Начистоту. Часть шестая
1999 год. Битва полов, которую я ничуть не против проиграть.
Она расстилает полотенце на песке и стягивает джинсы. Внизу у нее белый закрытый купальник. Она заходит в воду по колено. Она стоит – одна рука на поясе, второй закрывает глаза от солнца.
Она спрашивает: «Ты идешь?».
– Я не знаю.
На мне белые теннисные шорты. Мне и в голову не пришло взять с собой плавки, потому что я ребенок пустыни. Я не слишком хорошо плаваю. Но сейчас я доплыву до Китая, если это то, что ей нужно. Прямо в теннисных шортах я иду в воду, туда, где стоит Штефани.
Она смеется над моим купальным костюмом и притворяется шокированной тем, что я хожу без нижнего белья. Я говорю ей, что хожу так с «Ролан Гаррос», который я в таком виде выиграл месяц назад, и не собираюсь ничего менять.
Мы первый раз говорим о теннисе. Когда я говорю ей, что ненавижу теннис, она поворачивается ко мне, и в ее взгляде читается: «Конечно. А кто любит?». Я спрашиваю, как она готовится к соревнованиям. И она замечает, что тренируется с немецкой олимпийской легкоатлетической сборной.
– Какая у тебя любимая дистанция?
– Восемьсот метров.
– Ух ты. Эта же проверка на стойкость. И быстро ты бегаешь?
Она застенчиво улыбается.
– Не хочешь говорить?
Нет ответа.
– Ну же. Какой у тебя результат?
Она показывает на красный воздушный шар вдалеке.
– Видишь ту красную точку?
– Да.
– Спорим, ты не добежишь до нее быстрее меня.
– Уверена?
– Уверена.
Она улыбается. А потом срывается с места. Я бросаюсь в погоню. Такое ощущение, будто бы я гоняюсь за ней всю жизнь и сейчас, после развода с Брук, я действительно гонюсь за ней. На первых порах я могу только поддерживать ее темп, но ближе к финишу я немного сокращаю отставание. К красному шару она добегает, обгоняя меня на два корпуса. Она поворачивается, и ее смех доносится до меня, как дуновение ветерка.
Я еще никогда не был так счастлив после поражения.
2000 год. Отцы-конкуренты беседуют по душам.
Штефани сообщила мне, что ее отец приезжает в Вегас. Таким образом, неизбежный момент настал. Наши отцы встретятся. Такая перспектива напрягает нас обоих.
Петр Граф учтив, умен и начитан. Он любит шутить, он много шутит, но я не понимаю ни одной его шутки, потому что он знает английский какими-то отрывками. Я хочу его полюбить, и я вижу, что он хочет, чтобы я его полюбил, но в его присутствии я чувствую себя неловко, потому что знаю всю историю. Он – немецкий Майк Агасси. Бывший футболит, теннисный фанатик, который стал учить Штефани теннису, когда она еще не вылезла из пеленок. Но в отличие от моего отца он не переставал контролировать ее карьеру и финансы и провел два года в тюрьме за неуплату налогов.
Мне следовало ожидать этого. Первая вещь, которую Петр захотел увидеть в Неваде – это не Плотина Гувера или Лас-Вегас Стрип – это теннисная пушка моего отца.
Мой отец не очень хорошо ладит с людьми, которые не владеют английским в совершенстве, и он не очень хорошо ладит с чужаками, поэтому я понимаю, что как только мы с Петром перейдем порог родительского дома, у отца будет сразу два повода встать в боевую стойку. Но когда они встречаются, я с облегчением замечаю, что спорт – универсальный язык. Эти два человека, оба бывшие спортсмены, умеют общаться на языке тела, при помощи взмахов, жестов и звуков. Мой отец ведет нас на корт на заднем дворе и выкатывает дракона. Он заводит мотор и поднимает платформу. Он все время говорит, из-за шума дракона ему приходится кричать – к счастью, он не знает, что Петр не понимает ни слова.
«Иди, встань туда», – говорит мне отец.
Он вручает мне ракетку, показывает на другую сторону корта и нацеливает машину прямо мне в голову.
«Показывай».
Я вздрагиваю от ужасных воспоминаний. Петр стоит за мной и смотрит, как я бью. «О, да. Хорошо», – говорит он.
Мой отец ускоряет темп, пока мячи не начинают вылетать практически парами. У меня нет времени, чтобы поднять ракетку и отбить второй мяч. Петр выговаривает мне за ошибки. Он берет ракетку и отталкивает меня. «Это удар, который тебе следовало бы иметь в своем арсенале», – говорит он. «У тебя никогда не было такого удара». Он показывает мне знаменитый резаный Штефани, которому он, по его утверждению, ее научил.
Мой папа в ярости. Он подбегает к сетке и кричит: «Этот резаный полное дерьмо! Если бы у Штефани был вот этот удар, она была бы еще круче». И он показывает двуручный бэкхенд, которому учил меня. «С этим ударом она бы выиграла 32 турнира «Большого шлема»!».
Это двое абсолютно не понимают друг друга, но при этом горячо спорят. Я поворачиваюсь к ним спиной и смотрю только на летящие мячи. Я слышу, что Петр упоминает моих соперников – Сампраса и Патрика Рафтера, а мой отец в ответ называет заклятых врагов Штефани – Монику Селеш и Линдсей Дэвенпорт. Потом мой отец проводит аналогию с боксом, и Петр взвывает от возмущения.
– Я тоже был боксером. И я бы нокаутировал тебя.
Я сжимаюсь, зная, что сейчас произойдет. Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда 63-летний отец Штефани срывает с себя рубашку и говорит моему 69-летнему отцу: «Смотри на меня. Посмотри, в какой я форме. Я выше тебя. Я бы сделал тебя одним джэбом».
– Ты так думаешь? Давай! Только ты и я.
Петр костерит отца на немецком, отец бранится на ассирийском, и они оба поднимают кулаки. Они ходят кругами, имитируют удары, изображают обманки, раскачиваются, но прежде, чем один из них успевает нанести удар, я встаю между ними и отталкиваю их друг от друга.
Они задыхаются и обливаются потом. Глаза моего отца вытаращены. Грудь Петра покрыта испариной. Но они видят, что я не дам им снова сойтись, и расходятся по углам. Я выключаю дракона, и мы уходим с корта.
Дома Штефани целует меня и спрашивает, как все прошло. «Потом расскажу», – отвечаю я и тянусь за текилой. Никогда еще «Маргарита» не казалась мне такой вкусной.
Следующая часть будет последней…
