3 мин.

Федерер и все-все-все

345

У меня сравнение, не претендующее на полноту. Возможно, эта мысль не додумана и не все нужные слова найдены, просто я давно обещала vega концепцию про Федерера и Ко, а додумать ее или придумать какую-то новую мы можем вместе с вами.

Пусть это совсем не элегантно и не по-федереровски, но Роджера я представляю Кроватью) Кровать в данном случае неоднозначное понятие. Тут не только по прямому значению. Кровать она же Матрица. Нечто такое условно горизонтальное, во что в отдельные ячейки складывается какое-то содержимое, как яйца в специальную корзинку для яиц. Но у меня Кровать.

Рафа Надаль – дитя, беззаботно прыгающее на этой Кровати. Что происходит, когда Ребенок скачет на Кровати? Когда он падает вниз, Кровать прибивает почти к самому полу, Ребенок как бы сравнивает Кровать с землей в точке соприкосновения на Ролан Гарросе. И в этот момент Кровати, надо думать, больно. Потом Кровать отпружинивает, выбрасывает Ребенка вверх, чтоб он взлетел повыше, увидел новый горизонт, получил новый опыт, а сама Кровать в это время принимает прежнюю форму и пока Ребенок в полете продолжает выигрывать все остальное. Мне кажется, этот образ ребенка, скачущего на кровати, очень верно передает суть многолетних отношений Федерера с Надалем (о которых я таки напишу когда-нибудь диссертацию). Наверное и скорее всего, мне так просто кажется, потому что я ежедневно наблюдаю скачущих на батуте детей. И этот образ меняется в пространстве и во времени. Сначала Ребенок старается просто прыгать как можно выше, потом он начинает прыгать влево-вправо или вперед-назад, меняет траекторию движений и со временем делает ее все более затейливой, как рисунок полета пчелы или какого-нибудь жука. А потом Ребенок дозревает до того, чтобы после нескольких неудачных попыток осуществить все-таки кувырок в воздухе и приземлиться на ноги в финале Уимблдона 2008-го, чтоб издать свой победный ребенский клич! А затем ребенок вырастает, и начинается другое кино.

Я могла бы себе представить Джоковича и Надаля как двух Ребенков, скачущих на одной Кровати, но у меня другая картина перед глазами. Мне они видятся любовниками. Это всепоглощающая страсть. Она поглотила не только их самих, но и всех вокруг на целый сезон. Любовниками, которые занимаются своим делом на этой самой бедной Кровати. Джокович мне пока видится преимущественно сверху, хотя они, конечно, меняются местами по законам любовного жанра. Может быть, Кровати немного легче – она уже успела привыкнуть, что на ней все время кто-то колбасится, что ее выводят из равновесия, лишают первозданной формы. Ну и потом, когда валяются это не так больно, когда скачут. Но все-таки одно детское, ну или отроческое тело, и два взрослых – по весу не сравнить. По-другому, но тоже тяжело.

А есть еще один персонаж, пока безымянный, который создает Кровати меньше всего проблем – он на ней спит. Это, как вы догадались, Энди. Спать – дело нужное, это полезно. А на такой Кровати еще и вкусно. И Кровати, заметьте, хорошо.

Когда у тебя появляется ребенок – это удивительное чувство. Ты перестаешь быть центром вселенной, перестаешь делать только для себя и начинаешь делать для него то, что ни для кого другого, в том числе и для себя, часто не стал бы делать. И как бы ни было тяжело, всегда приятно знать, что твоим детям хорошо – прыгают ли они на кровати или занимаются любовью. Они живут полной жизнью. И мне кажется, главная миссия Роджера сейчас, это научиться жить в контексте, в котором у него есть теннисные дети, и он не главное действующее лицо. Он, конечно, главный – если бы не было Кровати, где бы были все эти чуваки. Были бы беспризорниками и сиротами несчастными. В определенном смысле Роджер их всех сделал, создал то есть. Но речь сейчас не о них, а о Федерере, которому надо их всех полюбить как своих детей, и полюбить себя в этом новом отцовском качестве, и мне кажется, ему это вполне удается. Уимблдон – очень хорошее, на мой взгляд, свидетельство того, что Роджер улавливает нужные вибрации.

А потом, когда дети вырастут совсем и разойдутся по своим делам, например, сами станут кроватями, тогда наша Кровать примет свою прежнюю форму. Если, конечно, на ней не примут резвиться внуки. Конечно, она не будет совсем уж прежней. По мере роста срока эксплуатации в любой кровати продавливаются ямки. Она уже не будет так безупречно, нечеловечески красива и гладка. Она будет – человечески.