6 мин.

В свете своевременных, крутых постановлений... (с)

63

Тема "Кодекса чести" вновь стремительным домкратом ворвалась в главные новости. На этом фоне удачно смотрятся и интервью господина Алханова, возглавляющего Комитет по этике РФС.

О "Кодексе чести" РФС либо никак, либо матом, конечно. О Регламенте по этике - тем более.

Нет, мало того, что Дисциплинарный регламент сам по себе - документ кошмарной юридической техники, так в футбол искусственно ввели дополнительный судебный орган, основной кодекс которого представляет собой ночной кошмар любого юриста. Ладно, оставим даже статью 19, которая позволяет членам Комитета никак не комментировать свои решения и обстоятельства дела. Даже простим применение аналогии в документе, регулирующем дисциплинарную ответственность. Хотя зачем применять аналогию того же Дисциплинарного регламента, если Дисциплинарный регламент уже существует - непонятно. Или теперь можно будет карать дважды: сначала КДК, потом Комитет по этике?

Но вот отсутствие прописанных норм ответственности за конкретные нарушения и отсутствие определений этих нарушений - это уже, господа, полный аллес капут. Если у человека, этот документ составлявшего или правившего, есть диплом о высшем юридическом образовании, то это вон из профессии.

В свете этого вспоминается давняя история. Было это лет пять тому назад. Случился матч "Зенит" – ЦСКА, во время которого повздорили помощники тренеров команд: Латыш со стороны армейцев, Боровичка со стороны петербуржцев. Ну всякое случается во время игры, не балет, чай.

Инспектором на матче был Эдуард Лакомов – человек, как огня боящийся больших московских клубов. И вот после этого матча он делает отметку в протоколе, что Боровичка обматерил невинного аки овечка Латыша, а фанаты "Зенита" зажгли на трибунах два фальшфейера. За то "Зениту" штраф и Боровичке штраф. В принципе, ничего особенного.

Но тут цимес был в том, что на Вираже действительно было два файера, вот только с гостевой трибуны этих файеров в милицию летело за сотню в общей сложности. Этот факт в протоколе отражения не нашёл. С Боровичкой тоже вышел казус: в прямом эфире вся страна слышала, как виртуозно матерится именно Латыш.

Тогдашний директор "Зенита" (Черкасов) по этому поводу взбеленился основательно: всё можно понять, даже Гиннеру, по большому счёту, простили дисквалификацию двух "дублёров" после драки в Раменском, хотя там можно было всю команду на пять матчей присаживать. Но тут уж наглость была беспримерная. Черкасов вызвал меня и в выражениях Латыша дал понять, что решение КДК необходимо обжаловать. Я злорадно улыбнулся и накатал телегу.

Надо сказать, что тот Дисциплинарный регламент, написанный бывшим кровавым гэбистом (с) Марущаком (ныне действующий написан им же) не предусматривал апелляций, обязательных к рассмотрению. Никто и не апеллировал. "Зенит" был фактически первым. КДК впал в ступор и жалобу нашу принял.

В Москву с Боровичкой поехали мы вдвоём.

Кто там говорит про Ходорковского? Сосунок ваш Ходорковский. Он не знает, что такое суд, самый гуманный и справедливый. Корвалан бы только сочувственно качал головой, если бы стал свидетелем того действа. Но не спешите нас жалеть. Это было настолько смешно, что стало одним из самых ярких моментов моей карьеры.

Вопрос с файерами решился очень просто: Лакомов сказал, что он ничего не видел. Ни одного файера с армейской трибуны. Хорошо, сказал я, вот вам видеозапись, сделанная сотрудниками милиции. Воцарилась тишина. Марущак задумался, полистал собственный регламент. Просветлел лицом и ответил: в соответствии с такой-то статьёй – видеозапись не принимается. Она не официальная телезапись, на ней нет хронометража. Тут офанарел уже я. Регламент был у меня с собой, открыл, читаю: нет там такого. Всего лишь клубам вменяется обязанность предоставлять видеозаписи по требованию КДК. Но эти возражения председатель комитета пресёк на корню: документ составлял я, мне виднее, что там имеется в виду.

Ну да, что имею, то и введу...

Ну и кришна с тобой, золотая рыбка, думаю, никто штраф отменить и не надеялся в здравом уме, уже хорошо, что заставили такой бред выдумывать.

Перешли к вопросу с Боровичкой и Латышем.

Вот тут началась комедь и цирк с конями.

Хотя нет, без коней – Латыш не явился.

Вот, говорю, официальная телезапись. Матерится Латыш, Боровичку и не слышно. Нет, отвечает Марущак, тут главное понять, кто первый начал. А запись с эфира – не доказательство. Вдруг вы звук наложили?

Приехали.

Ладно, давайте выяснять, кто начал. Откуда вообще пошло, что Боровичка что-то там говорил нехорошее?

Снова Лакомов:

– Мне об этом сообщил резервный судья Лапочкин.

Я Лапочкину:

– Это так?

Лапочкин:

– Ну, не совсем так...

Лакомов Лапочкину:

– Ты чего?! Совсем уже?! Меня подставляешь?!

Лапочкин откровенно стушевался от такого напора. В принципе, его понять-то можно. И посочувствовать ему. Потому как дальше ему пришлось разыгрывать из себя идиота, что он в полной мере осознавал, так как человек далеко не глупый.

– Ну, Боровичка по-чешски ругался на Латыша.

Я Лапочкину:

– Вы говорите по-чешски?

– Нет.

– А как же Вы тогда узнали, что он именно ругается, да ещё и нецензурно?

Лапочкин замялся, подыскивая ответ, но под тяжёлыми взглядами более чем десятка уважаемых мужчин вынужден был выдавить из себя:

– Я потом знакомых чехов спросил, они перевели.

Опаньки.

– Ну тогда озвучьте, что именно сказал Боровичка.

– Я не помню уже. Но если услышу снова, то узнаю точно.

Весь сюрреализм ситуации был понятен даже ежу. У нормального человека не могло остаться сомнений в исходе этого дела. Нам всё равно должны были отказать.

В дело вступает Марущак. Слова Лапочкина его заинтересовали, и он выдал прекрасное:

– БОРОВИЧКА, ПОМАТЕРИТЕСЬ!

На чеха жалко было смотреть. Он явно не понимал, что происходит. Нет, Аристотель жил две тысячи лет назад, но основные законы формальной логики, выведенные им, вроде как ещё действуют. Но только не в этом кабинете.

– Владимир, не надо, – говорю я ему.

– Не буду, – отвечает Боровичка, понимая, что материться он сейчас начнёт по-русски, громко, с чувством и расстановкой.

Итогом была речь Марущака, в которой он сокрушался, что мы, гады этакие, смеем сомневаться в словах "уважаемого человека" – Эдуарда Лакомова. И вообще можно было бы впаять и побольше штрафу, по фифашной таксе. Но благородство нам не чуждо, поэтому мы можем проявить снисхождение, если виновные раскаются в своих прегрешениях. И с видом пастора Шлага, оказавшегося Мюллером (простите, papasha_mueller ) Марущак выдаёт второе прекрасное:

[info]

– БОРОВИЧКА, ПОКАЙТЕСЬ!

Это прямая речь, однако.

Каяться чех не стал, я держал его за руку, чтобы он не сорвался в полный голос. От его исповеди могли увять все комнатные растения в здании на Солянке, 14, а мне проблемы с экологами нафиг не сдались, хотя про Химкинский лес тогда ещё никто и не вспоминал.

Решение осталось в силе.

Лакомов почему-то именно мне пытался доказать, что он и не причём, что Боровичка сам виноват и вообще "за такое по лицу бьют!" За что, я не понял, но спросил, надо ли передать это пожелание самому Боровичке? Лакомов смутился и сказал, что не стоит.

Лапочкин выглядел потерянным. Восстановил ли он отношения с Владимиром, я не знаю.

Боровичка был в ярости.

Мне было смешно.

А вы говорите – Кодекс чести, Комитет по этике... Нас ждут ещё великие дела.

ЗЫ: как обычно – эта история художественный вымысел, все совпадения имён и фактов имеют случайный характер, но, как мы знаем, порой случаются такие совпадения...