19 мин.

Юстина Ковальчик: «Не люблю слово «карьера». Я просто делаю свою работу и следую своей страсти»

245

О коньяке, который она выпила прямо на трассе, ханжестве, излишней чувствительности, подругах, которые ей завидовали, монстрах из дешевых фильмов ужасов и нелюбви к слову «карьера»...  Польское издание Ofensywni встретилось с Юстиной Ковальчик, чтобы узнать, какой она видит себя через 10 лет и не боится ли будущего. Лыжи, хоть и были ревнивы, в этот раз отошли на второй план.

— Существует ли для вас невозможное? Вы были единственной жительницей Польши,  кто сумел проехать в  Варшаве через закрытый уже в течение восьми месяцев тоннель вдоль Вислы.

— Я договорилась о важной встрече в центре Варшавы, а ехала из другой части города. Навигатор вывел меня в пригород, где-то у выезда на Гданьск. Я очутилась в 35 километрах от цели. Надо было возвращаться. Кругом пробки, потому что в Варшаве уже вечер. Я спешу и, черт побери, сначала одна пробка, потом другая. А потом случайно я оказалась в тоннеле Висловского шоссе.

— И как он выглядит внутри. Ездить можно?

— Можно, дыр нет. Но… Нет, сейчас там ездить нельзя. Это пока запрещено! (смеется).

— На встречу с вами в центре Варшавы мы ехали из редакции, и по пути нам  встретились шесть билбордов с Юстиной Ковальчик.

— Далеко ваша редакция.

— Пожалуй. Как вам нравится реклама?

— Я удивилась масштабам этой кампании. Это было слияние двух банков, ясно, что так и должно быть. Особенно в больших городах реклама вообще на каждом углу. Я думаю, что все сделано со вкусом, во всяком случае, мы так хотели. Многие из этих щитов я не видела. В лесу, где я бегаю и тренируюсь, билбордов с моими фото нет.

— Вам не нравится излишний ажиотаж и суета вокруг своей персоны, не так ли?

— Не особо. Хорошо, что сезон закончился, и я наконец-то смогу свободно посидеть  в интернете, не читая на первых страницах информацию о себе и своих соперницах. Ближайшие месяцы проведу спокойно, если, конечно, сама не буду давать информационных поводов. А таких намерений нет.

— Януш Гайос рассказывал о славе, которая к нему пришла после экранизации повести  «Четыре танкиста и собака», где он сыграл главную роль. «Безумная популярность пришла ко мне впервые на Калишском вокзале в Лодзи. Я приехал поездом из Чорштына, где снимался фильм, и заметил, что люди странно на меня смотрят. Я подумал, что у меня грязь на лице или что-то не так с одеждой. А потом дошло: ага, вот об этом я мечтал». К вам пришло осознание того, что это именно то, о чем вы мечтали?

— Все случилось постепенно. Я не подпишусь под второй частью высказывания Гайоса, потому что никогда не мечтала о славе. Кто меня знает, в курсе, что я даю интервью или соглашаюсь на встречи  только тогда, когда это надо сделать для блага других и самой себя, чтобы меня оставили в покое на какое-то время.

— Не было ли у вас «синдрома Калишского вокзала в Лодзи»?

— Такого внезапного — нет. Шаг за шагом ко мне приходили спортивные успехи, за ними следовала слава. Я видела в магазине, как мое присутствие привлекает внимание. Люди оборачивались, а я думала: «Что происходит?» А потом я стою у кассы, а сзади, в каких-то 10 сантиметрах, другие клиенты. И обсуждают меня, словно я их не слышу или не понимаю по-польски.

— Заглядывали в корзину?

— К счастью, в этом смысле я не звезда, так что не удивляйтесь, если увидите там те же продукты, что покупают обычные люди.

— Это какие же?

— Да даже пиво.

— К славе можно привыкнуть?

— К тому, что узнают на улицах, — да. Это удивительно мило, когда старые и молодые, даже дети подходят, благодарят, утешают или пытаются обнять. Лишь иногда я попадаю в неловкое положение, когда хочу свободно пройтись по городу и поразмышлять, и не могу.

— Вы даже тренироваться спокойно не можете, прямо на трассе вас приглашают на пиво.

— Не самое плохое предложение! Шучу, конечно. Чаще всего я слышу такое на родине или в Ливиньо, куда приезжает много поляков. Во время тренировки я не могу останавливаться. На ходу я извиняюсь и говорю: «Нет, спасибо». Приходят после тренировки, просят сфотографироваться с ними или дать автограф.

— Сколько времени заняло примирение с потерей анонимности?

— Слава ко мне пришла в 2009 году, в Либереце, когда я стала двукратной чемпионкой мира. Сперва это проявлялось слабо, из-за дисквалификации. Потом была бронзовая медаль в Турине. Это еще была не популярность, но уже меня узнавали. И только Либерец оказался таким толчком.  Польское телевидение начало показывать лыжные гонки регулярно, я часто появлялась перед камерой. Это был переходный момент. Когда-то я могла переодеться и остаться неузнанной, пока не улыбнусь. Теперь такое невозможно.

— За славой следуют и журналисты, с которыми вы так любите перебрасываться шутками.

— Хочется, чтобы интервью были необычными и мне самой тоже что-то давали. Не могу все время рассказывать о Марит Бьорген и том, что жевано-пережевано. Бывают интересные моменты, когда я нахожусь за рубежом, например в Новой Зеландии. И в три часа ночи звонит какая-то дама из утренней программы. «Пани Юстина, мы хотели бы к вам приехать». — «Пожалуйста, приезжайте». — «Когда мы должны быть в Кашине?» — «А вы хорошо подготовились?» — «Конечно, я слежу каждым вашим шагом». — «А, отлично. Подъезжайте к восьми в Новую Зеландию». Все требуют от меня профессионального отношения.  Я бы хотела, чтобы это было взаимно.

— Неоднократно вы «обыгрывали» неподготовленного репортера перед камерой. И в итоге ваши ответы были похожи на игру в пинг-понг: «Да. Нет. Не знаю».

— Вообще-то я люблю поговорить. Случалось, однако, что кто-то приходил на интервью абсолютно неподготовленным, с информацией, почерпнутой из интернета, и даже пытался атаковать меня. Это было уж слишком. Я не подстраиваюсь под СМИ, не собираюсь этого делать, и, пожалуй, за это люди меня любят.

— Какие самые необычные мысли посещали вас на трассе во время гонки?

— Во время длинных 30-километровых гонок, когда мышцы еще не закислены, появляются разные мысли. Сбоку громко крикнет болельщик, и я думаю, что ему от меня надо. Однако обычно закисление настолько велико, что уже не можешь думать. Просто бежишь.

— Вы делали на трассе что-нибудь необдуманное?

— Много раз.

— Майю Влощовскую (велоспорт. — Прим. norsk) во время гонки кто-то угостил конфетами «Птичье молоко». Она взяла горсть. До конца оставалось два-три круга, и были они одними из наихудших в жизни спортсменки. Все слиплось у нее во рту.

— На Камчатке я бежала самый длинный и экстремальный марафон в моей жизни. Вокруг вулкана, вверх-вниз, а затем 60 километров по нехоженому снегу. В рюкзаке у меня была бутылка с трубочкой, но жидкость замерзла. Через полчаса я осталась без питья. Еще упала, защемила себе что-то в груди, в области диафрагмы. Целых  5 минут не могла дышать. За 10 километров до финиша стоял бывший лыжник, олимпийский чемпион еще в составе сборной СССР Николай Зимятов. Он меня очень любил, всегда был моим большим поклонником. Я прокричала, что мне нужно что-то попить. Зимятов подал мне то, что было у него в руке – пластиковый стаканчик. Я выпила залпом. А там был коньяк. Вот так после 2,5 часов максимальной нагрузки, при полном обезвоживании организма я выпила стакан согревающего коньяку.

— И как бежалось до финиша?

— По-другому.

— Вы часто смотрите спортивные программы по телевизору?

— Регулярно. В основном, это виды спорта на выносливость – гребля, велоспорт. Еще я смотрю дисциплины, в которых мало понимаю. В футболе я разбираюсь средне, но знаю, какая команда лучшая в мире, и как играют наши.

— А как играют наши?

— Следующий вопрос, пожалуйста.

— Вы действительно выбираете те книги, в которых нет насилия?

— И книги, и фильмы. Ужасы — не мое, никогда не буду смотреть. Просто меня это не привлекает, и я этого боюсь. Я чувствительный человек, к тому же с бурным воображением. Потом, когда я бегаю в пять утра в темноте, то разные вещи можно вообразить. Лучше не засорять себе голову.

— Чего вы боитесь?

— Я не боюсь монстров из дешевых фильмов ужасов. Совсем другое дело — истории о людях, когда, к примеру, один человек бегает от других несколько дней подряд. На такое можно и купиться. А зачем без надобности дразнить воображение?

— Выстрела стартового пистолета вы уже не боитесь?

— Нет, не боюсь, но у меня замедленная реакция. Я слышала историю, что на одном из моих первых стартов я испугалась выстрела и остановилась. Но это выдумки. Тогда я попросту задержалась. Не остановилась и не сошла. Только задержалась.

— И много таких легенд?

— Много. Сочиняются разные истории, касающиеся моей личной жизни. Их больше всего, потому что никто об этом ничего не знает и знать не будет. Богатая почва для вымысла. Часто, когда у нас с братом хорошее настроение, мы читаем форумы и хохочем до упаду. Там только всякая ерунда. К сожалению, интернетом также овладела мама, и она читает эти записи. Иногда это ее расстраивает. Она не понимает, в чем дело, почему 50% людей наезжают на ее дочь, что плохого она им сделала в жизни.

— Что вас напрягает?

— Больше всего меня поражает время, когда люди размещают комментарии. Черт, когда они работают? Тренируясь в пять утра, я и помыслить не могу писать еще что-либо в интернете.

— Вы сами любите какими-то высказываниями подогревать атмосферу в СМИ.

— Это не так. Я не настолько расчетлива.

— Но вы знаете, какими могут быть последствия каждого вашего слова.

— Хочется отвлечь внимание, когда перед стартом тебе заранее вешают на шею медаль. Приходится быть изобретательной, чтобы в каждом интервью не отвечать отвечать на вопрос, выиграю ли я. Потому что если я просто говорю: «Стоп, это только спорт», мало кто слушает.

— С одной стороны вы очень серьезно относитесь ко всему, что делаете. С другой —  избегаете таких слов, как война, честь, отечество.

— Нет никакой войны. Исключительным моментом являются только Олимпийские игры, тогда я чувствую, что делаю что-то для страны. На других соревнованиях я знаю, конечно же, что представляю Польшу, но не испытываю таких уже патриотических чувст. Их невозможно испытывать четыре раза в неделю, это просто выматывает. Спорт – это развлечение. Я дарю людям эмоции. Чтобы кто-то разозлился, а кто-то поплакал.

— А интересно ли быть просто зрителем?

— Не жалуюсь. Перед телевизором я сама превращаюсь в болельщика и жду медалей, хотя как спортсмен знаю, что это совсем непросто. Прежде всего, хочется  уйти от реальности, испытать эмоции и сопереживать спортсмену.

— Вы злитесь на спортсмена, если ему что-то не удается?

— Случается. Но я стараюсь анализировать ситуацию на основании собственного опыта, ищу этому логическое объяснение. Я часто смотрю трансляции в кругу друзей. И когда один участник проиграл, а другой что-то испортил, я встаю на их защиту. В спорте у меня есть свои симпатии и антипатии, но если нападают на кого-то, за кого я даже не болею, я защищаю его. Из упрямства.

— Вы упрямы?

— Ну-у... Это важнейшая черта моего характера.

— Положительная черта?

— По-разному. Иногда это помогает, но порой она вредит. Как самая младшая, я легко поддавалась на уловки братьев и сестер. У них был такой способ. Они спрашивали: «Ты этого не сделаешь?» — «Я не сделаю?» — отвечала я. Даже сейчас мои приятели используют этот трюк: «Кто не справится? Ты не справишься?» Что-то в этом есть.

— Должно быть, учителя нервничали из-за вас? В спортивной школе в Закопане мы видели карточку с урока немецкого языка, на которой вам в качестве наказания нужно было сто раз написать «Я не буду болтать». А в конце большими буквами вы приписали: «А я себе поболтаю».

— Ну как же было не разговаривать? Я первая из класса стала выезжать на соревнования. По возвращении в школу хотелось все рассказать знакомым. На тренировках я не могла, потому что должна была бегать. Нужно же было найти какое-то место.

— Учителя, наверное, были в восторге…

— Мы не доставляли им больших хлопот. Как-то я  шла с моей лучшей подругой по Круповкам, и мы отклонились от маршрута. Нас встретила директор и спросила: «Юстина, ты больна? Ты идешь к врачу, правда?» Учителя полностью нам доверяли. Мы не были ангелами, но учителя не боялись, что мы сделаем что-то плохое.

— Вы хотели убежать из спортивной школы.

— Я самая младшая в семье. Несмотря на то, что мы ссорились с братьями и сестрами, мы уважали друг друга. Считались с мнением каждого. А в спортшколе были девушки старше меня на два года, которые еле-еле переходили из одного класса в другой и вдруг начинали мне указывать, что делать. С какой стати? Почему я должна ходить для них в магазин? Это была еще наименьшая проблема. Но зачем же было унижать? Множество таких вопросов осталось без ответа.

— И долго это длилось?

— Два месяца. Я перестала быть гордой, и начала грустить. Все это заметили — родители, тренеры. Видели, что со мной что-то неладно. Но все было быстро пресечено. Я хорохорилась, не хотела идти к нашему директору Барбаре Собаньской. Но она все равно узнала, занялась этим и прекрасно справилась. А дальше? Дальше все было чудесно. Это были самые беззаботные годы в моей жизни. Я знала, что эти девушки меня терпеть не могут, но они уже ничего мне не делали. Это была победа. Я говорила потом младшим, чтобы они приходили ко мне, если их обижают.

— В вашей родне есть такие же упрямцы, как вы?

— Брат. Врач по призванию. К такому врачу я сама бы ходила, но не хожу, потому что он брат. Он несколько раз сдавал экзамены в медицинскую академию в Щецине, но ему нехватало одного-двух баллов. Был первым в резервном списке. Но он был настойчив и наконец поступил. Закончил ее с отличными результатами, и уже получил вторую специальность. Упрямый.

— И напористый.

— Мы все нетерпеливы в повседневной жизни, но очень терпеливы в важных для нас вопросах. Другие уже думают, что все про это забыли, а мы корпим и корпим, пока не добьемся результата. Если в голове что-то засело, то уже трудно это истребить. Мы все упрямы, но выдерживаем друг друга под одной крышей, когда собирается вся семья.

— Должно быть, у вас временами бывает жарко. И я говорю не о домашнем очаге.

— У нас дома нет лицемерия, ханжества, такого подхода, что если это праздники, то мы должны хорошо выглядеть и улыбаться на фото. Если кто-то не в духе, мы просто говорим об этом. Мои братья и сестры со своими вторыми половинками и детьми и я с той жизнью, которая у меня есть, собираемся в одном месте, у родителей. Если бы кто-то посмотрел извне, подумал бы: боже, это сумасшедший дом! А нас туда тянет. И в этом заслуга моих родителей.

— Родители рассказывали вам о романтических моментах в их прошлом? Ваш отец, чтобы получить увольнительную из казарм и встретиться с вашей матерью, должен был выиграть кросс в лесу. Он разозлился и выиграл.

— Папа у меня лихой, что уж тут сказать.

— Вы больше похожи на мать или на отца?

— Если взять задор — то на папу. У меня также много общего с мамой. Прежде всего я — твердая женщина. И чувствительная. Родители планировали иметь двое детей, а я четвертая. Я собрала все их недостатки.

— Как самая младшая в семье вы избалованны?

— Нас четверо братьев и сестер, разница в возрасте между старшим и младшим  — 11 лет. Мое детство мне нравилось. Я была избалованна и любима, как и положено. Сестра, которая старше меня на 4 года, была не так уж рада, когда перестала быть самой младшей в семье.

— В деревне не бывает простого детства.

— Не испытываю чувства жалости к себе из-за этого. Старшие братья и сестры были уже на учебе, у меня было много обязанностей. Всю работу делали сами, своими руками. Я бы это ни на что не променяла. Я была любима, воспитана с нежностью, в любви к труду. И по заднице получала, к счастью.

— Помните, чем в детстве напугали родителей?

— Я говорила уже о своем богатом воображении. Я шла в лес и возвращалась домой после десяти часов вечера, не думая, что кто-то волнуется. Такая вот была мечтательница. Убегала из детского сада, потому что я не любила просто сидеть на одном месте. К счастью, дом был недалеко. Я пережила много падений и травм, а однажды вылила на себя кипяток. Тело было обожжено на 80%, и я много дней провела  в больнице.

— Расскажите о поездке в Альпы.

— Это был мой первый выезд. Родители были в курсе, что я еду на ледники в Австрию, но зная себя, я, наверное, не сказала им, куда точно. Через три дня после нашего приезда сгорела горная железная дорога в городе Капрун, погибло более 150 человек. У меня не было мобильного, родители пережили ужасный день. К телефонной будке я добежала поздним вечером, как обычно, не подозревая, что они сходили с ума от волнения за меня. К счастью, если бы сегодня со мной что-то случилось, все знали бы сразу.

— Вы сказали, что у вас не хватает времени для себя самой. Что вы делаете, чтобы этого избежать?

— Моя личная жизнь уже давно обделена. Лыжи очень ревнивы. Все отдается им — время, внимание, мысли. Им грех жаловаться. Но чем старше я становлюсь, тем больше времени хочу уделять себе.

— Удается?

— Глядя на мою спортивную жизнь, можно увидеть, что результаты всегда были очень хорошими. А этот сезон показал, что я также могу проявлять слабость. Вдруг оказалось, что я не «железная женщина», каковой меня все считали. Я могу быть суперсильной, но плохие дни тоже приходят. И хорошо, что люди к этому привыкают.

— Парадоксально, но вы положительнее отзываетесь о поражениях, нежели о победах.

— Все, что не победа, другие считают поражением. Это глупость.

— Создается впечатление, что победы заставляют вас грустить.

— Выигрывая, я просто чувствую, что выполняю свою обязанность. Вот и все. Победы стали для меня чем-то таким. Настолько велико давление. В этом году в любом случае  что-то изменилось: я насладжаюсь каждой гонкой. Для самой себя, в своей голове я начала возрождать ту радость, которую всегда приносили мне лыжи. После поражения я хочу, может быть, не оправдываться, но объяснить. Другие ждут этого от меня. И я объясняю. Сама лично считаю, что незачем, но делаю это.

— После Олимпийских игр в Сочи вы хотите сделать перерыв в выступлениях?

— Я стою на большом перепутье в моей жизни, и пока понятия не имею, что случится  после Сочи. Мне нужно время, чтобы уладить кое-какие дела.

— Сочи станет венцом вашей карьеры? Хотя я знаю, что вы избегаете слов «венец» или «карьера».

— Избегаю. Слово «Сочи» мне тоже не нравится, потому что в последнее время я часто его слышу. Я не употребляю слово «карьера», разве что с иронией. Я делаю свою работу, следую своей страсти, и это приводит к так называемому успеху.

— Что же должно случиться, чтобы это приключение со спортом вы все-таки назвали карьерой?

— Я не люблю этого слова и все. Невозможно поставить знака равенства между тем, что я делаю, и карьерой. Карьеру делает артист, он стремится к славе. Бегающая по лесу, вся вспотевшая, грязная Юстина не подходит под это определение. Понятие «карьера» ассоциируется у меня с мишурой и распущенностью. С 13 лет я провожу 300 дней в году вне дома. Может, моя жизнь и не выглядит нормальной, но ее наполняет тишина, спокойствие и работа.

— Ваш дом по-прежнему в Кашине?

— Когда-то эти бесконечные разъезды меня не беспокоили. А теперь начинают тяготить. Куда бы я ни приехала, я просто гость. Раньше было еще хуже, после окончания сезона я ездила на учебу в Катовицы. Жила в общежитии, и у меня вообще не было своего угла. Сейчас я все больше и больше нуждаюсь в тихой гавани. В данный момент это дом моих родителей.

— Вы не боитесь будущего?

— Любопытно, как это будет, не начну ли я сильно скучать из-за отсутствия всех этих поездок. До недавнего времени мое будущее было спланировано, я знала, как что будет выглядеть. Теперь все рассыпается, но я думаю, жизнь мне воздаст. Когда ты не знаешь, что случится, то там, за поворотом, всегда есть прямая дорога, где все определено. Так что я буду искать эту прямую дорогу.

— Какой вы представляете себя через 10 лет?

— Когда я сравниваю себя теперешнюю со собою 20-летней, то большой разницы, по крайней мере в образе мышления, не замечаю. Не уверена, что это случится через 10 лет. Изменюсь ли я физически или психологически — понятия не имею.

— А что вы будете делать: воспитывать детей, работать или учиться? Или же раскручивать собственный бизнес?

— Я пока не знаю, ничего не планирую. Я ценю в себе то, что умею приспосабливаться. Неважно, в какую сторону я пойду и в какой гавани пристану, я постараюсь себя показать.

— Эта гавань будет близко к Кашине? А ничего страшного,  если вас забросит в Австралию?

— Где будет нужно, там и буду. Хотя пока что о таких отдаленных местах я не думаю. Возможно, захочется быть поближе к семье.

— Каким вы видите свой дом? Белый домик с забором или квартира в большом городе?

— Я никогда не была захвачена мечтами, не видела сны о белых домах, рыцарях или красных коврах. Я знаю, что в жизни есть значимые вещи. Суждено ли мне очутиться в роскошной квартире или в маленькой конуре, обитой досками, неважно. Важно, что я буду там, потому что сама хочу этого, и мне будет там хорошо.

— Ваша мать призналась, что не знает свою дочку. Вы уехали из дома пятнадцать лет назад, и у СМИ больше информации о вас, чем у родителей.

— Это одно из моих жизненных поражений. Родители не знают меня хорошо, это факт. Судя по себе, по своим характерам они могут догадываться, что я чувствую или переживаю. Мы нормально общаемся, нам приятно в компании друг друга, но мама права. У нас были чудесные отношения до того момента, пока я не начала выезжать. То, что происходило вокруг меня, вся эта  популярность, возвели между нами высокую стену. Немногие через нее прошли. Только те, кто был очень близок ко мне. А родители были далеко.

— Ваши миры сильно отличаются?

— Я прихожу к ним со своими проблемами, а они часто не знают, что сказать. Они никогда не были в подобной  ситуации, не имеют ни малейшего понятия, каково это. Аналогичное происходит и со мной. Я уже отвыкла от того, как они живут, но знаю, что мы связаны. У нас разные приоритеты и взгляды на мир. Однако мы по-прежнему в добрых отношениях. Хотя они и не знакомы с подробностями моей жизни, это совсем не значит, что мы не близки.

Перевод с польского. Источник тут.

лыжные гонки
logoЮстина Ковальчик
logoсборная Польши жен