вы стоеросовые, ну как стоячих их обходят! Где подстраховка? Где движение? Гуля – где с твоего фланга пас? - про Костю он не сказал ни слова, не бодрил его и не хвалил. Но после каждого гола хитрая улыбка появлялась на его лице, за которой скрывалось тайное знание чего-то приятного и желаемого, что непременно скоро произойдет. С другой стороны, с Костей предстояло много работать. Его «игра в пас» никуда не годилась. Но Петрович знал, кого брал, и был воодушевлён. Материал отличный – работать можно. Никакие болезни не помеха.
Лесков время от времени поглядывал в сторону Гули и Гади. В официальных матчах они всегда действовали на одном фланге и постоянно успевали перекинуться парой-другой словечек ни о чем. Как будто их целью было выйти на поле и поболтать друг с другом. С их фланга он постоянно слышал громкие возгласы и пошлое ржание. В этой двухсторонке Гуля и Гадя оказались на разных флангах, но Лесков ждал контакта между ними. Он чувствовал, что Гуля уже почти ненавидит Васильева, особенно после голов и такого поведения на поле. Лесков догадывался, что дело не в неграх. Скорее всего, в том, что мечта Гули весь сезон провести в нападении начала таять. Через левый Гулин фланг не прошла на Васильева ни одна атака. Гуля поставил очередную дрянную цель, думал Лесков, значит, он ее достигнет. После четвёртого гола Гуля махнул Гаде, который кивнул в ответ. В следующую пару секунд мяч опять же с правого фланга оказался у Васильева, Лесков только сделал движение, чтобы подбежать к Гаде и остановить его, как тот врезался в Костю в подкате. Костя не издал ни звука, сбитый, лежал на траве, закрыв глаза, с равнодушным лицом, почти как у покойника. Когда он закрывал глаза, никаких других ассоциаций, кроме покойника, и в голову не приходило. Лесков подумал, что он просто лежит и отдыхает, а не страдает от боли, или же вообще в отключке. А если не в отключке, то почему не орёт и не катается по траве, как любой другой?
- Высоко летаешь, Костян! Летал бы ниже - и падал бы недолго, - Гадя стоял рядом и упражнялся в издевательстве, поглядывая искоса на Гулю и получая от него одобрительную ухмылку.
Лесков со всей силы зарядил Гаде оплеуху. Гадя схватился за щеку и замолчал.
Отойдя от невидимой другим боли, Костя открыл глаза и посмотрел на Гадю. Без злости, без осуждения, без всего. Но с тем же равнодушным высокомерием, с которым знакомился со всеми два часа назад.
Подскочивший Петрович опустился к Косте, затем поднялся и зверским голосом заревел на Гадю:
- Й….нутый!!! Вон с поля! Ползарплаты в казне оставишь! - нагнулся к Косте, ощупывая распухший голеностоп, опять поднялся и объявил остальным: - Всё! Тренировка закончена! Разойтись! - опустился, понизив голос, добавил: - Лесков, ну просил же принять по-человечески. Ну вот что теперь делать! Наш единственный шанс за пять минут сломали. Ну как мы вообще играть-то будем? Как чемпионат собрались выигрывать?
Лесков молчал. Костя уже оклемался и смог подняться, на болевшую ногу наступая только носком, пошел, поддерживаемый партнерами по новой команде, в медицинский блок. Душевно приняли, подумал Лесков. По-русски…
Через две недели, оправившись после травмы, Васильев вышел на свой первый матч в составе «Плацкарта».
ВАСИЛЬЕВ. ФАНТОМ
«Представьте, что у вас парализовало руку. И вы её вроде бы видите, чувствуете, что она здесь, знаете какой мускул напрячь, чтобы сделать движение мизинцем или плечом. Но делаете это усилие, напрягаете нужный мускул, а рука оказывается чужой. Не реагирует. Я, наверно, весь первый месяц после того, как всё случилось, так играл перед зеркалом мимикой. Улыбался, злился, причём злился конкретно, орал, ненавидел себя. Но всё, что получалось у меня – взяться пальцами за уголок рта и потянуть его вверх или вниз. Есть такая игрушка – резиновый шарик с нарисованной рожицей, начинённый крахмалом. Этой рожице можно придавать разные выражения, сминая шарик. Я так и делал. Руками улыбался, и улыбка добрую секунду даже держалась на лице. Лучше всего получалось улыбаться. Ненависть, злость – чувства сложные. Максимум получалась обида или недовольство. Наверно, это к лучшему. Ещё неплохо выходило удивление. Тут нужно было подключать складки лба и брови. Как портной я складывал ткань лба гармошкой, делал брови дугой и секунду «удивлялся». Было интересно и даже забавно, если забыть про причины, но через пару дней мне это надоело. К зеркалу я вообще перестал подходить, даже закрыл его простынёй, и мимолётная встреча с отражением в витринах супермаркетов вызывала серьёзный конфуз на целый день. Говорить я тоже перестал. То есть я и не говорил. Но перестал пытаться. Мычать. Губы не двигались, язык без них не справлялся. Я мог только открыть рот, промычать гласные звуки и горлом что-то прохрипеть. Через месяц я привык, уже и не обращал внимания на фантом моего лица. Но ко мне привыкнуть не смогли».
