Мы поговорили с главным редактором Tatler о теннисе. Она играла с Сафиным и любит плоские удары Шараповой
Ксения Соловьева – о стати Федерера и эволюции русской светской жизни.
Главный редактор журнала о роскошной жизни Tatler Ксения Соловьева – человек, которому открывают двери своих квартир, шале и конюшен самые богатые и успешные люди России. Она постоянный гость показов главных модных марок планеты: Chanel в Гран-Пале, Louis Vuitton в Лувре, Dior в музее Родена. Каждую осень в Москве ее журнал проводит эксклюзивный великосветский бал (куда в этом году привез дочь Сергей Семак). Ксения Соловьева может многое рассказать о самых известных и влиятельных фигурах страны и, надо думать, еще о большем может промолчать («кардинал светских обозрений», – назвал ее один теннисист).
А еще Ксения Соловьева – огромный теннисный фанат, кандидат в мастера спорта и призер детских первенств России. Ксения любит теннис с детства и пишет о нем в инстаграме с такой нежностью, что плакать хочется не только впечатлительным репортерам, но и их редакторам. На стене ее офиса на седьмом этаже издательства Condé Nast в центре Москвы долго висел снимок Марии Шараповой из татлеровской съемки-2011. То была еще drama-free Шарапова: незадолго до Григора Димитрова и первого титула «Ролан Гаррос» и задолго – до мельдониевого скандала и автобиографии. Голливудские локоны, высокие трусы Dolce & Gabbana, блузка из органзы Nina Ricci, соломенная шляпа – непринужденность, легкость, никакого надрыва.
Соловьева держится именно так и совсем не вписывается в образ стервозного глянцевого босса, растиражированный в поп-культуре главной женщиной мировой моды Анной Винтур и главной женщиной мирового кино Мэрил Стрип, сыгравшей списанную с Винтур героиню «Дьявол носит Prada». Куда больше она похожа на редактора из миллениалского хита «Жирным шрифтом»: женщину не только с видением и знанием контекста, но и высоким уровнем эмпатии.
На Соловьевой один из главных луков осени от принцессы буржуазного стрит-стайла Вики Газинской (в его вариации несколькими неделями ранее Наоми Уоттс появилась на кинофестивале в Венеции): струящаяся белая атласная юбка с червовым принтом, простая белая футболка, в меру «безобразные кроссовки». В светлом утилитарном интерьере своего углового кабинета Соловьева рассказывает, как начался ее роман с теннисом:
– Мои родители играли, и я все детство помню себя на теннисном корте. Однажды, когда мне было лет семь, на наш стадион в военном гарнизоне Чкаловский в Московской области пришла лучезарная блондинка лет 30 и обыграла всех мужчин. Оказалось, что это Тамара Миронова – выпускница Гомельского института физкультуры и дипломированный тренер. Я стала заниматься с ней, очень быстро стало получаться: я уже могла стучать об стенку без остановки, когда никто в группе еще не мог набить и 20 раз. Я перешла в английскую спецшколу Звездного городка, где был финский теннисный зал, и каждое утро честно ездила туда на электричке – в моей семье никогда не было машины, папа ни разу в жизни не садился за руль. 20 минут до платформы, 10 минут на электричке, потом еще 20 оттуда – с чехлом и с бутербродами. Это продолжалось много лет.
Я продукт советской спортивной системы, когда государство платило за все. Мои родители покупали только ракетки – это стоило очень дорого. Был такой рынок на метро «Автозаводская», где продавались ракетки и горные лыжи – элитный инвентарь, который было не достать.
А вот соревнования – от Калининграда до Красноярска – были бесплатно. В поездки по Московской области давали талоны на еду на два рубля пятьдесят копеек в день, а в условный Красноярск – три пятьдесят. До сих пор все мои воспоминания о теннисных путешествиях носят яркий гастрономический характер: очень хорошо помню мандарины в Адлере, где я всегда проводила апрель и ноябрь; ежики в сметане в Протвино – подмосковном академгородке с атомным ускорителем, там была качественная номенклатурная столовая. И мороженое в виде диетического творога в буржуазной Юрмале.
При этом я всегда играла в теннис, как бы это правильно сказать, органически. Наша семья никогда не прикладывала к этому сверхусилий. Я, как и все, ходила в школу и тренировалась один раз в день. На соревнования ездила с учебниками и честно делала домашнее задание, так что школу закончила с золотой медалью. Это уже сейчас в четвертом классе родителей часто ставят перед выбором: либо школа, либо спорт. У меня ничего такого не было. Мои родители – очень сбалансированные люди из научной среды без какого-либо экстрима. К крену в сторону спорта мы были не готовы.
Я прилично играла. Очень мало ошибалась. Я могла сколько угодно перебивать и качать, тем более в то время играли на совсем других скоростях. По моему году, например, первой была Анна Смашнова из Минска – она в основном крутила и мощного атакующего тенниса, помнится, не показывала.
– Она потом стала профессионалом.
– Да, уехала в Израиль. Больших успехов не добилась, но на уровне тридцатки была (на самом деле была в топ-15, выиграла 12 одиночных титулов WTA и дважды играла в 1/8 финала «Ролан Гаррос» – Sports.ru). И вот я спокойно, осторожно, расчетливо играла, но когда лет в 15-16 нужно было прибавить и стать атлетичнее, мне прибавить было уже нечего.
Анна Смашнова
– Какие у вас были турнирные результаты?
– На уровне первенства России – не Советского Союза, где всегда были очень сильные игроки из Украины и Беларуси, – я играла очень успешно. Тогда и Москва играла отдельно от России, а в Москве играла, например, Таня Панова (экс-20-я ракетка мира и финалистка трех турниров WTA – Sports.ru). Лет в 12 я даже стояла девятой в Советском Союзе. За границу я никогда не ездила, и выдающихся данных у меня не было.
– Профессиональных амбиций тоже?
– Нет, было понятно, что это не тот уровень. Но я обожала играть, это была моя жизнь, я этим дышала. Никогда не думала, как некоторые дети: зачем меня родители заставляют, как же я хочу послать спорт к черту и заняться чем-то другим. Поступив на журфак, я первым делом пришла к завкафедрой физвоспитания Светлане Гришиной, и она меня с чехлом отправила в знаменитый трехзальный корпус на Ленгорах, пропахший потом мехматовцев. Я с этим чехлом как в школе ездила, так и потом в университете. В студенчестве мы играли первенство вузов, но постепенно все сошло на нет. Позже я участвовала в чемпионатах Европы и мира среди журналистов.
– Из тех, с кем вы тренировались или играли, кто-нибудь заиграл?
– Из моего круга – нет. Но я помню, как играл Максим Мирный – он младше меня на год. Денис Голованов сейчас преуспевающий тренер, состоятельные бизнесмены очень любят играть с ним на «Мультиспорте». С Маратом Сафиным мы вместе отдыхали в санатории под Сочи – может, даже не один год. Он был с родителями – Раузой и Мишей, – и мы с ним играли. Мне было 12, а ему восемь, и мы вполне себе с ним перебивали. А Динара ездила рядом в коляске.
– Как следили за теннисом в юности?
– Читала. Единственная школьная олимпиада, которую я могла бы написать блистательно, если бы она была, – это олимпиада по теннисной истории. У меня до сих пор хранятся эти затертые книжки: Белиц-Гейман, Маргарет Смит-Корт, Ольга Морозова, Анна Дмитриева. Все, что было про теннис, я знала: и французских мушкетеров, и великих австралийцев. Смотреть теннис по телевизору мы начали, конечно, позже – это сейчас у нас дома есть подписка на TennisTV и на Eurosport. И даже когда играют в другом часовом поясе, мы всей семьей можем проснуться в пять утра к матчу. Саша, моя дочка, мне говорит: «Мама, ты меня обязательно разбуди, когда Григор будет играть».
– Кого из игроков любите?
– Когда я начинала играть, мне очень нравилась Габриэла Сабатини…
– Мой папа тоже вспоминает ее с нежностью.
– Да, такая страстная аргентинка. Она потом выпустила свой именной аромат и стала одной из первых спортсменок, которые капитализировали свое имя на бьюти-фэшн-рынке.
Штеффи Граф с ее великолепно выписанными ногами, и Моника Селеш, которая играла двумя руками с обеих сторон и вообще не ошибалась, и казалось, что это машина и обыграть ее невозможно, – до инцидента в Гамбурге. И многочасовые матчи Агасси – Сампрас я помню.
Сейчас с каждым разом все интереснее смотреть на великое противостояние Надаля и Федерера. Федерера я как-то видела в Париже с Анной Винтур на Неделе моды. Они шли на вечернее шоу Alexander McQueen, и им совершенно не нужно было оборачиваться, чтобы быть узнанными: она в юбке-карандаш, он – в идеально сидящем костюме. Потом я их еще видела в баре Hemingway в отеле Ritz. Федерер был с Миркой, которая была одета очень старательно, и Анна, здороваясь с ней, протянула это типичное модное «You look gorgeous», которым обычно имеют в виду ровно обратное, и сразу повернулась к Роджеру. Это было забавно.
Надаля я видела однажды на вручении наград Laureus в Абу-Даби, где он как раз эту награду получал. Я очень взбудораженная в блестящем платье от Игоря Чапурина подошла к нему поговорить, но он, к сожалению, оказался так же автоматичен и роботизирован, как на корте. Отвечал вежливо, но у меня осталось впечатление, что он и бокалы на праздничном столе будет переставлять так же, как свои бутылки на корте. Но я бы не назвала его манеру себя вести отсутствием индивидуальности, просто его индивидуальность – это такая тотальная погруженность в дело. Его девушка Хиска, которая столько лет это выносит, – святой человек.
– А из молодых игроков?
– Мугуруса. Она очень талантливая и атлетичная, и за ней классно наблюдать, но мне кажется, что она чуть-чуть сама себя обкрадывает, снимаясь в испанском Vogue и блистая на «Оскаре». Ее очень много в инстаграме, она красотка, на ней очень хорошо смотрится ретро-форма adidas с этими длинными носками. Но мне больше нравится Гарбинье с уимблдонским трофеем и как она после победы обнимает своего тренера Кончиту Мартинес.
Я очень люблю Шарапову и допинговый скандал считаю недоразумением, она о нем очень хорошо написала в книге. Она с такой агрессией бьет каждый мяч и выбирает такие неожиданные углы своими уплощенными ударами. В ее книге большой кусок посвящен тому, как Роберт Лэнсдорп ставил ей эти плоские удары, и это сыграло злую шутку с моей дочерью, которая тоже играет в теннис. Когда она начинает играть плоско, я ей говорю: «Саш, ну крути», – а она: «Шарапова же играет плоско».
В Шараповой мне очень нравится, что она не пытается казаться политкорректнее, вежливее и добрее, чем есть на самом деле. Спорт – это же не про доброту. Когда Новак Джокович после поражения пишет в инстаграме: «Дорогой друг, я желаю тебе побеждать и дальше», – понятно же, как у него на самом деле внутри все бурлит. А Шарапова в этом смысле честная: она не хочет быть хорошей в раздевалке.
Еще мне очень нравится Доминик Тим. Помните, недавно была дискуссия, нужны ли пятисетовые матчи, и Джокович сказал, что молодое поколение не в состоянии фокусироваться на протяжении долгого времени. А вот Тим как человек совершенно уникального трудолюбия и чистоты движений – способен. За этим его трудолюбием и концентрацией я вижу его удивительного тренера Гюнтера Бресника. Как смешно он на US Open, когда Тим бился с Надалем не на жизнь, а на смерть, сидел в своей панаме весь такой мятый, будто до трех часов ночи торчал в баре, и сосал леденец на палочке. Я только беспокоюсь, как бы там не подпортила дело Кики Младенович, но вроде бы пока больше она сидит в его ложе, чем он в ее. И помните, в книжке Шараповой был очень хороший момент про это: когда она, болея за Димитрова, вдруг поняла, что не хочет сидеть ни в чьей ложе. К сожалению, теннис – он про это, эгоистичный.
– На кого-нибудь из игроков у вас были celebrity crush? Я полюбила теннис благодаря Сафину.
– Мне было лет 16, и на один из первых Кубков Кремля приехал Марк Россе (экс-девятая ракетка мира, обладатель 15 титулов ATP, олимпийский чемпион – Sports.ru), сын швейцарского банкира. И мне почему-то показалось, что я должна послать ему свою фотографию. Я сходила в фотоателье за железнодорожной станцией в Чкаловском. На мне были кроп-топ, мини-юбка и белый пиджак оверсайз – по нынешним временам вполне актуальный аутфит, а я еще была килограммов на десять побольше, чем сейчас. Я сфотографировалась и передала через кого-то в раздевалку эту фотографию с номером телефона. У нас дома тогда не было московского телефона, поэтому там был написан номер моей соседки Юлии Алексеевны – как у вдовы героя Советского Союза, у нее московский телефон был. Я приказала ей ждать звонка от Марка Россе. Не позвонил.
– Мужской теннис или женский?
– Мужской теннис мне всегда интереснее, если только это не «Уимблдон» с его однообразной игрой. Даже когда там 70:68, смотреть интересно только последний гейм – какие там эмоции и как парни потом бросаются друг другу на шею. Но в целом мужской теннис гораздо качественнее, а в женском реально хорошие матчи – уровня, например, Халеп – Возняцки в финале Australian Open – случаются редко.
– На турнирах бываете?
– Была несколько раз на «Уимблдоне» по приглашению Ralph Lauren, турнирного спонсора. Было страшно интересно увидеть его изнутри. Рядом со мной в ложе сидели Борис Беккер и Гай Ричи. Это было такое торжественное ритуальное мероприятие: прийти в 12, красиво пообедать и потом уже пойти в ложу смотреть матч. Зрители делают это с разной степенью заинтересованности, некоторые каждые полчаса выходят за Pimm’s, который я терпеть не могу. А потом все идут обратно в ресторан, где угощают клубникой со сливками. Когда я была на «Уимблдоне», на трибуне еще не было двух герцогинь, зато был Брэдли Купер в красивом синем костюме. Теперь хочу поехать на «Ролан Гаррос» и в Монте-Карло в апреле, где очень хороший состав и в это время года еще не так туристическо.
– Почему в России теннис не популярен?
– Даже в советские годы теннис был таким немного элитарным и никогда – массовым, просто в 90-е годы у него случился расцвет. В России популярность любого вида спорта зависит от того, стоит ли за ним кто-то из власти. Тогда у тенниса появился Борис Николаевич Ельцин, который сидел на трибуне Кубка Кремля, а рядом с ним были Лужков и все-все-все. Кубок Кремля и вообще все теннисные корты были такими местами силы: там решались большие дела, и поэтому теннис был невероятно популярным.
Я недавно разговаривала с Ксенией Собчак, и она вспоминала, как они с Ульяной Цейтлиной, вместе с которой стояли у истоков русской светской жизни, наряжались, чтобы пойти на этот турнир, как трудно было достать билеты. И Ксения говорила, что бриллианты Graff, особенно эффектно сверкающие под софитами «Олимпийского», она впервые увидела именно там – тогда это было дневное мероприятие, где все можно было разглядеть в деталях. А в вип-буфете подавали блины с икрой и алкоголь. Сейчас другим видам спорта повезло чуть больше: у биатлона был Прохоров, у баскетбола – и Дворкович, и Иванов, у гимнастики, понятно, Алишер Усманов, на спасение футбола кого только не бросали. У тенниса, к сожалению, такого человека сейчас нет. А пришел бы один раз Владимир Владимирович на трибуну – это был бы хороший импульс.
– Расскажите про журнал «Теннис+». Помню, как бегала покупать его к метро за 29 рублей.
– Я пришла в их крохотную редакцию у метро «Парк Культуры», когда училась на втором курсе журфака. Мой тогдашний бойфренд очень из-за этого негодовал, потому что ему казалось, что так делать нельзя, что меня там обидят и нужно непременно предварительно куда-то звонить, желательно министру спорта. Я же просто пришла. Там был чудесный теплый коллектив Олега Дмитриевича Спасского, и мне тут же дали задание написать про детский турнир в «Лужниках». Я настрочила заметку на печатной машинке, отправила ее и стала очень волноваться, каждый день звонить и спрашивать, прочитали ли они мою заметку. В итоге мне довольно быстро стали давать задания, я делала интервью с Карлосом Мойей и всеми, кто приезжал на Кубок Кремля.
Сейчас все журналы пытаются выстроить вокруг себя комьюнити: собирают правильных людей, проводят мероприятия и зарабатывают на этом деньги. Интересно, что «Теннис+» делал это еще 20 лет назад: у них был уникальный турнир «Большая Шляпа», где вместе играли Ястржембский (в середине 90-х – пресс-секретарь президента Ельцина), Сосковец, Сысуев (вице-премьеры правительства), Бурбулис (госсекретарь РСФСР, позднее депутат Госдумы), Тарпищев (советник Ельцина по физкультуре и спорту, сейчас – президент Федерации тенниса России), Караченцов, Крис Кельми, тогда еще не так много выпивавший. Это была такая концентрация очень больших фамилий и капиталов, которая случалась на почве тенниса.
– В Tatler тоже появляются теннисисты.
– Вы, наверное, знаете, что главный редактор американского Vogue Анна Винтур обожает теннис, несколько раз в неделю встает в пять утра, чтобы поиграть до работы. Так вот я помню, в одном из номеров Vogue было четыре разных материала о теннисистах. У нас до такого пока не доходит, но тем не менее теннис на страницах регулярно присутствует. В 2011-м на обложке была Мария Шарапова – в ее райдере для съемки в Лос-Анджелесе тогда значился обогреватель, потому что Маша боялась заболеть перед турниром в Новой Зеландии, и ее личный портной – для обеспечения, как было написано в документе, необходимого «уровня комфорта». И чтобы от ее дома до места съемки было не больше 30 минут. У Шараповой ко всему нормальный бизнес-подход: она ничего не делает, если для этого нет четких предпосылок, если она в конкретный момент не заинтересована в конкретном рынке для продвижения какого-то товара. Тогда мы договаривались с ней через часовую компанию, с которой она работала.
В Майами мы снимали Анну Курникову, тоже, как ни странно, в шляпе – хотя в глянце считается, что шляпы плохо продают. В Брэдентоне снимали Софью Жук для Tatler Teen вскоре после ее победы на юниорском «Уимблдоне». Ее агенты из IMG тогда очень быстро откликнулись и все согласовали, а вскоре у Сони появился контракт с Philipp Plein. Еще у нас однажды был Карен Хачанов – тогда еще не женатый, – и в тексте было упомянуто, что по воскресеньям он ходит в Краснопресненские бани и иногда – в клуб Gypsy. Слава богу, ходил он туда редко – уже тогда было ясно, что Карен станет звездой. Была лавстори Димы Турсунова, когда он объявил о помолвке со своей герлфренд Аделей Бахтияровой, ювелиром из Узбекистана, которая училась в Лондоне и живет в Дубае. Помню, как мы снимали их в кабриолете заваленными теннисными мячами. Жаль, они так и не поженились.
***
Журнал Tatler в оригинальном виде возник в Англии еще в начале XVIII века. Это был литературно-светский вестник, который просуществовал только два года, но предвосхитил другие важные для британской культуры издания. Два века спустя Tatler реанимировали как иллюстрированный журнал «об обществе и драме». Он с переменным успехом существовал до начала 80-х, пока молодой редактор Тина Браун не впрыснула в него мощный заряд новой энергии, иронии и острых формулировок (о чем написала лучшую книгу 2017 года по версии The Economist). Уставшее английское издание вдруг оказалось на острие цайтгайста, и его купил глянцевый гигант Condé Nast. Сейчас Tatler пишет о верхушке артистической, политической и бизнес-элиты, его аудитория – самая богатая среди всех изданий Condé Nast, владеющего также Vogue, GQ, W, Architectural Digest, The New Yorker и другими.
Русский Tatler издается с 2008-го и этой осенью шумно отметил десятилетие. Его появление в России совпало с постепенным переходом бомонда из скандальных светских обозрений Божены Рынской середины нулевых в нынешнее пространство частных музеев, благотворительных фондов и других проявлений новой сознательности. Впрочем, успех русскому Tatler по-прежнему обеспечивает национальная любовь к празднику.
– По своей природе Tatler, – рассказывает Соловьева, возглавляющая издание с 2010-го, – это журнал-праздник. Он пишет о людях, которые любят получать удовольствие от жизни, любят вечеринки и делают это громко. Поэтому он не мог появиться где-нибудь в Швейцарии, хоть в Колоньи денег гораздо больше, чем у нас. Потому что там никому в голову не придет показать, что они у него есть. То же самое – Германия и Скандинавия, где совершенно другая культура потребления и самопрезентации. А Россия оказалась близка Англии, хоть там деньги и старые, а у нас – новые.
– Про героев вашего журнала часто говорят, что они интересны только друг другу. Или что они, как Алеся Кафельникова, в прошлом году красочно рассказавшая про наркотики, вообще никакие не герои.
– Это очень сложный момент. Я не знаю, кого надо поставить на обложку и как о нем рассказать, чтобы вся страна единодушно согласилась: да, это герой.
– В этом году – Артема Дзюбу, конечно.
– Да, разве что Артема Дзюбу, как сделал GQ. Алеся Кафельникова – это девочка, у которой папа – выдающийся спортсмен, которая танцевала у нас на балу в платье Dior, которая училась в хорошей школе в Москве, потом – в Англии. Была успешной моделью. Она такой собирательный портрет поколения детей наших героев. Благодаря ее истории многое стало понятно, о многом задумались в первую очередь родители. Были колоссальные дебаты по поводу этого сюжета. Одни считали его пропагандой: получается, чтобы попасть на обложку, нужно впасть в депрессию и резать себе руки, а не хорошо учиться и совершить какое-нибудь научное открытие. Другие, наоборот, увидели в этом материале такое увеличительное стекло, которое показывало, к чему могут привести чрезмерное давление семьи, материальная вседозволенность и тотальное одиночество в душе. Я считаю, очень важно было рассказать эту историю.
– Как изменились герои Tatler за 10 лет?
– Было бы очень просто сказать, что десять лет назад это была златокудрая Ульяна Цейтлина в бандажном платье Hervé Léger, а теперь Софья Капкова в платье Вики Газинской с фестиваля Context. Но это очень однобокая трактовка. Глобально герои не поменялись, но они не поменялись нигде – даже сентябрьский английский Vogue от нового редактора Эдварда Эннинфула выходит с той же Рианной на обложке, только теперь у нее брови-ниточки, как у героини немого кино. Интересно наблюдать за эволюцией героев, и здесь прекрасный пример – Ксения Собчак, которая сколько жизней уже на наших глазах прожила: на своей первой обложке Tatler она была в голубом платье Dolce & Gabbana, отделанном цветами, на нью-йоркском мосту. На второй – беременная и обнаженная. На третьей – кандидат в президенты, мы посадили ее в кабину многотонного грузовика, мол, Ксения Собчак идет или даже едет в народ. Или Николай Цискаридзе, блистательный танцор, бессменный принц из «Щелкунчика», который был так обласкан властью, а потом вдруг оказался в центре невероятного скандала и с подмоченной репутацией. Но своей работой в академии Вагановой доказал, что, несмотря на непростой характер, он все равно герой и большой профессионал. Люди проходят естественную эволюцию, и говорить, что сейчас продается другой тип героя, я бы не стала.
– Юбилей вашего журнала при этом вылился в скандал, когда ваши герои обиделись на сатиру Константина Богомолова. (На закрытой вечеринке в честь 10-летия Tatler показали короткометражный фильм театрального режиссера Богомолова о постоянных героях журнала, который оценили не все).
– В Tatler постоянно кипят такие страсти, что, наверное, и его юбилей обязан был стать чем-то провокационным и драматичным. Все же мы смеем думать, что показали гостям не обычный беззубый ролик, который снимают к годовщине свадьбы или ко дню рождения, а настоящее кино, результат фантазии режиссера, его творческий взгляд на наше светское общество и на нас в том числе.
Сам Константин Юрьевич считает, что главная задача современного искусства – это атака на ценности. «Это созидательный процесс, в результате которого все фальшивое отпадает, а истинное проходит через мощную закалку», – сказал он в одном интервью. Но соглашусь, не все ожидали от нас подобной наглости.
– Вам больше нравится думать о Tatler как о зеркале социальных трендов, чем о светском вестнике?
– Светская хроника неотделима от социальных трендов. Репортаж с вечеринки Gucci в автосервисе на улице Сельскохозяйственной – это вроде бы вечеринка, но о чем она говорит? О том, что большие бренды больше не хотят ассоциировать себя с женщинами в кудрях и зваными ужинами с рассадкой и белыми орхидеями, потому что их новому потребителю неинтересно, чтобы к ним каждую секунду подходил официант с тарталетками. Или свадьбы, где невеста в платье от защитницы природы Stella McCartney, а все цветы бумажные из соображений экологичности, – это что? Так что светская жизнь – это совершенно не набор девушек в дизайнерских платьях с подписями. Это про то, чем наполнен современный мир.
– Например, Балом дебютанток. Почему такая старомодная концепция вдруг оказалась такой востребованной?
– У всех журналов Condé Nast были свои мероприятия: «Мужчина года» GQ, «Женщина года» Glamour, шопинг-фестиваль Vogue Fashion’s Night Out. Нам хотелось чего-то своего и уникального. Возникла идея привлечь наследниц известных бизнес- и культурных династий. Мы не знали, насколько это сработает, потому что могло получиться очень нафталиново: одеть девушек в длинные платья и заставить танцевать полонез, – но в итоге это мероприятие с жиром и бриллиантами приобрело теплый семейный оттенок, к нам приходят семьями.
80-летняя мама Аллы Вербер прилетает из Торонто, ее внучки – из Женевы. И сейчас (разговор состоялся за несколько дней до Бала-2018 – Sports.ru) мне звонят мамы и так кокетливо говорят: «Я сама бы уже не пошла, но Верочка так хочет». Это такой торжественный красивый праздник, куда хотят попасть дети, для которого специально готовят платья. Это единственное мероприятие в Москве, где совершенно недопустимо быть underdressed. Однажды к нам Глюкоза пришла в коротком платье – мы ее сильно ругали, она раскаялась и теперь ходит одетой правильно.
– Все принимают ваши приглашения?
– Не скрою, есть несколько желанных фамилий: скажем, Михельсон и Галицкая, – но папы категорически отказываются. Но, как правило, родители все-таки соглашаются. Концепция легла очень удачно: победило желание выйти в свет семьей, посмотреть, как выросли дети друзей и знакомых. К нам приходят люди, которые мало где бывают. Пришел вот Марк Курцер – главный акушер Москвы, который многих наших дебютанток принимал собственными руками. На первом балу был Герман Хан – папа дебютантки Евы Хан, 12-й номер в русском рейтинге Forbes – его никто не сфотографировал, потому что никто не знал, как он выглядит. В прошлом году был министр энергетики Александр Новак, который, конечно, страдал, потому что ему такой светский формат чужд, но дочка у него ослепительной красоты – как можно своих девочек не поддержать. В этом году ждем Дениса Мантурова (министр промышленности и торговли; пришел). Так что к нам приходят люди, которые вообще никуда не ходят, потому что это дети, династия, семейная гордость.
– У вас работа мечты?
– Видела я однажды работу мечты. В прошлом году мы снимали Юлию Мильнер (жену диджитал-инвестора Юрия Мильнера) в Кремниевой долине в обсерватории Ликс на горе Гамильтон. Это абсолютная глушь и невероятная красота. И там была чудесная женщина-смотрительница. Представьте себе: обсерватория, эта женщина, ее крошечный домик, звезды, телескоп. Вот после Tatler я бы с удовольствием посмотрела в одиночестве в телескоп.
Шучу. У меня очень классная работа, потому что мне никогда не бывает скучно. Помню, один только раз мы собрались на редколлегию после зимних каникул и обсуждали традиционный материал «Как я провел отпуск». И я в очередной раз услышала слова «Куршевель», «La Mangeoire», «Le Tremplin» (рестораны в Куршевеле) и подумала: господи, ну сколько можно. Но потом Варламов написал в своем блоге про шапки-куршевельки, и это было забавно, и стало понятно, что есть, конечно, не только Куршевель – надо просто видеть не только его. В работе редактора очень важно не терять связи с приборами и мониторить, как все меняется.
– А что важно, чтобы быть работающей мамой?
– Я, увы, совсем не тот человек, который может читать тренинги о том, как эффективно держать баланс между работой и семьей. Юрий Дудь мне недавно сказал очень хорошую фразу: «Главное, чему я научился за последнее время, – умению говорить нет». Я тоже учусь постепенно. Потому что вот просят тебя зайти вечером на мероприятие «буквально на полчаса». Но что такое полчаса? Это прическа, макияж, платье, туфли. Туфли – это машина. Машина – это пробки. Так что баланс – это не свершившийся факт, а постоянный поиск.
Но вот, например, во вторник получилось. Саша играла соревнования Московской академии тенниса в 9:30 утра. Я планировала прийти на работу к 12. Но матч продлился два часа – она проиграла, но играла очень хорошо, и мы уезжали оттуда абсолютно счастливые, потому что она отдала все, что на тот момент могла. Я опоздала на работу, но я не могла с ней в тот момент не быть, потому что обидно, когда все лучшие события в жизни ребенка с ним переживает няня. А наша замечательная няня еще не очень понимает в теннисе, так что пару раз она по телефону называла мне счет в другую сторону и селила во мне ложные надежды. Это как водители сейчас должны уметь красиво снимать в инстаграм, так и няня должна разбираться в теннисе. Высочайшие требования.
– Какое у вас guilty pleasure?
– Я только недавно начала позволять себе встать в выходной позже девяти, съесть круассан, посидеть с книжкой. Это такой путь к осознанию того, что можно никуда не спешить, но в результате ускориться.
– Это такая нью-эйдж философия – что все время нестись куда-то вредно для качества жизни.
– Моя подруга Тина Канделаки, по-моему, вообще ни одной секунды не проводит зря. В шесть утра она встала и тут же в своем загородном доме крутит велосипед, потом у нее английский язык, потом она уже с укладкой и безупречно одетая едет выступать перед студентами, а потом ведет викторину «Самый умный». И ты видишь это и впадаешь во фрустрацию: а что сделала я? И я только сейчас прихожу к пониманию, что моменты, когда ты просто никуда не спешишь, тоже нужны. Особенно когда один ребенок уже взрослый, второй уже и сам не против поспать или сходить за круассанами в «Братья Караваевы».
– Почему мода – это важно?
– Мне кажется, мы уже прошли тот этап, когда нужно было доказывать, что ты не полная идиотка, если на тебе красивое платье. Я надеюсь, что эта риторика ушла. В России таким ярким защитником сбалансированного представления о женщине всегда была Ксения Собчак, которая показала, что можно надеть красивое платье и прекрасно обсудить последний фильм Ларса фон Триера.
Мода – это всегда отражение того, что происходит в обществе. Достаточно немного копнуть, чтобы найти кучу всего интересного. Например, бум страшных кроссовок и назначение Вирджила Абло на пост главы большого буржуазного модного дома Louis Vuitton – свидетельство мощи уличной культуры. Бесконечные принты на одежде авторства разных художников говорят о том, как взаимоважны искусство и мода. Prada на прошлой неделе объявила о поддержке итальянского фонда раковых исследований. Gucci, Versace, Michael Kors, Burberry отказались от натуральных мехов. Постоянно идут разговоры об устойчивом развитии и осознанном потреблении – разговоры очень непростые и часто от лукавого, но все равно марки ищут способы, даже стимулируя спрос, делать это с минимальным вредом для экологии.
Или вот в Америке сейчас популярен сервис Rent the Runway – аренда одежды по подписке. Все начиналось с вечерних платьев, потому что, согласитесь, обидно покупать платье, чтобы один раз сходить на свидание, понять, что мужчина мудак, и в платье тоже разочароваться. Но потом очень востребованным оказался сегмент одежды на каждый день, и теперь ты за 70 или 100 долларов можешь взять четыре вещи и носить их в офис сколько хочешь, а когда вернешь – взять следующие четыре. И это может быть и сумка Chloé, и платье Carolina Herrera, которые ты не можешь позволить себе купить. И это тоже очень в духе времени, потому что ну сколько можно покупать? Так что я считаю, что мода – это прекрасно, нет никакого противоречия между тем, чтобы красиво одеться, почувствовать себя уверенно и с этой уверенностью пойти в Пушкинский музей на выставку гравюр эпохи Эдо.
– А шорты за 100 тысяч рублей – это прекрасно?
– Цены на вещи, которые обычному человеку кажутся заоблачными, не результат какого-то неуемного самомнения Вики Газинской, или Саши Терехова, или Андрея Артемова. За этим стоит банальная экономика: хорошие ткани стоят очень дорого, и сэкономить можно только при условии очень больших объемов. Нужно платить за рекламу, за аренду офиса, за магазин, за все. Сейчас я уже не знаю дизайнера, который говорил бы про свои вещи: я хочу, чтобы это стоило столько. Всем уже понятно, что так вещи не продаются и что невозможно одевать только посетительниц Tatler-бала. Так что экономика шортов за 100 тысяч рублей, какой бы безумной она ни казалась со стороны, увы, объяснима. Но, конечно, за каждым дизайнером должен стоять опытный бизнес-менеджер, который эти процессы оптимизирует и поймет, где размещать производство: в Молдавии или на Трехгорной мануфактуре, – как выстроить логистику, размещать ли рекламу в глянце или продавать через инстаграм. При этом приятно, что многие марки: и Алена Ахмадуллина, и Саша Терехов, – делают вторые линии, более доступные.
– Анну Винтур, которая так сильно определила восприятие вашей профессии, настойчиво провожают из моды на пенсию. Она правда уходит?
– Это бесконечные слухи. Я бы сказала, что если она и уйдет, это будет не Бьорн Борг, ушедший из тенниса в 27. Скорее Роджер Федерер, который уже на излете карьеры заключил контракт на 300 миллионов. Потому что они оба – это такие вечные явления, в каком качестве они бы ни были.
Подписывайтесь на самый модный телеграм-канал Sports.ru
Фото: instagram.com/ksenia_tatler; tatler.ru; instagram.com/tatler_russia; instagram.com/tatlermagazine; instagram.com/mariasharapova; Gettyimages.ru/Simon Bruty/Allsport, Andy Lyons, Richard Heathcote, Shaun Botterill; РИА Новости/Дмитрий Донской; REUTERS/Ruben Sprich
Из настоящих аристократов и знатных семей на Руси появлялись Толстые, Менделеевы и Блоки. Эти же люди - перхоть подзалупная. Бездарные, скучные и ничтожные люди.
И вот эти вопросы в интервью - " какое ваше guilty pleasue" - позабавили. Мило и нелепо
Считать Федерера или Винтур с Рианной и Меган "за щеку под столом" Маркл равноценными фигурами с например Гейтсом или Королёвым,Сахаровым или Рузвельтом просто отказываюсь.Всех этих Собчак и прочей гламурятины если их не показывать по тв и глянцу с инетом,никто и не вспомнит через год,а великие достижения останутся в веках,как и имена людей додумавшихся до этих достижений.