Шарапова написала эссе о возвращении после дисквалификации. Просто супер
Откровенное эссе главной русской спортсменки.
Когда я готовилась к возвращению после дисквалификации, все в моей жизни спрашивали у меня одно и то же: как я буду себя чувствовать. Друзья, родные, то небольшое количество журналистов, с которыми я общалась в преддверии моего первого турнира, – все задавали этот вопрос: «Мария, что ты будешь чувствовать?»
Я всем отвечала одно и то же: не имею понятия.
И так оно и было. Я не имела ни малейшего представления. Буду ли я нервничать? Или буду воодушевлена? Уверена в себе? Осторожна? Счастлива? Или мне будет грустно? Почувствую я себя любимой? Или ненавидимой? Будет ли это облегчение? Или страх? С одной стороны, это так просто: описать свои ожидания. Это очень простой вопрос. Но с другой... Это казалось чем-то непознаваемым. Казалось, что все эмоции мира возможны для меня в этот день в Штутгарте – день, когда я выйду на корт после 15-месячного отсутствия.
И моим первым импульсом было подготовиться к ним всем. Я начала думать: так, как мне повести себя, если я почувствую это? А как – если то? Или третье, пятое, десятое? И так далее. В конце концов, это моя работа – готовиться к каждому матчу, тренироваться, чтобы показывать все, на что способна.
Но потом я поняла, что это все бесполезно. Бывают такие вещи. Как бы я ни старалась, подготовиться к тому, что меня ждало, было невозможно. Можно было гадать, представлять, проигрывать в голове разные сценарии. Но знать наверняка – нет. Я поняла, что у меня не было выбора, кроме как выйти на корт, сделать глубокий вздох – и не знать.
Надо было шагнуть в неизвестность.
***
Мои отношения с неопределенностью всегда были сложными.
В теннисе – как, наверное, и в других профессиях – постоянно находишь себя в сердце этой борьбы определенности с неопределенностью. Есть устоявшийся порядок вещей: спортзал, тренировки, переезды, ночи не в своей постели, получасовые поездки в машине на корты, во время которых слышишь разную непонятную музыку, календарь, который заканчивается и начинается заново быстрее, чем ты успеваешь глазом моргнуть.
Но параллельно с этой рутиной существуют и разные неизвестные. На каждом турнире свои мячи. Свое покрытие. Каждый день у тебя новый соперник. Погода меняется каждый день. А пресс-конференция была? Как она прошла? Когда следующий матч? Против кого? Какой турнир следующий? Какой у тебя прогресс в отношении поставленных целей? И так далее.
И после 15 лет всего этого я могу знаете что сказать? 15 лет – это очень долго. Время, расписание, календарь – они никогда не останавливаются. Но в то же время не проходит и ощущение, что все постоянно начинается с нуля.
Эту комбинацию знакомого и незнакомого я ощущала и тогда, готовясь к своему первому за 15 месяцев матчу. Часть меня чувствовала, что уже проходила это: когда в 2008-м я перенесла операцию на плече, я уже тренировалась вот так, с прицелом на будущее. Благодаря тому опыту я знала, что даже после длинного перерыва могу вернуться на свой уровень.
Но другая часть меня понимала, что этот новый перерыв отличается от того. То, что сопровождает дисквалификацию: осуждение, дотошное изучение каждого твоего слова, эмоциональное напряжение, – ни на что не похоже. И невозможно предсказать, что из этого выйдет. Эти 15 месяцев показали, что мне предстоит вернуться на двух уровнях: не только физическом, но и ментальном.
Было известное и неизвестное.
Надо было вернуться. Но еще надо было верить в свое возвращение.
***
Вечером накануне моего первого матча в апреле я разговаривала с мамой.
Мама обычно ездит со мной по турнирам, но никогда не ходит на матчи. За десять лет она была на матчах, наверное, трех. И не потому, что ей не нравится. Просто вся эта турнирная суета, лаунджи игроков, трибуны – это все не ее. (И мамы могут делать что они хотят.) Так вот тем вечером мы с ней просто болтали – ни о чем конкретном, просто как мама с дочкой. И вот я уже собиралась к себе в комнату, когда вдруг ни с того ни с сего спросила ее: «Мам, а хочешь прийти завтра?»
Не знаю, что на меня нашло. Это была одна из тех вещей, про которые не думаешь, пока не начнешь их говорить, и даже когда начнешь, не понимаешь, пока не скажешь до конца.
Мама задумалась на пару секунд, а потом посмотрела на меня и сказала: «А знаешь что? Да, хочу». А я: «Ну хорошо!»
Это был такой мимолетный разговор – не разговор даже. Но как только он состоялся, я поняла, как много это для меня значит. Наверное, я тогда уже понимала, что этот матч будет отличаться от всех, что я когда-либо играла. И я не стала от этого скрываться – часть меня решила посмотреть этой ситуации в лицо: о’кей, этот матч будет другим. Но по крайней мере, он будет таким на моих условиях.
Я пожелала маме спокойной ночи и сказала, увидимся завтра.
Так крепко, как в ту ночь, я не спала много лет.
***
Хочу признаться: я люблю небольшую недосказанность.
Я никогда не хотела, чтобы меня знали все, любили все, даже понимали все. Иногда я начинаю переживать, что в этом я отстаю от времени. Последнее время я стала замечать, как почти все игроки развили одну и ту же послематчевую привычку: они приходят с корта в раздевалку и сразу – еще не переодевшись и не сходив в душ – достают телефон и заходят в твиттер посмотреть, что о них написали.
Это началось несколько лет назад и очень меня поразило. Будто существует такой Генератор мнений, Валидатор, и все ему поклоняются. И я не знаю, может, это я чего-то не понимаю. Может, это чудесно. Но мне это не близко.
Хочу ли я, чтобы обо мне писали в твиттере, говорили, переживали, приходили на мои матчи? Конечно. Не стану кривить душой. Я много работала, чтобы оказаться там, где я сейчас. И вместе с этим пришла публичность. Я всегда хотела играть большие матчи и понимала, что с ними придет большое внимание. Я никогда не хотела играть на 18-м корте. Мое место – центральный корт. Но в то же время есть разница между вниманием и зависимостью от внимания. И в этом я всегда чувствовала, что отличаюсь от других. Мне не нужно знать, что именно обо мне говорят. Знания, что обо мне просто говорят, мне всегда было достаточно.
Между тем, я заметила, что люди часто путают независимость и неуязвимость. Последнее время я думаю об этом все чаще. Потому что я, как и все, постоянно чувствую себя уязвимой. И стены, которые я построила вокруг себя, – они совсем не такие непроницаемые, как принято считать. Они очень даже проницаемые, и то, что через них проходит, заставляет меня переживать.
И больше, чем в одном смысле.
***
Во-первых, конечно, я живу в реальном мире. Я в курсе того, что многие мои коллеги говорили обо мне, как активно некоторые из них критиковали меня в прессе. Если ты человек, и у тебя есть сердце, то не думаю, что на такие вещи можно совсем не обращать внимания. И не думаю, что они когда-либо перестанут тебя так или иначе задевать.
Но в то же время я всегда стараюсь быть к критикам великодушной независимо от того, кто они и насколько хорошо знают, о чем говорят. У меня никогда не было желания отвечать на негатив негативом; это всегда было для меня принципиально. Я всегда хотела, чтобы моим ответом было благородство – меня этому научила мама, один из самых благородных и элегантных людей, что я знаю. Я всегда хотела быть выше критики и показать, что это мой выбор.
Это не значит, что этот выбор легкий. Поверьте мне, легко было бы сделать обратное: прийти на пресс-конференцию и в ответ на все вопросы о том, что говорили обо мне, пока меня не было, пуститься в ответную критику, нанести ответный удар, прыгнуть в это болото... Мало кто знает, что я одержима боксом. С самого детства бокс был вторым после тенниса спортом, который меня завораживал. Я смотрела бои, я боксировала в качестве кардио. А больше всего мне нравится, как боксеры выходят на ринг: одновременно спокойно и напряженно. Ритмично и волшебно. Я на эти пресс-конференциях я думала, как просто было бы представить себя в этом халате выходящей на спарринг. Попрыгать, нанести несколько ударов, может, провести несколько комбинаций – и уйти.
Но мне это неинтересно. Бойцу во мне интересен только теннис. Я поняла это для себя еще маленькой девочкой и с тех пор этого придерживаюсь. И я не выношу профессиональный негатив за пределы корта. Во мне этого нет. Это сложно объяснить, и я понимаю, что еще сложнее – понять. Это у меня внутри. Но в конечном счете, я слишком уважаю и восхищаюсь всеми в туре – включая моих критиков.
И я надеюсь, что в конце концов они изменят свое мнение и почувствуют то же самое по отношению ко мне.
***
Но у уязвимости есть еще один аспект, который я осознала только в последние месяцы. Он не связан ни с критикой, ни с моими коллегами.
Он относится к моим поклонникам.
Открытость по отношению к поклонникам – да и к самой концепции фанатизма – не всегда была для меня в порядке вещей. Не то, чтобы я не ценила поддержку – конечно, ценила. Я очень дорожу своими поклонниками и прекрасно понимаю, что без них не было бы моих успехов. Это все я знаю.
Но можно знать, а можно – знать.
Я надеюсь, это не будет использовано против меня: только после дисквалификации и возвращения я начала по-настоящему осознавать, что для меня значат мои фанаты – не просто как идея, а на более глубоком уровне. Человеческом.
Вот есть преданность – для меня это одно из самых сильных человеческих качеств. В отношениях между людьми от преданности может зависеть все. А познается она в периоды, когда приходится преодолевать трудности. Очень многие из тех, кто с тобой, пока ты на вершине, отворачиваются, как только меняются обстоятельства. Обычно о таком думаешь в отношении своих друзей, партнеров. Но меня за последние два года больше всего тронула преданность не кого-то из них, а моих болельщиков.
Когда стало известно про положительный тест, они остались со мной. После решения о дисквалификации они остались со мной. Во время дисквалификации они были со мной. И когда я вернулась на корт...
Я никогда это не забуду.
Обычно я люблю приезжать на турниры пораньше. Но на моем турнире-возвращении мне немного не повезло: из-за того, что моя дисквалификация заканчивалась ровно в день моего первого матча, я не могла находиться на территории турнира до этого дня. Это значило, что моя первая официальная тренировка состоялась всего за несколько часов до игры. Было понятно, что будет много прессы, и обстановка будет довольно напряженной.
Для меня это не было проблемой. Репортеров на корте было больше, чем на какой-либо тренировке в моей жизни, но она сама прошла нормально. Хотя в ней было что-то такое конфликтное. Атмосфера была немного заряженная, взвинченная. От такой удовольствия не получишь.
Но чуть позже, уже ближе к матчу у меня была тренировка на корте поменьше. Просто 25 минут постучала – ничего особенного. Но когда я туда пришла... Я даже не знаю, как это описать. Это был такой момент, когда все эмоции вышли наружу. Несколько моих поклонников, как только они меня увидели, собрались у корта, чтобы посмотреть тренировку. У них были российские флаги и самодельные плакаты «С возвращением, Мария», и они хлопали, кричали, поддерживали меня все время, что я была на корте.
Обычно на тренировках я предельно сосредоточена, а тем более, прямо перед матчем. Но тот момент, должна признаться, немного выбил меня из колеи. Эти люди из всех игроков на свете выбрали меня... И они остались со мной после всего, что произошло... И нашли время, чтобы сделать все эти плакаты, и приехать с ними, и прийти ко мне на тренировку, и поддержать меня, и показать мне, что они выбрали меня. Меня это так пробило, как никогда раньше. Я била по мячу, но про себя представляла, как эти девочки у себя дома подбирают клей, блестки, маркеры, думают, что именно написать. И все это для меня. В тот момент это меня просто потрясло и очень растрогало. Мне будто напомнили, ради кого я на самом деле играю.
И сейчас я чувствую, что теперь должна их отблагодарить. Если есть одна вещь, которой я хочу добиться на этой новой стадии своей карьеры, – это быть игроком и человеком, достойным того, чтобы за него болели, – ради тех моих поклонников, которые остались мне верны.
И которые останутся со мной, что бы ни случилось.
***
Интересно, как быстро все меняется.
Мне кажется, люди видят меня человеком, у которого есть все. И поэтому они думают, что меня трудно осчастливить.
Но я могу описать конкретный момент, когда была полностью всем довольна.
Это было пару месяцев назад утром в середине мая. Я играла Открытый чемпионат Италии и только что выиграла свой матч первого круга в двух сетах. Это был третий турнир моего возвращения, и я чувствовала, что ко мне постепенно возвращается уверенность. Оглядываясь назад, полагаю, что это было ошибкой – играть три турнира подряд после 15-месячного перерыва (о’кей, не «полагаю» – скорее говорю себе: чем ты думала, Мария?!). Но я была так рада снова играть. Вы когда-нибудь проводили целую ночь без сна, потому что то, чем вы занимались, было так интересно, что вам не хотелось останавливаться? Вот так чувствовала себя я, играя три этих турнира, – будто мой организм справится с нагрузками на одном энтузиазме. Но в любом случае, после того матча в Риме я чувствовала себя отлично.
Мой второй матч поставили на вечер – 7:30, прайм-тайм по-итальянски. Так что у меня освободилось утро. Я проснулась чуть позже обычного, позавтракала у себя в номере. Из него открывался шикарный вид на город: Ватикан, Колизей – будто до них можно дотронуться. Погода прекрасная – май в Италии. Птицы поют. И вдобавок ко всему с минуты на минуту должно было прийти решение по моей wild card на «Ролан Гаррос» – и я была полна оптимизма.
Ладно, может, сейчас я приукрашиваю тот момент. Потому что, по правде сказать, такое утро – не такая уж редкость. Просыпаешься в незнакомом городе, завтракаешь, собираешься на тренировку. Ничего особенного. Но тогда это казалось чем-то особенным, пусть я и делала это 15 последних лет. Наоборот, почему-то у меня было ощущение, что я переживаю это впервые. И я была так рада жить в этом отеле, так горда быть во втором круге, так взволнована в ожидании wild card – это был набор эмоций, которые я уже давно не ощущала.
Только потом все полетело к черту. К концу дня я проиграла свой матч (снявшись с него из-за травмы) и могла уезжать из Рима; на «Ролан Гаррос» я не ехала и, как оказалось потом, не ехала и на «Уимблдон». Единственное место, куда мне в тот день была открыта дорога, – это аппарат для МРТ, который должен был показать разрыв мышцы моего бедра третьей степени. Жизнь такая забавная, да? Если птицы к тому моменту еще пели, я точно их не слышала.
Не буду врать: после этого я упала духом. Это казалось так жестоко: провести 15 месяцев без игры, потом вернуться и только почувствовать, что делаешь шаг вперед, – как оказаться вынужденной сделать два назад. Второй год подряд пропустить «Ролан Гаррос» и «Уимблдон» и снова не иметь возможности играть – казалось, что это чей-то злой розыгрыш. Уверена, что мои критики, читая это сейчас, думают: карма. Это их право. Но я в тот вечер, в том МРТ-аппарате, испытывая ту боль, так не думала. Я так хотела играть. И мне было так обидно.
И эта досада ушла далеко не сразу.
Но в итоге я нашла в этом радость. Не в травме, конечно, а в том, что последовало за ней: я вспомнила это ощущение неопределенности, которая поджидает тебя на каждом шагу. Это чувство, когда тебе нужно из раза в раз шагать в неизвестность. Я вспомнила, как люблю его.
Я поняла, что, как бы я ни скучала по обустроенному комфорту своей теннисной жизни, еще больше я скучала по дискомфорту, который обустройству не поддается. Мне не хватало этого чувства, которое дарит теннис... Мне трудно подобрать подходящее описание. Возможно, это суровая любовь: то, как теннис тебя изолирует, опустошает, истощает, проверяет на прочность самыми жестокими методами. Но если ты все это пройдешь, он вознаградит тебя так, как тебе и не снилось.
Если ты будешь любить теннис, несмотря ни на что, в результате он полюбит тебя в ответ.
И хотя последние два года были гораздо тяжелее, чем я могла себе представить, моя страсть к игре ничуть не уменьшилась. Если она вообще изменилась, то стала только сильнее.
Сейчас я готовлюсь к американскому хардовому отрезку – одному из моих любимых. Я сыграю Стэнфорд и Торонто и отдам этому всю себя. А там уже посмотрим, куда дальше заведет меня это лето. Уверена, что я где-то выиграю, где-то проиграю. Уверена, что объявятся десятки моих критиков – и тысячи фанатов. Хотя вообще, кто знает? В том, что касается тенниса, хорошо это или плохо, я могу сказать с уверенностью только одно.
Я так по нему скучала.
Источник: The Players’ Tribune; фото: facebook.com/sharapova; Gettyimages.ru/Clive Rose, Giuseppe Bellini, Adam Pretty, Leon Bennett
https://www.sports.ru/tribuna/blogs/lpandep/1350217.html
https://www.sports.ru/tribuna/blogs/lpandep/1350217.html