Таинственная страсть. Русский классик, игравший в баскетбол
О волшебной связи Василия Аксенова и баскетбола.
«Популярен был и баскетбол, однако не в столь широких кругах. Старшие школьники и студенты особенно увлекались этой американской игрой, которую так и не умудрились переименовать на патриотический манер в «корзиномяч». Казанский провинциал, что сам недавно начал играть и уже умел передвигаться с мячом и бросать из затяжного прыжка, совершенно обалдел от размаха баскетбольной жизни столицы. Одни прибалты чего стоят! Команда Эстонии, настоящие европейские атлеты, выходила на площадку в кожаных наколенниках, тщательно набриолиненные волосы разделены на пробор, все улыбаются, расшаркиваются перед судьями, никакого мата, хрипа, плевков, выигрывают, как хорошо сказано было в газете, «с легкостью и изяществом». Или литовские гиганты, крутящие так называемую «восьмерку» перед ошеломленными игроками Киргизии. Счет 115:15 в пользу больших людей малой страны». (В. Аксенов. Московская сага)
…
В 1937 журналистка Евгения Гинзбург и председатель Казанского горсовета депутатов Павел Аксенов были репрессированы. «Участие в троцкистской террористической организации» – 10 лет тюремного заключения с поражением в правах на 5 лет и конфискацией имущества для матери, отмененный расстрел и 15 лет лагерей для отца.
В 1948-м власти откликнулись лишь на десятое прошение Евгении Гинзбург, уже после освобождения и отправки на временное поселение: 15-летний Аксенов, все эти годы проживший сначала в детском доме, а затем у тетки в Казани, приехал к ней в Магадан. Там он оканчивал школу и учил аборигенов правильному баскетболу.
Баскетбол появился в жизни будущего русского классика незадолго до этого. Перед поездкой на Колыму он побывал в Москве на чемпионате СССР и навсегда оказался под тлетворным влиянием «Запада»: в турнире участвовали все три прибалтийские сборные, которые и поразили Аксенова невиданной до той поры хореографией баскетбола. Американец Фрэнк Любин помог сборной Литвы взять два предвоенных чемпионата Европы и оказался дедушкой прибалтийского баскетбола, а еще косвенно популяризовал игру в Союзе: Аксенов до конца жизни вспоминал грациозные движения, необычный дриблинг, изящное перемещение по площадке в исполнении поразивших его тогда прибалтов. Как и сверстники по всей стране, он начал подражать увиденному и в солнечном Магадане, «городе двух хороших улиц и месива бараков», уже был звездой: местные были сильнее, но «в баскет не тянули» и подсматривали новую технику у приезжего мальчишки.
В 49-м Евгению Гинзург вновь арестовали. Через год Аксенов окончил школу и перевез свои баскетбольные таланты обратно в Казань.
***
«Она вспомнила, как первый раз увидела его на баскетбольной площадке. Это были полушутливые двадцатиминутные матчи: осветители против актеров, потом осветители против «болельщиков». Олег играл за «болельщиков». У него был четкий, совершенно профессиональный дриблинг. Все поняли, что это уже не шуточки, что вдруг появился настоящий игрок, когда он побежал по площадке с мячом, не глядя на мяч, а глядя только вперед. Все сразу увидели его, голого по пояс, в странных пестрых трусах, в нем не было ничего лишнего, совершенно законченная форма двигалась к щиту, эллинский юноша — только, может быть, плечи чуть-чуть широки — продукт естественного отбора плюс поливитамины и научная система развития организма. Таня именно тогда первый раз его и увидела. Он прошел сквозь строй защитников, как нож сквозь масло, и вдруг поднялся в воздух, и долго летел, все летел к щиту, и снизу двумя руками точно положил мяч в корзину — гениально сработали мышцы его спины, рук и ног. Потом он просто дурачился, делал страшные рожи, когда осветители бросались в атаку. Валя вроде бы обманывал его и проходил к щиту, а он бежал за ним следом и хлопал в ладоши, пугал и вдруг мощно взмывал в воздух, когда мяч отскакивал от щита, забирал мяч и кидал вперед, а сам бежал к центру, и здесь мяч возвращался к ему, и он, легко встряхнув кистями рук, посылал его в корзину, а потом опять начинал дурачиться». (В. Аксенов. Пора, мой друг, пора).
Аксенов поступил в Казанский медицинский институт. И не расстался с прежними увлечениями: он играл за вторую сборную «Медика», участвовал в городских соревнованиях.
Лучшее время жизни – не только материал всех ранних произведений, но и основа проскальзывающего повсюду идеала мужчины. Джаз, свинг, стихи, инакомыслие, полуподпольные танцы и спорт, чаще всего далекий романтический баскетбол – неизменные атрибуты и стиляги Аксенова, и очень многих его персонажей. Баскетбол был не очень популярен и в какой-то степени походил на свинг, ассоциируясь с чем-то экзотично-иностранным, непонятным, не до конца освоенным: лучше всего в него играли прибалты (почти иностранцы), и когда они приезжали, на них ходили смотреть все.
Любовь к экзотике и экспериментам в итоге едва не завершилась катастрофой. При поступлении в институт Аксенов скрыл свое происхождение, но в итоге статус «ребенка врагов народа» к нему вернулся. В начале 50-х уже он сам попал в разработку органов: допрашивали его однокурсников, следили за ним и его друзьями-«футуристами», интересовались всеми их начинаниями (от изданного самостоятельно журнала до росписей на стенах и псевдоритуальных сборищ).
53-й Аксенова спас: вместо ареста его просто выгнали из института. Через год восстановили – доучивался он уже в Ленинградском первом меде, где стал ближе к баскетбольно-притягательной Прибалтике.
***
— Какой рост у товарища? — спросил кто-то тренера.
— Отойдите, гражданин, — поморщился тренер.
— Какой рост у товарища? — повторил свой вопрос любопытный.
— Читай газеты, дядя, — сказал Коля Зубенко.
— Что, не можете сказать, какой рост у товарища? — возмутился любопытный. — В самом деле, какой рост у товарища?
— Два двадцать один, — сказал ему Шавлатов.
Юношески румяная и круглая голова Бориса в облачке привычной грусти плыла высоко над толпой. К нему не обращались. Может быть, думали, что он и говорить-то не умеет?
— Это правда, что он все время растет? — спросил Шавлатова какой-то эрудит.
— Растем помаленьку, — сказал Шавлатов. — Мы все растем помаленьку. А вы разве не растете, товарищ? Надо расти над собой. (В. Аксенов. Любителям баскетбола)
1967-й. Аксенов, уже признанный литератор, автор «Коллег», «Звездного билета», «Апельсинов из «Марокко», публикует в «Литературной газете» рассказ, посвященный другу Стасису Красаускасу, художнику, пловцу и баскетболисту. Очерк называется «Любителям баскетбола» и современного читателя сбивает с толку: слишком сильно происходящее в нем можно перепутать с реальными взаимоотношениями Владимира Ткаченко и Арвидаса Сабониса, двух гигантов, русского и литовского, в мире лилипутов. По крайней мере, в их анекдотичном изображении:
«Валдонис, набив рот тянучками, вдруг подмигнул Борису и, вызывающе подпрыгнув, коснулся рукой уличного фонаря. Свита восторженно заревела.
Хохоча как безумные, парни понеслись по улице, прыгая возле каждого столба и раскачивая фонари. На перекрестке, пошептавшись — раз-два-три, — разом сделали сальто. Потом приподняли и поставили на тротуар легонький «Москвич». Немного побоксировали и снова помчались, махнули через забор городского парка, промчались по аллеям, навели шороху на площадке аттракционов и снова понеслись… Свита, задохнувшись, отстала».
Автор ставит вечные для баскетбола темы: одиночество гиганта, окруженного любопытствующей толпой, сложности адаптации к не приспособленному к таким габаритам миру, необходимость играть в баскетбол, которая противоречит настоящим интересам и лишь усугубляет проблему.
И уже в конце 60-х идет по модернистскому пути ее разрешения. В типичном для Аксенова стиле концовка получается фантастической: герои все же обретают зону комфорта, оказавшись в не таком далеком и идеально им подходящем по размерам и самоощущениям городе.
Сама парадигма сюжета «потерянность – поиск своего места – идиллия» в творчестве Аксенова потом повторится не раз. Отличие этого маленького рассказа, сейчас малоизвестного и отпугивающего своим узкопрофильным заголовком – именно в баскетбольных деталях: страданиях юных великанов, подробном описании «восьмерки» и других баскетбольных ритуалов, дуэли героев на площадке, «броски в стиле Чемберлена»…
Хорошо знающий игру Аксенов прибег к знакомым образам, а затем привычно взорвал реальность, унеся героев куда-то далеко. Что получилось довольно иронично, ведь любой «любитель баскетбола» понимает, что идеально подходящим местом для высоченных парней является как раз прямоугольник из паркета.
***
Между тем докучливый корреспондент присел на подлокотник кресла Владимира Кондрашина.
— Владимир Петрович, если не секрет, где вы нашли своих питомцев?
Кондрашин скорчился от слова «питомцы», как от кислого огурца.
— В кафе-мороженое, — ответил он. — Вошел однажды в «Лягушатник» на Невском, смотрю, сидят одиннадцать рослых детей. Вот, подумал я, преотличнейшая баскетбольная команда.
«Давняя дружба связывает тренера Кондрашина с его питомцами», — одним росчерком пера записал докучливый корреспондент. (В. Аксенов. Рассказ о баскетболистах, играющих в баскетбол)
…
В начале 70-х у Аксенова наступают непростые времена: его книги практически перестали издаваться. До такой степени, что экспериментальные методики приходилось сдерживать искусственно. Именно этим, собственно, и примечателен напечатанный «Юностью» в 71-м «Рассказ о баскетбольной команде, играющей в баскетбол». (Помимо того, что он представляет собой репортаж о матче за золото чемпионата Союза 71-го между ЦСКА и ленинградским «Спартаком»).
В ранней редакции очерк носит вполне традиционный характер и похож на стандартную журналистскую заметку, разве что приправленную иронией в адрес журналистов. В 80-х Аксенов возвращается к рассказу и добавляет вставки о «немецком баскетбольном рыцаре», пытающемся безуспешно отринуть прошлое: «Кто будет уважать мужчину, который всю жизнь бегал онэ брюк в трусах среди молодых варваров, которые только жевать чуингам и кричать «йеп», «йуп», «факк», которые ничего не означать». Вот этот новый план отражает «попытку создания некоего художественного чуда», которая в поздних романах все чаще будет сопровождать прозу Аксенова.
Баскетбольных экспериментов в нем тоже хватало.
В 70-х ленинградский «Спартак» начал поджимать вечных фаворитов и в конце концов даже отнял у них золото Союза. Но это будет потом. В 71-м команда Кондрашина-Белова лишь скромный претендент, поднимающийся наверх. В том чемпионате оба клуба набрали одинаковое количество очков и решающий матч провели в Тбилиси.
Куда вместе со своим любимым «Спартаком» приехал и друг команды Аксенов.
Рассказ примечателен тремя аспектами.
Во-первых, Аксенов, вводящий в ход повествования и обсмеивающий журналиста с его затертыми клише, решает не ограничивать себя в оценках. Ничего подобного ранее не было, и короткие эпитеты или образы игроков навсегда становятся частью баскетбольного фольклора:
… «Андреев, этот аист, приносящий счастье, и гибкий туркестанский змий Жармухамедов, и некто по имени Сергей Белов (однофамилец нашего фаворита), скромный молодой человек, невысокий (192), с лицом цвета слоновой кости, с необъяснимо-печальным и смирным взглядом.
О боги греческие и римские, невские и коми-пермяцкие! Что делает этот скромняга на площадке! Он нападает на кольцо с фанатически горящим лицом, словно террорист на великого князя Сергея Александровича. Чем труднее матч, тем лучше он играет, и всякий раз, попадая в цель, торжествующе потрясает кулаками».
Во-вторых, Аксенов глубже и обстоятельнее, чем когда бы то ни было, останавливается на небаскетбольной жизни игроков «Спартака».
…На следующий день «Спартак» отправился гулять по проспекту Руставели по горе Давида, пил газированную воду «Логидзе», хрустел молодой редиской, закупал для мам и невест хозяйственные сумки, которыми столь богат город на Куре и так беден город на Неве, смотрел кинокартину «Песни моря», сделанную усилиями двух стран.
— Очень подходящая для сегодняшнего дня кинокартина, — сказал Кондрашин. — Боже упаси перед игрой смотреть какую-нибудь хорошую картину. «Песни моря» — настоящая предстартовая картина.
— А стихи можно читать, Владимир Петрович? — спросил Юмашев.
— Со стихами как раз наоборот, — ответил тренер. — Если хорошее, Толя, хотите прочитать, то читайте, сделайте одолжение.
Юмашев тут же прочел знаменитое:
Мне Тифлис горбатый снится,
Сазандарий чудный звон…
Наконец, Аксенов и не пытается играть в объективность. Критерии оценки добра и зла более-менее понятны и доходчиво объясняются непосвященным:
«Армейцы выбрасывали мяч из-за лицевой, уже потеряв свои столь привычные, почти внутриведомственные титулы. Семнадцать секунд, 16, 15, 14, 13, 12, 11, 10, 9, 8, 7, 6, 5, 4, 3… Затем на глазах десятитысячной толпы капитан армейцев Сергей Белов поднялся в воздух.
Это было в углу площадки, под самым табло, на котором в это время 58-ю секунду уже сменяла 59-я. Сколько времени нужно мячу, чтобы с угла площадки описать идеальную траекторию и упасть прямо в кольцо, не задевая ободка? Читатель должен знать, что для этого страшного действия ему нужно меньше одной секунды.
…Рухнули ничком на площадку Саня Белов и Женя Волчков. Взвыла сирена.
Итак, Сергей Белов, совершив свой последний в сезоне террористический акт, убил нового чемпиона. Поаплодируем этому гениальному баскетболисту!
В команде ЦСКА собраны действительно великолепные игроки, и Сергей Белов первый среди них. Великолепная команда, но… знаете ли… некоторым любителям баскетбола все-таки больше нравится «Спартак», в котором собраны не столь великолепные игроки. Что же тут кроется и почему на наших глазах едва не произошло чудо? ЦСКА — это совершенное творение, созданное для победы, для накопления славы. Для победы в данном случае по баскетболу. Делают они свое дело хорошо — побеждают уже десять или сколько там лет подряд.
«Спартак» — несовершенное творение, созданное для игры в баскетбол. Мы хотим, чтобы он выиграл, и он выиграет, а потом наверное проиграет, чтобы следующий раз снова выиграть, а может быть, и наоборот — позорно «продуть»… Пусть он играет за милую душу в свой человеческий, полный надежд и горечи баскетбол».
***
— И потом, знаете ли, — продолжал Юра, — ко мне все время пристают спортивные тренеры, — он засмеялся. — Например, мне просто осточертели с этим идиотским баскетболом… Ты рожден для баскетбола! Что с вами, товарищи?
— Вы не любите баскетбол? — медленно проговорил Грозняк, поднимаясь с бурки. Казалось, он сейчас… Баклажан схватил его за руки и повернул к Юре свирепое лицо.
— Терпеть не могу баскетбола, но в чем дело, товарищи? — простодушно удивился Юра.
— Соображаешь, что говоришь? — заорал на него Баклажан. — В консерваторию не хочешь?
— Пойдем, Григорий, нам здесь делать больше нечего! — Грозняк вырвался из рук друга и стремительно покатился вниз, разрезая отару.
Баклажан, естественно, — связка же, — покатился за ним…
— Ты все сорвал, джан. Как так можно? — укорял его Баклажан.
— Мне не нужен такой игрок, — стучал зубами Грозняк. — Гриша, если ко мне придет игрок типа Алсиндора, Чосича, Чемберлена, Белова, вместе взятых, и окажется, что он не любит баскетбола, а играет в него, скажем, для денег или для славы, — я ему покажу на дверь. Гриша, когда я вхожу в метро или в троллейбус и вижу там игроков, я знаю, все они или любили, или любят, или полюбят баскетбол. Баскетбол — это самая лучшая человеческая игра. Я люблю баскетбол!
(В. Аксенов. 5 тысяч секунд)
В 1975-м Аксенов принимает участие в создании уникального проекта – на советские экраны выходит созданный по его сценарию мюзикл «Центровой из поднебесья», единственный художественный фильм о баскетболе в истории российского кино. Картину не спас даже голос Аллы Пугачевой (ей самой не разрешили сниматься из-за «старости»: ей было уже 27): в прокате история влюбленного чабана проваливается.
Линия сюжета вновь не особенно связана с баскетболом: высокий паренек решает заняться ненавистным делом, чтобы завоевать сердце красивой певички.
Только в виде этого самого ненавистного дела выступает любимая игра Аксенова со всеми ее ироничными подробностями: полными сарказма журналистами, вновь появляющимся тренером Грозняком, причудливым симбиозом Наполеона, Дон-Кихота и Фрунзика Мкртчяна, красивым миром современной схватки настоящих мужчин.
Сюжет не захватывает, но зато прикольные аксеновские диалоги запоминаются:
В служебном отсеке второй тренер Харитон любезничает со стюардессой.
— Я вас, Ниночка, иногда путаю с актрисой Вертинской, но та реже меняет цвет волос.
— Что это ваша команда все читает? — спрашивает девушка.
— Нынешнее поколение баскетболистов помешано на науках, Ниночка. Наше поколение увлекалось стюардессами.
Так как картина выходит в 75-м, то концовку можно угадать и без просмотра: матч заканчивается победой американцев в одно очко, но внезапно обнаруживается, что до сирены остается еще три секунды…
***
В 80-м Аксенов – в эмиграции, в поисках смысла и грустного бэби.
К этому времени относится повесть «Свияжск», в каком-то смысле символизирующая прощание писателя с баскетбольными увлечениями молодости (если бы баскетбольный подтекст стоял на первом месте).
Суть истории вроде сугубо автобиографична. Герой находится в тяжелой депрессии и тяготится одиночеством, пустотой мира, в котором он продолжает существовать, и тотальным разочарованием в главном деле всей жизни. И неожиданно разрешает внутренние противоречия через воспоминания о церкви рядом с развалинами Свияжска, через отторжение советской системы, спорта и политики и знаменательный приход к религии. «…Пока вдруг, как спасение, не мелькнул краешек света: пионерский лагерь «Пустые Кваши» над Свиягой, лежу после футбола в траве, гляжу на ранние звезды над бором, думаю почему-то о фантастической Венеции, чувствую бесконечное благо, бесконечное чье-то присутствие, ликование предстоящей жизни…» Пионерский лагерь и свияжская крепость – важные атрибуты биографии самого автора: именно рядом со Свиягой Аксенов в детстве едва не утонул.
Но внешняя фабула помещена в баскетбольную канву.
Главный герой – баскетбольный тренер, «ничтожный и одинокий, потративший свою жизнь на престраннейшие занятия с мячом».
Его разочарование непосредственно связано с игрой:
«Я брал тайм-аут, ребята окружали меня и… возникало какое-то особое состояние, я как будто вздымался до высоты своих гигантов. Я говорил обычное: «держи его плотнее», «пробуй свои броски», «проходи по центру», и ребята кивали, но смысл этих наставлений в такие моменты им был не нужен. Все тогда говорили: «у Шатка вдохновение», а вот сейчас я понимаю, что излучал могучие волны праны. Ребята заряжались в этих волнах. В такие моменты я всегда понимал, что мы выиграли…
Конечно, я знаю эту странную игру, ставшую моей жизнью, так, как мало кто ее еще знает, опыт у меня огромный, и в федерации меня ценят, но в напряженные моменты матчей ребята больше не окружают меня горячим плотным кольцом, а стоят расслабленные, словно усталые жеребцы, и вяло кивают. Иссякло мое вдохновение — и все цементируется».
А кульминация – катарсис у главного героя – происходит во время победы над командой «Танки», в которой слишком явственно угадывается ЦСКА: «в Москве баскетболом ведь мало кто интересуется… Мощь нашей сборной и ведущих команд мало соответствует популярности этого вида спорта, тут все дело в селекции, в специальных правительственных мероприятиях, так что не будь у начальства политического навара, баскетбол в нашей стране просто бы захирел… Сегодняшний наш противник, армейский клуб с солидной аббревиатурой, в кругах истинных болельщиков, а таких, между прочим, совсем немного, был нелюбим… Полковники из этого клуба, следуя еще замечательным традициям спортивной конюшни Васьки Сталина, просто-напросто мобилизовывали уже сложившихся, хорошо тренированных спортсменов в армию и заставляли их играть за свой клуб. Так они и создали практически непобедимый, могучий отряд ландскнехтов».
В итоге герой завершает тренерскую карьеру религиозной церемонией в прямом эфире:
«Стадион загудел. Мгновенно погасли софиты телевидения. Позднее я узнал, что была настоящая идеологическая паника: передача, оказывается, шла прямая, и, следовательно, несколько миллионов телезрителей видели это безобразие — крестное знамение баскетбольной команды мастеров высшей лиги.
Тем временем мои сосунки, ведомые многоопытным Славой, заваливали «Танкам» один мяч за другим.
Все игровое время я чувствовал себя, словно все ко мне вернулось без всяких потерь — и жизнь, и любовь, и все ритмы баскетбола. Мы все Божьи дети, думалось мне, мы играем свою игру под Его благосклонным оком. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу!»
Автобиографические детали идеально соединены с баскетбольными реалиями. Узнается не только ЦСКА. Считывается и его «непринципиальный» соперник: верующий тренер, потерявший себя тогда, когда потерял своего 27-летнего (в тексте 25-летнего) звездного центрового. «Огромный окаменевший Серега, нестандартный гроб, невероятная процессия гигантов… Я чувствовал себя самым одураченным, самым маленьким ребенком среди своих двухметровых мальчишек».
Александр Белов умер. «Спартак» Кондрашина больше не боролся с ЦСКА. Аксенов оказался в Америке, где баскетбол юности был уже неуместен.
***
С 81-го Аксенов – профессор русской литературы в разных университетах Штатов. И по-прежнему баскетбольный наркоман. Теперь он не ест шашлыки с ленинградским «Спартаком». Все намного хуже: страшные люди Крис Уэббер, Георге Мурешан и томный, как дама с камелиями, Род Стрикленд захватили его в плен и не отпускают.
Кто начал болеть, тот будет болеть:
«Ну что они мне дались? Каждую осень собирается новая команда почти или совсем незнакомых мне игроков: огромные, с бритыми под Тамерлана башками, в широченных и длиннющих трусах, похожих на дамские купальные костюмы начала века. В газетах пишут об их контрактах. Крис Уэббер, например, за пять лет баскетбольной службы получит 49 миллионов долларов с мелочью. Рискну предположить, что эта сумма превышает валютный запас какой-нибудь небольшой страны, ну, скажем, Грузии. Между тем парень не умеет забрасывать штрафные броски.
Ну что ты, Уэббер? Опять мажешь? Ведь ты же двухметровый нападающий с колоссальным прыжком, на тебе противник без конца «фолит», а ты не можешь забрасывать штрафных! Ну вот, опять: трибуны замирают, а он мажет. Пришел бы ко мне на площадку, я б научил тебя бросать «фолы» и взял бы не больше миллиона.
Начинается сезон. Конечно, я уговариваю себя не болеть за вашингтонских «Буллитс» («Пули»). Что толку, все равно финалов и не видать. Краем глаза все-таки поглядываю на экран, где иной раз мечется какой-нибудь одинокий белый игрок. Уподобляюсь тому еврею, которому в опере кто-то сказал, что Ленский еврей. Браво, Ленский! Вперед, бледнокожий брат мой!
Этого бледнокожего трудно не выделить из всей команды — не только по цвету, но и по росту. Георге Мурешан из университета Клуж, так его объявляют перед началом матчей. Не знаю, какие науки он изучал в своем румынском вузе, но вымахал основательно: 7 футов и 7 дюймов, то есть не менее 2 м 30 см. В принципе ему надо овладеть только «поднебесным крюком», и тогда никто его не сможет закрыть. Увы, в университете они этого явно не проходили, приходится разучивать на площадке среди неукротимых профессионалов и в силу исключительной природной неуклюжести постоянно терять мяч.
Может быть, эта команда обыграет любой европейский клуб, но здесь в начале сезона «Пули» выглядят не на уровне НБА. Тренер Джим Лайнэм в растерянности трясет цветастым галстуком. Преимущество в 10 очков они могут растерять за 10 секунд. За 5 секунд до конца, проигрывая одно очко, они вводят мяч в игру, и Калберт Чэйни шмаляет по кольцу чуть ли не с центра. Разумеется, мимо. Парню не сказали, что в этой ситуации надо идти на прорыв и зарабатывать штрафные!
Ну их к дьяволу! Перестану за ними следить! Пускай без меня продуваются в прах! По утрам вытаскиваю спортивную секцию газеты и делаю вид, что ищу что-то другое. Ну, «Пули», конечно, случайно попадаются на глаза. Ну, продули, конечно, могучим техасским «Ракетам», но, странное дело, продули с небольшим разрывом. А чемпионам НБА, непобедимым чикагским «Быкам», уступили всего одно очко. Через день, впрочем, каким-то жалким отдали двадцать. Что происходит?
Теперь я уже не могу дождаться очередного матча с «волшебниками». Включаю телевизор. Хватит ли сил досмотреть до конца этот позор? На экране наш румынский жираф умудряется перехватить мяч под своим щитом и тут же отдает его нашему защитнику Роду Стрикленду, обычно томному, как «дама с камелиями». Тот вдруг взрывается и проносится сквозь толпу «волшебников» на прорыв. Серия фехтовальных финтов, и он отдает пушечный пас назад набегающему нашему Джувэну Ховарду с его бородкой Телониуса Монка. Над взметнувшимся частоколом враждебных рук тот навешивает мяч упомянутому уже Крису, который набрал высоту в нужном месте и в нужный момент. Слэм, мяч обрушивается в корзину. Крис с его лицом хорошенького семилетнего мальчика не удерживается от соблазна покачаться на ободке.
Боги мяча и корзины, покровители университетских и профессиональных ристалищ, пошлите этим нашим шальным «пулям» побольше таких моментов командного вдохновения! Теперь я понимаю, что пойман до конца сезона. Все эти Роды, Крисы, Джорджи, Трэйси кажутся мне близкими людьми. Ревниво присматриваюсь к каждому их движению, к выражению лиц. Чем-то они мне напоминают кондрашинский «Спартак» начала семидесятых. Домашние интересуются, вижу ли я во сне эти игры «Пуль».
Странная вещь этот спорт «болельщиков». Ну почему я считаю этих ребят «нашими»? Этнически все-таки довольно далекий народ. Только лишь по местожительству? Однако я совершенно не уверен, что они живут в метрополии Вашингтона. По принадлежности к местному клубу? Да ведь осенью по меньшей мере половина из них разъедется — кто в Милуоки, кто в Хьюстон, кто в Калифорнию. В Союзе когда-то таких кочевых игроков неодобрительно называли «варягами». Уважающий себя город должен был сам вырастить своих птенцов. Здесь на это не обращают внимания. На каждой игре стадион забит до отказа неистовой толпой фанатиков. На международные соревнования тут мало обращают внимание. Главное — побить Атланту, Нью-Джерси, Кливленд. Лишенное идеологической подоплеки, американское спортивное болельщичество больше похоже на азарт какой-нибудь междеревенской ярмарки. Инфекционная штучка, должен признаться. Заболевает и тот, кто по идее имеет иммунитет «ненашести», ну, скажем, иммигрант из России. Особенно если это имеет отношение к его любимой игре, в которую он и сам до сих пор играет, несмотря на старость.
Утром звонит советник Мухин из российского посольства. Голос звенит как туго накачанный мяч: достал два билета на схватку с «Ястребами»! Несмотря на большие достижения в астрономии, этот друг тоже заболел нашими вашингтонскими шальными «Пулями». (В.Аксенов. Зеница ока)
***
Неотразимые негры появились в жизни Аксенова вместе с возвращением в нее и оранжевого мяча.
До эмиграции увлечение юности трансформировалось в болельщицкую страсть. А в Америке неожиданно напомнило о себе. Однажды совершая пробежку по лесу, Аксенов увидел валявшийся в кустах мяч, а неподалеку щит с кольцом и не удержался. Взял мяч, стал бросать и чуть не задохнулся от счастья: «Елки-палки, как же это потрясающе!». С тех пор он уже не расставался с баскетболом: играл и в Америке, и в Биаррице, «в основном сам, но иногда приходят мальчишки какие-нибудь – черные или местные французы, с ними играю». Играл постоянно и до конца, за вычетом последних полутора лет, когда его разбил инсульт. А баскетбол неизменно продолжал появляться во всех романах: в виде коротких картин, баскетбольных сравнений, все того же идеала мужественности. Никто специально не подсчитывал, но есть ощущение, что баскетбол в текстах Аксенова присутствует примерно в тех пропорциях, что и секс (и уж точно сопровождает тех же персонажей).
Примерно тогда же Аксенов неожиданно признался друзьям, что хочет стать чемпионом по бросанию мяча в корзину среди людей его возраста, чтобы получить приз размером в миллион долларов и обеспечить свою старость. Прикалывался он или нет, так и не понятно, но даже эти черты автобиографии всплыли в романе «Кесарево свечение», вышедшем в 2001-м:
«Вдруг однажды по соседству в кустах промелькнула какая-то по-настоящему дружеская рожа. Что это за круглое такое, темно-оранжевое? — оказалось, баскетбольный мяч. Осмотревшись, профессор понял, что стоит на полузаброшенной игровой площадке. Вытащил мяч из бамбука, несколько минут стучал им перед собой, все еще думая о своих невзгодах, потом от центрового круга бросил по кольцу. Тучи летели над холмом. Секунда затянулась. Голову крутануло. Сосуды шалят. Одна из туч казалась воплощением паники. Тут он сообразил, что попал прямо в цель. Легкий кистевой бросок, св-иии-шшш, мяч влетел в кольцо. Маленький триумф.
…
Мы оба когда-то играли в баскет. В студенческие годы, разумеется; он в 60-е, а я, хе-хе, в 50-е. Должен признаться, я и сейчас, на седьмом десятке, продолжаю баскетболить. Но уже без всякой толкучки, конечно. Вообще без партнеров. Мои партнеры — это мяч и корзина. Для меня это просто часть упражнений. Любимая часть, должен сказать. Одиночный баскетбол лучше тенниса, милостивые государи пожилые читатели. Броски, прыжки, имитация быстрой атаки, заученные финты с поворотами — все это неплохо разгоняет кровь по стареющему т.с. Самое же главное в одиноких играх под кольцом скорее относится к психологии, чем к физиологии: ведь каждое попадание — это маленький триумф, не так ли? В этом есть что-то сродни ловле бабочек, только без нужды совершать маленькие распятия красивых насекомых. Что касается промахов, то они раззадоривают жажду триумфов, а это тоже полезно.
…
Однажды во время своего одинокого баскетбола или, вернее, сеанса непрерывных попаданий в кольцо профессор услышал аплодисменты. Возле площадки собралась дюжина школьников. «Gee this man is a real brick-layer!»— шумели они. Подошел местный дворник дядя Стю: «Слушайте, у нас тут в Приозерье «Американ экспресс» проводит конкурс по дальним броскам для пожилого населения. Не хотите ли, мистер Шу, принять участие? Главный приз — миллион долларов».
Во время отборочных соревнований для лиц старше пятидесяти моего героя посетила ужасающая мысль, вернее, ошеломляющее прозрение. Кажется, по закону жанра, по всему раскладу этой «моей» главы я просто не могу не попасть в баскетбольное кольцо. Сама идея броска мимо цели кажется мне непостижимой, как, скажем, прыжок с парашютом на пик Фудзиямы. Быть может, это не дар на меня снизошел, не полоса пошла «малых триумфов», а, наоборот, вкралась какая-то страннейшая болезнь? Конечно, такого быть не может, такие болезни никогда еще не наблюдались, однако сама мысль об этом — сущая мука. Вот таково злосчастие ипохондрика: даже и баскетбол, что вернулся в его жизнь как ободряющий друг, вдруг осклабился с гадским подмигом.
В финале конкурса остались двенадцать человек, в том числе Эйб и Стю. По правилам щедрого «Ам-экса» это означало, что вся дюжина уже заработала по дюжине грэндов. Никто из них, конечно, не рассчитывал на миллион, но каждого подсасывало предательское «а вдруг?». Стю как-то сказал новому другу: «Знаешь, Туфля, о тебе тут поползли слухи. Подозревают, что ты когда-то играл в НБА, был каким-то факинг специалистом по дальним броскам, а ведь это против правил конкурса. Ты бы, знаешь, ну, промазал бы пару раз на прикидках, а?» Стю внимательно посмотрел на Эйба — так нередко дворники к чудаковатам жильцам присматриваются.
«Ну ладно, я промажу пару раз», — усмехнулся Эйб.
Такого рода уступки подсказывал ему опыт изучения и решения конфликтных ситуаций. Нужно иногда показывать свою слабость. Это невредно было бы понять некоторым деятелям на Ближнем Востоке. Пара бросков мимо, и тебя начинают меньше ненавидеть. Признаться, он был бы просто счастлив промазать. Испарилась бы навязчивая мысль о болезни, выяснилось бы, что у него просто очень высокий процент попаданий, а не какой-нибудь метафизический сдвиг по фазе.
«Знаешь, Стю, — сказал он новому другу, — вот все говорят «миллион-миллион», а ведь я не имею к миллиону никакого отношения».
«Каждый имеет отношение к миллиону долларов, — возразил Стю. — Каждый! — и добавил: — Без исключений. — Он помолчал, покачивая башкой, этот Стюарт, который так и родился здесь, в этом Хейзельвуде, семьдесят лет назад в качестве лесника, чтобы потом подняться до позиции дворника в кондоминиуме. — Ты не думай, Шу, что он так и будет лежать бесцельной массой».
«Кто?» — вздрогнул Эйб.
«Ну, миллион. В банке за него дадут хорошие проценты. Заживешь безбедно».
Как ни старался наш профессор, промазать не удалось. Иной раз он просто вяло махал кистями рук из-за головы, даже не задумываясь о том, куда полетит круглый предмет, однако, соскользнув с ладоней, мяч почему-то в центре траектории набирал какую-то дополнительную силу и падал в корзину, как всегда, не коснувшись дужки кольца.
Впрочем, агентура «Ам-экса» уже выяснила, что он никогда не играл в НБА, и тогда там решили, что он метко бросает просто потому, что ему хочется миллион.
Ну, разумеется, Эйб Шумейкер стал безоговорочным победителем многотысячного конкурса. Теперь ему давалось право на последний, один-единственный бросок в перерыве матча легендарных «Слонов» и сказочных «Колдунов». Попадание принесет ему 1 000 000, промах — всего лишь 50 000.
…
Он снял пиджак и аккуратно сложил его подкладкой вверх. Не торопясь положил предмет одежды в центральный круг. Трибуны ревели. Смех, конечно, преобладал в этой какофонии. Многие зрители думали, что это никакой не профессор, а профессиональный комик, который сейчас начнет откалывать номера наподобие неизбежных околобаскетбольных «маскотов». Большинство — а его составляли добродушные увальни из пригородов — желали забавному профу удачи. Таково странное свойство американцев: если их сосед каким-нибудь образом «сделает» миллион, они считают, что это увеличивает и их собственные шансы. Присутствовало на трибунах и некоторое число циников, у которых не было ни малейшего сомнения в жульническом характере этого рекламного трюка. О миллионе не беспокойтесь, ребята, говорили они. Никогда в жизни эта библиотечная крыса не попадет в кольцо из трехочковой зоны. Его просто на наших нервах поиграть выпустили. Просто чтобы всех возбудить, чтобы все ржали — ну, как они это любят.
Были такие циники и среди телевизионной аудитории. Что касается нашего кружка лиц с благородными литературными побуждениями, в нем все верили в Эйба и в то же время грустили: все ведь уже привыкли к бедолаге с его вегетативной дистонией. Как бы он теперь вообще не выкатился из нашего сюжета.
Эйб, невзирая на невозмутимое выражение лица, трепетал всеми фибрами своей души — если кто-нибудь знает, что это такое. Прощайте, «маленькие триумфы», приближается капут таинственному дару. Сейчас я промажу. Все войдет в норму. Все померкнет.
Он взял мяч и привычно похлопал его в своих ладонях. Немедленно вернулось ощущение полной и неизбывной соединенности с кольцом: не попасть в него не-воз-мож-но! В то же время и выиграть миллион не-воз-мож-но! Две невозможности наедут одна на другую, что приведет к развалу внутренних органов. Порвется двенадцатиперстная кишка. Почки отплывут в дальние и бессмысленные странствия. Гортань со свистом рухнет в тартарары. Проф Шумейкер развалится на глазах почтеннейшей публики.
Внезапно вихрь дикой отваги охватил его, и в глубине отваги запульсировал краснорожий Микроскопический. Он отошел на несколько шагов назад и занял позицию в самом центре игровой площадки. Затем запросто произвел превосходный jump-shot, то есть бросил мяч в прыжке, двумя руками из-за головы. Пролетев по безупречной траектории, мяч вошел в кольцо и просвистел через корзину». (В. Аксенов. Кесарево свечение)
Фото: Global Look Press/Depo Photos/ZUMAPRESS.com, imago sportfotodienst; Gettyimages.ru/David Ramos; РИА Новости/Алексей Филиппов
https://www.youtube.com/watch?v=wPpXTBdPvoY#t=10m38s
Если поразмышлять, это ведь клиника.
Может кто-то из мальчишек сначала заинтересуется, а потом и полюбит