Алтеа Гибсон дошла из Гарлема 1930-х и уличных драк до «Уимблдона»: сломала расовые барьеры, но не хотела быть лицом черной Америки
Теннис, джаз и «Кадиллак» кабриолет.
На американском «Большом шлеме» за почти полтора века существования в одиночных разрядах побеждали 44 американских игрока (22 мужчины и 22 женщины). В Национальном теннисном центре США, принимающем US Open с начала 1970-х, сейчас стоят памятники только двоим из них.
Мурал в Нью-Йорке с изображением Алтеи Гибсон и сестер Уильямс
Первым увековеченным чемпионом в 2000-м стал, конечно, Артур Эш – первый черный мужчина, выигравший «Уимблдон», икона гуманитарной борьбы в теннисе и человек, чье имя уже через семь лет после его смерти получил самый большой корт мира (там же). А вот со второй – современницей Эша Алтеей Гибсон, выступавшей раньше и выигравшей больше, – получилось не так очевидно.
«Для меня она самый важный теннисный первопроходец, – не раз говорила о Гибсон самая титулованная теннисистка современности Серена Уильямс. – Она была черной – выглядела так же, как я, и открыла очень много дверей».
«Если бы не Алтеа, – подтверждала основательница профессионального женского тенниса Билли Джин Кинг, – ни Артуру, ни всем, кто был после, не было бы так легко».
Это Гибсон была первым небелым человеком, сначала сыгравшим на «Большом шлеме», а потом и выигравшим его; это по случаю ее возвращения в родной Нью-Йорк по Бродвею прошел Серпантинный парад – честь, которой обычно удостаиваются главы государств, ветераны и гораздо реже – индивидуальные спортсмены; это в честь 60-летия ее победы на «Ролан Гаррос» в Париже, где хватает своих героев, открыли спортивный зал ее имени.
Бюст Гибсон на US Open и его скульптор Эрик Гулдер
На US Open бюст Гибсон открыли год назад – по медийному консенсусу, с большим опозданием. Так произошло и потому, что Гибсон играла в не очень престижную эпоху, когда соревновательный теннис еще не был профессиональным, и потому, что она, в отличие от Эша, Кинг и других, не интересовалась активизмом и публичностью. Но как раз поэтому в 2020-м, когда движение Black Lives Matter стало глобальным и проникло во все сферы жизни, история Гибсон – человека, сломавшего расовый барьер еще во времена сегрегации и законов Джима Кроу, – резонирует особенно.
«Алтеа долгое время была забытым пионером, – говорил в прошлом году теннисный историк и ее бывший спарринг-партнер Боб Дэвис. – Это изменилось только сейчас».
Выросла на улицах Гарлема (буквально), бросила школу, работала в гостинице с дурной славой, задирала самого Шугар Рэя Робинсона
Гибсон родилась в 1927-м на сельском американском юге в семье земледельцев-издольщиков. Когда ударила Великая депрессия, Гибсоны влились в Великую миграцию американских чернокожих – массовое переселение афроамериканцев из сельскохозяйственных южных штатов в города промышленных регионов, продлившееся до последней трети века и ставшее одним из центральных событий в истории чернокожего населения США. Так к началу 1930-х они оказались в нью-йоркском Гарлеме – районе верхнего Манхэттена, тогда уже известном как точка силы черной Америки и давшем название «Гарлемскому ренессансу» – периоду расцвета афроамериканской культуры между мировыми войнами.
Именно тогда в культовом Cotton Club на 142-й улице выступали будущие иконы джаза Дюк Эллингтон и Луи Армстронг (в честь последнего, между прочим, назван второй по значимости корт US Open). Еще один клуб – Smalls Paradise – был единственным популярным гарлемским заведением с афроамериканскими владельцами, одним из которых позднее стал Уилт Чемберлен, легенда НБА. Другая легенда – боксер Шугар Рэй Робинсон – имел в Гарлеме не только свой клуб, Sugar Ray’s, но и барбершоп, прачечную и магазин белья.
Улица, где поселились Гибсоны, оказалась так называемой play street – кварталом, отведенным для занятий Полицейской спортивной лиги (PAL) – социальной программы, в рамках которой местные полицейские проводили с окрестными детьми просветительскую работу и тренировали их в уличных видах спорта. Алтеа, старшая из пятерых детей в семье, была как раз ребенком улиц: ненавидела школу, зато умела постоять за себя, могла продать прокатный велосипед, однажды спасла дядю от местной банды и преуспевала в любом спорте, который пробовала (больше всего любила баскетбол; по желанию отца пробовала бокс). «Ее приходилось затаскивать домой, – вспоминала сестра Гибсон Милли. – Когда остальные девчонки красили губы, она играла в стикбол (уличная вариация бейсбола – Sports.ru). Когда ее пороли, она никогда не плакала – терпела молча».
«Я хотела только играть, играть, играть, – рассказывала позднее сама Гибсон. – Когда мама утром отправляла меня за хлебом, я застревала на улице до ночи, а потом возвращалась без хлеба. Это было веселье, веселье, веселье».
В девять лет Алтеа попробовала себя в паддл-теннисе – уличной инкарнации тенниса (не путать с паделем), – а в 12 выиграла городской турнир по нему. Тогда местный музыкант Бадди Уокер, знавший Гибсон по PAL, впечатленный ее способностями, подарил ей пару теннисных ракеток и отвел ее в Cosmopolitan Tennis Club в паре кварталов от дома. Там талант 13-летней Гибсон собрал толпу зрителей уже в ее первый выход на корт, и в 1941-м она начала заниматься с тренером.
Сначала Гибсон с ее боевым темпераментом и атлетичным телосложением теннис вообще не понравился – он казался ей спортом слабаков, а бунтовала она даже против членов своего клуба, тоже афроамериканцев. «Теннис был не для меня. Как только я начинала проигрывать, мне хотелось разобраться с соперницей по-нормальному, подраться с ней», – вспоминала она потом. «Даже ребенком Алтеа будто играла в собственной лиге, – вспоминал ее спарринг. – Ее целеустремленность поражала».
Интерес Алтеи к теннису рос по мере того, как ее игра становилась осмысленной, а не только мощной, и вскоре она бросила школу, съехала от родителей и пошла работать, чтобы иметь возможность играть дальше. В свободное от тенниса время Гибсон продавала сэндвичи в нижнем Манхэттене, ощипывала куриц на Лонг-Айленде, управляла лифтом в гостинице Dixie Hotel в Мидтауне (в номерах которой в разное время были убиты и покончили с собой десяток человек), фасовала пуговицы на пуговичной фабрике и даже была механиком на станции техобслуживания.
Dixie Hotel в 1930-е
В течение года после начала занятий теннисом Алтеа выиграла первый же турнир, в котором приняла участие, – Открытый чемпионат Нью-Йорка, организованный ATA – Американской теннисной ассоциацией, сегрегационным аналогом Ассоциации лаун-тенниса США (USLTA). Летом-1942 Гибсон сделала себе имя на турнирах ATA не только игрой, но и вызывающим синеворотничковым поведением. «Она была очень неотесанной, – вспоминала об Алтее одна из ее соперниц. – При этом она считала себя лучше всех остальных. Когда я ее обыграла, по пути обратно какой-то ребенок над ней посмеялся, и она его чуть не оттаскала за шкирку».
Позднее Гибсон рассказывала, что ее никогда не трогали ни резкие мнения окружающих о ней, ни даже расизм, потому что она была для этого слишком «надменной и асоциальной». «Я знала, что была необычной и талантливой. Мне не нужно было доказывать это себе – только соперницам». Эдна Мэй Робинсон – жена Шугар Рея, с которым Алтея позднее подружилась, – правда, объясняла отстраненность Гибсон не высокомерием, а закомплексованностью: «Она была несчастна и считала себя шпалой и самой непривлекательной девушкой, что она видела. Из-за этой неуверенности она замыкалась и хамила. Я старалась внушить ей, что она может многого добиться».
Гибсон и Шугар Рэй Робинсон
Робинсон (к которому при первой встрече Гибсон подошла со словами «Ты Шугар Рэй? Я тебя побью!») подарил Алтее саксофон, и в середине 40-х она даже задумывалась о карьере в джазе, не видя больших перспектив в теннисе. Это понятно: доминируя в ATA, Гибсон вскоре достигла потолка в туре черных игроков, а перейти на уровень выше – турниры USLTA – в условиях расовой сегрегации было невозможно.
Чуть не ушла в джаз – но перехватили гуру черного тенниса. Потом чуть не ушла в армию – но стала лицом всего американского тенниса
В 1946-м, однако, Гибсон заметили люди, которых Дэвис называет «крестными отцами черного тенниса Америки». Доктора Роберт Джонсон из Виргинии и Хуберт Итон из Северной Каролины входили в руководство ATA и разделили между собой образование, воспитание и теннисное совершенствование Алтеи, чтобы в перспективе превратить ее из афроамериканской теннисистки просто в американскую. По легенде, доктор Джонсон отвел Гибсон в сторону и спросил: «Как ты смотришь на то, чтобы однажды сыграть в Форест-Хилс (чемпионате страны US Nationals, предшественнике US Open, куда еще не пускали черных – Sports.ru)?»
«Не говорите ерунды», – ответила Алтеа.
«Тогда сегрегация была в порядке вещей, – объясняет реакцию Гибсон Дэвис. – Мы не могли играть на одних турнирах с белыми и не знали другого порядка, так было всегда. Поэтому нас это особо не задевало. Мы просто играли между собой».
С Джонсоном Гибсон летом ездила по турнирам ATA (позднее он так же возил по ним Эша), а с Итонами жила остальное время. «Она шла с саксофоном Шугар Рэя в одной руке и старым фибровым чемоданом, перевязанным двумя ремнями, – в другой, – вспоминал Итон, как впервые встречал Гибсон на вокзале. – На ней была старая юбка – у нее в жизни до тех пор никогда не было платья. Моя жена купила ей несколько и пыталась сделать ее более женственной: учила завивать волосы и пользоваться помадой».
23-летняя Гибсон в 1951-м
В Северной Каролине 19-летняя Алтеа вернулась в школу и успешно ее окончила, а также впервые начала нормально питаться и научилась вести себя за столом (поначалу ее манеры были так ужасны, что ее отправляли есть на кухню). Доктор Итон пытался сделать из нее леди и на корте, «но она все так же не могла принять поражение с достоинством. Если я выходил вперед 4:1, она просто переставала играть. Чтобы обыграть ее, было достаточно один раз немного оторваться».
Титулы на турнирах ATA позволили Гибсон по стипендии поступить в афроамериканский университет Флориды в Таллахасси и там еще усовершенствовать свой теннис. В 1949-м она дебютировала на турнирах белой ассоциации USLTA (стала вторым черным участником после Реджинальда Вейра): на чемпионате востока страны в помещении дошла до полуфинала (победила в следующем году), а на национальном чемпионате – до четвертьфинала. Встречу, которую ей устроили по возвращении в университет, она потом вспоминала как «первое дыхание славы»: «Это было чудесно».
Когда люди из окружения Гибсон в 1950-м заявили ее на основной чемпионат США в Форест-Хилс, USLTA ответила отказом: до главного турнира допускались только игроки, выступавшие на трех травяных соревнованиях поменьше. А кто играл на них, самостоятельно решали организаторы. «Мы не можем указывать, кого им приглашать», – защищалась USLTA.
Отказ и белая привилегия USLTA разъярили Элис Марбл – главную американскую теннисистку того времени, чемпионку «Уимблдона» и US Open (и возможно, шпионку Второй мировой). В июле 1950-го она написала в American Lawn Tennis Magazine колонку, ставшую поворотным моментом в десегрегации американского (и как следствие – мирового) тенниса:
«Давайте посмотрим правде в глаза. Если теннис – такая благородная игра, то пора уже начать вести себя как благородные люди, а не кучка ханжей и лицемеров. Если присутствие Алтеи Гибсон так возмутительно для нынешних игроков, то пусть они подтвердят свое превосходство на корте».
Яростное выступление Марбл тронуло далеко не всех, но на один из элитных травяных турниров Гибсон все же пригласили, и так она квалифицировалась в Форест-Хилс. 28 августа 1950-го Алтеа Гибсон стала первой чернокожей участницей чемпионата США и прошла один круг, а во втором чуть не обыграла действующую чемпионку «Уимблдона» Луизу Браф: проиграла первый сет, отыгралась с 0:3 в решающем и вышла вперед 7:6, когда матч остановили из-за внезапного шторма (молния сбила один из 11 каменных орлов, обрамлявших стадион; на фото ниже – один из уцелевших), на следующий день не взяла ни гейма.
Спортивный автор Дэвид Айзенберг о том матче вспоминал: «Я присутствовал на многих спортивных драмах, но не было среди них более захватывающей, чем выступление мисс Гибсон против мисс Браф. И дело не в великолепной игре – ее не было, – а в том, как боролась эта одинокая, сама не своя от нервов черная девочка и как стихия отобрала у нее эту большую победу».
Разочарование от поражения чуть не завершило карьеру Гибсон: она вернулась во Флориду, получила диплом и устроилась физруком и теннисным тренером в университет для черных в штате Миссури. Выпав из национальной десятки, Алтеа уже не слишком рвалась на корт. «Она не верила, что у нее осталось так уж много времени играть в теннис, – рассказывала позднее старшая подруга Гибсон Сара Палфри. – Она склонялась к тому, чтобы найти стабильный доход и позаботиться о спокойном будущем».
В 1955-м Гибсон была близка к тому, чтобы поступить на службу в женский корпус армии США, где зарплаты лейтенанта хватало бы на жизнь и помощь родителям. Но, как и десятью годами ранее, сменить профессию Алтеа не успела: осенью USLTA и Госдепартамент решили отправить ее и еще троих игроков в шестинедельное выставочное турне по Юго-Восточной Азии. Приглашение Гибсон было, конечно, стратегическим: чернокожая женщина придавала официальной делегации США обаяния в глазах жителей Мьянмы, Индии, Таиланда, Пакистана. Поэтому же аполитичная Алтеа долго не соглашалась (ее якобы уговаривали на коленях), а когда позднее по ходу турне ее спрашивали о расовых проблемах в США, отвечала очень обтекаемо: «Конечно, проблема есть. У каждой страны есть проблемы. Но я считаю, она постепенно сходит на нет».
О поездке, где она была самой популярной из коллег, Гибсон потом с упоением вспоминала, как они смотрели танцы живота, «ели странную еду» и посещали места, куда обычно женщинам нельзя: «Это было настоящее приключение».
Стала лучшей теннисисткой мира под руководством тренера, считавшего теннис самой беспощадной игрой на свете, королеве Великобритании сказала: «Ну наконец-то»
Поездка в Азию вдохновила Гибсон и вернула ей мотивацию, и 1956-й она начала с титулов на 16 из 18 первых турниров, включая первый одиночный «Шлем» на «Ролан Гаррос» (в Париже и на «Уимблдоне» победила в паре, в Нью-Йорке дошла до одиночного финала). По возвращении из Европы Алтеа стала тренироваться у Сидни Ллевеллина, нью-йоркского профессионала с очень неортодоксальным взглядом на теннис. По Ллевеллину, теннис – это безжалостное упражнение в геометрии, где на каждый удар есть один подходящий ответ, один правильный угол.
«Ты не играешь с человеком, – говорил он. – Ты играешь с полем, и ты [выполняешь расчеты] как машина. Теннис только выглядит элегантно. На самом деле это самая жестокая, самая злобная игра, что я знаю».
Ллевеллин, за которого почти 20 лет спустя Гибсон вышла замуж, поменял ей хватку ракетки с континентальной на восточную, чтобы обеспечить более мощный замах, и научил больше верить в себя. В 1957-м она вышла на карьерный пик – взяла первые «Уимблдон» (приняла трофей от Елизаветы II со словами «Наконец-то, наконец-то») и US Open (приняла трофей от Ричарда Никсона), между которыми мэр Нью-Йорка устроил в ее честь тот самый Серпантинный парад (единственный афроамериканец, который удостаивался его до Гибсон, – легендарный чемпион берлинской Олимпиады Джесси Оуэнс) и прием в Waldorf Astoria.
Ее силу и скорость на корте сравнивали с мужскими (были времена, когда так делать было можно), а промоутер Джек Креймер ставил ее на один уровень с Марбл. Эллисон Данциг из The New York Times в день парада писал: «Девочка, 15 лет назад игравшая в паддл-теннис на улицах Гарлема, к 30 годам поднялась на мировую теннисную вершину».
К началу осени 1957-го Гибсон стала первой черной женщиной на обложках Time и Sports Illustrated, а чуть позже – первой черной женщиной, признанной Associated Press спортсменкой года, хотя еще тем летом на грунтовом чемпионате США в Чикаго ее отказывались селить в гостиницу, а местный ресторан не бронировал столы под прием в ее честь. Гибсон абстрагировалась от происходящего профессиональным эгоизмом: «Я пробовала быть послом афроамериканцев, но это оказалось слишком тяжело. [Я все время спрашивала себя] а понравится ли им, если я сделаю то или это? Вполне вероятно, это негативно сказалось на моих результатах, поэтому теперь я просто играю в теннис и делаю это для себя».
Первая победа на «Уимблдоне», впрочем, пробрала даже прагматичную Гибсон: «Рукопожатие королевы Англии, – вспоминала она в 1958-м, когда защитила оба «Шлема», – увенчало очень длинный путь, начавшийся на местах для цветных в задней части автобуса в Уилмингтоне, Северная Каролина».
Пошла в профессионалы зарабатывать, записала джазовый альбом, играла в кино и гольф. Не разбогатела, но незадолго до смерти все же купила «Кадиллак» с откидным верхом
После второго дубля «Уимблдон»-US Open Гибсон, 11-кратная чемпионка «Шлемов» в разных разрядах, перешла в профессионалы в надежде поправить финансы. «Быть королевой тенниса здорово, – писала она во второй автобиографии в конце 60-х. – Только корону не съешь. И трон не отправишь в Налоговое управление вместо заполненных форм. Хозяин квартиры и бакалейщик тоже такие смешные: им подавай наличные. Единственное, над чем я властвую, – это мой пустой банковский счет, и любительским теннисом я его не наполню».
«В теннисе тогда не зарабатывали, – рассказывала позднее Анжела Бакстон, в паре с Гибсон выигравшая два «Шлема». – А у нее изначально денег не было, так что со временем она оказалась в очень плачевном положении. К тому же она не умела обращаться с деньгами. Как только они у нее появлялись, она все тратила. Финансовой грамотности ее никто не обучил».
Гибсон и Елизавета II после финала «Уимблдона»-1957
В конце 50-х профессиональный теннис существовал в виде серий выставочных матчей, и Гибсон стала играть их – в том числе на разогреве баскетболистов «Гарлем Глобтроттерс», но вскоре разочаровалась: «Вокруг себя я постоянно видела белых теннисистов, которых я сносила с корта, но которым это не мешало получать контракты и разные предложения. И в какой-то момент я поняла: никакие расовые барьеры я не разрушила, это была иллюзия. Или же они за моей спиной снова выросли».
Тогда же Гибсон все же попробовала себя в шоу-бизнесе: джазовое выступление на дне рождения композитора Уильяма Хэнди принесло Алтее контракт со звукозаписывающей фирмой, и в 1959-м у нее вышел альбом Althea Gibson Sings (продажи не оправдали ожиданий).
Гибсон участвовала в телевизионных передачах, была рекламным лицом и спортивным комментатором, издала две автобиографии (первой из которых в детстве была одержима Билли Джин Кинг) и даже сыграла в военной драме «Кавалеристы» (1959) с Джоном Уэйном. Правда, из-за расовой сегрегации в южной Луизиане, где проходили натурные съемки, все сцены Гибсон были отсняты отдельно в Голливуде. Еще по сценарию Гибсон в роли служанки должна была говорить на стереотипном диалекте чернокожих, но сочла это оскорбительным и отказалась (режиссер Джон Форд был известен дотошным следованием сценарию, но тут согласился). Эта роль осталась для Гибсон единственной в кино.
В 1964-м 37-летняя Гибсон дебютировала в профессиональном гольфе (стала первой черной гольфисткой) и выступала там до 1978-го (в рейтинге поднималась на 27-е место, пять лет входила в топ-50 по призовым). С началом Открытой эры в теннисе она пыталась вернуться на корт, но возраст уже не позволил. В 1970-е Гибсон занималась социальной работой и даже стала первой в стране женщиной на посту комиссара по делам спорта штата и баллотировалась в сенат Нью-Джерси, а также тренировала финалистку «Уимблдона» Зину Гаррисон.
В середине 1990-х финансовое положение Гибсон, еще подорванное ее слабым здоровьем, оказалось таким катастрофичным, что в 1995-м она позвонила Бакстон попрощаться перед самоубийством. Та сначала сама отправила ей 1500 долларов, а потом организовала сбор пожертвований через журнал Tennis Week. Деньги появились не сразу, но в итоге набежал почти миллион долларов, на который Гибсон купила кабриолет «Кадиллак», цветной телевизор и прожила еще восемь лет до 2003-го.
Сторонилась любого активизма и не хотела быть лицом черной Америки
Алтеа Гибсон прожила 76 лет, большую часть из которых была единственной черной чемпионкой «Большого шлема», но кажется, она так и не вжилась в роль символа борьбы за расовое равенство. Больше полувека ее называли «Джеки Робинсоном от тенниса» (имея в виду первого чернокожего бейсболиста MLB), и ей никогда это не нравилось. «Я не считаю себя послом своей расы, – говорила она. – Я думаю только о себе и больше ни о ком».
Это отсутствие гражданской сознательности, одновременно и отличавшее Гибсон от многих теннисистов, и роднившее ее со многими другими, вероятно, и сделало ее «скрытой фигурой»: с годами блеск ее достижений потускнел, а свою общественную платформу для его поддержания она не использовала.
«Пусть я не могу переночевать в хорошей гостинице в Южной Каролине, – говорила Гибсон в 1958-м. – Или сыграть в теннис с белой соперницей в Луизиане. Но я переживу без ночи в гостинице, и меня совершенно не волнует, если я никогда в жизни не побываю в Луизиане. Я знаю, что и за пределами Луизианы очень много всего. Я не думаю о расе. Я считаю себя просто человеком. И я просто теннисистка, а не чернокожая теннисистка».
«Было мнение, что Алтеа не чувствовала связи с людьми своей расы, – говорил в прошлом году Боб Дэвис. – Что она не поддерживала их в борьбе, когда отказывалась выступать против расизма. Поэтому многие черные не считали ее своей и не хотели иметь с ней ничего общего».
Эгоцентричность Гибсон, впрочем, не помешала ей стать ориентиром для следующих поколений черных игроков, которые не забывали, что их предшественников на турнирах не пускали в раздевалки, туалеты и рестораны. Серена Уильямс, например, в трибьюте ко дню рождения Гибсон однажды назвала ее первопроходцем для всех небелых женщин во всех видах спорта. В последние годы на фоне подъема антирасистских настроений история Гибсон вообще актуализировалась; в Голливуде Вупи Голдберг продюсирует ее байопик, в Нью-Джерси, где она жила, организовали серию турниров в ее честь и поставил ей памятник, а гарлемская улица, где она выросла, вероятно, тоже скоро получит ее имя (уже получили – теннисные клубы в Северной и Южной Каролинах). «Она не просто игрок, завоевавший кучу титулов, – говорит о Гибсон Катрина Адамс, первая черная женщина на посту президента USTA. – Без нее, например, не было бы меня, потому что теннис не открылся бы для таких, как я. Все, что она делала, было для нее втрое сложнее, чем для остальных людей».
Режиссер документального фильма «Алтеа» (2014) Рекс Миллер масштабировал значение Гибсон еще дальше и сделал его общечеловеческим: «Она стала ярчайшим примером для подражания для молодежи, особенно девушек и особенно цветных, но так-то – вообще для всех. На ее пути были преграды, но она не позволила им себя остановить. Она нашла способ их преодолеть».
Артур Эш – теннисист, который дружил с Манделой, выиграл «Эмми» и умер от СПИДа
В 70-е Нью-Йорк был страшным: около US Open стреляли и ловили маньяка, на корты летел мусор
Подписывайтесь на лучший инстаграм о теннисе
Фото: скриншот youtube.com/Wimbledon; Gettyimages.ru/Elsa, Hulton Archive, Douglas Miller/Keystone/Hulton Archive, Reg Speller/Fox Photos/Hulton Archive/Getty Images; cdn0.scrvt.com; скриншот Amazon.com; time.com; imdb.com; tennisfame.com
