«Ребята, да вы чего? Вы не понимаете, что теннис – это кайф?» Федерер – идеальный спортсмен
The Guardian выясняет у Маэстро, как стать величайшим и куда делась корова Жюльетт.
«Как можно так плохо играть? Ты просто шут гороховый»
Роджер Федерер медленно, с любовью разворачивает свою новую ракетку, как маленький мальчик – огромный леденец.
– Это моя ракетка на «Уимблдон», – говорит он, пробегая пальцами по раме и постукивая ладонью по струнам.
Конечно, у него куча ракеток – в одном матче он может использовать до девяти, – но турнир он начнет с этой. Если повезет, добавляет он, она может пробыть с ним пять лет.
Он передает ракетку мне: она легкая, но натянута не слишком сильно. То же самое можно сказать о ее владельце. Мы находимся в большом складском помещении в швейцарском Цюрихе, и я выполняю удары по воображаемому мячу. Федерер выглядит подтянутым, загорелым и сияющим – таким, какими бывают только спортсмены мирового класса. У него появилось свободное время после того, как он снялся с Открытого чемпионата Франции из-за травмы спины. Он использует его для того, чтобы запустить новую линию одежды: простую и элегантную – точно такую, в какой представляешь Федерера на досуге.
Мы садимся, чтобы начать разговор, и ракетка по-прежнему у меня – я надеюсь, что он ее забудет. Но он не может сконцентрироваться и в результате говорит:
– Ракетку вернете?
Федерер не всегда относился к инвентарю с уважением. С тех пор, как он выиграл свой первый «Шлем», он известен своим самообладанием. На корте он не кричит ни на себя, ни на свою команду, чаще улыбается, чем ругается и редко спорит с судьями. Но молодой Федерер был совсем не таким. Он был невероятно талантлив, причем не только в теннисе, но и в футболе, но его отношение к делу за малым не перечеркивало его талант.
Он с детства любил теннис и часто стучал о стенку в местном теннисном клубе. Но начав в восемь лет играть турниры, он стал часто злиться и ругать себя.
– Я не был злым – скорее, грустным и разочарованным.
Да? Я слышал, что он уничтожал ракетки. Он улыбается: ну да, может, малость злым я был:
– Но я швырял ракетки стратегически – в сетку, чтобы они не сломались, и мне не пришлось просить у родителей деньги на новую. Еще я комментировал каждый свой удар: мол, как ты мог промазать, как вообще можно так плохо играть? Да ты просто шут гороховый!
На какое-то мгновение он становится похож на Джона «Вы шутите, что ли?» Макинроя. Судьи делали Федереру замечания за его тирады, потому что они отвлекали других игроков.
– Я так расстраивал своим поведением родителей, что они просто уходили с матчей.
Стал ли бы он чемпионом, если бы остался таким же неуравновешенным?
– Да, но не таким, как сейчас. Может, я выиграл бы несколько «Шлемов» и крупных турниров, постоял бы в десятке.
Это звучит так, будто выиграть несколько «Больших шлемов» может каждый. Он улыбается:
– Ну, я выиграл 17, так что наверняка несколько зацепил бы, даже если бы остался чокнутым. Хотя не знаю. Для таких побед нужно быть психологически устойчивым, физически сильным и стабильным. У меня этого не было. Так что я очень горд, что сумел это изменить.
Федерер пропустил турнир «Большого шлема» впервые за 17 лет. Он сыграл их 65 подряд, что красноречиво свидетельствует о его мотивации и подготовке. И это не говоря о его достижении. Точнее, достижениях. По титулам «Шлемов» он лучший теннисист в истории. Его ближайшие преследователи Пит Сампрас и Рафаэль Надаль выиграли по 14. У первой ракетки мира Новака Джоковича, который сейчас является действующим чемпионом всех четырех крупнейших турниров, 12, хотя его показатель неумолимо растет.
Федереру же в августе исполнится 35. Большинство игроков к такому возрасту уже заканчивают карьеры, но он по-прежнему третья ракетка мира и верит, что может снова победить на «Уимблдоне».
«О да, шикарный игрок, я смотрю. Псих какой-то»
Федерера считают величайшим не только из-за его рекордов, но и из-за самой его игры. Далеко не каждую эпоху появляется игрок, который расширяет границы спорта и выводит его на один уровень с искусством: Лионель Месси в футболе, Мохаммед Али в боксе, Ронни О’Салливан в снукере. И Федерер. В его игре есть стиль и грация, будь то одноручный бэкхенд или атакующий форхенд (при котором его футболка взлетает, обнажая рельефные мышцы пресса). Федерер может играть на равных с современными бейслайнерами, но еще он может с подачи идти к сетке, как это делали игроки прошлого. Его внешний вид тоже безупречен, хотя так тоже было не всегда: когда он только появился на теннисной сцене, он выглядел как участник подростковой хэви-метал группы. Но избавившись от хвостика, он сразу изменился и стал больше похож на Джея Гэтсби, чем на Оззи Осборна.
Чего бы ни добивались Надаль, Джокович и Маррей, никого не любят так, как Федерера. Дэвид Фостер Уоллес в своем знаменитом эссе для New York Times назвал его духовным опытом. За 25-летнюю карьеру интервьюера я ни разу не встречал такого трепета от друзей и коллег, услышавших, с кем я иду общаться. Старые и молодые, мужчины и женщины – Федерера любят все. Мне всучили кепки, мячи, книги Роджеру на подпись. К моменту нашей встречи я больше похож на мерчендайзера, чем на журналиста. Меня даже мама предупредила: «Делай что хочешь, но только чтобы Роджер был доволен».
В 16 лет Федерер выиграл юниорский «Уимблдон», но еще не научился управлять своими эмоциями. Его соперники видели в этом его слабое место.
– Про меня знали, что наступит момент, когда я надломлюсь, – говорит он. – Что достаточно не отпускать меня, и в итоге я сам наделаю ошибок. Поэтому я задался целью изменить это, создать видимость невозмутимости.
На это ушло немало времени. К моменту, когда он наконец завоевал свой первый «Шлем», ему было почти 22.
Так значит, ему пришлось превратиться из этакого импульсивного Макинроя в самурая Борга?
– В некотором смысле да, но Борг был все же слишком холодным.
Кумиры Федерера – представители более позднего поколения и более эмоциональные персонажи вроде Горана Иванишевича. Когда тренеры говорили, что ему надо укротить свой нрав, он соглашался, но только отчасти:
– Я говорил: ну мне же надо выплеснуть эмоции, иначе это невыносимо. Они: да-да, но не настолько. В результате я понял, что нужен баланс. Невозможно всегда быть с одним выражением лица – это адски скучно. Я не могу без огня, волнения, страсти – всей бури эмоций. Но эта буря должна оставаться на том уровне, который я могу контролировать, иначе я бы сбрендил. У меня ушло два года на то, чтобы найти этот баланс. Это долго.
Федерер вспоминает историю про Мирку, его жену и мать его четверых детей.
– Я играл клубный турнир в Швейцарии, и ей все говорили: иди посмотри на этого парня, это чумовой талант, будущее тенниса. А когда она пришла на корт, первое, что она увидела, – как я швырнул ракетку и разорался. Ну и она (саркастично): «О да, шикарный игрок, я смотрю. Псих какой-то».
Мирка тогда тоже подавала надежды, но по характеру – совершенно другая: решительная, дисциплинированная, сдержанная. Она поднималась на 76-е место рейтинга, прежде чем в 2002-м ей пришлось завершить карьеру из-за травмы ноги.
Как следует они познакомились на Олимпиаде-2000 в Сиднее, где оба выступали. Ей был 21, ему – только 18.
– Она всегда была старше меня, – говорит Федерер и имеет в виду не только возраст. – Когда я впервые ее поцеловал, она сказала: «Ты такой маленький». А я: «Ну вообще-то мне почти 18 с половиной», – вспоминает он и смеется. – Знаете, как в детстве пытаешься накинуть себе лишние полгода для пущей важности? А она: «Да ты же ребенок».
Федерер говорит, что Мирка сыграла огромную роль в его успехе:
– Когда я встретил ее, у меня был ноль титулов, а сейчас – 88, и весь путь она прошла вместе со мной.
Он рассказывает о ней с трогательной гордостью: как ее родители сбежали из коммунистической Чехословакии, когда ей был всего год, как им непросто далось швейцарское гражданство. Может, ей не удалось воплотить собственные теннисные мечты, но из его слов слышно, что для него она была образцом для подражания.
– Она могла тренироваться пять, шесть часов без перерыва. Ее родителям пришлось очень, очень много работать, а она научила работать меня. Когда я видел, что у нее тренировка шесть часов, я думал, что это нереально. Я на своей выключался после часа, потому что мне становилось скучно, и в итоге меня выгоняли за плохое поведение.
Считается, что невозможно сделать по-настоящему успешную карьеру на одном природном таланте. Спортсменам, чтобы реализовать свой потенциал, нужно работать десятки тысяч часов. Является ли Федерер исключением из этого правила? Удалось ли ему избежать изнурительной работы?
Нет, конечно, отвечает он. Он всегда работал много, просто не всегда в нужное время и по правильному плану. Только когда он начал вкалывать в стиле Мирки, стал вырисовываться его реальный потенциал. Но даже тогда его прогресс не был планомерным.
В 2001-м он сотворил сенсацию, обыграв на «Уимблдоне» Сампраса и выйдя в четвертьфинал; на этой же стадии он сыграл и на «Ролан Гаррос», но в следующем году на обоих турнирах проиграл стартовые матчи.
– И вот все стали спрашивать: а куда талант-то делся?
Переживал ли он сам, что растерял его?
– Да, переживал.
Родители и Мирка продолжали в него верить, но он вспоминает, что в прессе стали сомневаться, что у него есть характер.
«То был рафин момент, а я его у него украл»
В то время разрыв между топ-теннисистами и всеми остальными не был так велик, как сейчас; произойти могло что угодно. Федерер среди прочего вывел элитный теннис на новый уровень стабильности: сегодня «Большая четверка» редко вылетает со «Шлема» до полуфинала, если не встречается между собой.
В 2003-м Федерер наконец совершил прорыв, обыграв Марка Филиппуссиса в финале «Уимблдона», и в течение следующих шести лет сделал себе имя как GOAT. Рекордов, не покоренных Федерером, почти не осталось: 10 последовательных финалов «Шлемов», 23 полуфинала, 36 четвертьфиналов. Он провел 302 недели в звании первой ракетки мира, в том числе 237 – подряд. Он единственный, кто по пять раз подряд выигрывал два турнира «Большого шлема»: «Уимблдон» (2003-07) и US Open (2004-08). В рейтинге самых высокооплачиваемых спортсменов мира Forbes он четвертый: за прошлый год заработал около 67 миллионов долларов, 60 из которых – подъемными и рекламными гонорарами. Призовыми за карьеру он заработал 98 миллионов.
Я прошу Федерера назвать самый памятный матч его карьеры. Он выделяет три: первую победу над Сампрасом в 2001-м, потому что тогда он заявил о себе; первую победу на «Уимблдоне» («Я осуществил свою мечту и мог завершить карьеру прямо тогда, потому что единственное, чего я когда-либо хотел, – это выиграть «Уимблдон»); и победу над Робином Содерлингом в финале «Ролан Гаррос»-2009 («Это был единственный «Шлем», про который я думал, что, может, никогда его не выиграю. Когда это произошло, я испытал огромное счастье. И облегчение»).
Все свои финалы в Париже Федерер проиграл Надалю. Нет ли у него ощущения, что против Рафы его будто сглазили?
– Нет. Иногда он меня переигрывал вчистую, иногда я был близок, но никогда – настолько, чтобы обыграть его во Франции. Но я никогда не переставал верить, что и это возможно.
Надаль – его главный соперник?
– Я считаю, что да. Это может измениться, если мы с Новаком проведем еще несколько больших матчей. Мы уже провели немало, но встречи с Рафой по своей природе особенные – особенно после финала «Уимблдона»-2008.
Тот матч получился почти библейского масштаба. В конечном счете Надаль победил 9:7 в пятом сете. Встреча началась, когда солнце было в зените, а заканчивалась уже практически в сумерках. Федерер говорит, что ни с кем ему не играется так трудно, как с Надалем, – даже с Джоковичем. «Рафа левша, и он крутит мяч так, как никто до него. Мне пришлось очень многое в своей игре изменить, чтобы побороться с ним».
В четвертом сете того матча Федедер уступал 7:8 на тай-брейке, и Надаль подавал на титул, когда в ответ получил удар, считающийся многими лучшим в истории тенниса, – обводящий бэкхенд по линии. И дело не только в его прицельности или мощи – дело в отваге, с которой он был выполнен. Я спрашиваю Федерера о его лучшем ударе из всех, когда-либо сыгранных. Он затрудняется ответить, и я напоминаю ему про этот.
– Да, хороший был. Но я его не вспоминаю – я же проиграл тот чертов матч. Кому это нужно, если в итоге проигрываешь?
Ему больше нравится обводящий удар между ног из полуфинала US Open-2009 против Новака Джоковича. Он был убийственный, смелый и остроумный – и принес ему матчбол. В прошлом году он добавил в свой репертуар еще один чудной удар получивший название SABR («хитрая атака Роджера»), – выход к сетке с приема.
– Мне посоветовал его тренер, а я сначала сказал, что это дичь какая-то. А он: да нет, посмотри, ты выигрываешь им кучу очков. В итоге сначала я стал выполнять его при 15:15, потом – на брейк-пойнтах, и в результате мне очень даже понравилось.
Не так много игроков, которые экспериментируют, как Роджер, или получают такое же удовольствие от игры.
Тем не менее, с 20 лет он играет предельно собранно – вспомните хладнокровие, о котором он говорил ранее. Часто увидеть его эмоции можно только в самом конце турнира, зато они нередко зашкаливают. Его слезливость после финалов в разное время шокировала даже его самого. Впервые, вспоминает он, это произошло в 2001-м, когда Швейцария в домашнем кубковом матче обыграла США.
– Мы обыграли американцев в Базеле – моем родном городе, где я в свое время подавал мячи. Когда матч закончился, от напряжения и радости я разревелся. И очень удивился. Я сам не знал, что во мне есть такие эмоции.
Через несколько месяцев в четвертом круге «Уимблдона» он обыграл Сампраса.
– Я отыграл брейк-пойнт и в итоге выиграл 7:5 в решающем сете форхендом по линии. Я упал на колени и снова разревелся. Сам не мог поверить: ты что, совсем того?
Даже простые воспоминания о том моменте снова растрогали Федерера. Беспокоила ли тогда его такая бурная реакция?
– Нет. Думаю, это одна из причин, по которым я продолжаю играть: чтобы снова переживать эти эмоции.
Большую известность получил эпизод, когда он расплакался после другого эпического поражения от Надаля – на Australian Open-2009. Но за ту ситуацию ему стыдно.
– Когда проигрываешь финал, голова идет кругом, но нужно пережить церемонию, а потом уже можешь плакать – в раздевалке. Так что сделать это раньше времени было ужасно. То был рафин момент, а я его у него украл.
Злился ли он на себя за это?
– Да, потому что это было ни в какие ворота. А потом еще все бросились искать в этом скрытые смыслы. Типа «вот, он не может смириться с тем, что проиграл Рафе на харде».
На ютьюбе есть уморительный ролик о том, как Федерер и Надаль снимали приветствие для выставочного матча в пользу Roger Federer Foundation, основанного в 2003-м для образовательных нужд детей из неблагополучных семей. Стоит Надалю заговорить, Федерер начинает угорать над его сильным акцентом. Под конец ему уже достаточно просто взглянуть на Рафу, чтобы разразиться смехом. Глядя на это, трудно поверить, что у Федерера репутация рассудительного и сдержанного человека: тут он твой самый чокнутый одноклассник.
Он называет Надаля одним из своих лучших друзей в туре – наряду с соотечественником Стэном Вавринкой. Кто еще его смешит?
– Маррей очень смешной, я люблю с ним поболтать. Монфис веселый и всегда расслабленный. Вообще, нет ребят, с которыми я не на дружеской ноге, и это здорово упрощает жизнь. Когда только начинаешь играть, стараешься зарекомендовать себя бойцом, суровым и сосредоточенным на деле, но со временем рисуешься все меньше и становишься самим собой. Поэтому и играют сейчас дольше. Раньше все были чересчур серьезные и за малым не ненавидели друг друга. А что приятного, когда тебя ненавидят 50 человек?
Когда такое было?
– В 70-е, 80-е, 90-е. Сейчас на корте мы по-прежнему воюем, но в жизни друг на друга обид не держим.
«Корову съели. Что с ней еще делать»
Что, на его взгляд, изменилось к худшему – это стоны игроков во время матчей. Сам он этим не промышляет по одной простой причине: это отвлекает его самого.
– Раньше такого не было, а сейчас стонут все. Я никогда так не делал, потому что это отвлекает меня от ударов. До некоторой степени это терпимо, но не когда слишком громко или в ключевые моменты. Тогда это становится неспортивно.
Нервные тики игроков в теннисе гораздо более заметны, чем в других видах спорта. Есть ли у него такие? «Да нет». А у кого из его соперников с этим хуже всего?
– Самый очевидный ответ – Рафа. Хотя по телевизору это выглядит хуже, чем с корта. Когда он готовится подавать, ты готовишься принимать и не обращаешь внимания на то, чтó он там делает.
Раздражает ли его, когда из-за всяких ритуалов замедляется игра?
– Я злюсь, когда судьи не следят за тем, чтобы временные ограничения соблюдались. Я не хочу, чтобы мы теряли телезрителей из-за того, что розыгрыши идут раз в две минуты, а между первой и второй подачей паузы такие же, как между ралли.
Мы встретились за неделю до того, как Мария Шарапова получила двухлетнюю дисквалификацию по своему мельдониевому делу. Федерер настаивает, что в отношении запрещенных препаратов не должно быть никакого снисхождения:
– Неважно, специально ты принимал препарат или просто не знал, что он запрещен. Запрещен – значит, запрещен. И ты должен точно знать, чтó попадает в твой организм.
Некоторые говорят, что теннис сейчас переживает свой аналог разоблачения Лэнса Армстронга.
– Я думаю, это преувеличение, но все равно я за то, чтобы проверок было больше. Федерация олимпийских видов Швейцарии, например, очень агрессивна в этом плане, но я знаю, что такое можно сказать не обо всех. После каждого четвертьфинала должны быть проверки, потому что это стадия, на которой уже приличные призовые, и игроки должны знать: стоит совершить небольшой прорыв – тут же придет допинг-контроль. Еще я считаю, что анализы нужно хранить лет десять – чтобы люди боялись нарушать правила, чтобы знали: что бы они ни делали сегодня, если это что-то запрещенное, это не сойдет им с рук, даже если выйдет наружу позднее.
Другая больная для тенниса тема – договорные матчи: в марте итальянский прокурор Роберто Ди Мартино заявил, что расследования о сдаче матчей нужно провести в отношении больше 20 ведущих игроков. Федерер говорит, что к нему с подобными предложениями никогда не обращались, а впервые об этой проблеме он услышал восемь лет назад:
– Кто-то на встрече игроков объяснил, что к чему, а я вообще не понимал, о чем он говорит. А когда понял, был в шоке. Я очень надеюсь, что там удастся от этого избавиться. Страшно, что такое происходит. Теннис – это же индивидуальная игра. В отличие от других видов, достаточно согласия одного человека.
Я никогда не встречал спортсмена, который держался бы так непринужденно и открыто, как Федерер. Только дважды за весь разговор он занял защитную позицию: когда я сказал, что Надаль уже не тот («Ну, вообще-то он уже набрал форму. Вернулся в Топ-5»), и когда предположил, что Маррею не помешала бы его консультация по части стиля («Ну, на вкус и цвет»).
Задайте вопрос – любой вопрос – и получите развернутый ответ. Так что я задаю несколько от болельщиков:
Что стало с Жюльетт – коровой, которую ему подарили на турнире в Швейцарии в 2003-м?
– Корова стала мамой, а потом мамой стала вторая корова, и первых двух больше нет. Их съели. Что еще с ними делать.
Кто бы выиграл поединок по армрестлингу между ним и Надалем?
– Не я. Мне тренеры не разрешают этим заниматься, говорят, это вредно. Но я пытался, и ничего не получилось.
На каком языке он считает?
– На швейцарском, немецком или английском в зависимости от того, где нахожусь.
Он и правда дружит с Анной Винтур?
– Да, мы общаемся. Она хороший друг. Всегда поддерживает. Когда мы впервые встретились, я не знал, кто она. Сейчас они очень близки с моей женой. Я часто спрашиваю у нее модного совета, и она говорит: это хорошо, это – ужас. Ей не понравилось, когда у меня на спине футболки Nike был змеиный принт. На самом деле, это был технологичный узор: когда я потел, там через этот принт «включалось» охлаждение. Она просто сказала: мне не нравится.
Самая смелая покупка?
– Машины и часы. У меня шесть машин.
Какой он отец?
– Любящий. Тискаю детей постоянно.
«Первой реакцией на эссе Уоллеса было «Ой мамочки»
Дэвид Фостер Уоллес в своем эссе в New York Times написал, что Федерер «одновременно и живой человек, и нет». Другой автор – Ник Помгартен из New Yorker – развил эту идею: «Болеть за Федерера – это как болеть за платоновскую идею. Как болеть за правду». Я спрашиваю его, читал ли он все эти произведения, которые вдохновил. Он выглядит смущенным: «Я не очень это люблю». О Уоллесе он вспоминает:
– Интервью было очень странное. Я не мог понять, будет ли это гениальный материал или самый ужасный в истории мира. Когда он вышел, моей реакцией было «Ой мамочки». Я никак не предполагал, что он возьмет такой угол. Текст наделал много шума. Людям понравилось.
А ему самому?
– Я думаю, что ему удалось найти формулировки – вроде «религиозного опыта», – которые некоторым помогли понять теннис. В спорте же все всегда в превосходной степени.
Приходило ли ему в голову: я, конечно, хорош, но не настолько?
– Именно. Мне от таких вещей неловко.
Федерер не побеждал на «Шлемах» четыре года. Естественно, слухам о близком завершении карьеры нет конца, но он настаивает, что уходить не планирует.
– Не могу сказать, что сейчас получаю от тенниса больше удовольствия, чем раньше, но ощущения другие. Раньше я гнался за мечтой, а сейчас – живу мечтой и благодарен за то, что по-прежнему могу этим заниматься. Это чудесное чувство.
И он продолжает верить, что может побеждать:
– Джокович сейчас сильнее всех? Разумеется. Заслужил ли он свою нынешнюю позицию? На сто процентов. Но непобедим ли он? Конечно, нет. Я три раза обыграл его в прошлом году.
Многие предполагали, что он уйдет из тенниса, как только перестанет заправлять им.
– Да, я слышу разговоры о своем уходе на пенсию с 2009-го, когда выиграл «Ролан Гаррос». Тогда все начали: ну все, зачем еще играть-то? А я: ребята, да вы чего? Вы не понимаете, что теннис – это кайф? Мне не нужно выигрывать по три «Шлема» в сезон, чтобы быть довольным. Если мне перестанет хватать здоровья, или мне надоест, или надоест жене, или детям перестанет это нравиться, я закончу хоть завтра. Ноль проблем. Но я так люблю теннис, что меня не волнует, что я уже не выигрываю столько, сколько раньше. Для меня на данном этапе это не имеет значения».
Если бы он мог выиграть еще только один турнир, то какой?
– «Уимблдон», – отвечает он моментально. – Там побеждали мои кумиры: Беккер, Эдберг, Сампрас. Я выиграл «Уимблдон» по юниорам в 1998-м, а потом свой первый взрослый «Шлем» там же. Я сыграл там столько невероятных матчей. «Уимблдон» – это святое.
Веселый Роджер. Как Федерер расслабился и получает удовольствие
Источник: The Guardian; фото: Gettyimages.ru/Rich Schultz; REUTERS; Gettyimages.ru/Scott Barbour; REUTERS/Marcus Gyger; Gettyimages.ru/Dean Mouhtaropoulos
Понимаете, профессиональный спортсмен - это не только проведённые матчи на корте и завоёванные титулы, но и также умение держать себя в таком тонусе и физическом состоянии, чтобы избежать травм и их последствий. Все эти факторы вместе, а также ещё много их составляющих, и есть профессия теннисиста.
Поэтому, кто со всем этим может совладать - будет лучшим. Все топы находятся в одинаковых условиях. Я к тому, что употреблять выражения "если бы это", "если бы то" - некорректно в данном случае.
Гениально. :)