«Люди удивляются, что я спокойно говорю про смерть мамы. Но молчать не о чем». Соня Тартакова – добрая, сильная и классная
Большой разговор про любовь.
Ведущая «Матч ТВ» Софья Тартакова в свои неполные 30 работает второй десяток лет и любит говорить, что никогда не надо стесняться. Великим летом-2018 она снялась для обложек «Максима» и «Плейбоя» и стала одним из лиц русского футбольного ренессанса. Осенью она пристыдила Евгения Кафельникова за безответственность, чем разъярила половину спортивного интернета, но от своих слов не отказалась и на агрессию отвечала по-королевски невозмутимо и иронично.
Бывшая пресс-атташе Федерации тенниса России, Тартакова своей первой любовью называет теннис, а молодых русских игроков – своими детьми. Правда, мы встречаемся с ней в Москве совсем не в теннисных декорациях: накануне она вернулась с женского гандбола в Ростове («Это так круто! Обязательно посмотри!»), а сейчас монтирует серию сюжетов «Играй, живи, люби» о спортсменках и материнстве («Папа шутит, что это мой «Женский взгляд Оксаны Пушкиной»).
– Теннис смотришь еще или уже не до него?
– Смотрю, конечно, меньше. Последнее, что смотрела, – «Мастерс» в Майами. Но за результатами слежу, за всех наших ребят всегда переживаю.
– Молодые мальчики, которые за последнее время заиграли, нравятся тебе?
– Шаповалов, Циципас нравятся, да. Но у меня душа болит за всех наших, потому что я их всех помню с тех пор, как они детьми были: Андрюшу Рублева, Карена [Хачанова], Даню [Медведева]. Я видела их в начале пути, так что сейчас, когда у Хачанова есть «Мастерс», а Медведев в топ-15, я к этому чувствую эмоциональную причастность. У Рублева из-за травмы прошлый год был очень тяжелый, и я знаю, как он переживал, что все, с кем он шел параллельно, ушли вперед, пока он лечился. Для меня они все как родные.
C Кареном Хачановым
– А гондоны есть в теннисе?
– Ну куда же без них. Мне не нравится Кириос, потому что он обидел моего друга. На прошлый «Кубок Кремля» он приехал только потому, что там играла [его тогдашняя девушка] Айла Томлянович. В первом круге он попал на Рублева, который тогда только возвращался после травмы – ему очень были нужны и победы, и очки. Андрей тогда очень переживал, что ему кто-то попроще не попался. И вот Рублев вышел играть, а тот – пижонить. С руки подавал, за мячом не бежал, ритма не давал, вел себя неспортивно. В итоге Кириос выиграл, а Томлянович проиграла, так что он перед вторым кругом снялся.
– А из девушек?
– У меня возникают вопросы, когда Алена Остапенко посылает свою маму прямым текстом и публично на ###. Мне кажется, так нельзя. Это было на турнире в Петербурге в этом году, и аленина мама сидела на трибуне как ее тренер, и та ее несколько раз прямо и выслала. Мама с трибуны ушла, но отнеслась к этому спокойно. Мне тоже говорили: ну что ты кипятишься, не твою же маму послали. Но мне кажется, это не к лицу ни игроку, ни спорту.
Еще у меня есть сомнения насчет Наоми Осаки. Я не уверена, что она вся такая наивная и непосредственная, какой пытается казаться. Но это просто ощущения.
– Какое твое самое яркое теннисное впечатление?
– Я помню много разных матчей. Финал «Уимблдона», например, где играл Маррей. Я туда попала только к середине, потому что с утра как радийщица стояла в очереди за проходками. Но наверное, это все же кубковые матчи: эмоции из матчей за сборную воспроизвести невозможно. В 2015 году мы с ребятами были во Владивостоке, Новом Уренгое, Иркутске – это был очень насыщенный сезон. Против испанцев тогда наши перед решающим днем проигрывали, и если бы Женя Донской проиграл, матч бы закончился. Ему тогда очень непросто было, но он вышел и обыграл Томми Робредо (стоял тогда в рейтинге 21-м, Донской – 178-м), сравнял счет, а потом Рублев выиграл решающий. В Новом Уренгое был такой холод, что мы как вышли из гостиницы в магазин сходить, – так и зашли обратно. В результате все вечера играли в [карточную игру] румбу.
А с Донским мы, кстати, подавали мячи на одном турнире, но узнали это уже взрослыми.
– Ты болбоила?
– И не один год. А с Женьком мы поняли, что делали это одновременно, когда он как-то вспомнил, как Марк Россе на «Кубке Кремля» попал в одну из девочек мячом, а потом, чтобы извиниться, взял ее на руки. А я ему: «Так я была на этом же корте!». Но я всегда у сетки стояла, потому что мелкая. И у меня есть полотенце Федерера (дважды играл в Москве, в 2002-м проиграл Сафину)! Все тогда, понятно, толпами носились за Кафельниковым, Сафиным, а я, помню, подумала: а вот Роджер такой приятный.
Помню, что болбоям тогда платили, и мне очень хотелось с зарплаты купить что-то родителям. И я купила маме сережки такие пластиковые, а папе – ну что папе купить? Папам же никогда ничего не нужно! Так что ему купила баночку гуталина, ха-ха.
А еще смешная история. Я среди болбоев всегда была самая младшая и девочка, так что старшие мальчики мной помыкали немного. И вот меня поставили на позднюю тренировку Алены Лиховцевой. И я там стою на этом корте такая несчастная с двумя хвостами, чуть не плачу, жду ее. Отойти же нельзя – она может в любой момент прийти. А меня папа уже ждет, и я не могу ему никак сообщить, что меня еще на час оставили. И вот Алена приходит, видит меня и говорит: «А ты чего тут стоишь?» – «Я вас жду». «Бедный ты ребенок», – говорит она и дает мне горсть конфет – как их там, «Мишка на севере»?
– Это вроде шоколадка. «Шишкин лес»?
– Это вода!
– С картиной Шишкина на фантике?
– Ну ты поняла. И вот я стою там с этими конфетами, и день мой уже не то что не ужасный – лучший день. Потом, много лет спустя, мы с Аленой уже познакомились нормально, и я ей эту историю рассказала. Она, конечно, не помнила этого, но я всю жизнь буду помнить.
– 20 лет спустя у вас с Кафельниковым тоже своеобразные отношения. Он меня несколько лет назад отправлял договариваться об интервью через тебя, а в итоге все мы у него в черном списке.
– Не, я уже нет (улыбается)! Я безмерно уважаю Евгения Александровича, и никаких личных конфликтов у нас никогда не было. Помню, когда я еще работала на «Радио Спорт», мне в качестве поощрения дали провести эфир с Кафельниковым – это был для меня очень ответственный, нервный момент. И я, чтобы навести мостик, перед эфиром показала ему нашу с ним фотографию с «Кубка Кремля», где я ребенок еще, – ее мой папа сделал, и она у меня потом долго стояла на столе в рамочке.
Потом, когда я работала в федерации [тенниса России], мы пересекались, все было в полном порядке. Первое недопонимание возникло в 2016 году из-за Шараповой: я тогда в эфире сказала, что не понимаю такого [негативного] отношения официального лица федерации к своей спортсменке.
– Но получается, как только ты оказываешься в позиции, в которой твое мнение что-то значит, сказать-то ничего и нельзя?
– Я считаю: ты или крестик сними, или трусы надень. Если ты вице-президент Федерации тенниса – соответствуй. Топить свою спортсменку нельзя. А у нас в стране вообще с корпоративной этикой плохо. Я же вот сейчас разговариваю с тобой и понимаю, что некоторые вещи не могу рассказать о своем работодателе, пока я на него работаю. Или вот вы писали, как [член совета директоров Мужской теннисной ассоциации Джастин] Гимельстоб на человека напал. И какой там был скандал – а это даже тенниса не касалось. Чтобы там что-нибудь такое сказали про своего – это немыслимо. «Спартак» и хулиганов мы тоже обсуждали уже – там то же самое.
– Шарапова знала про слова Кафельникова?
– О да. Я общалась с [ее агентом] Максом Айзенбадом. В тот момент отношения между Шараповой и российским теннисом в целом испортились – как раз из-за выпадов Кафельникова. Макс говорил, что именно поэтому Маша не приезжала в Россию на коммерческие мероприятия, рекламные акции. Вся ее команда недоумевала, зачем Кафельников все это пишет и говорит. Я бы не назвала это обидой... но осадок остался. Сейчас ситуация пришла в норму. Я думаю, в целом Шарапова выше этого, но то, что тогда это весь ее лагерь задело, – факт. Макс – важнейший человек в ее жизни – был взбешен ужасно. После такого любые переговоры с Машей и с ним стали выглядеть несколько иначе.
Макс Айзенбад и Мария Шарапова
Мне, кстати, регулярно звонит продюсер Первого канала, которая работает с Максимом Галкиным на его детской передаче. И раз в месяц мне рассказывает, как Максим готов пригласить Марию Шарапову поучаствовать в эфире с ним. Я ей каждый раз объясняю, что Маша не живет в России, крайне редко тут бывает – да и вообще. Но нет. Месяц проходит – и опять. Я уже даже номер ее записала. Может, пора уже перенаправить ее к Айзенбаду за упорство (смеется).
– Почему теннис – лучший спорт?
– Потому что там все как в жизни. Каждый матч – как жизнь, отдельная история. На корте всего два человека, они как на ладони со всеми своими силами, слабостями, эмоциями. У одного что-то болит, другого девушка бросила – и все в игре этой видно, потому что есть только ты и соперник. Или как, помнишь, у Виржини Раззано жених умер накануне «Ролан Гаррос», а она ему на прощание пообещала, что поборется еще. А через год вышла и обыграла Серену, которая до тех пор никогда в первых кругах «Шлемов» не проигрывала.
– Помню, как ревела, когда она рассказывала об этом.
– Или когда Тсонга, Монфис – взрослые мужики – поют Марсельезу со слезами на глазах. Или Надаль со своими коленями убитыми выходит и бьется как последний раз, хотя у него и так все есть, он и так великий. Теннис – это про характеры. Про любовь.
***
– Теннис же свел тебя с твоей любовью – расскажи.
– Я дружу с Женей Донским, а его лучший друг – Степа (Степан Хотулев, на фото ниже, в начале 2010-х выступал в ITF-туре и выходил в топ-850 мирового рейтинга). Я и до нашего знакомства слышала про него – помню, как-то на «Уимблдоне» Женя говорил, как едет к нему в Словению потренироваться. А познакомил он нас в Москве, когда в нашем родном «Олимпийском» – которого, похоже, нам теперь не видать, – играла сборная. Ну, познакомил и познакомил: «Привет» – «Привет». Потом в тот же вечер был общий ужин, и Женя все Степу мне промоутил: «А вот поедешь к Степе в Словению, Соня, он тебя на такой тачке покатает». А Степа сидел, глаза потупив, смущался. Было немного дурацко.
А у меня в 11 вечера был эфир, так что я уходила раньше. И Степа – блин, он меня убьет, что я это рассказала, – вызвался меня проводить до машины. И там попытался поцеловать! После того, как мы полвечера посидели рядом! Я, конечно, недоумевала. Щечку подставила и уехала на радио. И он мне позвонил в эфир, когда я общалась со слушателями: «Здравствуйте, меня зовут Степан, – я его узнала, конечно. – Я хотел спросить: какие у нашей сборной шансы на победу?». Так и началось.
– Что тебя привлекло?
– Он очень добрый, отзывчивый, всем готов помочь, для всех все сделать. И еще для меня было очень важно, что к моменту нашего знакомства он уже с теннисом закончил. Потому что я не могу представить себя в отношениях с человеком, которому мне, возможно, нужно будет задавать вопросы в эфире. Я в этом вопросе всегда была категорична и никогда такого не допускала. Сейчас Степа, конечно, шутит, что он и так бы меня покорил и никакой теннис между нами бы не встал.
– Роман стремительный был?
– Помню, мы собрались отдыхать вскоре после того, как стали парой. И я тогда сказала родителям, что еду в отпуск с молодым человеком. Они Степу еще не знали, но родители у меня очень деликатные и сказали только: «Ты пиши нам раз в день, что жива и тебя на органы не порезали». Ну я писала.
Потом мама Степу обожала. Помню, однажды, когда я уже съехала от родителей, у Степы вскочил ячмень – ну, я звоню маме узнать, чем его лечить. А она: нужно плюнуть в глаз. Я как-то смутилась и решила к такому все же не прибегать. А потом мы приехали к родителям в гости, и захожу в квартиру сначала я, целую маму. А потом заходит Степа, который моей миниатюрной мамы в полтора раза выше, и она такая тянется к нему – и плюет в глаз. А он: «Лариса Алексеевна, спасибо, конечно. Только глаз другой».
Зная, что я псих, мама всегда мне говорила не давить, быть спокойнее, по-женски мне советовала. Сейчас, конечно, мне очень не хватает этого: какие-то вещи я понимаю только с возрастом, про другое часто думаю: а что бы мама сказала?
– Расскажи, что случилось с мамой.
– У мамы был рак груди. Его нашли, когда мне было, наверное, лет 16. Была и операция, и химия, и лет шесть после этого мама была в ремиссии. Ей нужно было постоянно проверяться, но знаешь, как в жизни бывает. (В диктофон) Девочки, проверяйтесь всегда.
Когда обнаружили, что рак вернулся, была уже четвертая стадия: метастазы в печени, в костях. Мы в семье обо всем всегда говорили открыто, и тогда тоже родители вернулись от врача и сказали прямо: «Мама не поправится, и теперь все, что мы будем делать, – это чтобы продлить маме жизнь». Я, конечно, сразу в слезы, а мамочка: «Ну чего ты, доченька. Чего тут плакать – ничего, поборемся». В результате вместо нескольких месяцев, которые прогнозировали врачи, мама прожила еще два года, и это, я думаю, было лучшее время ее жизни. Папа все свои силы, связи, средства положил на то, чтобы мама была счастлива, чтобы ей было хорошо и комфортно. Он всего себя посвящал ей. Они куда-то летали, постоянно ходили в разные места, мама наряжалась. В конце, когда мама уже не вставала, когда уже были самые тяжелые моменты, он всегда был с ней, сам ей ставил капельницы. Мне тогда мой чудесный папа открылся таким, каким я никогда раньше его не видела.
– Эти два года помогли как-то подготовиться к прощанию?
– Да нет, конечно. Ты головой-то понимаешь, что происходит, но как к такому быть готовой. Помню, когда стало понятно, что мама уже совсем скоро уйдет, мне нужно было лететь на Олимпиаду в Рио. Родители очень хотели, чтобы я полетела, но не попрощаться с мамой я тоже не могла. И я тогда за несколько дней до отъезда пошла к Наталье Билан и все объяснила. Что я готова полететь, но, если мама уйдет, пока я буду в Рио, я хотела бы вернуться на похороны. А если до отъезда – то полететь попозже. И Наталья Всеволодовна проявила безоговорочное понимание, сказала мне ни о чем не думать и делать все, что мне нужно.
Мама ушла за день до нашего отлета в Рио. Руководство помогло мне поменять билеты, и на следующий день после похорон я уже сидела в самолете и летела на Олимпиаду.
С мамой Ларисой
– Как ты держалась?
– При маме, конечно, старалась не плакать. В остальное время ревела, в самолете в Рио наедине с собой – можешь себе представить. Степа очень меня поддерживал, хотя я, стыдно признаться, боялась, что для него это окажется слишком тяжело, что я и его потеряю. Но оказалось примерно наоборот: он все это прошел вместе со мной, и для меня очень важно, что в последние мамины минуты с мамой в палате были мы с папой и Степа. На похороны пришел степин папа – его мама живет в Словении, – хотя он с моими родителями тогда еще не был знаком. То есть наши папы познакомились, когда один, еще не зная другого, пришел его поддержать. А потом, когда я была в Рио, Степа с моим папой ходили в баню и договорились, что Степа его будет называть не Андрей Палыч, а просто – Палыч. Это был период, после которого я поняла, что готова со Степой всю жизнь провести.
– Как пережить такую потерю?
– Не знаю. Думаю, надо о маме говорить. На кладбище ходить. Люди удивляются, что я так спокойно про это рассказываю, но я считаю, тут не о чем молчать. Смерть – это такая же часть жизни, как и все остальное. Тем более сейчас я могу сказать, что надо звонить маме чаще. Вышла с работы после эфира, села в машину – набрала маму и, пока едешь, болтаешь: а у тебя что, а как день прошел. И надо чаще к родителям приезжать. (Пауза.) Но я думаю, ей нравится то, что она сейчас видит (улыбается).
– Свадьба, например, ей не могла не понравиться.
– Расписывались мы в Москве – помню, как я рыдала накануне от страха. Не сомневалась ни секунды, знала, что люблю-не могу, а все равно рыдала. Праздник мы устроили в Словении, где Степа раньше жил, так что организовывали его долго и мучительно. И там был очень разношерстный народ: друзья, родственники, теннисисты – люди, которые в обычной жизни никогда бы не пересеклись. И когда мы со Степой на приветственном коктейле увидели, как все между собой перемешались и общаются, для нас это был такой очень яркий момент: это что они, все ради нас?
С папой Андреем
Папа Дима (Дмитрий Губерниев) провел нам церемонию, а потом пошел в море купаться. А после этого не мог мокрыми ногами в обувь влезть и на ресепшене гостиницы просил: «Spoon! Spoon for shoes!» (ложку – в значении столовый прибор – для обуви). Его там не понимали, конечно: пришел с улицы мокрый дядька и просит ложку какую-то.
Андрей Рублев выступал на той неделе на турнире в Умаге и приехал к нам оттуда. Его ночью турнирная машина должна была забрать и отвезти в аэропорт. Но мы за это время переместились в соседний город – Порторож, – а когда Рублю надо было выезжать к месту, где его ждал трансфер, начался ливень, и все такси пропали. Степа там пытался нарулить машину, но бесполезно, так что в результате мы пошли пешком под дождем Андрюшу провожать. Помню, я тогда сказала ему: «Вот ты вырастешь, Рублюша, и поймешь, как сильно мы тебя любим, что свою первую брачную ночь провели с тобой».
– А ты же потом тоже теннисной свахой оказалась.
– Да, я Дашке Левченко (ведущая «Матч ТВ») все говорила, что познакомлю ее с мальчиком, за которого она замуж выйдет. Познакомила – с Андреем Кузнецовым. Она и вышла. Я потом говорила, что должна на их свадьбе сидеть за отдельным столом на самом почетном месте.
– Сидела?
– Неа!
Свадьба Андрея Кузнецова и Дарьи Левченко
– Дружба с игроками не компрометирует работу, как романтика?
– Работать с друзьями бывает очень непросто. Надо тебе какой-то вопрос задать, а ты знаешь на него ответ и знаешь, что человек его на камеру не скажет, потому что это личное. Но не спросить не можешь. Или комментировать их матчи, когда ты, например, не можешь сказать то, что знаешь, потому что знаешь это как друг. Дашка Касаткина не раз рыдала у меня на плече после поражений, и я знаю, как она хочет, как для нее этот теннис важен. И я всей душой всегда переживаю за нее не потому, конечно, что работа такая, а потому, что я знаю ее с тех пор, когда она еще ребенком была.
Или Рублев опять же. Мы с ним познакомились на Australian Open в 2014-м, где он играл еще по юниорам. Он далеко тогда прошел, но [в четвертьфинале] проиграл [Стефану Козлову]. Я тогда на соседнем корте смотрела Гулбиса, кажется. И вот смотрю: сидит рядом рыжий пацан – он тоже меня убьет, что я это рассказала, – и рыдает. Это он после матча – четвертьфинал «Шлема», отличный результат – пришел на трибуну прорыдаться. Я тогда не знала еще, что это он, – узнала, когда чуть позже мы встретились на записи.
– А через полгода он выиграл «Ролан Гаррос».
– Да, вместе с Касаткиной и Шараповой. И я там была! Такой турнир, конечно, бывает раз в жизни.
***
– Сексизм есть в твоей работе? Я вот десять лет работаю практически только с мальчиками и чувствую только уважение и гордость быть командой. На телевидении, надо думать, посложнее динамика.
– У меня немного неоднозначная позиция. С одной стороны, я хочу быть девушкой и чтобы ко мне относились как к девушке. Вот у меня сейчас монтаж, и для меня всякие технические детали – это очень сложно. И у меня нет никакой проблемы обратиться за помощью, признать, что в этом я лох. И я, скорее всего, не пойму и не запомню и в следующий раз снова попрошу то же самое.
Но эфиры с мужчинами – это другое. Бывает, что они хотят быть главными, звездами – такими петушками. И мне-то несложно помолчать и рекламу объявить – просто это же плохо выглядит, когда в кадре двое, но солирует один: динамики нет, скучно. Я в таких случаях после эфира подхожу и говорю прямо: а давай в следующий раз сделаем по-другому? Никаких проблем с этим не возникает. А Папа Дима так вообще всегда сам придумывает что-то для меня, предлагает. Он реально мой телевизионный папа. И в тяжелые моменты моей жизни он меня так поддержал, что я никогда не забуду.
– В Рио?
– Да. Когда прилетела после маминых похорон, меня поселили с Анной Владимировной Дмитриевой, она тоже меня очень поддерживала. Было ужасно. Мне ночами снилась мама, снилось, как ей было больно. Спасала только работа. А когда работы не было, Папа Дима просто от меня ни на шаг не отходил, все время меня развлекал, не давал остаться с собой наедине. Помню, как мы с ним и Денисом Панкратовым (двукратный чемпион Атланты-1996 по плаванию, сейчас телеведущий и комментатор) ездили ночью через фавелы в «Макдоналдс» на «Дэу Матиз», который Панкратов взял в аренду. Мы как из мультика в этой машинке были, когда локти из окон вылезают.
– На работе с кем-нибудь ссорилась?
– До ссор прямо не доходило. Но есть у меня один коллега – имя не буду называть. Мы с ним немного пересекались по работе, всегда хорошо ладили, шутили, я его рекомендовала. А потом, когда после ситуации с Кафельниковым мне в твиттере писали, что я шлюха и тупая #####, мне пришло уведомление, что он поставил лайк твиту «Тартакова – сука и проститутка». Я, наивная, подумала, что случайно. Захожу, а там три таких залайканных твита: «Пусть Тартакову фанаты «Спартака» всей толпой ######» и всякое такое. Я с тех пор, как вижу его, все время здороваюсь: здравствуй, мой друг сердечный (машет с преувеличенным энтузиазмом).
– Со злыми фанами – понятно. А члены шлют в инсте? Даже мне шлют.
– О да. Мне однажды такой смешной пришел! Я уже знаю, что там на этих размытых изображениях в директе, но все равно иногда смотрю. Однажды пришла такая серия: лежачий, чуть приподнятый и стоячий. И такой тонкий – сопля (смеется). Ну я заскриншотила и Степе скинула.
***
– Пластику ты делала когда-нибудь? Работа в кадре вообще специфические требования накладывает?
– Ничего не делала. Губы мои, сиськи мои. Хожу только к косметологу. Но если я когда-нибудь захочу сделать себе сиськи, обязательно сделаю. Мне никаких требований не предъявляли. Конечно, нужно следить за собой, а в остальном у нас такие стилисты, что они нас знают вплоть до покупки одежды на глаз.
– Cняться для мужских журналов легко согласилась?
– Ой да. Не знаю, может, конечно, это я такая извращенка, но когда пиар «Матча» сказал, что вот есть предложение от «Максима», я сразу согласилась. Никакого дискомфорта не испытала. Я вообще не вижу в том, чтобы показать сиськи, ничего зазорного или шокирующего. С «Максимом» мне понравилось чуть меньше, а с «Плейбоем» вообще все было прекрасно: чудесный фотограф Амер, обстановка, никакой похабщины. Ты одеваешься, снимаешься, тут же смотришь на экране, что получается. «Нравится?», «А давай так?», «А снимешь верх?». Никакого напряга – все очень культурно и красиво.
Но целиком не разделась?
– Ну как не разделась. Есть обложка, где я сижу в перчатках...
– Которую Степа запостил, что гордится.
– Ну, наверное, да. Там на мне ничего нет. Просто не было такой цели – все показать. Цель была – чтобы было красиво.
А когда первый журнал вышел, я, помню, написала папе. И он чуть не ринулся сам в киоск. Потом застеснялся и позвал своего ассистента, молодого мальчика: «Вот тебе 3 000 рублей, иди купи все «Максимы», которые у них есть». На мальчика там явно как на онаниста посмотрели, а потом через два месяца – то же самое с «Плейбоем». Такая работа ассистентом. И папой!
***
– Где бы ты хотела жить?
– Наверное, в Словении: тепло, море, красота.
– Ритм жизни там, наверное, не такой, как мы привыкли.
– Мне Левченко то же самое говорит: «Да как ты уедешь, ты там не сможешь». А я не знаю. Вот я всегда хотела быть спортивным журналистом – я им стала. Но ты же растешь, развиваешься, хочешь чего-то нового. Сейчас мы со Степой переезжаем в свою квартиру, так что пока мне нравится здесь. Отсюда я бы, наверное, уехала, когда мы задумаемся о пополнении: у меня мамочки нет, а степина живет в Словении. Я бы хотела, чтобы со мной в этот период была мама.
Он меня, кстати, первого апреля разыграл, что возникли проблемы с актом приема-передачи квартиры и что она, возможно, на самом деле не наша. А у меня там матрас уже! И тапочки! Я знаю, какая у меня кухня будет. Ну, я сразу в слезы. Трубку положила, еду за рулем, реву. А он мне пишет: «А число-то какое сегодня?».
– А мечта есть?
– Думала об этом, но трудно сказать. Точно очень хочу, чтобы мой папа был счастлив. Как мужчина. В нем столько любви и заботы. Хочу, чтобы он встретил женщину, которая сможет это оценить, полюбит его и поможет ему пережить все, через что он прошел. Моя мама этого тоже очень хотела бы. Я знаю точно. Мы об этом говорили.
Конечно, я хотела бы, чтобы у меня дома все было хорошо. У нас со Степой был период, когда мы жили вместе, но из-за рабочих графиков – у меня ночные эфиры, а он, я шутила, офисный планктон – вообще не виделись. А я так не могу: я в любви прилипала, для меня очень важно реально быть вместе.
Но работа для меня тоже очень много значит. Я работаю с 17 лет и помню, как со мной разговаривали футболисты наши прекрасные, как меня не воспринимали всерьез и как много времени ушло на то, чтобы начали. Я не считаю себя каким-то выдающимся экспертом, я вообще никто, чтобы давать интервью. Но в работе я профессионал, это мое. Выбирать я пока не готова, так что хорошо, что не надо еще... Хотя в нашем возрасте уже к какому врачу ни придешь – на все один ответ: не рожала? Так, конечно, у тебя горло болит. Лечение: витамин С, гексорал, родить. Но, конечно, нет ничего хорошего в том, чтобы выйти замуж и посвятить себя детям... Ой, в смысле, ничего плохого!
Фото: instagram.com/tartakova, 4ndreykuznetsov, gavrikdmitrieva (3); twitter.com/mariasharapova (4); Gettyimages.ru/Julian Finney (5); globallookpress.com/Zhao Yi/Xinhua (11)
Кажется, спортс пробил новое дно.
Я ни в коем случае не ханжа, просто задаюсь вопросом: почему на спортивном сайте это должно быть нам интересно?
После этого вопроса закрыл статью
По-моему золотое правило журналистики - оригинал вышел, ничего менять нельзя.
Куда пожаловаться руководству спортса можно?