31 мин.

«Когда мой партнер получает шишку – я получаю шишку». Самый недооцененный сезон Майкла Джордана

1 k

20-летний юбилей – и слишком явные параллели.

97-й всегда забывается:

– впервые с первого сезона результативность Джордана упала ниже 30 очков в среднем;

 – титул MVP при странных обстоятельствах перешел к Карлу Мэлоуну;

– титул MVP Матча всех звезд оказался у Глена Райса (Джордан всего лишь сделал первый трипл-дабл в истории матчей);

– единственная история преодоления, которую хотелось бы пересказывать вновь и вновь, осталась в памяти конспирологической теорией: чем больше проходит времени, тем все более доминирующей становится версия алкогольного отравления;

– все индивидуальные подвиги Джордана получались либо тривиальными (ну сколько можно насиловать эти несчастные «Никс»), либо обходились без побед/победных попаданий (что на фоне его карьеры выглядело как-то преступно антилитературно);

– всего каких-то 69 вшивых побед (что равнялось рекорду, предшествующему 72 победам, но выглядело уже не очень);

– сложная динамика Джордан-Пиппен-Родман после грандиозного 96-го перестала интересовать: они навсегда вошли в историю как «Большое трио» и запомнились как нечто неизменное и высеченное из гранита;

– победный мяч через Брайана Расселла стерся из-за наложения главного попадания в карьере, которое состоялось в 98-м;

– победа над «Ютой» неразрывно слилась с ее более важным повторением в 98-м;

– да что там, самый раскрученный момент с участием «Чикаго» и вовсе можно использовать против «Буллс»: один упоротый новичок реализовал мечту детства и убрал Майкла четким кроссовером.

97-й в джордановедении занимает очень странное, промежуточное место. Он располагается ровно между сезоном величайшего баскетбольного откровения и сезоном «последнего танца» и, естественно, уступает первому по новизне ощущений, а второму – по полноте осознания исторического момента. 97-й – это год, когда «Чикаго» уже надоел своим доминированием и начал «вредить баскетболу», и одновременно это год, когда еще казалось, что воздать им должное «еще слишком рано». 

97-й год – это год, который лучше всего характеризует бытие суперкоманд: им все еще продолжают отказывать в полноценности, их принижают и недолюбливают, их недоверчиво проверяют на вшивость и требуют большего, а потом – бац – и их уже нет.

***

Кендалл Гилл: «Мы играли с «Чикаго» в сезоне-96/97, и мой хороший приятель Джим Джексон здорово смотрелся против Джордана и в атаке, и в защите. Он набрал 33 очка и при этом прихватил Майкла по полной: у того было лишь 21 очко (9 из 21). При этом он разошелся и начал его трэшить: «Ты не забьешь, ты не забьешь!».

С суперменом так нельзя разговаривать. В какой-то момент Джордану это надоело. Он посмотрел на Джексона и сказал: «Ты слишком много балаболишь для человека, который играет в кроссовках с моим изображением».

…

Джордан начал сезон в привычном стиле – подрался во время предсезонного матча со своим любимым Крэйгом Ило. Тот тогда играл за «Соникс» и пропустил удар. Как и не ожидавшие такого поворота арбитры.

Но постепенно начали складываться черты «другого Джордана».

Как и большинство суперзвезд, находящихся под лупой скрупулезного изучения, ЭмДжей эволюционировал на протяжении всей карьеры и представал немного другим едва ли не каждый год.

Джордан, возмутительный новичок с золотой цепухой.

Джордан-Уэстбрук, слегка помешанный мастер трипл-даблов, пытающийся сделать все за всех.

Джордан, суператлет, которому отказывают в баскетбольном интеллекте.

Джордан, суперскорер, «который никогда ничего не выиграет».

Джордан, с трудом, но воспринявший треугольное нападение и партнеров.

Джордан, баскетбольный бог Барселоны.

Джордан, уставший от давления, гипервнимания и нагрузки.

Джордан, потерявший мотивацию.

И так далее.

Ключевые черты Джордана – неумение проигрывать, поиск врагов и новых вызовов, вечная ирония – превалировали, но каждый сезон в его исполнении выходил особенным, исключительным.

97-й – при всей внешней бессобытийности и локальных неудачах – это, на самом деле, лучший сезон Джордана. Не с точки зрения баскетбольного уровня, скорее, с точки зрения обретения заметной даже со стороны гармонии.

После нервного 96-го, в который Майкл входил с поражением от «Орландо», нехарактерными потерями и сомнениями в себе, наступило успокоение. Он сам говорил об ощущении абсолютного облегчения – ему больше не нужно было никого убеждать в том, что уход из игры лишил его чего-то важного, взрывного атлетизма, мощи и скорости, статуса победителя. И по сути таким умиротворено-уверенным в себе он предстал впервые после прихода в лигу: ему всегда приходилось доказывать себя на новом уровне, преодолевать скепсис и зависть, участвовать в построении команды и своего бренда, терпеть многолетние избиения в попытке завоевать первый титул, а затем опровергать сравнения – с Дрекслером, с Баркли, с Мэджиком… Ему не хватало терпения. Ему приходилось справляться не только с личными вызовами (что было проще), но и отвечать за постоянную эволюцию команды. Его поджидали постоянные выпады и болезненные потери. А в 97-м – хотя тоже не лишенным всех тех же досадных мелочей – лишняя нервозность ушла, уступив место универсальному признанию.

Этот сезон – как история Гилла: на любые атаки, на любые вызовы, на любые недоразумения вроде MVP Карла Мэлоуна Джордан отвечал в им самим ощущаемом статусе абсолютно лучшего. Без нервов, без какого-либо напряжения в сложные моменты, с некоторой небрежностью и пониманием собственностей исключительности. 

Именно поэтому 97-й и можно считать одним из его лучших сезонов.

Ему не давалось все просто так, но сам факт его доминирования являлся общепризнанным и вполне осознанным.

Ему не нужно было делать слишком много. Он стал умнее – научился многое делегировать, нашел принципиально иной контакт с Пиппеном и остальными партнерами, пришел к эффективному баскетболу, построенному не на взрывном атлетизме молодых лет, а на более глубоком понимании игры и более осознанном взаимодействии с Джексоном.

Ему удалось обрести особенный баланс между рассудочным, лишенным драматизма баскетболом 35-летнего игрока и все тем же юношеским наркотиком подавления. Его век завершался, но нигде не проскальзывало тех хитростей экономичного режима, к которым пришел его самозваный преследователь. И вот это особенно ошеломляет до сих пор: «Чикаго» ездил по стране главной рок-группой того времени и собирал бесконечные аншлаги – и «Чикаго» стремился победить в каждом матче и позволил себе вздохнуть лишь за четыре игры до плей-офф (к этому моменту у них уже было 68 побед). Джордан уже отказался от всего того эпатажа, что отличал его в молодые годы, но сама та легкость, с которой он набирал очки, обеспечивал результат, занимал позицию для поражения кольца, душил в защите за счет быстроты, но и понимания, сама эта легкость и являлась его новым эпатажем.

Ему бросили перчатку три раза за сезон.

Первым был Джефф Ван Ганди. Будущий остроумный комментатор не остановился на шутках в адрес Джексона (которого называл «Большой вождь треугольника»), но и пошел дальше. Он обвинил Джордана в лицемерии, в том, что тот специально поддерживает дружеские отношения с другими звездами, приглашает их сниматься с собой в кино, а потом пользуется их расположением, когда расправляется с ними на паркете. Реплика подразумевала комплимент и должна была очертить нацеленность на победу, но была воспринята другим образом: «Он дружится с игроками, размягчает их, пытается создать видимость того, что он заботится о них. А затем выходит и уничтожает. Самое важное тут – понять, что это уловка, и не покупаться на нее».

Джордан услышал все это перед игрой с «Никс» и ответил 51 очком.

«Никс» оставались в игре до конца, сократили отставание в концовке до двух, но затем получили от Майкла еще 8 подряд – к каждому попаданию лидер «Буллс» добавлял крики в адрес скамейки «Нью-Йорка».

«Видимо, сегодня я не смог ни с кем подружиться».

Затем на сцену вышел еще один известный оратор. Джордж Карл рассказал, что Джордан боится получить травму, а потому больше не идет в проход и лишь бросает с дистанции.

Если учесть, что по ходу этого же сезона Джордан пару раз участвовал даже в перебранках с болельщиками, это было не самое умное заявление.

В Сиэтле, с висящим на Джордане джорданстоппере Пэйтоне, «Соникс» получили 45 и не имели никаких шансов.

Пока ЭмДжей объяснял журналистам, что особенности его перемещения по площадке вызваны не личными ограничениями, а тем, что неразумно лезть на двоих или троих, Карл уже вызвал такси, чтобы побыстрее оказаться дома.

Последняя история строится на типичных для агиографии Джордана канонах, но отходит от них ровно в той степени, чтобы были лучше понятны уникальные характеристики именно 97-го.

В финале Востока «Чикаго» легко повел в серии с «Майами» 3-0, причем выиграл третий матч с разницей в 24.

Следующий день, между встречами, Джордан провел на поле за игрой в гольф, где прошел какое-то нелепое количество лунок, то ли 45, то ли 54. (А вечером команда забронировала ресторан, чтобы отметить выход в следующий раунд).

Четвертый матч начался с того, что Джордан промазал 20 из 22 бросков – «Буллс» отстали на 20.

И тут Моурнинг ударил Пиппена – у того на лбу вскочила огромная шишка.

А Вошон Ленард начал разговаривать с Джорданом: на площадке уже были запасные – а Майкл как раз включил режим плей-офф.

Полетели трехи.

«Ублюдки, вы больше не выиграете ни разу».

Еще трехочковый.

Перехват и сверху.

«Вонючие ублюдки, вы больше не выиграете ни одного матча».

За четверть Джордан набрал 20 из 23 очков «Буллс» и помог своим подобраться на расстояние одного очка за две минуты до сирены.

Дальше все пошло не по житийным паттернам: «Чикаго» все же проиграл концовку, и месть пришлось отложить на следующий матч – «Буллс», конечно, уничтожили соперника мстительной защитой и прошли дальше. Джордан объявил персональную войну Моурнингу («Когда мой партнер получает шишку, это значит, что я получаю шишку»), отказался пожимать ему руку в начале игры и набрал 15 очков уже в первой четверти.

Суть истории – как раз в ее нетрадиционности при соблюдении всех внешних признаков.

97-й – это год, когда схема «обязательный внешний вызов – ответ Джордана» присутствует как бы фоном и не требуется самой фабулой.

«Чикаго» проходит весь сезон гораздо убедительнее, чем рекордный 96-й.

В 96-м вся команда готовилась к подвигу: Джордан после поражения, Родман после списания, остальные, кроме Пиппена – только начиная познавать, что такое бороться за титул.

На следующий год движение к титулу приобретет монотонность и будет отдавать чем-то рутинным.

В 96-м возрастная команда прошла сезон без серьезных травм и эксцессов и застопорилась лишь в конце, в финале с «Соникс», когда Рон Харпер совсем захромал.

На следующий год «Буллс» уже будут разваливаться и терять из-за травм, то одного, то другого, а Родман и вовсе проведет лишь 55 матчей из-за постоянных дисквалификаций и повреждений.

В 96-м требовались легендарные подвиги от Джордана: своими включениями режима бога и бескомпромиссной концентрацией на протяжении всего марафона он и гарантировал те самые 72 победы и лишь три поражения в плей-офф.

На следующий год Джордан будет поражать не столько надрывом и включениями, сколько методичностью. Словно в 96-м он еще сомневался в своей избранности, выпрыгивал из трусов, не рисковал играть с удачей и лишь затем и сам поверил в собственную киношную непобедимую природу. В 97-м уже были гольфоалкоголизм, расслабленность и полная тождественность Суинни Тодду: Джордан обнажил бритву и двигался по трупам с такой же непринужденностью и песнопениями.

Итоговый результат – 68 побед за четыре матча до конца «регулярки», 4 поражения в плей-офф, включая два совсем необязательных (от «Хит» после гольфа и от «Юты» после истории с неправильной водой) – практически идентичен рекордному.   

97-й это сезон, когда Нео научился чему-то, что было недоступно для всех остальных, и воспринял собственную неуязвимость.

«Чикаго»-96. Лучший сезон нашей жизни

Грант Хилл: «Если говорить о различиях между Кобе и Майклом, то я бы сказал, что Кобе совершал и реализовывал гораздо более сложные броски. Разница – в сложности исполнения, она у Брайанта гораздо выше.

Это не значит, что Кобе лучше. Это значит, что Джордан делал то, что хотел. Он хотел бросать из определенной точки – он делал это. Мне казалось, что Кобе иногда нарушал ход атаки и говорил: «Сейчас я совершу какой-нибудь безумный бросок». Но в Джордане были особенное изящество, грациозность и просто понимание того, когда и где нужно забивать. Возможно, в 80-х было по-другому, и он играл как Кобе. Он был таким же упрямым, опускал голову в паркет и шел тараном на кольцо. Мне кажется, что после возвращения он лучше освоился в атаке и гораздо лучше стал понимать ее. Он получал мяч рядом с «краской» и придумывал, что делать дальше. Кобе всегда можно было заставить совершить какой-нибудь непредсказуемый бросок. Но Майкл действовал эффективно, он берег себя. Ему было 35, и ему все давалось легко. Когда вы смотрели на то, как он играл, и как я играл, то видели огромную разницу: у меня не было уверенности в броске со средней дистанции, и все превращалось в борьбу. Для Майкла же существовали зоны доминирования, откуда он и атаковал».

***

Крис Уэббер: «Как-то мы играли в Вашингтоне. Мы провели против «Буллс» 5-матчевую серию (на самом деле, 3-матчевую – прим. автора). Это было в том сезоне, когда они достигли 72 побед (на самом деле, 69 – это было в сезоне-97). Мы уступили в трех матчах с общей разницей в 7 очков (на самом деле, 18 – прим. автора).

И вот я увидел, как Майкл Джордан заходит к нам в раздевалку с зажженной сигарой и говорит: «Кто меня сегодня держит?». И мы все посмотрели на Кэлберта Чейни и начали ржать как младшеклассники – Чейни предстояло его держать, и мы знали, что для Майка это вообще несерьезно. Мы знали, что он выйдет и все будет ровно так, как он скажет.

Перед третьей игрой мы выходим из автобуса и видим: Джордан и Пиппен сидят в «Феррари» и курят сигары. Они знают, что мы должны выйти из автобуса и пройти мимо них. И вы еще говорите про выпендреж? Забудьте про Фила Джексона. Вот у вас Майкл Джордан – сидит, курит сигару прямо перед матчем, показывает нам, что он Ред Ауэрбах. И все это еще до начала игры. Это все выглядело так: «Я курю сигару. Я уже начал праздновать. Все остальное – просто формальность, можете и не выходить на паркет».

…

Внешняя сторона сезона «Буллс» прошла в трех разрезах.

Во-первых, доминирование – уже на середине чемпионата – породило знакомую дискуссию: «Доминирование «Буллс» – это вообще хорошо для лиги?».

Если кто-то даже считал иначе, сказать он этого не посмел: капитализация НБА при Джордане выросла в 20 раз, и для всех было очевидно, что именно он главный двигатель финансового преуспевания. Экономика являлась основным подтверждением того, что превосходство «Чикаго» говорит в пользу лиги.

Во-вторых, пугающая легкость, с которой «Чикаго» двигался ко второму титулу, инициировала разговоры о лучшей команде в истории (вернее, замысловатые пояснения, почему это совершенно точно не так).

Это было, мягко говоря, неочевидно: все вояки прошлого враз объявили о себе и подвергли сомнению все, что делали «Буллс».

Шестидесятники не сильно признавали Джордана в качестве лучшего на все времена. Остальные упирали на то, что в другие эпохи побеждать было сложнее, а чемпионы имели гораздо более глубокий и мощный состав.

«Когда мы играли, лига не была размыта из-за появления новых клубов, – твердил Том Хейнсон. – Сегодня вы можете иметь хорошую команду и двух отличных игроков, но в те времена у каждой команды было трое-четверо таких. То, чего достигли «Буллс», внушает уважение, но я бы сказал, что в те годы было гораздо сложнее победить, чем сейчас».

Третья составляющая особенно не требовала вербализации: «Буллс» не просто все боготворили, «Буллс» и Джордан затмили собой остальное. Что выглядело особенно красочно из-за того, что затмевать и нечего было: хоккей умирал, бейсбол отходил от забастовки, никаких крупных имен в индивидуальных видах спорта не было, молодые баскетболисты старались поскорее прыгнуть в НБА, минуя университеты. «Буллс» превратились в главное явление массовой культуры и превзошли границы спорта: впервые историческое доминирование и иррациональная популярность соединились столь ярким образом.

Лето 97-го стало первым трансферным бумом в истории лиги – чуть ли не 200 игроков сменили тогда команды. «Чикаго» же сохранил ростер рекордного сезона, подписал 30-милионный контракт с Джорданом и увеличил пропасть – «Буллс» прибавили за счет стабильности состава, взаимопонимания, подросшей уверенности, но всем скорее казалось, что остальные что-то потеряли: «Орландо» – с уходом Шака, «Лейкерс», «Майами» и «Хьюстон» – с травмами Шака, Моурнинга и Баркли, «Нью-Йорк» – из-за все усугубляющейся стагнации. 

Это, правда, замечали лишь баскетбольные задроты: для всего мира 97-й предстал незабываемым турне живых легенд.

Беспрецедентное внимание прессы, толпами ездящей за командой. Вечная игра в «короля горы», в которой «Буллс» практически не давали осечек и лишь преумножали свою мифологичность с каждой встречей. Не просто аншлаги на гостевых матчах – гастролируя по разным городам Штатов, «Чикаго» играли будто бы дома, так как все приходили именно на них и большая часть публики поддерживала их. Доходило до смешного: в Sports Illustrated появилась история о том, как известный фанат «Вашингтона» Робин Фикер, всегда освистывающий Джордана, решил пропустить именно приезды «Чикаго», параллельно баскетболисты «Буллетс» жаловались, что единственный матч, который посетил Билл Клинтон (что тогда было само по себе событием) – это игра с «Буллс».      

В 96-м рекордная серия «Чикаго» оказалась для всех сюрпризом: о ней вообще не говорили чуть ли не до марта, когда кто-то неожиданно заметил, что происходит необычное. В 97-м «Чикаго» подняли интерес к спортивной команде на непостижимую отметку. И их доминирование, наконец, признанное и постепенно осмысляемое, и боготворение Джордана, и Родман в качестве едва ли не более популярной рок-звезды, вздорной, яркой и такой настоящей, и уже складывающийся героический эпос – все это превращало все остальные дискуссии в нечто эфемерное. Можно было приводить десятки доводов, почему эта команда – не лучшая в истории, можно было убедительно доказывать, почему такое доминирование отрицательно влияет на баскетбол, но это все не имело значения: каждый, кто жил в эпоху «Буллс», чувствовал, что соприкасается с великим явлением не только спорта, но вообще общественной жизни. И именно это иррациональное ощущение уничтожало любые аргументы – всеобщая очарованность «Чикаго» делала их самыми лучшими в гораздо большей степени, чем рекорды, маниакальные подвиги Джордана, легкая прогулка по чемпионату и плей-офф.

***

Фил Джексон: «В конце марта Родман потянул связки колена и выбыл до конца регулярного чемпионата. Команда ехала в продолжительное турне, и я беспокоился, что, если Деннис останется в Чикаго, то он вновь отправится во все тяжкие. Так что мы придумали план – он должен был пожить у своего агента в Южной Калифорнии и завершить реабилитацию там.

Молодой помощник тренера по физподготовке Уолли Блэйз должен был отвезти Денниса в Орандж-Каунти и заниматься с ним. Перед вылетом я вызвал их обоих себе в кабинет и велел им напрямую отправиться в Калифорнию и не делать никаких остановок по дороге. На прощанье я в шутку сказал Деннису: «Присматривай за Уолли и смотри, чтобы он надевал презик».

«Все будет пучком, братишка», – ответил Деннис.

Это было до 11 сентября, так что наша служба безопасности нашла способ посадить Денниса и Уолли на самолет, так что им не пришлось проходить осмотр. То, что это будет необычная поездка, Уолли понял, когда пилот объявил, что самолет приземлится в Далласе. Они еще не вылетели из Чикаго, а уже нарушили все мои заветы.

«Не парься, братишка, – сказал Деннис. – Я поговорил с агентом. Надо заехать к мамаше в Даллас и взглянуть на дом, который я ей купил».

Когда они вышли из аэропорта, то их встречали два лимузина с полуголыми девушками. Съездив к маме, они всю ночь путешествовали по ночным клубам, а затем вернулись в гостиницу. Уолли заснул на диване.

На следующий день Деннис разбудил Уолли в полдевятого.

«Вставай, братишка. Выспишься, когда умрешь».

Они пошли в зал, где Деннис тренировался как безумный. За завтраком Уолли спросил, когда они летят в Калифорнию.

«Не сегодня, братишка. Ты когда-нибудь был на гонках NASCAR?».

В тот день было состояться открытие нового трека, и в нем участвовала топ-модель, с которой крутил роман Деннис. Так что они взяли напрокат вертолет и полетели на открытие, чтобы не попасть в пробку.

На третий день Уолли начал сходить с ума. Он сказал Деннису, что его уволят, если в ближайшее время они не попадут в Калифорнию. Но Деннис был не готов уезжать: «Чувак, ну ты что. Вчера это была ерунда. Сегодня будет настоящая гонка». Так что они снова полетели на трек. В ужасе Уолли позвонил своему боссу – тренеру по физподготовке Чипу Шеферу – а тот ему сказал: «Не беспокойся. По крайней мере, он не попал в неприятности».

Через день они все же попали в Южную Калифорнию, и Уолли уже начал думать, будто все наладится. Но, когда они сели, Деннис захотел опробовать свой новый «Ламборгини». Они пошли в гараж, и Деннис дал Уолли ключи от другой машины – желтого «Порше». «Ты когда-нибудь водил «Порше»? Нет? Ну значит, надо попробовать». Этот день они провели, гоняясь на трассе Daytona 500.

Одно приключение сменялось другим. То они ходили на Tonight Show и фотографировались с группой No Doubt. В другой встречались с кино-продюссером Джерри Брукхаймером, который предлагал Деннису роль в фильме «Армагеддон». Ходили на матч «Анахайма» и снимались с хоккеистами.

В итоге Уолли и Деннис стали столь близки, что не расставались в поездках. На следующий год во время финальной серии Деннис сказал, что ему надоело в Солт-Лейк-Сити, так что они арендовали самолет и полетели в Вегас. Деннис забыл упомянуть, что он спланировал вечеринку в честь дня рожденья Уолли и пригласил на нее своих друзей – Кармен Электру, Криса Челиоса и Эдди Веддера.

Уолли сразу же понял Денниса. Да, он постоянно попадает в неприятности и ведет себя нестандартно, но, как говорит Уолли, «он прекраснейший человек».

Главное достижение Денниса, по мнению Уолли, это его способность создать «идеальную ситуацию для профессионального спортсмена». «Он – единственный спортсмен, от которого все ждут, что он будет нарушать режим и устраивать вечеринки со стриптизершами. Джо Нэмат пытался делать так, и его чмырили всем Нью-Йорком, Майкла Джордана критиковали за склонность к азартным играм, любому другому достается и за меньшее. Но только с Деннисом его моральная инаковость становится неотъемлемой частью образа. Он создал себе такой имидж, что люди говорят: «Ах, да он абсолютно нормален». Это просто гениально».

…

Деннис Родман – самая яркая фигура для «Чикаго» в 97-м.

В предыдущем сезоне мятежный форвард делал все, чтобы органично влиться в команду и реабилитироваться. Учитывая его противостояние с Поповичем до этого и его непростые отношения с Джорданом и Пиппеном, само его присутствие вызывало гримасу скепсиса, и он спешил все вопросы как можно скорее снять. На протяжении всего года Родман избегал эксцессов, практически не терял головы, подтверждал свою адекватность и позволил себе лишь немного пошалить в финале, где дразнил Бриковски.

После победы все изменилось.

Начиная с лета 96-го Родман явственно растерял весь интерес к баскетбольной составляющей чикагского рок-н-ролла.

Он снялся в «Дабл-тиме» с Ван Дамом. Стал ведущим реалити-шоу на MTV. Представил очередную автобиографию, на презентации которой появился в свадебном платье с остро выраженным желанием жениться на самом себе.

С началом «регулярки» становилось все более очевидно, что слишком разнообразные увлечения привели и к частичной потере самоконтроля.

В декабре «Буллс» были вынуждены дисквалифицировать Родмана на два матча за послематчевые комментарии в адрес Дэвида Стерна и судей.

Через месяц ситуация еще более усугубилась: в игре с «Миннесотой» Родман боролся с Гарнеттом за подбор, упал за пределами площадки, пнул оператора и попал ему в мошонку. В обратку прилетела еще одна дисквалификация, уже от лиги – 11 матчей, больше миллиона штрафа.

«Чикаго» и так был вынужден преодолевать множество травм, которые сыпались на команду: ко всему прочему – проблемы с голеностопом у Пиппена, восстановление после операции Харпера, повреждения у Кукоча – в начале сезона Люк Лонгли покатался на серфе с таким шиком, что повредил плечо. Поэтому выходки Родмана в такой момент оказались ненужным излишеством.

Когда форвард вернулся, команда его уже не слишком хотела принимать. «Буллс» побеждали и без Родмана, а его поведение лишь вносило лишнюю нестабильность.

Пиппен: «Не уверен, что дисквалификации его чему-то научат. Все, что я знаю – Родману на все насрать».

Джордан: «Мы вполне можем побеждать и без Денниса. Мой ему совет после возвращения – не забывать всегда надевать штаны».

Именно тогда Фил Джексон совершил едва ли не главный подвиг в своей тренерской карьере – хитроумную цепочку манипуляций, которая вернула Родмана в коллектив.

После того как Родман пропустил тренировку, Джексон приехал к нему домой. Форвард сидел на матрасе в пьяном угаре и стеклянными глазами смотрел в телевизор. Все, что он произносил, выходило не очень членораздельным.

Джексон решил отказаться от радикальных дисциплинарных мер.

Просто посоветовал Родману общаться с командным психологом. Форвард согласился на это, лишь настояв, чтобы встречи проходили не в кабинете, а в публичных местах.

Просто отправил травмированного Родмана в восстановительно-разгульное турне в Даллас.

Просто дал согласие на его участие в командной пьянке. Перед игрой с «Нетс», худшей командой лиги, в марте игроки «Буллс» арендовали автобус и отправились кутить на всю ночь. На тренировке следующим утром они еле могли стоять – через полчаса после ее начала Джексон понял, что это худшее занятие за всю его работу с командой, и отпустил отдыхающих отдыхать дальше. «Чикаго» умудрился тогда проиграть – но сам эксперимент Джексон посчитал успешным, так как помогло повторной интеграции Родмана.

Когда начался плей-офф, форвард вернулся с обновленным интересом к игре и предстал классическим «Червяком». Родман словно компенсировал сверхнапряжение, от которого ушли лидеры: Джордан и Пиппен пленяли грациозностью и отточенным совершенством движений, элегантной динамикой, плавной, будто замедленной неотразимостью, тогда как их проштрафившийся партнер стремился реабилитироваться через ураган бесконечных провокаций, зацепов, симуляций, конфликтов, стычек и противоборств. «Буллс» катком загоняли всех под асфальт, и именно Родман фигурировал в качестве самого зрелищного игрока и учил всех наблюдать не только за движением мяча и атаками. Весь тот год – это исключительная гиперактивность Родмана, поучаствовавшего в рекордном количестве микропротивостояний. В них не было вроде бы ничего такого красочного вроде мстительных блоков или уничтожающей защиты, но они выделялись, потому что он сам делал их показательными, превращал каждую дуэль в небольшой спектакль с падениями, хитростями, ударами исподтишка, ударами в открытую, мацанием чужих задниц, вечной улыбкой провокатора и эмоциональными кризисами у его жертв. Этот опьяняющий коктейль единоборств, фиглярства, баскетбола, игры на публику и протеста против условностей и правил лиги кружил даже привыкшие головы уже после нескольких глотков.

Неотразимость Родмана оказывалась неотразимостью саморазрушающейся рок-звезды.

Как известно, самосовершенствование – это онанизм. Саморазрушение – вот что действительно важно.

В апокалипсическом конце 90-х эта противоречивость привлекала больше, чем что бы то ни было, и впоследствии воплотилась в иррациональном обожании Айверсона (который по иронии пришел в НБА, чтобы заменить Джордана, но заменил как раз Родмана). Но тогда образ Родмана максимизировал яркость «Буллс» – помимо всего прочего, они подавляли и многообразием героических типов. В какой-то степени экзотичный, покрытый необычными тогда татуировками, красящий волосы в вырвиглазные цвета, непредсказуемый, не признающий правил и приличий Родман завлекал своей темной и гипнотизирующей стороной. 

К лету, впрочем, все были убеждены, что больше в команде Родмана не будет, так как пользы от него было примерно столько же, сколько вреда.

«Чикаго Буллс»-1998. Где они сейчас

***

Билл Уэннингтон: «Майкл был ярчайшей частью лиги. Просто феноменально, сколько он всего сделал для игры, каким исключительным он был и как долго все это продолжалось. Я, и вправду, думаю, что все команды могли бы вывести из обращения 23-й номер – с этим сложно спорить, он действительно так много значил. Куда бы он ни поехал, арены наполнялись под завязку – все хотели посмотреть собственными глазами на Майкла Джордана.

Это самый целеустремленный человек, который я когда-либо видел. Если он ставил перед собой определенную задачу, то ничто не могло его остановить – все его существо подчинялось его воле. И он заставлял людей чувствовать ответственность. Его болевой порог невозможно описать. Все получали травмы. Все мы знаем, что такое выходить на площадку с поврежденным голеностопом и растянутым подколенным сухожилием. Но он умудрялся делать это каждый день. Вести за собой примером. Как ты мог сказать: «Е-мое, у меня что-то колено побаливает, тендинит разыгрался, нужно пропустить игру или даже две»? Или хотя бы одну-две тренировки? Он ждал, что каждый не будет давать себе поблажек.

Помню первый сезон. Тони и Рон Харпер думали, что они не будут выходить на паркет. Майкл зашел в тренерскую и говорит: «А вы что, парни, здесь делаете?». Они ему отвечают: «У меня что-то немного болит, мы не будем играть». А он им: «А ну пошли отсюда!». И все это касалось каждого в команде.

Если Майкл участвует в каждой тренировке, как вы можете что-то пропускать?

Если вы что-то все же пропускали, то он вам давал понять, что происходит нечто ненормальное.

Он проверял вас на тренировках и хотел понять, готовы ли вы или нет. Если готовы – то он вам доверял. Он трэшил вас. Он специально атаковал вас. Он бросал вам вызов. Психологически, физически, на словах.

Помню, я как-то заблокировал его. И всю тренировку он преследовал меня и повторял: «Попробуй вот это заблокировать, ну-ка попробуй». Он ломал атаку, шел напролом, специально пер на толпу, чтобы совершить бросок через меня. А потом говорил: «Что-то ты не заблокировал в этот раз, да?».

Это была такая проверка – чтобы понять, как ты будешь реагировать. Он хотел видеть каждый день, что он может рассчитывать на тебя в игре». 

…

Два самых запоминающихся момента победы над «Ютой» обошлись без Джордана (ну, почти).

Решающий перехват Пиппена, пример нечеловеческого атлетизма.

И ключевое попадание Керра, идеальный источник фонтана самоиронии.

Потом на параде Керр выдаст незабываемую версию произошедшего: «Когда мы взяли тайм-аут за 25 секунд, то Фил на скамейке сказал: «Майкл, хочу, чтобы ты совершил последний бросок». А Майкл ответил: «Знаешь, Фил, я как-то не чувствую себя уверенно в подобных ситуациях. Может быть, пусть лучше это будет кто-то другой». Затем выступил Скотти: «Вспомни, Фил, Майкл в своих рекламных роликах всегда твердил, что его просили это делать 26 раз и каждый раз он промахивался. Почему бы не дать мяч Стиву».

Так что я подумал про себя: «Видимо, нужно мне снова выручать Майкла. Я его тащил на себе весь год, почему бы не сделать это снова?!

В любом случае мяч зашел, такова моя история, и я настаиваю, что все так и было».

На самом деле, финал получился для Керра мучительным – он неудачно играл в двух решающих сериях, смазал важнейшую попытку в 4-м матче, которая помогла бы «Джаз» уйти в овертайм, и, по свидетельству жены, после этого часами валялся в постели и не откликался ни на какие сигналы.

«Тогда я истязал себя, – вспоминал потом Керр. – Я плохо играл против «Сиэтла», плохо играл против «Юты». Я не реализовал ни одного важного броска на тот момент. Какая-то часть меня говорила, что я подвожу Майкла. А с Майклом, если ты промахиваешься, тебе нет прощения – и это самое пугающее.

Скотти здесь прямая противоположность. Если он давал тебе мяч и ты мазал, то он хлопал тебя по голове: «Это ничего, я тебе снова дам мяч в следующий раз». А Майкл в такие моменты смотрел на тебя и как будто говорил: «Ты обязан положить этот гребаный бросок». Мне очень нужно было забить и для того, чтобы почувствовать себя более уверенно, и для того, чтобы Майкл был уверен во мне. В тайм-ауте он мне сказал, что будет играть на меня.

Майкл очень здорово читал игру. Он всегда чувствовал такие вещи: у кого идет, кто готов бросать, кого будут держать дабл-тимом. В четвертом матче Стоктон отошел от Харпа, выхватил мяч у Джордана и отдал Мэлоуну. Так что, мне кажется, Майкл вспоминал этот момент, и именно поэтому я был на площадке вместо Харпа. Он наклонился ко мне и сказал: «Стоктон пойдет на меня, так что будь готов». В какой-то момент наступает ситуация, когда ты должен сказать себе: «Пошло оно все в задницу, буду бросать». Конечно, это проще на словах, но я очень хорошо помню, как я выходил на паркет и думал: «В жопу все. Если мяч дойдет до меня, брошу».

Серия с «Ютой» – единственное, что не получилось у «Буллс» в том году.

Четыре матча были решены с разницей в 5 очков и меньше, в трех – дело дошло до последнего броска.

В первом матче потребовалась магическая фраза «Почтальон не работает по воскресеньям».

В четвертом работники «Буллс» перепутали наклейки и поили команду Gatorlode с высоким содержанием углеводов, а не восстанавливающим баланс жидкости в организме Gatorade – у всей команды начались судороги, а потом и расстройство желудка.

В третьем «Чикаго» и вовсе попал под доминирующего Карла Мэлоуна.

Гастроли завершались, и на последние концерты «Чикаго» явно не хватило – все выглядели измученными после 200-матчевого марафона, Родман и Пиппен играли с травмами, и вопрос о том, что возрастную команду пора прикрывать, мрачноватой загогулиной возвышался над празднеством парада и последними пресс-конференциями.

И вот тогда проявилась едва ли не самая характерная новая черта эволюционирующего Джордана.

Самым важным для него моментом 97-го будет пятая игра, потом получившая наименованием «гриппозной».

Накануне Джордан, по всей видимости, отравился (он ел всегда отдельно от команды, так как не мог выходить из номера во время гостевых матчей). Хотя присутствовавшая на всем протяжении сезона у него легкомысленность – гольф, праздничные обеды, командные попойки – вполне укладываются в версию с похмельем. Согласно слухам, лидер «Чикаго» отдыхал ночью в шале Роберта Редфорда, где всю ночь проиграл в покер под горячительные напитки.

Сами «Буллс» пребывали в легком шоке от его состояния – он еле-еле сумел одеться, едва держался на ногах от слабости и выглядел так, словно может потерять сознание в любой момент. Сам пропуск тренировки воспринимался как предвестник катастрофы. Весь день Джордан провалялся в кровати – вечером вышел в пятом матче и, конечно, вновь поразил всех, теперь чем-то, что еще не было замечено в его репертуаре. Едва держась на ногах во время пауз и собираясь в игровые минуты, Джордан выдал одно из самых запоминающихся представлений в карьере – 38 очков (13 из 27) и победный трехочковый за 25 секунд до сирены.

Но его результативность, преодоление себя в такой момент, всеобщее восхищение, «самое сложное в карьере» – это лишь внешняя сторона.

На самое значимое почти никто не обратил внимания. Все, что делал Джордан, стало возможным благодаря реакции команды и незаметной работе Скотти Пиппена, который полностью разгрузил лидера в защите.

В 97-м Джордан пришел к полной гармонии с партнерами, с Пиппеном, с Джексоном и, наверное, впервые в карьере почувствовал, что может полагаться на тех, кто его окружает в гораздо большей степени.

Все как-то складывалось один к одному.

И броски Керра.

И важная роль пришедшего по ходу сезона Брайана Уильямса.

И совершенно новая динамика отношений с Пиппеном. Тот прошел рядом с Джорданом огромный путь, но лишь в 97-м впервые почувствовал себя равным. После регулярного сезона Джордан сказал, что для него именно Скотти – MVP, после финала повторил то же самое и обещал подарить ему прилагающуюся к призу MVP машину. Одна из главных связок в истории лиги полноценность обрела лишь тогда – Джордан перестал дистанцироваться и парить в одиночестве, он впервые почувствовал взаимозависимость и пришел к тому, что сочетание Джордан-Пиппен оказалось неразрывным явлением. Потом их всегда будут воспринимать как двух равнозначных лидеров, строгого и требовательного и на контрасте мягкого и внимательного, но, на самом деле, до этого Джордан всегда был один.

И уверенность (как выяснилось, завышенная) в том, что у этой команды слишком большой потенциал. После сезона Джордан говорил о 7-м, 8-м, 9-м и 10-м титулах и сопроводил подписание нового контракта ультимативным требованием сохранить Пиппена и Джексона.

Именно таким Джордан потом и останется в истории – расслабленным, закуривающим сигару еще до игры, не беспокоящимся о партнерах, ощущающим себя гарантом побед. Чернокожим Джеймсом Бондом, то ли вырвавшимся с экрана, то ли затянувшим всех нас в грандиозный сериал. Все играли в кроссовках с его изображением, а значит, действовали по тем правилам, которые задавал он сам: этот мир принадлежал ему, и он так и ощущал себя его полноправным хозяином. Художником-творцом, посмотреть на работу которого приходили сотни тысяч людей, а он никогда не подводил и неизменно выдавал что-то шедевральное, что-то с характерным авторским почерком.

После финала с «Ютой» он на пальцах показывал количество перстней. Пальцев было шесть. 

Когда Майкл Джордан стал величайшим спортсменом мира

Топовое фото: Gettyimages.ru/Jonathan Daniel /Allsport

logoНБА
logoСкотти Пиппен
logoДеннис Родман
logoФил Джексон
logoМайкл Джордан
logoЧикаго