11 мин.

Энди Мюррей: «Надо любить побеждать»

Рассказ журналиста The Observer Тима Адамса о единственном британце среди топ-теннисистов, о его одиночестве, комплексах, семейных проблемах и пристрастии к видеоиграм – в блоге «С миру по Нитке».

Эта беседа журналиста с Мюрреем состоялась во время прошлогоднего итогового, но опубликована была только накануне Открытого чемпионата Австралии. Перевод Юлии Аржаевой.

Взять интервью у теннисиста – это почти как сыграть с ним матч. Общение с журналистами точно так же числиться в их ежедневных обязанностях, как и отработка пары сотен крученых ударов справа. У теннисистов есть обязательные пресс-конференции после каждого матча, и каждый из них уже давно выработал свой собственный стиль общения. Как-то я провел, практически не переводя дыхания, 45 минут с Ллейтоном Хьюиттом – неугомонным, энергичным австралийцем. Ответ на каждый мой вопрос он выпаливал еще до того, как я успевал его произнести – и ждал следующего. Андре Агасси был так же быстр на приеме, пылок и афористичен. Макинрой – пугающе умен. Хенмэн – любезен и обходителен. Сафин – не от мира сего. Федерер – обаятелен и совершенно недосягаем.

Энди Мюррей, как и на корте, приводит противоположную сторону в замешательство. Его язык тела кажется совершенно несовместимым с его намерениями. Его способность одновременно быть уверенным в себе и внутренне напряженным, приветливым и вызывающим, зажатым и по-мальчишески живым, сбивает с толку. Самые обычные ответы, которые Мюррей дает, кажутся рожденными какой-то внутренней борьбой. Он производит впечатление человека весьма склонного к самоанализу – и в то же время, он не открывает нам практически ничего из своих находок.

Он не очень-то любит разговаривать о теннисе, но часто кажется, что и играть-то в теннис для него не такое уж радостное занятие. Один из моих вопросов к Мюррею был о разнообразных артефактах, которые используются теннисистами для устрашения противника, как, например, безрукавки Надаля или позолоченая сумка Федерера. Я поинтересовался, нет ли у него чего-то подобного в шкафчике для переодевания. «Нет, – ответил Мюррей, – просто всегда хочется произвести на них такое впечатление, что если они попытаются у тебя выиграть, это не будет легкой прогулкой, это может занять часа четыре, а то и пять, и ничего не достанется им просто так». У меня возникло чувство, что многие из его соперников бросают пытаться еще до того, как зашнуруют свои кроссовки. И я их понимаю.

Я встретился с Мюрреем незадолго до начала итогового чемпионата в Лондоне. Всего лишь через несколько дней после нашего разговора Мюррей официально расстанется со своей давней подругой Ким Сирз. Они встречались четыре года. Мы немного обсудили их взаимоотношения, но Мюррей даже намеком не выдал, что с ними что-то не в порядке. Я спросил, не проблема ли то, что Ким не так уж часто сопровождает его на турнирах. Мюррей ответил, что нет, потому что они еще молоды, и это даже хорошо, проводить какое-то время порознь. Кроме того, отметил Мюррей, она все еще учится в университете, так что подобный уклад им подходил и продолжает подходить. Ким является не только студенткой английской литературы в университете графства Сассекс, но и дочерью тренера WТА Найджела Сирза, поэтому теннис у нее в крови. «Она, должно быть, подходящий человек, с которым можно обсуждать игру?» – поинтересовался я у Мюррея. Он ответил, что теннис между ними никогда не обсуждается. Впрочем, он ни с кем его особо не обсуждает. «Я живу теннисом круглый год. Итак приходится все время говорить о себе, о теннисе, о том, как себя чувствуешь. Я стараюсь, по возможности, избегать этого.»

Когда Сирз выехала из дома Мюррея стоимостью 5 400 000 фунтов стерлингов, расположенного в Оксшотте, графство Сюррей, появились сообщения, что одна из высказанных ею для «друзей» причин разрыва была привязанность Мюррея к видеоиграм. Его бывший тренер Брэд Гилберт как-то сказал, что Мюррей мог проводить «семь часов каждый день» за своим утешительным хобби. Подобное пристрастие не редкость среди теннисистов. Федерер мне однажды признался, что было время, когда он проводил ночи напролет за видеоиграми. Играя на приставке в теннис, он либо выбирал персонажа «Федерер», либо наоборот играл за Надаля, чтобы почувствовать, как это, играть против самого себя. Федерер признался, что его подруга, а ныне жена, Мирка в конце концов смогла «мотивировать его на что-то, кроме тенниса и приставки», но это было нелегко сделать. Похоже, что Сирз повезло меньше.

Открывшись с такой стороны Мюррей только усилил впечатление о себе как о человеке, живущем в своем собственном мире. Теннис – индивидуальный вид спорта, где необходимо сочетать взрывные действия с нервным ожиданием. Это подвергает определенным испытаниям социальные навыки игрока, и легко представить, что Мюррей сильнее других подвергся этому давлению. Его становление как теннисиста отличалось тем, что Мюррей постоянно был лучшим в своей детской возрастной группе, начиная с возраста восьми или девяти лет. Большинство известных игроков в мужском теннисе начинали проявлять себя в подростковом возрасте, но не раньше десяти лет. Возможно, это объясняется тем, что давление на детей-вундеркиндов слишком велико.

Мы с Мюрреем общались как раз в то время, когда в новостях обсуждалась автобиография Андре Агасси – еще одного ребенка с навязчивым пристрастием к теннису – и травмированной душой. Я поинтересовался, не задевает ли чувствительную струнку души Мюррея, то как американец описывает его взаимоотношения с теннисом. («Я ненавижу теннис, ненавижу его всем сердцем, и все же я продолжаю играть, практикую удары все утро, и весь день, потому что у меня нет выбора. Как бы я не хотел остановиться, я не могу. Я умоляю себя прекратить, и все равно продолжаю играть. И этот разрыв, это противоречие между тем, чего я хочу, и что я на самом деле делаю, ощущается как суть моей жизни».)

Мюррей говорит, что он еще не читал книгу Агасси, хотя, кажется, он знает оттуда все подробности. «Я никогда не относился с ненавистью к самой игре, – говорит Мюррей, – хотя, конечно, кое-что в жизни из-за тенниса упускаешь. Я уехал тренироваться в Барселону, когда мне было 14 или 15 лет. Я расстался с семьей в достаточно юном возрасте – в этом есть и свои плюсы. Я прекрасно понимаю, как слишком амбициозные родители могут испортить все удовольствие от тенниса, но это не мой случай». В этот ответ не слишком-то веришь, если знаешь, что Мюррей и его брат Джейми буквально выросли на корте благодаря маме Джуди – государственному тренеру Шотландии. Но его самого такой ответ вполне устраивает. Как он справляется с одиночеством, присущим этому спорту, и с ответственностью, которая ложиться на него за все? «Да, бывает тяжело, но то, что в теннисе ты один – за это тоже его любишь. В командных видах спорта совершенно необязательно, что в поражении обвинят именно тебя – виноватым может оказаться линейный судья, или менеджер, да кто угодно. В теннисе, тренер никогда не виноват в том, что ты проиграл, это всегда ты сам».

Для перфекционистов и людей, сдвинутых на контроле, какими и являются все великие теннисные игроки, этот факт содержит в себе некий дополнительный вызов. Когда Мюррей был моложе, всегда казалось, что его главной мотивацией является страх поражения, а не стремление к победе – и я спрашиваю его, так же ли обстоит дело сейчас.

«Надо любить побеждать, – говорит он с выражением, будто читает усвоенную мантру, – Нельзя просто ненавидеть проигрывать, это несет слишком негативный заряд». В любом случае, одна из вещей, которой он научился в теннисе, это то, что надо переживать поражения легче. «Когда я только пришел в тур, там все настолько отличалось от того, к чему я привык в юниорах. Невозможно ждать от себя только побед. Между прочим, в прошлом году я сыграл 16 турниров и выиграл 6. И все равно получается, что 10-12 раз в году ты проигрываешь. Даже Федерер проиграл в этом году 10 или даже больше раз. К этому надо привыкнуть».

Как раз в случае Федерера – я вспоминаю, что за последние годы многие из этих поражений ему нанес Мюррей. Да, и он немедленно извлекает из памяти статистику: «Мы играли друг с другом 9 раз, и я выиграл 6» (после итогового стало 6:4). Ну и каково это – знать, что ты в чем-то превосходишь величайшего игрока в истории?

Он почти улыбается. Он считает, что здесь есть, чем похвастаться: «Это те матчи, которые хочется играть. Большие корты, лучшие игроки. Именно для этого я играю. Я никогда не нервничаю перед большим количеством публики и на больших стадионах. Я никогда не хотел быть 200-м в мире или что-то такое. Я хотел быть на вершине».

Удастся ли Мюррею побывать на самой вершине, мы, возможно, узнаем уже в этом году. О нем часто говорят, что с такой конституцией как у него, и временем, необходимым для достижения оптимальной физической формы, он будет играть в свой лучший теннис примерно в возрасте 23 – 26 лет. Конечно, ряд других игроков подходит к тому же возрастному периоду одновременно с Мюрреем. Рафе Надалю сейчас 23, Новаку Джоковичу, с которым Мюррей соперничает уже почти десяток лет, 22, а чемпиону Открытого чемпионата США, Хуану Мартину Дель Потро – 21. По словам Мюррея, «все стремятся улучшить свою игру, вопрос, на самом деле, заключается в том, кому это удастся быстрее и качественнее. Мы все очень уважаем друг друга, потому что знаем, как это трудно – находиться на вершине. Рафа и Роджер – два самых лучших игрока, и вполне может оказаться, что эти двое – лучшие на все времена. То, что мы играем в тот же период, что и они, конечно же, усложняет жизнь, но и победы тоже ценятся выше. Вот для этого мы и работаем».

Бывшие чемпионы способны распознать своих наследников задолго до того, как это сможем сделать мы, простые смертные. Им дано разглядеть необходимые для этого игру и образ мышления. Поэтому, наверное, немаловажно, что и Бьорн Борг, и Джон Макинрой оба предположили, что Мюррей обладает особенным темпераментом, благодаря которому он способен пройти весь путь до вершины. Когда я впервые увидел Мюррея, мне показалось, что он строит свою игру по подобию игры Макинроя – это и его импровизации, и тактическое построение сета, и даже сердитый взгляд и прическа. Мюррей утверждает, что никогда, на самом деле, не просматривал записи старых матчей, за исключением знаменитого тай-брейка в финале «Уимблдона»-1980, и тому подобных матчей. Но он признает, что их стили чем-то похожи – оба мастера легкого касания в царстве мощных ударов и сочинители по ходу игры. Как и в случае с Макинроем, глядя на игру Мюррея, задумываешься, откуда происходит эта безудержная жажда побед? Часто кажется, что он сражается скорее с собственными демонами, чем со своим соперником, хотя Мюррей и настаивает, что это не так. Конечно, стоит еще учесть и неизмеримые последствия резни в Данблейне в 1996 году. Мюррея и его одноклассников закрыли в кабинете директора, в то время как Томас Хэмильтон расстреливал его школьных товарищей. Его менеджер по связям с общественностью предупредил меня, что если я начну задавать об этом вопросы, Мюррей сразу же прекратит интервью. Также имел место разрыв отношений между его родителями, через год после Данблейна, когда Мюррею было девять лет. В прессе об этом впервые заговорил его отец во время прошлогоднего «Уимблдона».

Сам Мюррей практически никогда не говорит о своей реакции на то, что его мама в какой-то момент покинула семейный дом. Правда, однажды он обмолвился: «Что бы мне очень хотелось иметь, так это семью, в которой все лучше ладили бы друг с другом…» Его игра – поставленная мамой – на самом деле начала оформляться примерно в то же самое время, когда она ушла. И в общем несложно предположить, что он играл в попытках удержать семью вместе. Понимал ли он это?

«Ни один ребенок не хочет, чтобы его родители расходились. Я не исключение, – говорит он, – Но я не думаю, что я играл для кого-то из них. Я всегда хотел, чтобы они оба мной гордились. То есть мои родители до сих пор считают, что это невероятно – оба брата, и я, и Джейми играем в профессиональном туре – два пацана из Данблейна, кто бы мог подумать?»

А когда его отец впервые затронул семейную тему в разговорах с прессой в прошлом году, было ли это с его согласия?

«Нет, – говорит он, взъерошивая волосы, – Безусловно, хочется сохранять свою личную жизнь настолько личной, насколько можно. Совершенно не хочется видеть, когда о твоих родителях пишут в газете. Последние пару лет я перестал читать газеты вообще. Нет, сначала это приятно, да и пишут по большей части хорошее. Но потом ты что-нибудь не так говоришь, и из этого раздувается целая эпопея, и ты не можешь абстрагироваться от этого. Лучше ограничить разговоры с прессой только теннисом».

Одиночество Мюррея в туре подчеркивается отсутствием других британцев, способных заявить о себе. Он слегка печально рассказывает о том, что «французы ходят обедать с французами, испанцы – с испанцами, но в туре не так уж много британцев, поэтому мне приходится всегда ходить с ребятами из своей команды». В прошлом его компанией был Тим Хенмэн (который охарактеризовал своего партнера по обедам, хоть и с симпатией, как «печального засранца»), но сейчас он чаще всего находится с командой.

В попытках наладить контакт с миром он недавно начал твиттерить, правда, в основном о расписании тренировок и о команде в Fantasy. Он считает, что это лучший способ быть понятым, чем общение с прессой.

«Мне часто говорят: «В интервью ты не такой интересный, – утверждает он ближе к концу разговора, – Ну, я действительно часто неинтересный. Я не собираюсь обсуждать тактику с прессой, так что остается только рассказывать, о чем думаешь. А это не самое интересное занятие».

А мне интересно, что он думает по поводу сезона-2010.

Он надеется, что это будет его год, говорит он.

logoATP
logoЭнди Маррей