«Пиппен взял чайник – и об пол, бдыщ: «Ты чего, молодой!» Интервью второго русского в НБА
Победитель Евробаскета-2007 Никита Моргунов.
В двадцать Никита Моргунов брал с ЦСКА бронзу Евролиги, а потом скандально уехал из Москвы в Каунас и в следующем сезоне неожиданно подписал контракт с «Портлендом». Сыграв за команду Данливи только в предсезонках, Моргунов вернулся в Россию и на четвертом десятке, прибыв в сборную свободным агентом, стал чемпионом Европы. Летом Никите исполнилось пятьдесят – и он продолжает удивлять.
– Для меня главное открытие Евробаскета-2025 не Мууринен или Ньянг, а вы: знал, что комментируете, но не думал, что так уверенно и в одиночку, а не как приглашенный эксперт – это редкость для спортсменов топ-уровня. Как набирались уверенности для сольной работы?
– Она сразу появилась. Однажды кто-то сказал: «Ты интересно рассказываешь о баскетболе – может, попробуешь себя в качестве комментатора?» – «Идея хорошая. Но кто меня возьмет?»
Через длинную цепочку журналистов, режиссеров и продюсеров выпал шанс на «Матч ТВ»: предновогодний еврокубковый матч, где главной сложностью для меня было выговорить название команды «Людвигсбург».
Удивило количество народа в аппаратной. Обычно-то – режиссер, звукорежиссер, редактор, комментаторы и все. А тут – еще пять-шесть человек: смотрят баскетбол и что-то обсуждают. Оказалось, это фокус-группа для оценки моей работы. Меня потом спросили: «Вы раньше уже пробовали?» – «Нет, первый раз». – «Очень удачно для начала».
– Что дальше?
– На новогодних каникулах поставили еще три матча. Перед одним из них случился какой-то форс-мажор, и меня спросили: «Один прокомментируете?» – «Прокомментирую». Перед сольным дебютом разнервничался. Поймал себя на мысли, что не знаю, как репортаж начинать, о чем говорить перед стартовым спорным, как заполнять паузы...
При работе в паре начало брал на себя профессиональный комментатор, а я уже включался как эксперт. Но ничего, справился и один: в комментаторстве главное – достаточный словарный запас, подвешенный язык и быстрый анализ происходящего.
– У вас еще артистизм и управление голосом – учились этому?
– В театральное училище не обращался. Но консультировался у педагогов по технике речи, советовался с опытными коллегами, чтобы становиться лучше, как комментатор. Владимир Александрович Гомельский отучал меня от жаргонизмов: «Никита, нет такого слова – «врывание».
Сложностей хватало. Первое время при необычной ситуации не мог быстро построить нужную и понятную фразу, чтобы полностью раскрыть происходящее на паркете. К тому же голос у меня низкий, сиплый – если звукорежиссер его не выставил как надо, меня вообще не услышат.
Через опыт, ошибки, боль (приходилось и голос срывать) научился говорить энергичнее и звонче.
«Маму припугнули: «Вы что, не хотите больше сына увидеть?»
– После вашего приезда в Портленд в 1999-м газета The Oregonian написала, что вы не стали хоккеистом в Новокузнецке, потому что не нашли коньков вашего размера. Так и было?
– Почти правда. Не успел встать толком на коньки, как они закончились – моего размера не было: у меня уже в тринадцать лет был 47-й. Но дело не только в этом. Чтобы заниматься хоккеем, надо было очень рано просыпаться, а я сова. Хоккей-то любил, но играл только во дворе – бегали с клюшками в обычной обуви.
В баскетбол перешел из легкой атлетики. К своему удивлению, в новокузнецкой команде был только вторым по росту после Паши Чиженко, поигравшего потом в «Самаре», «Униксе» и даже Китае. На соревнованиях нами заинтересовались Ленинград и Ставрополь.
И если в случае с Ленинградом все ограничилось интересом на словах, то тренер из Ставрополя попросил заполнить анкету и задал несколько вопросов. Появилась хорошая спортивная злость и обида на Питер: раз мы не достойны лучшего интерната в стране, значит надо будет их обыграть.
Это уже потом, в молодежной сборной, наш легендарный тренер Анатолий Иосифович Штейнбок, то ли в шутку то ли всерьез, рассказывал: «Отправил за вами преподавателя, а он привез других».
– А в Ставрополь как попали?
– Меня и родителей уговорил тренер Михаил Васильевич Комиссаров. Прилетел в Новокузнецк и сказал, что у них каждую неделю какие-то соревнования, а скоро еще и поездка в Америку (в штат Айова, побратим Ставрополя). И один из нас двоих, я или Павел, точно поедет.
Я согласился попробовать. Не сомневался, что в США отправится Паша, как более высокий, умелый и дольше занимавшийся баскетболом. Но у него все выпало на 16-летие: затянулась выдача внутреннего паспорта СССР, он не смог получить заигран, и в итоге полетел я. В пятнадцать лет.
– И как?
– Думаю, не подвел. В одной игре 16 очков набрал. Это еще Советский Союз, и перед поездкой мы проходили через инструктаж и накачку: «Не вздумайте ничего выпрашивать». Я удивился: мы же не милостыню едем просить. Только потом понял, в чем дело.
В США мы жили не в отелях, а в семьях (по два человека в доме). Играли в восьми городах, так что побывали в восьми семьях. И американцы одним дарили кучу одежды и кроссовки, другим – кепочку или набор конфет.
Еще и каким-то чудом нам от спонсоров перепало по сто долларов, и их хватило на обувь, джинсы, кофту и плеер. Кого богато одарили в семьях, смогли купить или двухкассетник (роскошь по тому времени и станция по зарабатыванию денег) или даже видеоплеер. По приезде в Ставрополь я выглядел как Кеша в «Возвращении блудного попугая».
– Безопасно было ходить в американской одежде?
– Начало девяностых: никакой безопасности. Но кто об этом думал? Да и рост у меня был уже 208 см и размер ноги 49-50. Моя одежда никому не нужна, никому ее не продашь. В тогдашнем Ставрополе главное было не нарваться на курсантов училища связи. Мы с ними в основном дрались. То они нас пытались выхватить по одиночке, то мы их.
Однажды они слишком далеко забрались: выловили кого-то в нашем же районе. В спортинтернате сразу тревога: «Наших бьют!» И все, похватав кто-что, гоняли связистов по всем подъездам района.
– Как пробились во взрослую команду Ставрополя?
– Вскоре после возвращения из США, еще шестнадцати не было. С первой командой тренировались в одном зале – смотрю: у них народу мало. Спрашиваю: «Можно с вами потренируюсь? Я что-то не устал [на нашей тренировке]». – «Оставайся».
Раз остался, второй, и дальше тренер Владимир Федорович Писарев сам предложил, чтобы меня подключили к тренировкам со взрослыми. Потом заявили за них, и мы поехали в Донецк: нарвались на жуткий мороз, но главное – я вышел на площадку и набрал первые очки. Правда, и по зубам получил – челюсть долго болела.
После поездки в Америку и такого дебюта в 15 лет я уже ничего не боялся. Через год снова попав в США и отыграв как следует, получил предложения от университетов Айовы, Айова Стейт и Небраски. Решил: окончу в Ставрополе школу – и мигом туда. Думал за год подтяну там английский в high school – и в колледж. Планов было много. Ничего не знал, но ничего и не боялся.
– Почему остались?
– На горизонте появилась молодежная сборная СССР. Тренировал ее Станислав Георгиевич Еремин. Где-то услышал про нас с Пашей Чиженко, вызвал на сборы. На тренировках ей не хватило третьего номера в третьей пятерке, и я отыграл на этой позиции.
Тут Еремин мне и сказал: «Тебе скоро восемнадцать – давай-ка в ЦСКА. У нас и армию отслужишь». На молодежный Евробаскет-1992 в итоге не взяли, а в ЦСКА со временем перешел.
– Почему не в американский университет?
– Маму немного припугнули. Сказали: «Вы что, не хотите больше сына увидеть? Могильный с Федоровым уехали – и теперь невозвращенцы». Мама – в слезы. Говорит мне: «Лучше в ЦСКА».
«В Москве три года жил в общежитии и покупал ножки Буша»
– Как вы после первого же сезона в ЦСКА попали в сборную?
– В Москве я жил в общаге рядом с УСЗ ЦСКА. Если зал был свободен, работал индивидуально. Однажды туда зашел [тренер сборной и президент РФБ] Сергей Белов. Мы потренировались вместе, он составил обо мне мнение и включил в расширенный список кандидатов на ЧМ-1994.
На турнир я не попал, но прошел подготовительные сборы, что было крайне выгодно: Белов привел спонсоров и сделал очень неплохие суточные: 100 долларов в день. В ЦСКА я получал двести в месяц.
– Часто испытывали чувство голода?
– Бывало. Попал на знаменитый период, когда зарплату не платили почти два с половиной года. Потом узнал, что кому-то чуток подкидывали, а про меня говорили: «Он еще молодой – ему и так нормально». Тогда и возникали сложности с едой.
– Как их решали?
– Перед сезоном-1995/96 мне присвоили офицерское звание, появились небольшие деньги, и на армейскую зарплату я покупал ножки Буша и несколько упаковок спагетти – надолго хватало. Правда, не мог потом лет двадцать смотреть ни на спагетти, ни на курицу и говорил жене: «Мне этого не готовить!»
– Сколько прожили в общежитии?
– Три года. Первое общежитие потихоньку закрывали. Перекинули меня в другое. В момент переезда, когда был на сборах, вытащили половину вещей. Можно сказать, вообще без всего остался, и надо мной сжалились: «Ладно, снимем тебе квартиру».
– Где?
– На окраине даже не Москвы, а Химок, где сейчас МЕГА находится, а тогда – квартал и после него пустырь. Представляете, каково было добираться оттуда на тренировки ЦСКА?
– Ездили на машине?
– Водить-то мог, но откуда у меня машина? На такси денег не было, и ездил на автобусе до Речного вокзала. Оттуда на метро до станции «Аэропорт» – и еще пара остановок на трамвае. Билеты не покупал: показывал военник и ехал бесплатно. Рискованно (увольнительной-то не было), зато экономно: каждая поездка – пачка макарон.
Но в безденежье клуба был и плюс для меня.
– Какой?
– Первые американцы ЦСКА, Эванс и Эдди, оказались не такими понимающими и терпеливыми, как мы, два года ждавшие денег. Им один раз не заплатили – и уехали. В составе освободилось место, и меня сразу включили в заявку (из десяти человек) на Евролигу. Не сбеги американцы – может, я и не отравился бы в Греции.
– Второй тренер того ЦСКА Евгений Коваленко рассказывал мне, что дырки в бутылках первым заметили в Греции именно вы.
– Взял закрытую бутылку, а из нее струйка, как из брызгалки. Проверил вторую – то же самое. Я и сказал по приколу: «Отравить нас собрались, что ли?»
Сейчас бы пошли да купили себе нормальной воды, а в 1995-м кто будет платить полтора-два доллара за бутылку, когда ее бесплатно дают, да еще у тебя зарплата – двести?
– Как поняли, что вас и правда отравили?
– Про отравление узнали только в Москве, когда сделали анализ крови и воды в бутылках (одна-то сохранилась у меня не открытой). А ощущения – спазмы легких, судороги по всему телу, не мог дышать.
– Как в следующем после отравления сезоне ЦСКА вышел в «Финал четырех»?
– Казалось, ФИБА дала судьям установку нас особо не душить. Раньше-то нам было за счастье объективное судейство, не говоря уж о домашнем (в нашу пользу). Относились к нам без уважения, как к нищебродам. В сезоне-1995/96 нас стали судить так ровно, так классно, что в групповом этапе мы катком по всем прошлись.
В первом четвертьфинале с «По-Ортезом» я сыграл полезно и результативно, но мы уступили. В Москве надо было брать обе игры, и мы справились, а я в решающем матче шикарно сверху вколотил.
После бронзы Евролиги почти всех куда-то позвали (Карасева, Кисурина, Ветру), а мной никто не интересовался: молодой, сыграл не так много. Агентов у меня тогда не было. Когда появились (Каребин, Капиккьони, Рудой), мы уже четко ориентировались на НБА.
– К отъезду в НБА вас подталкивал и американский центровой ЦСКА Маркус Уэбб?
– Он рассказывал об американском менталитете и лиге (мы вместе жили на выездах). Иногда замечал на трибунах скаутов НБА и говорил: «Никита, это за тобой». Когда скаут позвонил в номер, Маркус поговорил с ним, а потом через второй аппарат подслушивал и подсказывал, что отвечать.
– На какие вопросы?
– Например: «Можешь атаковать издали?» Я как скромный мальчик хотел честно ответить: «Да вы что?» Уже набрал воздуха в грудь, а Уэбб – мне: «Ты можешь».
Сейчас с Егором Дёминым целая команда работает – как себя преподать в НБА, над чем и с кем работать и так далее. Отец Дёмина, Владимир Вячеславович, поверить не мог, когда узнал, как я заходил в НБА.
«Мне кинули чек на $2500, а я: «Что мне с ним делать? Деньги давайте!»
– Что за американские инвесторы грозились озолотить ЦСКА в 1997-м?
– Американские инвесторы – громко сказано. Страну тогда наводнили всякие акции и ваучеры – из каждого утюга предлагали озолотиться, и очередной сертификат с гарантией выплаты зарплаты мало что значил. Со стороны выглядело, что после двух лет бедности нам навалят бабла, но в реальности ничего не изменилось.
– И вы сорвались в Литву.
– Сезон-1997/98 начал в ЦСКА без действующего контракта с клубом (была только армия и офицерское звание). И настал момент, когда денег не осталось совсем: потратил последнее на свадьбу, ждали ребенка – у жены до шестого месяца ни одного УЗИ, ни одного анализа крови. В бесплатные клиники ее без московской прописки не принимали, а на платные денег не было.
Кто-то мне сказал: «Да пускай в диспансер ЦСКА приходит. В 14:00. Все сделаем». Жена пришла, а тот человек так и не появился. Довели меня до того, что я сказал: «Жить не на что. Денег одолжите хотя бы».
– Сказали президенту клуба?
– Да много кому сказал. Почти всем [в клубе]. Отвечали мне что-то вроде: «Не могу. Сам на мели». Я люблю ЦСКА, с теплотой вспоминаю время в клубе, хотел там всю карьеру играть. Но когда у тебя жизнь бьет ключом, да еще и гаечным, то приходится принимать решения, о которых и не задумывался.
По совету Каребина, я уехал в «Атлетас». В кошельке оставалось 40 долларов – на них сделали справку для кошки, купили билеты и еды в дорогу и отправились в неизведанное.
В Литве у меня в кои-то веки деньги появились, ребенок родился, а в первой же игре при равном счете мне доверили последний бросок – я офигел: даже в детской команде такого не припомню. Я не попал, но кто-то из наших добил, и мы победили.
В Каунасе я впервые на постоянной основе играл третьего номера – в конце чемпионата признали вторым в Литве в этом амплуа. Хотя силы к концу сезону были на исходе, я хорошо провел финал с «Жальгирисом» и сразу махнул на просмотр в НБА.
– Как там начиналось?
– Попробовался в «Миннесоте», но не впечатлил. Надо было показать себя за одну тренировку, и, видимо, сказались перелет и разница во времени. Потом доехал до «Портленда», и тренер Данливи сказал: «А что, парень интересный».
Начались переговоры – и ура! – пришли к тому, что дождемся окончания локаута и подпишем контракт. Но локаут не закончился к началу сезона, и я вернулся в Литву.
– Почему ушли оттуда в «Автодор?»
– Владелец «Атлетаса» после третьего подряд проигранного финала сократил финансирование – мне оставили машину, снимали квартиру, но без полной зарплаты. Я начал сезон-1998/99 в Литве, надеясь, что локаут вот-вот закончится.
Когда за океаном объявили, что сезон НБА по угрозой, стали искать мне команду в России: снова остаться без денег не хотелось. Договорились с «Автодором». Жена уехала к родителям, почти все деньги отдал ей и отправился в Саратов. Встретил там Новый Год, тренировался с командой, и тут локаут закончился. И полетел я в Портленд – почти без денег. Думал, в НБА будут кормить.
– Надежды не оправдались?
– Команда расселяет новичков в отель, и питаешься ты сам. А там одно второе блюдо – 15 баксов! В ближайшем фастфуде нашел комбо за три доллара, но и те $40-50, что взял с собой, потихоньку заканчивались.
Эти сложности – от моего непонимания ситуации. Мне кинули чек на $2500, а я: «Что мне с ним делать? Деньги давайте!» – «Открой счет». По зарубежному паспорту мне счет не открыли, а про возможность обналички не сказали. В итоге чуть ли не первое, что я сказал кумиру своего детства [и партнеру по «Портленду»] Арвидасу Сабонису: «Сабас, займи денег».
– А он что?
– «Сейчас посмотрю, сколько есть. Вот, четыреста». – «Спасибо!» Я так обрадовался. Наконец-то купил теплые брюки и куртку – холодало, а мне на улицу выйти не в чем.
– С банком-то разобрались?
– Кое-как. Сделал social security number, сдал на права, снял (за $1580 в месяц) квартиру. Приезжаю, а она абсолютно пустая, только кухня. Оказалось, в Америке жилье без мебели сдают: люди свою возят с места на место.
Попросил о помощи, и мне наняли человека, которая предложила аренду мебели – приходилось платить по $1500 в месяц. Позже подсчитал: на эти деньги мог спокойно брать в США ипотеку.
– Долго арендовали мебель?
– Десять месяцев. Потом познакомились с русскоязычной женщиной. Оказалось, в Портленде большая диаспора староверов. Добрые, отзывчивые люди с интересным русским языком: где не знали перевод современных слов, говорили по-своему – остановочный свет, нуклиерная бомба, геликоптр.
Женщина и объяснила: то, что мы арендуем, можно за те же деньги купить на craigslist (доске объявлений). В итоге мы приобрели мебель за $2000 и нашли новую квартиру (шикарную, двухъярусную) за $1300. А до этого выкинули в трубу более $20 000.
– Сколько зарабатывали в «Портленде»?
– В первом сезоне – около $275 тысяч в год. Во втором – около $315 тысяч. Но опять же: никто не подсказал, и вместо 30% у меня на налоги уходило в районе 56%. Сказались как-то дополнительные начисления, от которых можно было сразу избавиться. Да еще и оплата шла за игру. 275 тысяч – это за 82 игры, а в сезоне-1999 [у команды из-за локаута] их было только 50.
К тому же – автомобиль, детсад, аренда, траты на себя, деньги родителям, машина для жены... В итоге год заканчивается, выясняю, сколько у меня осталось… Ноль! Нужен был финансовый консультант, который помог бы с этим разобраться. А мой агент только счета помогал оплачивать.
– Каребин не с вами был?
– Нет, работал в «Миннесоте».
– А с первым русским в НБА, Сергеем Базаревичем, не советовались?
– Нет, мы тогда и не знали друг друга хорошо.
– Сабонис после $400 еще чем-то помог?
– Мы дружили семьями. Сабонисы подсказали нам по детсаду и по одежде, вывели на мастера по одежде. Сейчас правила либеральнее, а тогда нужно было приезжать на матчи в строгих костюмах.
Мы часто гостили у Сабонисов. Большой дом, много пространства. Детям было где разбежаться, и для наших посиделок место находилось. Где-то и мы помогали. Семья Арвидаса уехала в отпуск, а ему операцию сделали. Мы взяли над ним шефство – моя жена ему готовила, а я его подвозил на реабилитацию, тренировки и в магазины.
«Мне нельзя в азартные игры. Отец был игроманом. Я видел, как это страшно»
– Главный шутник «Портленда» Данливи?
– Грег Энтони. С серьезным видом нес полный абсурд. Что-то типа: «Русских надо выгонять из лиги. По-английски не говоришь, не играешь – зачем ты нужен? Надо тебя депортировать».
В похожем стиле шутил Игорь Куделин. За четыре года в ЦСКА я к таким приколам привык и смеялся, когда слышал Энтони, а остальные ребята обижались, даже пытались меня защищать от него. Грег говорил: «Никита – единственный в команде, кто понимает мои шутки».
– В Америке у вас возникла проблема – не могли перевезти из России кошку.
– Рассказал об этом журналисту, и болельщики завалили письмами: нужно сделать то-то, можем помочь, все будет хорошо. В итоге купил дочурке двух котят и сообщил об этом в следующем интервью. А русская кошка осталась у родителей. Решили не тащить ее в Америку, не стрессовать.
– Как стали тренироваться с Портлендским университетом?
– При подготовке к плей-офф-1999 наигрывался конкретный состав. Мне даже на тренировках поиграть было не с кем – один на один не считается. Тренеры посидели, подумали: «О, мы договорились с местным университетом. Пошли».
Я поиграл там на тренировках, и мне предложили выступать в NCAA. Но я не знал, как это скажется на карьере в НБА, к тому же университетам тогда запрещалось платить игрокам.
– «Портленд» в 1999-м играл в финале Запада. Как смотрели серию с «Сан-Антонио»?
– На скамейке сидеть не мог и получил билеты на очень крутые места – по три на каждую игру. На один-два матча сходил, но мне было некомфортно в роли болельщика – раздал билеты друзьям. Я хотел играть, а не смотреть со стороны. Думал, что у меня впереди много матчей в НБА.
– Тяготило, что тренируетесь с «Портлендом», но не играете?
– Нет. Считаю, это мои лучшие годы. Обрел финансовую независимость. Чувствовал, что прибавляю. Появилась невероятная вера в себя.
– Как прибавили в массе?
– Тренировками. В Америке учили потреблять столько же калорий, сколько сжигаю. Сжигал я от 8,5 тысяч до 12 (нереальный объем), и стал просить больше мяса и гарнира. Не привык к этому, но заставлял себя. Теперь страдаю от того, что могу много съесть.
Процент жира не поднимался выше семи, и потихоньку я вышел на вес 115 кг, из-за чего потом стал центровым в России. Данливи же на предсезонке-1999 выпускал меня только четвертым номером.
– Это тогда Шакил отлетел от вас в игре «Портленд» – «Лейкерс»?
– Да не отлетал он от меня. Думал, он меня снесет вместе с кольцом, и зажмурился, а у него заплелись ноги. Небольшое столкновение – и он упал. Это не лучший мой матч за «Портленд».
Против «Хьюстона» сыграл сильнее: набрал девять очков за первую половину, на вторую вообще вышел в старте. Меня даже один судья похвалил: «Нравится, как играешь. Пока не догоняешь правила НБА, но мы будем подсказывать».
– Вы тогда играли с новичком «Портленда» Скотти Пиппеном. Чем запомнился?
– Харизмой. Однажды молодой Джермейн О’Нил нагрубил ему в ответ на замечание. Пиппен стал спокойно что-то объяснять, но Джермейна было не остановить. И тут Скотти говорит: «Я ветеран. Вижу, ты ошибся, и говорю об этом».
Дошло до того, что Пиппен взял чайник – и об пол: бдыщ! «Ты чего, молодой! Я с тобой по-человечески разговариваю, а ты отвечаешь, как ветеран – новичку». Сцепились прилично, но – разняли. Прилично досталось Брайану Гранту. Когда разнимали, он за голову держался. Узнав потом, что у него болезнь Паркинсона, сразу вспомнил, как ему прилетело.
В другой раз Пиппен поставил на место Бонзи Уэллса.
– В какой ситуации?
– На тренировки мы приходили заранее (я вообще за полтора часа) и отрабатывали броски. Меня поражало, что Скотти часто попадал лишь 6-7 раз из 10. Будто месяц не бросал. Я не понимал, как человек с таким процентом потом уверенно атакует в игре.
Я-то просто размышлял, а Бонзи вслух бросил Пиппену что-то язвительное и услышал: «Что, молодой, можешь защититься?» – «Вообще без проблем». Играют один на один. Пиппен через Бонзи – бум: попал. «Что, случайно? – говорит. – Давай еще».
Бам, бам, бам. Данливи даже игровую тренировку остановил, и мы стояли, смотрели.
Пиппен забивал на любой вкус – со средней, с дальней, с дриблинга, с разворота, сверху. Хотя бы раз можно было смазать или Уэллсу отзащищаться, но нет – Пиппен забил восемнадцать раз подряд! Почему помню – мы начали вслух считать.
Больше Бонзи не вякал.
– А вас Бонзи за что невзлюбил?
– Казалось, все белые ему должны. Постоянно пытался грязно сыграть – то против Кротти, то против Шремпфа. От Сабаса и Кляйна ему прилетело пару раз, и он успокоился. Габариты-то не сравнить. А вот с теми, кто полегче...
В первой моей Летней Лиге тренеры решили играть на меня и Бонзи. Он скидывает мне – я сверху забиваю. Второй раз – мажу. У Бонзи сразу злость, нервы. Что-то мне сказал, я ответил. И на тренировках начался цирк. То отдаст неудобный пас (в спину, ноги, голову), то выкинет мяч другому, когда я один перед кольцом.
– Ваша реакция?
– Несколько тренировок Бонзи чудил, и я сорвался – выдал на смеси английского и русского мата: «Откроешься – фиг пас отдаст! Стоит чуть задержаться – мяч в затылок летит!»
Хотя меня напутствовали: «Данилович не заиграл в Америке, потому что пытался свои югославские штучки применять в НБА. В итоге сотрясение мозга получил. Смотри, ничего там не ляпни». Имели в виду, что я вспыльчивый, но в НБА должен контролировать эмоции.
Но я особо ни с кем и не ругался. Эмоции выплескивал, когда обыгрывал, бросал и мазал. Сразу матерился по-русски, и американцы угорали: «Промахиваешься раз в сто лет. Чего так реагируешь? Бывает».
– Белым Тигром вас назвал Рашид Уоллес?
– Вместе с Сабонисом. Редкая моя кличка, которая прижилась. Чего только не пытались мне присобачить: Птеродактиль, например (за то, как я руки держал при беге). Видимо, обидеть хотели, но я сделал себе кулон с птеродактилем – и меня сразу перестали так называть.
– Каребин мне рассказывал: «Ко второму сезону Моргунов адаптировался и уже должен был играть, но заболел тяжелейшей фолликулярной ангиной».
– Нет, у меня был банальный грипп. Я был на пике форме. Кто-то получил травму, меня собирались ставить в состав, но я свалился на пять дней – и этого хватило, чтобы выпасть из ротации. После болезни требовался месяц, чтобы набрать форму. Когда команда съездила без тебя на выезд, ты выпадаешь из ритма. Звездам НБА, наверное, легче с этим справляться, а мне…
К тому же «Портленд» располагал двумя равными пятерками, и парой игроков, которые сидели на скамейке и почти не выходили, были Бонзи Уэллс и Джермейн О’Нил. Они психовали, уходить хотели. И куда там еще нашу тройку запасных – меня, Гэри Гранта и Харви – запихнуть?
Состав был очень сильный. Брайан Шоу приезжал на просмотр свободным агентом. У нас еле ползал и в состав не проходил, а в «Лейкерс» попал в ротацию и где-то даже игру определял.
– Вы так и не дебютировали в НБА, но повсюду летали с «Портлендом». Чем памятны те путешествия?
– Летали на крутом личном самолете [соучредителя Microsoft и владельца «Портленда»] Пола Аллена. Запомнилось, как Уоллес с кем-то в паре врубил музыку и сочинял под нее рэп. Напишут что-то – посидят, послушают: не годится. И весь полет снова и снова крутят свой сэмпл, однообразный до ужаса. С рэпом-то может и нормально, но без слов, много раз подряд – разрыв мозга.
К счастью, у меня был набор фильмов на русском языке – смотрели их с Сабонисом на компьютере. Фильмы на английском Арвидас не любил.
Еще помню, что в поездках нам выдавали суточные – 86 баксов. Получая их, американцы сразу садились играть на эти деньги в кости.
– Вы присоединялись?
– Мне нельзя в азартные игры. Знаю: если начну – могу увлечься.
Вспомнилось, как на сборах в Лас-Вегасе вокруг постоянно что-то звенело, кто-то визжал после выигрыша. Даже к ресторану приходилось идти через игровую зону. Бонзи Уэллс в первую ночь пошел играть, и до конца сборов его не видели.
– Как поняли, что вам противопоказаны азартные игры?
– Отец был игроманом. Я видел, как это страшно. Однажды он проиграл всю зарплату, но потом каким-то чудом отыгрался – и сказал себе: «Все». И, слава богу, больше не играл.
«Данливи подготовил вариант разбития прессинга через меня. Такой кайф получался»
– Со сборной у вас долго не ладилось. Начнем с Евробаскета-1997.
– Доехал с командой до Барселоны, а в ночь перед перед первой игрой огласили окончательную заявку – без меня. Хотя перед этим успокаивали: «Не переживай [за место в составе]. Тебе ведь уже форму на турнир выдали».
– Как узнали, что не в заявке?
– Пришел массажист и говорит: «Никита, попросили твою майку». Забрали ее и поверх Моргунова пришили фамилию другого человека.
– А вы ведь ради Евробаскета не поехали в Америку?
– Ох, чувствуется, много вы про меня разузнали… Да, была такая тема. Именно в 1997-м выставлялся на драфт, а он пришелся чуть ли не на первый день Евробаскета [25 июня].
Тогда уже проводился преддрафтовый тренировочный лагерь, а я был в отличной форме, и мне говорили: «Езжай! Тебя там плохо знают. Покажись. Увидят, что 210 см, бежишь, защищаешься, мячик водишь, попадаешь». – «Но у меня очень хорошие шансы попасть в сборную. Может, на Евробаскете покажусь?»
Мне ответили: это рискованно. А если поеду в лагерь и в сборную не попаду? Пошел к тренеру сборной: «Отпустите, пожалуйста, на две недели. Форму не растеряю». Тренеры посоветовались и ответили: «Если уедешь – точно мимо Евробаскета. Если останешься – будут хорошие шансы».
Думал, все идет к моему попаданию в заявку, и остался. В итоге пролетел и мимо Европы, и мимо драфта. Обидно было до ужаса.
– Что со следующим Евробаскетом?
– В 1999-м уже обратная ситуация. «Приезжай, ты нам нужен». – «У меня стоит вопрос – подпишу контракт на следующий год или нет. В «Портленде» сказали: «Если уеду в сборную, шансов на продление очень мало». Так что остаюсь в Америке». Благодаря тому решению (и успешному выступлению в Летней Лиге) еще на год остался в НБА.
– Что происходило перед сезоном-2000/2001?
– После двухнедельного безделья (первого отпуска за два года) поехал на просмотр в «Ванкувер», но даже в полумертвом состоянии неплохо себя показал. Они были в восторге и уговаривали подписать контракт, а я: «Да чего уговариваете – давайте подписывать, и завтра играть буду». И вдруг они забабахали мне тесты, как новичкам перед драфтом.
Дали карточку на русском, а там бессмысленный набор букв, допотопный автоперевод. Я и растерялся. Сейчас-то понимаю: надо было излучать уверенность, отвечать согласно американскому менталитету, а не вести себя, как на исповеди, рассуждая о своих минусах. Через два дня «Ванкувер» мной уже не интересовался.
– Что именно сказали не так?
– Не надо было говорить: «Мне не повезло». Для американцев это табу.
– Олимпиаду-2000 вы тоже едва не пропустили.
– Из-за травмы. Готовились к раннему матчу с Анголой и тренировались по утрам, постоянно были в недосыпе. Однажды я в полусонном состоянии полез за мячом и воткнулся рукой в Куделина, который по-футбольному выставил ногу, чтобы закрыть мяч. Итог – спиральный перелом со смещением. Атас.
Кудя переживал, что руку мне сломал («Никогда раньше мяч ногой не закрывал!»), а я успокаивал: «Да и я бы ни за что не полез за таким мячом, но спросонья рефлекс какой-то сработал». Перелом и случился от расслабленного состояния.
– Подумали тогда, что нет шансов попасть в Сидней?
– Я взял со сборной серебро ЧМ-1998, но всегда мечтал об Олимпиаде. Подумал, что если после двух пропущенных Евробаскетов не поеду и на Олимпиаду, то со сборной надо завязывать и освобождать лето для того, чтобы закрепиться в Америке: я ведь в 2000-м ради сборной не поехал в Летнюю Лигу НБА.
После перелома я спросил: «Что делаем?» – «Восстанавливайся». – «И на сборы не нужно?» – «Да нет. Ты и сам знаешь, как готовиться». Для меня это был сигнал, что на меня уже не рассчитывают.
Поехал в Новокузнецк. Там сделали повторный снимок. Сказали, что гипс неправильно наложили и без операции никак. Тут же прооперировали, скрепили кость титановыми кольцами, и я мог играть даже с переломом.
– Как вернулись в сборную?
– После операции гипс не нужен был, но перелом еще не сросся. Надо было разрабатывать руку, а до Олимпиады оставалось полторы недели. Я и обратился за помощью к Игорю Александровичу Завьялову (спортивному доктору и тренеру по физподготовке). Он мне: «Восстанавливаем работу руки и не откладывая будем тренироваться».
Я побегал, вспахал грунтовое поле в Строгино, и один из тренеров сборной позвал в зал, посмотреть на меня. Я пробежался, поводил двумя руками, побросал – и Еремин взял на Олимпиаду. Хотя я понимал: всякое касание по больной руке – словно удар током (и до сих пор больно!).
Смастерили мне какую-то перчатку, но она тяжелая, на тренировке не мог зафискировать мяч в руке. В итоге снял перчатку и как запулил со злости на трибуну: «Пофиг на боль – буду играть так». В зале брал штангу неправильным хватом. Было неудобно и рискованно. Это нервировало, но в итоге нормально отыграл Олимпиаду. По физике даже против американцев не ощущал сложностей.
– С какими эмоциями выходили на четвертьфинал с США?
– С уверенностью – я уже соперничал со звездами НБА на предсезонке, а летом 1999-го поработал на дополнительных тренировках с Гэри Пэйтоном, двоечки с ним играл (думал: Господи, как же удобно с таким первым номером, с ним главное – самому не лажать; когда я упустил мяч после его паса, он посмотрел на меня с удивлением: «Мужик, руки-то наготове держи»).
Женя Пашутин был готов играть [против Dream Team], Захар [Пашутин] готов, Сергея Панова никогда ничего не пугало. Андрей Кириленко рвался в бой. А некоторые игроки, которых взяли вроде как из-за характера, говорили: «Да чего нам против США ловить». Тогда я впервые начал ругаться в сборной матом: хотя вроде – 25 лет – куда лезешь-то.
Мы неплохо смотрелись против американцев, вели 14:4, но возникла проблема с ротацией игроков и защитой, не хватило порядка и качества. Мы проиграли, но я лишний раз убедился, что могу ехать обратно в НБА и пытаться закрепиться.
– И воротились в «Портленд».
– После работы с Завьяловым я у Данливи бегал и не уставал. Он даже подготовил вариант разбития прессинга через меня. Любой дабл-тим на первого номера, пас мне, я набирал скорость, два соперника уже не догоняли, мы выходили четыре в три – и дальше делай, что хочешь: сам забивай или подкидывай Рашиду Уоллесу. Такой кайф получался.
Но из-за непонятной ситуации с Шремпфом (который не то уходил, не то нет) и сомнений «Портленда» в моей руке после перелома со мной долго не подписывали новое соглашение, и я сказал: «Не могу больше ждать (и так просидел в Америке до конца октября 2000-го). Мне контракт предложили в России». – «Ну, возвращайся. Через год ждем с нетерпением».
– Контракт предложил только ЦСКА?
– Четыре команды из России: еще «Уникс», «Урал-Грейт» и «Локомотив» (Минводы). Обещали в разы больше, чем получал чистыми в «Портленде». Потом две команды потеряли интерес, а в третьей снизили предложение.
– В Россию вы прилетели с десятью, кажется, сумками?
– Много было, да. Одних только кроссовок – четырнадцать пар, они полностью заняли две сумки. Еще пара сумок строгих костюмов и сорочек.
– Зачем столько?
– Не принято там на 42 домашние игры приходить в одном костюме. Я и накупил – серый, синий, полосатый, клетчатый, двубортный, однобортный, длинный, короткий… Всего штук десять, если не больше.
Был как девушка, у который полные шкафы, а она переживает, что нечего надеть. Реально нервничал, как бы не одеться одинаково на две игры подряд. Один костюм стоил от $600 до $1500. Не выбрасывать же. Взял в Россию.
«На Евробаскете упрямо делал все наперекор суевериям»
– В ЦСКА дали около миллиона?
– Таких денег тогда не было. Предложения были в районе 400-450 тысяч и меньше. Плюс дали машину, оплатили квартиру. В ЦСКА я отправился из огромного уважения к Александру Яковлевичу Гомельскому.
Он подошел ко мне после Олимпиады и шлепнул газетой по плечу: «Нравится мне, как ты играешь. Увидимся в сезоне». Когда пошла тягомотина с «Портлендом», ждать меня в России был готов только ЦСКА.
– В 2001-м вы вернулись в «Портленд».
– Мне даже бизнес-класс оплатили, чтобы я прилетел. Селили в люксы – как игрока НБА. Тогда же Андрей Кириленко заходил в «Юту», и во время Летней Лиги мы пересеклись в Солт-Лейк-Сити. Он жил в какой-то каморке, а я в хоромах. Удивился: «Ты вроде задрафтованный, потенциальная суперзвезда, а тебя не пойми куда селят».
В «Портленде» я услышал про себя много приятного: что [после моего отъезда в ЦСКА] на тренировках исчезла энергия, что моя самоотдача добавляла искру в общую работу. Был уверен, что пробьюсь в состав, но нет. После сезона в ЦСКА скорость и функционалка были уже не те. Сказывались тренировки, где все гораздо медленнее и почти без контакта.
Тренер по физподготовке «Портленда» говорил: «Оставайся, поработаем у нас. Дойдем до предсезонки, и опять будешь в нормальной форме». Но я в прошлом году потерял в деньгах из-за того, что приехал в ЦСКА не с самого начала сезона, и не хотел повторения.
Они такие: «Эх!» Я тоже сказал: «Эх!» – и вернулся в Россию.
– Почему в середине-2001/2002 ушли из ЦСКА в «Автодор»?
– Эмоционально-спонтанное решение. Я тогда игровое время потерял. Терзала мысль, что надо было оставаться и работать в НБА, потом уже в Европу. Появились проблемы со вторым тренером Паулаускасом. Он настаивал, что в игровых упражнениях на тренировке я должен отвечать буквально за все. Мне сказали: «Если не можешь всем помочь, зачем ты нужен?»
– В ЦСКА тогда играли первые звездные иностранцы – Гордан Гиричек и Мирсад Туркан.
– Гиричек нравился работой на тренировках. Чувствовалось, что стремится в НБА. Но хитрый до ужаса. Как чемпионат России – у него что-то болит. Как Евролига – готов на все 100: «Дайте мне 40 минут».
Туркан хитрил по-другому. После моего конфликта с Паулаускасом ходил к начальству и говорил, что Никиту надо оставить. Ему было удобно со мной играть. Я выполнял черновую работу и страховал, а он собирал подборы и набивал статистику.
– С «Автодором» вы обыграли в четвертьфинале ЦСКА, а через год уехали в Грецию – почему?
– В России никому не нужен был. Одни говорили про мое колено (заболело в холодном саратовском зале), другие – про взрывной характер. После «Автодора» провел сезон в московском «Динамо», но там деньги кончились, а когда появились – решили: «Кого угодно – только не Моргунова».
Я и сказал агентам: «Ищите Европу». – «А вот греки есть». – «Сколько дают?» – «Больше, чем в России». – «Поеду».
Увы, «Македоникос» проиграл несколько матчей на старте и сразу поменял тренера, а новому большие были не нужны. Я еще и палец сломал во второй игре. Генменеджер орал, требуя играть с переломом, я отказался – и дальше было только «веселее».
– Как там жилось?
– Для меня Греция – это тепло. А в горном Козани – холодно зимой, к тому же ездить приходилось по серпантину. Если снег на перевале выпал, можно вообще не проехать. Дома там каменные, холодные, а включишь батарею – щелкает так, что спать невозможно. Я выключил и получил воспаление легких.
Хозяин «Македоникоса» строил дороги перед Олимпиадой-2004, и у нас пошли перебои с деньгами – три зарплаты я так и не получил. Тогда же московское «Динамо» позвало назад с условием: «Только сам с ними договорись о расторжении». Не отпустили. В межсезонье-2004 уже в подмосковное «Динамо» перешел.
– Через него и в сборную вернулись.
– Сначала было первое за долгое время лето без сборной и летних лагерей НБА. Я спокойно подготовился, знакомый по ЦСКА тренер Евгений Коваленко вернул меня на позицию четвертого номера, и я почти в каждой игре набирал дабл-дабл.
Эффективность моя выросла в разы, и было даже наплевать, что каждый день приходилось ездить по два часа в Чехов и обратно. Подсчитал, на бензин за год около $7000 потратил.
– Ездили на «восьмерке»?
– На ней, да. Мокрый асфальт, бандитская такая. И удобная: любой ремонт – 500 рублей. Купил ее чисто по Москве передвигаться. Увидел в объявлениях, что падает в цене. Подумал: я что, не могу себе новую «восьмерку» позволить?
170 км/ч летал на ней только так. Можно было и побольше, но страшновато стало – не дай бог колесо отлетит. Американские игроки «Динамо» считали, что я скряга и не хочу тратиться на нормальную машину. Иномарку я купил уже в следующем сезоне.
– Когда закончился кайф от пребывания в подмосковном «Динамо»?
– После двух лет аккуратненько спросил: «Как так получается: больше всех забиваю и подбираю, а зарплата у меня – пятая?» Ладно бы я, как Туркан, чисто на статистику играл, но я же реально приносил пользу команде. В итоге за год до Евробаскета ушел из «Динамо» (Мособласть) в «Динамо» (Санкт-Петербург).
– Куда Родионов перевез «Автодор».
– Ага, обалденная команда. Шикарно отыграли Кубок Кондрашина и Белова, и вдруг финансирование перекрыли: «Разъезжайтесь». Мне звонят из «Динамо» (Мособласть): «Вернись. Дадим все, что просишь».
По ходу сезону команда переехала из Чехова в Люберцы. Это ближе к моему дому, но ездить из-за пробок дольше. Еще и двухразовые тренировки появились. Короче, не наездишься. Сняли мне квартиру и сказали: «С тобой будет жить массажист женской команды». Тот пригласил девушку и уехал куда-то. А девушка закрылась в квартире, и я не мог зайти поспать.
К тому же начались нелепые штрафы. Например, за невыполнение тренерской установки.
– Тренером уже был Паулаускас?
– Да, ушел от него из ЦСКА, а он в «Динамо» нагрянул. Давал в игре дикие указания, которые я никак не успевал выполнить. «Ты должен», – настаивал Паулаускас. Я поинтересовался у директора клуба: «А если он мне скажет стометровку за шесть секунд пробежать – тоже оштрафуете?» – «Да, это тренерская установка». И я понял, что с «Динамо» все.
В конце сезона клуб сменил юрлицо, «Динамо» переименовали в «Триумф». Одних игроков оставили, потому что «Триумф» – правопреемник «Динамо». А от меня отказались, потому что сменилось юрлицо и мой действующий контракт недействителен. Поэтому я подал в суд и до Евробаскета ни с кем не подписывал контракт.
– Почему Дэвид Блатт называл ту сборную командой раздолбаев?
– Все действовали по старой схеме. Когда захотим, тогда и приедем. На первый сбор, который был по желанию, из всех приглашенных прибыли только два человека – я и Никита Шабалкин. Отсюда и такое определение от Блатта. Но зато на тренировках и в играх все выкладывались на 100%.
После Америки я понимал менталитет Дэвида – знал, что нужно приехать физически готовым и слушаться, как в армии. Если попробуешь пойти наперекор тренеру, тебя больше не позовут.
Перед Евробаскетом я сказал себе, что это мой единственный шанс найти новую команду и надо играть надежно. От этой надежности и пошло доверие Блатта.
– Как он проявлял себя как психолог?
– Говорит тебе: «Ты лучший на свете, на тебе держится команда». А потом выясняется, что каждый игрок слышал от него подобное. Блатт не запускал ни один момент. Видит, игрок просаживается – тут же с ним разговаривает. Если ты стараешься, но не получается – найдет способ раскрыть тебя. Если зарвался – устроит тебе испытание.
Говорил мне: «Выпускаю тебя со скамейки, потому что всегда уверенно входишь в игру». Напоминал: важно, кто заканчивает матч, а не кто начинает. И доверял мне важнейшие концовки, а перед Олимпиадой-2008 сделал подарок: выпустил в стартовой пятерке против США.
– Как в сборную вписывался Холден?
– Отлично. Негатива к нему не было. Да и не могло быть – парень-то хороший. В жизни – умный и интеллигентный. Может, отличия духа сборной от клубного он до конца и не прочувствовал, но на площадке всегда играл в полную силу и никогда не отворачивался, когда ему что-то говорили или о чем-то спрашивали.
– С кем делили номер в Испании?
– Там такая история: Кириленко, Хряпа и Холден жили поодиночке, и получалось, что еще одного игрока нужно селить в одноместный. Выбрали меня, и я кайфовал. После тренировки заходил, выключал свет, шторки закрывал и просто лежал, думал, читал.
– Как появилось суеверие с тигром?
– Перед первым отборочным матчем Витя Хряпа прикололся над моим взрывным характером, вырезал из журнала рекламу успокоительного с тигром – я же Белый Тигр – и наклеил мне на шкафчик. Мы победили, и к следующей игре Витя снова повесил мне тигра. Поржали и снова выиграли.
А вот перед игрой с Бельгией то ли тигра не нашлось, то ли еще что – уступили. На все последующие матчи тигры на моем шкафчике уже были. Перед Евробаскетом говорю Вите: «Запасайся тиграми. Нужно девять – по числу матчей». Он такой: «Все уже продумано». Достает майку с тигром: «Носи». Я и ходил в ней на Евробаскете.
– В Испании появились новые хорошие приметы?
– Я против примет. Упрямо делал все наперекор суевериям. Если нельзя возвращаться – обязательно вернусь. Впереди пробежала черная кошка – уверенно иду прямо. Но потом поймал себя на мысли, что это тоже такой вариант суеверия.
– Что делали в автобусе по пути на финал?
– Перед игрой лучше никого не трогать. Мог заговорить, если начиналось ворчание, гул, а тогда просто в окно смотрел – наблюдал как весь Мадрид жестами пророчил нам поражение. Автобусы-то раскрасили в цвета флагов. Все знали, что едет сборная России.
– Какими сейчас вспоминаются последние минуты финала?
– Где-то за 1:50 до конца нам забили с фолом, стало «минус пять» – когда вижу этот момент, никак не могу понять, как мы выиграли. В следующей атаке пас Газолю, которого я держал, дать не смогли. Кириленко перехватил – штрафные – Киря два реализовал.
Следующая атака. Отзащищались, двоечку сыграли с Захаром – я от щита: бам – и уже «минус один». Дальше – защита. Я опять против Газоля. Убираю руки, чтобы придраться было не к чему. Пока Газоль думал, что делать, Холден выбил у него и вскоре забросил решающий мяч. Ответных испанских трех секунд не получилось. Сергей Моня сделал все, чтобы случилась эта победа.
– Семья ваша в Испанию не летала – а как они смотрели финал?
– Жена криками разбудила всех соседей и дочурку. Та снова уходила спать со словами: «Золото, золото!» А отец сразу пошел в круглосуточный магазин: «Мне то, то и то». – «Васильич, нам нельзя ночью продавать». – «Мне можно. Сын чемпионом Европы стал».
– Самые трогательные слова, которые услышали после победы?
– Очень хорошо знал одну женщину. Познакомились через маму моего друга. Она лежала в больнице с онкологией. Скажем так, с хорошими прогнозами. Но там же находились и люди, которым помочь могло только чудо. Они смотрели финал и, узнав, что есть человек, который скоро увидит меня, просили передать: наша победа зарядила их оптимизмом. Даже сейчас слезы наворачиваются, когда вспоминаю.
Это, конечно, ни с чем не сравнить, а так – много и других историй. Слышал: «После вашего финала пошел заниматься баскетболом и играю теперь в молодежке».
– На Олимпиаде-2008 вы вели блог на Спортсе” (причем писали сами, а не диктовали журналисту) и в одном из постов упомянули про общение с Кобе. Как это было?
– Американцы жили отдельно, но их попросили или обязали заглянуть в олимпийскую деревню. Зашли в «Макдоналдс», но не сидеть же одним – увидели русских, Кирю, подошли. Кобе стал говорить Андрею что-то типа: «Я тебя заберу, обменяю в «Лейкерс». – «Только в обмен на тебя». Киря намекнул, что они с Брайантом равнозначные игроки.
Я подключился: «Кобе, а тобой УНИКС интересуется». Он тут же: «83 миллиона – и приеду хоть завтра».
– После Олимпиады вы перешли из «Химок» в «Локомотив» и порвали кресты. Почему полетели на операцию в США?
– Чтобы больше не вспоминать про колено. Клинику подсказали друзья. Да, там дорого. Но деньги у меня, слава богу, были. Сначала мне объявляли тридцатку. В итоге вышло где-то $17 тысяч – спасибо друзьям: сбили цену.
Для крестов обычно вырезают связку из бедра, а мне – из надколенника. И сказали: «8-11 месяцев – и даже не вспомнишь про травму». Вернулся, а «Локомотив» уже тренировал Кемзура, от которого уходил из «Химок». «Повезло». Так и не получилось остаться в «Локо». Было обидно: полностью восстановился, но за ведущие клубы больше не выступал.
– Но играли до сорока (в том числе в Сургуте и Владивостоке) и, даже работая в РФБ, долго отказывались признавать, что завершили карьеру. Это потому, что не наигрались в молодости – в ЦСКА и НБА?
– Да, было такое ощущение. К тому же люблю разрушать стереотипы. Высокий не может хорошо играть в поле – хочу разрушить. Высокий не умеет бросать – хочу разрушить.
Я постоянно искал вызовы, и в 38-39-40 лет делал все, чтобы вернуться в Лигу ВТБ. Потому и уехал из «Динамо» во Владивосток – говорили, что приморский «Спартак» возьмут в Лигу ВТБ. Хорошо отыграл, но «Спартак» так и не взяли: далеко летать.
Потом с той же мотивацией вернулся в «Динамо», но с ВТБ снова не сложилось, и у «Динамо» закончились деньги. Я по-доброму завидовал Андрею Сепелеву, который в 42 года вышел за «Автодор» против ЦСКА. Красавчик.
– Наигравшись, вы стали комментатором. В новой работе хватало курьезов?
– Конечно, но опытные коллеги учили не заморачиваться: начнешь выкручиваться – будет еще глупее и смешнее. Тебя слушают не для того, чтобы ты оправдывался, а чтобы работал дальше.
– Мало кто из спортсменов так вкладывается в профессию комментатора, а не просто приходит и на опыте выступает как эксперт. Почему вам важно прогрессировать в новой роли?
– Где-то слышал: «Только настоящий джигит может поставить цель в жизни и достичь ее. И только самый-самый настоящий джигит ставит вторую цель и достигает ее». У меня так всю жизнь. Став баскетболистом, стремился в ЦСКА, а оттуда – в НБА. Став комментатором, хотел стать полноценным представителем этой профессии.
После того как меня пару раз вынужденно поставили на матчи одного, я убедился, что могу работать без пары и сам потихоньку спрашивал: «Может, дадите еще один матч?» Как говорится, тренировался на кошках: развивал выносливость, речь, учился связки беречь.
– Вы не только комментатор, но и тренер.
– Да, сейчас работаю в СШОР «Динамо». По должности не только тренер одного из возрастов, но и инструктор по спорту. Одно время рассчитывал на работу тренером во взрослом баскетболе. Но у нас стереотип: большие не могут быть тренерами, а могут быть только разыгрывающие, ну или атакующие защитники: считается, что только они понимают игру.
– Еще у вас была своя школа в Чехове.
– Моя – громко сказано. Но поучаствовал в процессе серьезно. Вложил около $150 тысяч. С экипировкой Андрей Кириленко помог. Ребята неплохо смотрелись на первенстве России, впоследствии выиграли регион АСБ.
Четыре игрока из нашей школы дошли до Лиги ВТБ – и больше мы им были не нужны. Даже спасибо не сказали. Таков современный спорт. Если карьера не задалась, это тренер виноват. Если удалось добиться чего-то, то это только сам и спасибо маме с папой.
– Мууринен на Евробаскете напомнил вам себя 18-летнего?
– Мууринен – нет. Он слишком физически одаренный. Я хоть прыгучий был, но не настолько. Хоть и бежал, но не так. К тому же Мууринен вообще не играет в защите, а я на ней во многом был сконцентрирован. И именно за счет защиты пробивался. Больше смотрю на Маркканена (восхищаюсь дриблингом, броском, чтением игры) и думаю: вот на какой уровень надо было выходить.
– Главная комментаторская эмоция от Евробаскета-2025?
– Поймал кайф от того, что у меня не было ни одного матча, когда бы я сказал: «Блин, абсолютно не интересный матч». В женском баскетболе и чемпионате Турции попадались матчи, когда уснуть можно. На Евробаскете – ни одного. Шикарный турнир.
Я уже десять лет в этой профессии и до сих пор с детских восторгом иду комментировать, хотя летом исполнилось 50. Не зря говорят: оставайся как можно дольше ребенком – позже стареть начнешь.
Фото:East News/Matthieu Mirville / DPPI via AFP, Oguz Yeter / ANADOLU / Anadolu via AFP, AP Photo/ Darko Vojinovic, AP Photo/Bernat Armangue, AP Photo/Sergei Grits; Gettyimages/Molly Darlington, Christof Koepsel, Lars Baron/Bongarts, Jasper Juinen; РИА Новости/Руслан Кривобок
Помню тогда на рубеже веков ждал этот долгожданный дебютный матч Моргунова в НБА, но так и не дождался. Жаль. Думаю кстати в современной НБА он бы точно входил в ротацию, настоящий стретч биг.
Нашел кстати лет 5 назад его матч за Атлетас против Жальгириса, вообще там Никита был в полном порядке, партнерами у него там кстати были нынешние тренеры сборной Литвы Куртинайтис и Пачесас. Интересно кстати было бы узнать мнение Никиты о Куртинайтисе, все-таки Римас был не только элитным баскетболистом Европы, но и умел рассказывать интересные байки.
И Никита классный, и подача материала замечательная. Прочёл с удовольствием.