Библия Армстронга: детство, рак, допинг и возвращение
В тот день техасское солнце пекло особенно невыносимо. Один из перекошенных от времени пригородных домов, где за пару дней до этого произошла семейная драма, будто вымер от жары. Терраса пустовала, а о том, что на участке еще теплится жизнь, напоминала только гремучая змея, выползшая из-под крыльца.
В последний раз из дома выходил человек пару дней назад. Нервный мужчина в кожаном стетсоне и мятой ковбойке появился на крыльце, громко хлопнув дверью. Он был возбужден и тяжело дышал. Постояв недолго возле крыльца и выкурив несколько сигарет, он вернулся к двери, дрожавшей рукой взялся за ручку, но вдруг передумал и, крепко выругавшись, ушел навсегда. С тех пор из дома никто не выходил.
Но он не был пустым. В темной комнате на мятых простынях сидела девушка, которая хоть и обливалась потом, совершенно не обращала на жару внимания – ей попросту не было дела до капризов погоды. Ее звали Линда, и ей хотелось провалиться сквозь землю. Она замерла возле зеркала и тупо смотрела, как слезы текут по щекам. Уже много часов девушка беззвучно рыдала.
Линде было невыносимо грустно, ведь она была молода и красива, но все равно отвергнута – Эдди решил, что пора порвать со стройной голубоглазой блондинкой, которой он когда-то с таким остервенением добивался.
Успешный молодой жеребец, работник крупной газеты, человек, которым еще недавно она восхищалась, внезапно изменился, и Линда с удивлением пыталась вспомнить, а были ли в самом деле те чувства, которые молодые люди когда-то испытывали друг к другу? Теперь она совсем не понимала, как могла полюбить такого человека.
Ей стало страшно за себя, за свое будущее. Кем была она? О, Эдди успел напомнить перед тем, как свалить. Зачуханной секретаршей, с двухлетним ребенком на руках, без собственного жилья.
Нет, не этого она ждала от жизни, когда встретила мужчину своей мечты, не об этом думала, когда выносила сына из роддома. Где теперь он, с какой женщиной, кому дает обещания, которые не сможет сдержать?
Линда подошла к кроватке с ребенком и вдруг ощутила сильный гнев. Мальчик смотрел на нее, его лицо было слегка обеспокоено, ведь он еще не видел маму в таком ужасном состоянии. Но уже в следующую секунду малыш безмятежно улыбнулся и потянул свои ручки к мамочке. Она посадила его на колени и прижала к груди, но сделала это машинально.
Внезапно ей захотелось, чтобы его не стало, чтобы он пропал, ведь теперь мальчик будет не только источником вдохновения, но еще и обузой. Эдди исчез из жизни, успев намекнуть, что больше в ней не появится, и не стоит рассчитывать на его финансовую поддержку.
Линда снова расплакалась, еще крепче прижав малыша Лэнса. Она уже стыдилась своей ненависти, разве можно испытывать такие чувства к ребенку? В чем его вина? Еще недавно, вынашивая его, Линда мечтала стать хорошей матерью, а чтобы никто не отговаривал 17-летнюю девушку от ребенка, она надевала мешковатую одежду, только бы люди не замечали ее беременности, не формировали вокруг нее отрицательную энергетику. Она очень полюбила малыша еще до рождения и не имела права теперь, когда пришла беда, отворачиваться от него.
Линда вздохнула и прошептала: «Боже, Лэнси, на что я обрекла тебя, зачем привела в этот мир, если он начинается с предательства?»
Она получала 400 долларов в месяц, рента за дом составляла половину от этой суммы, денег постоянно ни на что не хватало, и у нее теперь не было мужчины, который мог бы платить по счетам.
…
После развода Линда сбежала от мрачного прошлого в Северный Даллас, где нашла неплохую работу в телекоммуникационной компании за 1 000 долларов ежемесячно.
Наконец-то появилась уверенность в завтрашнем дне – именно в этом Линда нуждалась отчаяннее всего. Она с радостью благоустроила дом, и в ее жизни вновь появился смысл. Правда, местечко она подобрала не самое подходящее для меланхоличных настроений, все еще одолевавших ее. Бесконечные пригородные поселения, похожие друг на друга, быстро надоели. Люди обитали здесь в типовых домах, имели одинаковые интересы, и с ними со временем становилось скучно. Зато рядом всегда был ее чудо-мальчик, ставший источником энергии. Ребенку новый дом в Плейно, пригороде Далласа, пришелся по душе, там было раздолье – много площадок для игр, и малыш Лэнси отрывался по полной, проверяя на прочность все качели и турники.
А всего спустя год после развода у Линды появился новый мужчина – коммивояжер Терри Армстронг. Это был ярый христианин, мужчина невысокого роста, с длинными тараканьими усиками и маниакальным стремлением преувеличивать свои достоинства. Еще один человек, которому Линда опрометчиво доверила свое сердце. Терри тоже легко бросал слова на ветер и вел двойную жизнь. Да, у него были деньги, но этого недостаточно, чтобы делать близких людей счастливыми. Единственное, что действительно радовало Линду, так это дом, который она наконец-то выкупила.
Поначалу Терри делал все, чтобы Линда поверила в его благие намерения. Он усыновил ее белокурого ангела, заставив Эдди отказаться от отцовства. Но все же слишком быстро сорвал с себя маску идеального мужа и отчима, в отношениях появились трещинки, которые со временем только ширились. Любые способы, к которым прибегал Терри, чтобы загладить вину, не работали. Лэнс видел, как его мама не раз выходила из ванной с размазанной по лицу тушью, отворачиваясь, когда он пытался узнать, в чем дело. Но уязвленной была не только Линда – доставалось и ему.
– Почему тут разбросаны грязные носки? – мог закричать Терри своим противным наставническим голоском, просто заглянув в комнату, а потом больно отшлепать ребенка. Со временем Терри придумал наказания за любые проступки. Он брал небольшую деревянную лопатку и бил так, что на попе оставались большие и уродливые синяки. Причиной для жестокой порки могло стать что угодно, любая мелочь. Терри был религиозным фанатиком. Он любил поучать, и если что-то происходило не по его «уставу», бесновался.
Каждому ребенку нужен нормальный отец, который будет опорой, ролевой моделью, но Лэнс такого не получил, и это опустошало его, делало глубоко несчастным. А еще он с ранних лет учился ненавидеть тех, кто однажды сделал ему больно.
Первым его обидел биологический отец. Как-то раз Лэнс узнал всю правду об Эдди, о том, какие у него были сложные отношения с мамой перед разрывом. Для мальчика родной отец окончательно перестал существовать – он и раньше не испытывал к Эдди трепетных чувств, понимал, что просто так женщину с маленьким ребенком не бросают. То, как Лэнс относился к отцу, красноречиво говорит его фраза: «Он навсегда останется для меня лишь донором ДНК». И даже когда много лет спустя Эдди вдруг потянется к брошенному сыну, попытается разыскать его, Лэнс выстроит непробиваемую стену отчуждения. Уже умирающий Эдди сухими, растрескавшимися губами обреченного на смерть человека прошепчет жене последнюю волю: «Хочу увидеть перед смертью сына!», но Лэнс не придет к нему, потому что никогда не простит за то, что в 1973 году тот бросил семью.
Но и Терри не стал для мальчика отцом. Именно Лэнс первым обличил отчима в неверности. Он узнал о темной стороне Терри, когда Линде делали операцию по удалению матки – тяжелейшую процедуру, на которую отчим не пришел, предпочтя переписку с любовницей. Лэнс решил промолчать, поскольку Линда и без того была глубоко несчастна, и эта новость могла и вовсе сломить ее, но с этого момента Терри перестал для него существовать. А через несколько месяцев Линда подала на развод. Лэнсу было тогда 16 лет, и он с тех пор не поддерживал с отчимом отношений, отправляя ему назад все поздравительные телеграммы и деньги.
Однако все это будет уже после того, как Лэнс Армстронг начнет свой удивительный спортивный путь.
…
Лэнс был непоседливым ребенком. В Плейне ему быстро наскучило, это было место, где его окружали ненастоящие, ограниченные люди. Не зря в пригороде, где он жил, были чуть ли не самые высокие показатели по подростковому суициду и контрабанде наркотиков в США.
Тогда он заменил личную жизнь спортом. Главным увлечением жителей Плейна был американский футбол, так что Лэнс первым делом подался туда, но ему не хватало координации на поле. Он переключился на плавание, тоже высоко ценившееся в Плейне. Сначала его определили в слабейшую группу, где наравне с мальчиками занималась девочка, и Лэнс почувствовал себя униженным, но со временем его техника становилась лучше, а мощные, объемные легкие помогали быстрее других преодолевать длинные дистанции.
Посетители турнира Texas State восхищались, наблюдая, как в финале «полуторки» вольным стилем 12-летний пловец опережает многих.
Из воды вылез парень, вроде бы щуплый на вид, но отчаянно нуждавшийся в признании. Ему хотелось быть лучшим в спорте, ведь это был его единственный шанс на достойную жизнь. Ему противостояли опытные мастера, некоторые были старше, но это совсем не смущало Лэнса.
– Я горжусь тобой, ты почти попал в тройку! – сказала ему Линда, сияя улыбкой, но в ответ мальчишка только сердито махнул рукой. Он был четвертым в целом штате, но ему хотелось настоящих побед; и вскоре он увидел на одном из домов в Техасе постер, который очаровал его. На плакате был изображен парень с улыбкой чемпиона, который плыл, затем бежал и, наконец, мчал на велике в гору, оставляя далеко позади себя остальных.
Линда Армстронг
Это была реклама секции Iron Kids Triathlon. Вскоре заинтригованный Лэнс пошел в секцию триатлона, о котором никогда не слышал, – он мечтал стать тем самым парнем с плаката. С каждой тренировкой он становился все сильнее и ловчее, успешно соревновался даже со взрослыми. Ему не составило труда выиграть самые престижные национальные соревнования и заработать первые серьезные деньги.
Лэнсу нравились метаморфозы, происходившие с организмом. Он чувствовал, что его ресурсы неисчерпаемы. Все тренеры отмечали атлетичность Лэнса, его невероятную выносливость. И, конечно, упорство, с которым он выполнял все упражнения.
И никакой Терри, этот мелкий торгаш, не мог сравниться с ним, ведь однажды он обязательно заработает столько денег, что купит любую недвижимость в США. А еще когда-нибудь ему точно будут рукоплескать толпы фанатов, и он появится на передовицах газет, причем куда более крупных, чем те, в которых работал Эдди. Эти мысли окрыляли.
Но Лэнс умел не только ненавидеть. Настоящей его любовью стал, правда, вовсе не человек – велосипед, ради которого он оставил триатлон. Лэнс обожал ветер, сопротивление педалей на изнурительных подъемах, даже звучание трущейся об асфальт резины казалось ему лучшей музыкой, что он слышал в жизни. Только садясь на велосипед, он ощущал подлинную свободу, освобождал голову от ненужных мыслей и просто парил.
В такие моменты его могли вывести из себя только придурки на великах, что маячили впереди. Жажда быть первым, видеть перед собой свободную дорогу, а не чьи-то задницы на скрипящих седлах, одолевала его. Амбиции с выдающимися физическими данными позволили ему быстро стать звездой.
– Парень, я еще не встречал такого атлета, как ты, – восхищался врач, работавший с 16-летним Лэнсом. – У тебя такой впечатляющий объем легких, что и слон может позавидовать. А о молочной кислоте вообще можешь не беспокоиться, о ней нужно думать тем бедолагам, которые умирают во время гонок от этой дряни. Гордись своими чудо-мышцами, они хорошо реагируют на любые нагрузки.
Когда Лэнсу было всего 19, он уже стал чемпионом США, а через два года показал 14-й результат на Олимпиаде в Барселоне. Лэнс переходил в профессионалы молодой звездой, с ним заключила контракт велосипедная команда Motorola, где он со временем освоил роль лидера.
У него еще были проблемы: чрезмерное желание уходить в отрыв со старта, не всегда разумное распределение сил по дистанции, сложности на горных участках – и все же Лэнс работал над собой. Он окончательно разобрался в том, что такое команда, где четко распределены роли: кто-то хорош на пологих участках, кто-то – на подъемах, кому-то приходится быть «рабочей лошадкой», но при этом каждый из его напарников ценен, и только вместе они способны на результат. Это давалось ему нелегко, он был индивидуалистом, хорошо «катил» на любых участках, часто старался делать все сам и потом выслушивал нагоняи. Он спорил до хрипоты в горле, но с каждой гонкой понимал – один может добиться многого, но работа на команду способна дать еще больше.
У него не тряслись поджилки перед гонщиками с именем, он мог запросто послать на хрен любого из них во время заезда или крикнуть: «Эй, это все, на что ты способен?», многие ненавидели его за отсутствие такта, уважения. На трассах американскому дикарю чинили препятствия «рабочие лошадки» из других команд. Им давали приказ не пропускать зарвавшегося юнца – вот только новичок легко справлялся с такими нападками. Он не знал правил, по которым жил европейский велоспорт, не соблюдал этикет, хамил, выводил из себя даже фаворитов, которые потом жаловались на него руководителям Motorola.
Одним из тех, кого он по-настоящему взбесил в начале карьеры, был великий чемпион Морено Арджентин, который поначалу не мог запомнить даже имени Лэнса. Это настолько возмутило американца, что он победил Арджентина в Италии, на глазах у его фанатов. Осознав, что Армстронг будет первым, тот поднял пыль резкой остановкой. Арджентин тормознул, пропуская вперед еще двух соперников, лишь бы не стоять на пьедестале с кретином из Техаса. Потом они станут хорошими друзьями, но когда Лэнс только начинал карьеру, Арджентин его люто ненавидел; хотя на самом деле понимал, что его время уходит.
Конечно, Лэнсу приходилось нелегко не только на трассах и в общении. В затяжных турне по Европе он тосковал по любимой мексиканской еде, по пиву, которое текло рекой на техасских фестивалях, но со временем он научился ценить красоту итальянских Альп, свежесть лазурных берегов Франции, оттенки дорогих вин. Его языковые знания настолько улучшились, что вскоре он заговорил на четырех европейских языках. В какой-то момент Лэнс просто перестал ощущать себя деревенским амиго из Техаса, его личность была куда глубже.
– Мама, я подарю нам жизнь, которую мы давно заслуживали! – скажет он Линде на волне успеха, научившись показывать стабильно высокие результаты. К тому времени его мама уже три года как рассталась с Терри и встречалась уже с новым кавалером, Джоном Уоллингом, с которым Лэнсу было комфортно.
Линда понимала, что теперь сын берет на себя ответственность, которой никогда не было у нее. Отныне он входит в круг избранных, теряет свободу личной жизни, и каждый его поступок, каждое слово будут анализировать и зачастую обращать против него.
…
Прорывным стал 1993-й, первый же сезон Лэнса в профи. Вся Америка обсуждала сенсацию, которая произошла на шоссейном ЧМ в Осло.
Фаворитом норвежского велозамеса был испанский мачо Мигель Индурайн из Banesto, кучерявый брюнет, трехкратный чемпион «Тур де Франс». Опытный велоубийца, без видимых слабых мест. Мощнейшие легкие испанца объемом 8 литров наводили ужас на всех, кто бросал ему вызов, а о сердце, способном отбивать менее 30 ударов в минуту, сохраняя необходимую энергию для организма, слагали легенды. Он пребывал в самом расцвете и готовился к победе.
Но тучи сгустились над ним, в прямом и переносном смысле. Среди соперников, вышедших на старт под дождем, оказался парнишка из Техаса, которого Индурайн мог разве что снисходительно называть dude (чувак).
21-летний американец из команды Motorola с дерзким взглядом блеснул на одном из этапов «Тур де Франс», одержав победу, но в целом занимал надцатые места, и, по сути, проводил «пристрелочный» сезон в профи. Но Лэнсу было плевать, кого придется сносить с пути.
Линда приехала в Осло и заселилась в отель к сыну, чтобы поддержать его. Они почти не говорили о гонках, просто общались как в старые времена. Линда готовила Лэнсу еду, стирала белье, пока он настраивался на победу.
В гонке Лэнс был не только терпелив и мудр, но еще и очень быстр. Несколько раз он падал, мокрая трасса была еще и покрыта скользкой смесью пыли и бензина, но это не сбивало его с настроя, он вскакивал на велосипед и продолжал гонку. На последнем круге американец оторвался от Индурайна и прочих фаворитов, красиво финишировал в звездно-полосатой майке. Он поднял указательные пальцы к небу, показывая всему миру, что становится номером один в велоспорте.
На трибунах в зеленом плаще, едва спасавшем от дождя, сидела Линда, и первым делом Лэнс стал прорываться к ней.
– Мы сделали это, мама! – скажет Лэнс, прижимая ее к груди, а чуть позже вместе они посетят дворец короля Норвегии Харальда Пятого.
В Осло мало кому известный «чувак» превратился в рок-звезду велоспорта. Он стал ярким воплощением американской мечты. Парень из небогатой, неполной семьи, который вскочил однажды на велик и умчал от проблем. А чтобы добиться успеха, он много и упорно трудился, так что покорить американские сердца ему не составило труда. Это был готовый сценарий для кассовой голливудской мелодрамы.
Именно такой образ Лэнса Армстронга, 21-летнего чемпиона мира, и отпечатался на страницах ведущих американских газет вроде New York Times или Washington Post. Одному из журналистов, которых Лэнс принимал у себя в особняке в Ламаре (пока еще арендуемом), чемпион Осло сказал, закинув ногу на ногу:
– Хочу стать Майклом Джорданом в велоспорте!
Никто не мог понять, откуда у вчерашнего новичка столько напора, уверенности в себе, но Лэнс был именно таким. При этом он узнал, что велоспорт может быть жестоким, способным отнять жизнь. На этапе «Тур де Франс»-1995 случилось несчастье, которое ненадолго выбило из колеи даже Лэнса. Итальянский гонщик Motorola, олимпийский чемпион Барселоны Фабио Казартелли был весельчаком, способным разрядить обстановку одной шуткой.
Незадолго до фатальной гонки итальянец стал отцом и светился от счастья, но на его пути встал роковой 90-градусный поворот, в ходе которого велосипед занесло, а итальянца швырнуло на землю. Он рухнул головой на асфальт, без шлема, и вскоре вокруг него растеклась лужа крови. На трассу прилетел вертолет, чтобы забрать Фабио в госпиталь – ему диагностировали кровоизлияние в мозг, но рана оказалась смертельной. Лэнс, как и все остальные в команде, обливался слезами, желая поскорее покинуть Францию. И лишь жена Фабио остановила их, попросив почтить память мужа на трассе. Лэнс понимал – исправить смерть Фабио невозможно, но решил по-своему отсалютовать напарнику по команде. Помня, что тот мечтал выиграть этап «Тур де Франс» в Ламоже, Лэнс совершил грандиозный прорыв ради победы – у него была сверхмотивация.
«Знаю, я не один сейчас на этом велосипеде, мы вместе с тобой, Фабио, будем мчать к победе!» – так он отрывался от преследователей, уходил в отрыв на спуске, что было неслыханной дерзостью. Где-то там, среди отставших, ехал Индурайн в желтой майке лидера, но ехал, скорее, по инерции.
В конце концов, Лэнс преодолел и смерть друга, стал еще больше тренироваться, хотя велоспорт и без того отнимал у него все силы. Если бы он снял майку, то фанаты увидели бы уродливые шрамы мраморного цвета на обеих руках. Ноги Лэнса представляли не менее кошмарное зрелище – обесцвеченные полосы были еще одним свидетельством той колоссальной нагрузки, что испытывали на себе профессиональные гонщики.
Но Лэнсу было плевать на сложности. А главное, он делал то, чего никто не ждал от столь юного велосипедиста, – побеждал. Вся та роскошная жизнь, о которой раньше он мечтал, стала доступной. Еще вчера Лэнс просил денег у Терри на обучение в Iron Kids Triathlon, а теперь тусил с шикарными женщинами на крыше небоскреба или играл в покер на яхте.
Ощущение эйфории опьяняло Лэнса – он утер нос «отцам» и собирался пойти на что угодно, лишь бы сохранить привилегии. У него было достаточно сил, чтобы побеждать, но вокруг него уже давно кружили люди, которые подталкивали выбрать темную сторону, стать Дартом Вейдером велоспорта. Они были настойчивы и обращались не только к нему, но и к другим членам команды Motorola. Лэнс знал о своих блестящих успехах кое-что, о чем нельзя было говорить.
В 1996-м победы на таких крутых велогонках, как «Классика Сан-Себастьян», «Тур Дюпон», «Флеш Валлонь», позволили ему попасть в число избранных. Его пригласили в офис французской команды Cofidis, где он подписал двухлетний контракт на два миллиона долларов. Французская страховая компания с таким же названием готова была озолотить американского мальчика, который был дерзок на пресс-конференциях, и еще более беспощаден на трассах.
Лэнс купил особняк на берегу реки, рассекал по американским дорогам на Porsche, имел кругленькую сумму на счету в банке. Казалось, весь мир был у его ног. Парень со стальными яйцами готов был покорять новые вершины.
Вот только яйца оказались вовсе не стальными. Точнее, одно из них.
…
Лэнс, стремившийся доминировать, вдруг сбавил обороты.
После победы на «Тур Дюпон» он финишировал не как триумфатор. Обычно он приветствовал фанатов «пистолетами», но в тот раз Лэнс был похож на человека, который только что вылез из шахты после каторжной работы. Его глаза налились кровью, лицо раскраснелось. Лэнс почувствовал такую изнуряющую усталость, что взял трехнедельный отпуск, отправившись в Техас. А когда сообщил о решении взять небольшую паузу еще и после интенсивной тренировки перед «Туром Швейцарии», появился серьезный повод задуматься – что, черт возьми, с ним происходит. Швейцарская веломногодневка опустошила его, он едва передвигался, а ведь альпийские соревнования были превью «Тур де Франс».
– Терпи, – говорил он себе. – Ты не имеешь права уставать. Ты обязан порвать всех во Франции, а потом стать олимпийским чемпионом в Атланте. Ради чего ты столько впахивал на тренировках?
Всего лишь пятый день французской «классики» стал для Лэнса и последним – он подхватил бронхит и ангину, что вынудило его сойти с гонки. А на Олимпиаде в Атланте американец показал лишь шестой результат в «индивидуалке», хотя вся страна ждала победы.
Лэнс был максималистом, не щадил себя, поэтому первые сигналы, свидетельствующие о неестественных процессах в организме, не смущали. Он, конечно, заметил, что его правое яичко опухло, но полагал, что это следствие постоянных трений о велосипедное седло. У него также заболели соски, потому что активизировался гормон ХГЧ, который обычно вырабатывается у беременных. Но Лэнс не обращал на это внимания.
После неудачной Олимпиады он отправился домой в Остин, где каждый день чувствовал себя сонным. Вялость стала его спутником, но он списывал это на тяжелый сезон.
В сентябре Лэнс пригласил друзей на вечеринку в честь своего 25-летия. К его особняку подкатила машина, полная «маргариты». К любимому и единственному сыну приехала из Плейно Линда.
– Мама, я счастлив, – сказал он ей посреди вечеринки, отведя в сторону. – Я встречаюсь с классной девушкой Лизой, подписал двухмиллионный контракт с французами, живу в особняке, который лично проектировал с архитекторами, тут неподалеку есть док, где своего часа ждут квадроцикл и моторная лодка – их я тоже купил на деньги, которые сам заработал.
Линда смотрела на сына глазами, полными любви, она видела состоявшегося мужчину. Но она еще не знала, что ее сын серьезно болен.
Пирушку в Остине омрачила резкая головная боль, вдруг возникшая у Лэнса, и никакими таблетками заглушить ее не удалось. У парня подкосились колени, он обхватил голову руками, в ней будто заработала мозгодробилка. Но Лэнс посчитал, что боль спровоцировали алкогольные коктейли. И даже когда на следующее утро, готовя кофе на кухне, он заметил, что зрение стало странным, размытым по краям, первая мысль, которая у него возникла – нужно просто купить очки.
А через несколько дней, разговаривая по телефону с агентом Биллом Стэплтоном, он зашелся в приступе кашля. Когда кашель прекратился, во рту появился странный металлический привкус. Лэнс побежал к ванной, склонился над раковиной и вскоре она окрасилась в красный цвет – из-за потока крови, хлынувшей из горла. Игнорировать такое было уже нельзя. Он позвал своего врача и друга Рика, жившего по соседству, но в последний момент смыл почти всю кровь с раковины, объяснив для себя это тем, что не хочет расстраивать Рика. На самом деле у него в душе нарастала паника, и он просто еще не был готов к дурным новостям.
Спустя несколько дней Лэнс залез на скутер, но правое яичко вновь дало о себе знать, взорвавшись адской болью. Теперь Лэнс не мог нормально сидеть даже за обеденным столом. Когда яичко раздулось до размеров апельсина, Лэнс вновь не стал звонить врачу, а вместо этого устроил тренировку на велосипеде, но не смог сесть на сиденье – поехал, стоя на педалях.
Это было уже настолько необычно, что Лэнс все-таки поговорил с Риком, после чего оказался в кабинете ультразвуковой диагностики, где его яичко в течение часа изучала сначала лаборантка, а потом ей на смену пришел заведующий отделением. Лэнс еще надеялся, что яичко опухло из-за перекрутки, но после очень долгой процедуры осмотра ему сказали, что нужно сделать еще и снимок легких, что показалось Лэнсу совсем странным, ведь в груди у него ничего не болело. Тогда он принялся расспрашивать, что с ним происходит, и впервые услышал слово «рак». Снимок легких, представлявший собой практически белое пятно, стал еще одним свидетельством, что у Лэнса рак яичка, причем с обширными метастазами в легких.
– Рак яичек – редкое заболевание, в США зарегистрировано всего 7 000 случаев, – говорил ему доктор Ривз, подтвердивший диагноз. – Обычно он встречается у пациентов от 18 до 25 лет, при этом прогнозы на лечение благоприятные, но только при ранней диагностике. Поэтому теперь очень важно выяснить, насколько у вас запущенная стадия! Нужно, чтобы вы как можно быстрее встретились с хорошим онкологом и больше не медлили – теперь каждый день на счету…
Лэнс почти не слышал доктора, в этом момент вся его жизнь рушилась. Лэнса ждали не приятные размышления о том, как он наконец-то победит на «Тур де Франс». Впереди маячило что-то липкое, страшное.
Из клиники Лэнс ехал домой сам не свой, впервые в жизни он не топил до упора педаль газа. Инстинктивно он хотел замедлиться, не спешить, ведь у него теперь осталось не так много времени.
Все мысли сгрудились вокруг карьеры, это была последняя неуклюжая попытка огородить себя от самого страшного; масштаб трагедии был куда шире того факта, что придется уйти из велоспорта. Лишь постепенно, по цепочке, он пришел к самой ужасной мысли, которую он прятал глубоко внутри: ему придется рассказать маме, не получится завести семью, ОН УМРЕТ.
По дороге Лэнс машинально позвонил агенту.
– У меня плохие новости, – сказал он глухим голосом. – Моей карьере пришел конец. Я болен.
Агенту было позвонить легче всего, а ведь еще предстояло сообщить Линде…
Но Лэнс недолго был слабым, теперь он не мог себе этого позволить. Он перестал бояться и, напротив, сильно разозлился на недуг, а это он умел делать очень хорошо. Он все думал, почему нужно отказываться от всего, если можно бороться? Ведь его организм был невероятным, почти таким же сверхмощным, как у Индурайна. Теперь ему нужно было снова вскочить на велосипед и не дать смерти настигнуть его.
Он приготовился к очередной супергонке, вот только на кону стояла жизнь.
…
Вскоре Лэнс лег под скальпель – ему сделали большой разрез от паха до живота, чтобы удалить главную опухоль. Линда, конечно, была рядом, одно ее присутствие творило чудеса.
Но врачи делали тесты и расстраивали звездного пациента. При первой стадии рака яичка прогнозы самые благоприятные, так как недуг не распространяется, при второй стадии аномальные клетки переходят в брюшные лимфатические узлы, при третьей, какую поставили Лэнсу, рак появляется в жизненно важных органах – например, в легких. Врачи обнаружили три раковых очага в организме Лэнса. Для многих это звучало бы как приговор, но Лэнс объявил смертельной болезни войну.
Через неделю после операции ему вставили крупные катетеры в грудь, чтобы он прошел курс агрессивной химиотерапии, причем эта пытка длилась три месяца. Перед химиотерапией он отправился в банк спермы, чтобы сохранить шанс на создание семьи, хотя на тот момент в его жизни не было человека, с которым он хотел бы завести детей. У него была только близкая подруга Лиза, с которой он строил отношения чуть дольше, чем обычно – с предыдущими девушками у Лэнса все было совсем несерьезно.
На пресс-конференции он сообщил миру о переменах в жизни.
– Я намерен бороться, – сказал он, вглядываясь в ошеломленные лица журналистов. – И я смогу победить!
А потом он ушел на химиотерапию – ему вводили настолько токсичные вещества, что медсестры надевали на себя защиту от радиоактивности. На процедурах Лэнс видел других пациентов, некоторые не выдерживали химиотерапии, их начинало выворачивать наизнанку.
Первые сеансы Лэнс перенес стойко; крепкий организм, привыкший к регулярным проверкам на прочность, реагировал на лечение толерантно. Но аппетит пропал. Линда готовила сыну то, что не вызывало у него отвращения, и он старался есть. Еще он знал, что сила – в движении, и старался как можно больше ходить пешком, кататься на велосипеде. Любые мелочи могли сыграть роль в борьбе с болезнью.
– Если бы вы жили 20 лет назад, то стали бы покойником уже через полгода, – сказал Лэнсу его лечащий онколог. – Ваши же шансы я бы оценил в 60-65 процентов.
Ему специально называли такие цифры, чтобы не убивать тягу к жизни. Лэнс узнал, что такой же недуг был у звезды американского футбола Брайана Пикколо, которому сначала диагностировали рак легких, но потом выяснилось, что все началось в другом органе – в итоге парень умер в 26 лет. Но врачи рассказывали Лэнсу, конечно же, и о тех, кто выжил, вдохновляя его.
Линда делала все, чтобы выглядеть бодро; она боялась задеть его чем-то, заставляла друзей Лэнса вести себя максимально тактично, подбирать слова. То, что происходило с сыном, отнимало у нее все силы, и иногда он слышал, как мама тихо плакала в другой комнате.
Дерзкого техасца сменил сосредоточенный на выздоровлении человек, который больше не имел права на нетерпимость – приходилось вместе с врачами взвешивать каждый шаг, быть хладнокровным и спокойным. Ему нужно было сохранять трезвую голову, учитывая, что он лечился без медицинской страховки. Контракт с Motorola истек, французы же не соглашались платить, поэтому лечение Лэнс оплачивал сам. Ему пришлось продать Porsche, антиквариат и другую роскошь.
Зато Лэнса поддерживали тысячи людей, ему на почту ежедневно присылали кучу писем, и некоторые из них приносили пользу. Однажды ему написал доктор Стивен Вольф, который был большим фанатом велогонок. Лэнс получил в его лице человека с еще одной компетентной точкой зрения. Доктор Вольф автоматически встал для него в один ряд с урологом Ривзом и онкологом Юманом.
– Расскажи, какой у тебя уровень хорионического гонадотропина – обычно он стимулирует женские яичники, и в здоровом мужском организме его не должно быть, – спросил его Вольф, когда они обменялись телефонами и перешли на личное общение. – Это маркер крови, мне нужно знать твои показатели.
Лэнс начал копаться в бумагах, пока не нашел цифру – 109.
– Что ж, это много. Но ничего экстраординарного, – обрадовался Вольф. Лэнс улыбнулся, еще раз посмотрел на цифру и заметил рядом с ней букву «K».
– Это что-то значит? – спросил Лэнс. Вольф некоторое время молчал.
– Это значит, что на самом деле показатель – 109 000, – наконец заговорил он. – Этого не должно быть даже у пациента, у которого рак добрался до легких. Такой показатель означает, что прогнозы у тебя наименее благоприятные. Возможно, лечение должно быть более агрессивное.
Вольф также спросил, есть ли среди лекарств, которые вводят Лэнсу, блеомицин.
– Тебе нужны будут здоровые, объемные легкие, от них в велоспорте зависит почти столько же, сколько и от ног, поэтому если тебе продолжат давать блеомицин, на твоей карьере можно будет поставить крест. Давай подумаем, чем лучше его заменить…
Лэнс понял, насколько неправильной было изначальное решение вверить свое здоровье в руки всего пары врачей, пусть и квалифицированных. Он выслушал рекомендации Вольфа, а затем попросил контакты других специалистов. Линда отправила им на почту все медицинские сводки по болезни. На следующий день раздался звонок, и у Линды спросили, почему никто не назначил ее сыну МРТ головного мозга – эксперт, просмотрев данные, предположил, что болезнь распространяется.
– Я как раз назначил тебе МРТ, ты записан, – сказал Лэнсу его онколог, когда американец связался с ним после разговора. Снимки показали, что опухоли действительно есть. Об этом Лэнс узнал всего через неделю после того, как ему поставили диагноз.
Врачи продолжали завышать Лэнсу шансы на выживание в личных беседах, но разговаривая друг с другом, некоторые уже качали головой, считая, что пациент практически мертв. Его шансы были мизерными, всего 3 процента.
Желая получать как можно больше консультаций, Лэнс столкнулся с радикальным мнением – ему предложили пройти очень агрессивный курс лечения, в который был включен блеомицин. Врач из Хьюстона, куда Лэнс поехал на консультацию, говорил, что только это может спасти его; но рассказал и о грядущих последствиях – он не смог бы иметь детей, а также продолжать карьеру в велоспорте. Лэнс взял паузу, во время которой встретился уже с другим врачом, Крейгом Николсом, который знал все о раке яичка, и тот предложил альтернативное лечение.
– Ты не будешь принимать блеомицин, но те вещества, которые мы введем в твой организм, окажут краткосрочное, зато сильнейшее воздействие. Тебе будет очень плохо, зато легким мы не повредим, и ты снова сможешь стать крутым велосипедистом.
– Вы не можете убить меня, ударьте по болезни изо всех орудий, что у вас есть, – ответил Лэнс Армстронг. – Что бы вы ни давали другим пациентам, дайте мне в два раза больше! Я хочу убедиться, что вы используете все, что у вас есть – давайте-ка убьем эту чертову хрень.
– А пока из срочных мер я предлагаю операцию на головном мозге, – продолжил Николс. – Обычно в таких случаях мы выбираем радиацию в качестве лечения, но люди, которые проходят ее, становятся другими, они начинают хуже соображать, а главное, у них возникают проблемы с координацией, что плохо для велосипедиста. Что скажешь?
Лэнс согласился. Перед операцией ему сказали, что одна опухоль в зоне контроля зрения, а другая – на участке мозга, который отвечает за координацию.
– Любая ошибка приведет к потере зрения, моторики – ты должен знать, какие будут риски, – сказал ему молодой нейрохирург Шапиро. – Но не бойся, в операциях я так же хорош, как ты – на трассе.
Шестичасовая операция показала, что клетки в опухолях – мертвые, и это была одна из редких хороших новостей, которые услышал Лэнс с тех пор, как ему поставили диагноз. Его кости черепа были скреплены титаном, на коже головы появились следы от операции, но главное, он выдержал очередное испытание.
Впереди его ждал ад химиотерапии.
…
Химия разрушала Лэнса, по его венам будто стала течь вовсе не кровь, а обжигающая кислота. Из недр легких вместе с кашлем высвобождалась ужасная на вид черная субстанция. Желудок опорожнялся постоянно – Лэнсу казалось, все, что у него было внутри, выходило наружу, не оставляя ни одной капли в пустом организме.
Химия безжалостно убивала не только больные клетки, но и здоровые, атакуя костный мозг, внутренние органы. Она наносила вред волосам, ресницам, ногтям, зубам, которые быстро портились, становились безжизненными, ломкими.
Некогда мускулистый, поджарый супергонщик, от которого сходили с ума женщины, постепенно становился подобием человека. У него стали кровоточить десна, иммунитет больше не сопротивлялся инфекциям, тело превращалось в скелет, обтянутый кожей.
Лэнсу нужно было что-то есть, чтобы не умереть, но единственное, что не вызывало у него отторжения, это яблочные оладьи с джемом, подаваемые в больничной столовой. Они почему-то благотворно воздействовали на желудок, ставший капризным ребенком, швыряющим куда подальше все игрушки, что ему подавали – за исключением заветных оладушек.
И вот, посреди этого экзистенционального ада, к американцу явился представитель команды Cofidis; по сути, шпион, которому поручили посмотреть, Лэнс Армстронг скорее жив, чем мертв, или наоборот? Француз любезно поговорил с Лэнсом, внимательно осматривая его, замечая все те ужасы, что сотворили с организмом сеансы химиотерапии. Сделав выводы, шпион заверил Лэнса в своих самых светлых чувствах, а потом сообщил агенту Биллу Стэмплтону, что французы собираются пересмотреть условия контракта. А если парень из Техаса будет сопротивляться, они воспользуются лазейкой в соглашении, позволяющей расторгнуть его – Лэнс обязан был проходить медицинский осмотр по требованию представителей Cofidis.
– Будьте благоразумны, во Франции просто не поймут, как можно платить столько денег человеку, если он не работает? – развел руки в стороны менеджер, а потом удивленно воззрел на Стэмплтона, когда тот послал его.
– Говнюк, ты можешь звать сюда врача, прям в палату, чтобы тот осмотрел ракового больного, проверил, насколько тот здоров, а я позабочусь о телевидении – камеры будут выхватывать озабоченное рыло вашего лекаря, когда тот будет бить молоточком по колену моего клиента и замечать, что его рефлексы не вполне в порядке, – рявкнул Билл, после чего они разошлись.
Вскоре французы выплатили треть от суммы, положенной по контракту, при этом стороны договорились не продлевать его после 1998 года. Лэнс получил удар во время самых болезненных процедур, когда он не всегда мог даже поговорить по телефону, любое действие причиняло ему страдания. И в этой ситуации партнер, казавшийся надежным, не постеснялся психологически надавить, чтобы избежать финансовых потерь.
Получалось, Лэнсу еще повезло, что Nike и другие спонсоры не отвернулись от него. Несмотря на козни Cofidis, Лэнс не потерял веру в людей, а главное, в себя – болезнь начала поддаваться лечению, показатели онкомаркеров обнадеживали лечащих врачей. Так, уровень хорионического гонадотропина снизился со 109 000 до 9 000, а потом и вовсе до 96. К концу 1996-го болезнь практически полностью отступила – были еще остаточные ненормальные показатели в крови, но Лэнс понимал, что скоро его ждет выписка, а после нее решающим станет первый год. Болезнь либо вернется, либо нет.
Наконец, настал момент, когда Лэнс толкнул дверь и вышел из больницы. Его тело было легким как перышко, от былой стати не осталось и следа. Он мог поднять майку и показать уродливый шрам на левой груди, прямо над сердцем, куда ему вставили на долгие месяцы катетер. Под шортами скрывалась красная линия, что осталась после глубокого разреза, от правой стороны паха до верхней части бедра. А на голове, все еще лысой, сохранились два шрама в виде полумесяцев, словно его лягнула копытом лошадь – последствия операции на мозге.
Да, на пороге больницы появилась иссохшая мумия, но это был человек, победивший главного врага, с горящими глазами, полными надежд, и гулко стучавшим сердцем. Бывший пациент намеревался поскорее вернуться в мир живых. Лэнс готов был ради этого пойти на все.
Но вскоре пришло понимание, что сил попросту не хватает. Сев на велосипед, Лэнс покатил на подъем вместе с тучной, пожилой женщиной. И очень быстро Лэнс выдохся, наблюдая, как широкая спина женщины удаляется, а с ней тают и надежды на триумфальное возвращение.
Ему предстояло придумать, как снова стать чемпионом.
…
Лэнс еще не был до конца уверен, что враг повержен – начинался период ремиссии, страшное время, когда человек, вроде бы одержавший победу, все еще мог проиграть. Химия либо дарит жизнь, либо дает отсрочку.
Лэнс выбрался из ада, не забывая ни на секунду, что может туда вернуться. Но он боялся не только за себя. Понимая, как страшен рак, он первым делом основал The Lance Armstrong Foundation, фонд по борьбе с раком, в который со временем вложил 7 миллионов долларов. Через несколько лет он доверил фонд Дугу Ульману – человеку, с которым у него было много общего. В 1996 году, когда Армстронг боролся с болезнью, Ульман узнал, что у него хондросаркома – рак кости, который развивается в хрящах.
19-летний парень, игравший в колледже в футбол и не знавший, что такое боль, начал отчаянную борьбу за жизнь. Когда с хондросаркомой было покончено, врачи нашли у него на груди меланому, всего через три месяца после того, как он посчитал, что полностью вылечился. Но он справился и с этим. Врачи сказали, что меланома может вернуться, если он будет проводить много времени на солнце – ему до сих пор приходится жить с ограничениями. Именно такой человек, знавший о раке все, и должен был руководить фондом Армстронга.
После выздоровления Лэнс провел немало бесед с онкобольными, рассказывая, как поборол рак, и его личный пример вдохновил многих. Он отвечал на тысячу писем, звонков, часто и сам ездил к тяжелым пациентам. Однажды он приехал в чикагскую больницу, где посетил умирающего онкобольного, которого как могла успокаивала в палате жена, а дочери-близняшки, не в силах смотреть на агонию отца, ждали, обливаясь слезами, снаружи.
– Что же мне делать? – спросил Лэнса пациент, отчаяние которого достигло предела. – Что же делать, с женой, дочками?
– Мужик, прямо сейчас тебе нужно думать о себе, – ответил Лэнс. – Тебе придется. Посмотри на свою жену. Она стоит прямо перед тобой. Видишь ее? Она здорова. Пусть она будет беспокоиться о себе и детях, а ты используй для себя каждую крупицу оставшихся сил. Потому что если ты этого не сделаешь, тебя уже не будет с ними.
Вскоре после выписки Лэнс созвал пресс-конференцию, на которой объявил об учреждении двух фондов: The Lance Armstrong Foundation и Ride for the Roses – благотворительной организации, проводившей гонки, выручка с которых шла на исследование рака.
Там, среди восхищенных журналистов, была кареглазая пиарщица Кристин Ричард, с длинными волосами и улыбкой, от которой мужчины сходили с ума. Она увидела абсолютно лысого, даже без ресниц, парня с жуткими шрамами, но, услышав его историю, была ошеломлена. Блондинка решила помочь Лэнсу с фондом, и поначалу их общение по работе больше напоминало драку двух петухов. Во время их первого долгого разговора дерзкая Кик (так ее звали друзья) нахамила Лэнсу, а под конец беседы… предложила обсудить разногласия за пинтой пива.
Лэнс почувствовал, что в Кик есть частица Техаса, при этом его отношения с Лизой, которая была рядом с ним все время, пока он боролся с раком, исчерпали себя – он порвал с ней. Это было решение, которое принимал холодный Лэнс, каким его знали друзья.
С Кик они долго колесили по Италии, Франции, Испании. А потом Лэнс привез возлюбленную на этап «Тур де Франс», и девушка впервые увидела, как тысячи людей, выстроившись вдоль дороги, приветствуют велогонщиков.
Вскоре Лэнс и Кик станут мужем и женой, их судьбы настолько переплетутся, что блондинка невольно станет соучастницей самого грандиозного преступления в истории велоспорта.
Конечно, Лэнс не забыл о главной страсти в жизни, возобновив интенсивные тренировки. Он ездил из Остина в ближайшие сельские поселения. Иногда его хватало на час, иногда на четыре, но после одной такой тренировки он сильно заболел, нащупав в животе странный узел, а последующий медосмотр показал, что у него действительно появилось подозрительное пятно в брюшной полости.
Врач рекомендовал Лэнсу воздержаться от серьезных занятий спортом до конца 1997-го, и он внял совету – слишком велик был страх, что рак вернется. Но со временем стало понятно, что болезнь не возвращается, и Лэнс обратился к французам из Cofidis с предложением о гонке – те позвали его агента во Францию, только чтобы сообщить, что хотят окончательно разорвать контракт. После унизительных переговоров Лэнсу предложили поучаствовать в гонках за мизерную сумму в 150 000 долларов. Тогда Билл Стэмплтон, агент Лэнса, обзвонил крупные команды, сообщая, что Лэнс возвращается в большой спорт и хочет выступать за 500 000 долларов, но ему говорили: «Это ставка для чемпиона, большого мастера», намекая, что Лэнс уже не тот.
И они были правы. Лэнс по-прежнему был чертовски далек от прежней формы, но его злило, что его перестали уважать, что все будто позабыли, каким он был крутым, как побеждал самого Индурайна.
Лэнс стал еще тверже в своем намерении вернуться в большие гонки. Чего бы это ему ни стоило. И в этот решающий момент его агент вышел на американскую команду US Postal Service, где американцу согласились платить 215 000 долларов, стандартную зарплату, плюс надбавку за бонусные очки. Райские условия для человека, который только что прошел период ремиссии, а физические возможности были полной загадкой даже для него самого.
Но, вероятно, ответ на вопрос, какого черта эти ребята, опытные бизнесмены, пошли на такие условия, даст характеристика, которой наградило US Postal Service Антидопинговое агентство США (USADA): «Это команда, составившая самую сложную, высокопрофессиональную и успешную допинговую программу, которую видел спорт».
…
Поначалу Лэнс показывал совсем не те результаты, к каким привык до болезни. Во время одной из гонок, проходивших под дождем, все вообще пошло наперекосяк – у лидера команды Джорджа Хинкепи сдуло шину, что вызвало заминку на трассе, а ливень стал таким сильным, что сбивал с тела одежду. Лэнс психанул и отказался продолжать гонку, отправившись прямиком домой.
Ради него Кик бросила работу, сдала в аренду дом и уехала во Францию, где поселилась американская команда. И поэтому когда он огорошил ее заявлением, что намерен завершить карьеру, девушка не сдержала слез, ведь она уже привыкла к новому месту и даже нашла себе работу, подучив французский. Но Кик перестала быть собой – если когда-то она могла легко поставить Лэнса на место, то теперь соглашалась делать все, что он ей прикажет.
А в Америке Лэнс вдруг снова поменял решение. У него резко улучшились результаты на одной из горных дорог, где он вновь попробовал свои силы. На радостях, что бросать велоспорт не придется, он женился на Кик в Санта-Барбаре, а затем они купили домик в Ницце.
Лэнс Армстронг, еще недавно желавший все бросить, вдруг стал попадать на подиумы. А четвертый результат на «Вуэльте» был чрезмерным даже для Лэнса, выступавшего до болезни – обычно он был хорош в коротких гонках, а это была одна из трех самых престижных, и, соответственно, сложных веломногодневок. Победитель, испанец Абрахам Олано, обошел американца всего на 2 минуты 18 секунд. При этом Лэнс почти выиграл сложнейший горный этап, где штормовой ветер едва не снес гонщиков с трассы. Лэнс объяснял улучшение результатов тем, что он стал сухопарым, гораздо более легким. Он сбросил балласт, но сила, по его словам, никуда не пропала.
Ошеломительные успехи заставили Лэнса совершить еще один прорыв. Он решил стать отцом, а сделать это можно было только искусственным способом – рекомендация врача создать резерв в банке спермы оказалась верной. Больше всего предстояло сделать Кик. Ей пришлось пройти немало процедур, порой болезненных, чтобы приготовить организм к деторождению. В конце концов из нее извлекли яйцеклетки, чтобы соединить с семенем мужа, а потом вернули их на место. Лэнс одержал очередную победу – Кик забеременела.
Конечно, Лэнс проводил колоссальную работу над собой, тренируясь до потери пульса, в самых сложных условиях, соблюдая диету, обращая внимание на любые мелочи в подготовке к «Туру»-1999. Но для победы нужно было нечто большее. Фаворитом называли всех, кроме Армстронга – действующего чемпиона мира в «разделке» Абрахама Олано, опытного голландца Михаэля Боогерда. Но именно Армстронг надел желтую майку вскоре после старта. А учитывая, что в предыдущем году на «Туре» разгорелся грандиозный допинговый скандал, на Лэнса впервые смотрели как на потенциального обманщика. Никто не понимал, как человек, которому рак нанес столько физических и душевных ран, восстал из пепла.
Но теперь любая задача стала ему по плечу. Вот впереди него на трассе возник Абрахам Олано. Тот оглядывается, видит далеко позади андердога из Техаса, и чувствует: что-то не так, ритм этого парня другой, нежели у остальных соперников, он не просто маячит где-то там, он неумолимо приближается, причем делает это без видимых усилий. Олано не привык, что ему оказывают сопротивление, но вот Лэнс уже идет вровень с ним, так буднично, словно ест любимую мексиканскую еду, а в следующее мгновение наглец уже впереди, и сколько бы ты ни крутил педали, ничего не получается.
Это станет фирменным давлением американца, когда любой его соперник, не важно, сколько у него титулов, будет ощущать колоссальное напряжение, просто зная, что где-то там катит по трассе Лэнс Армстронг, превращая любого супермастера в младенца. Лэнс будет так невероятен, что со временем начнет сам дарить победы некоторым гуру велогонок вроде итальянского пирата Марко Пантани, просто в знак уважения.
Но Лэнс был не один, на него работали верные оруженосцы, которые в любой момент могли появиться впереди тех же Эскартина или Цулле, чтобы оттормозить их. А если было нужно, любой из них мог отвлечься, взять бутылку воды и привезти ее лидеру.
Лэнс Армстронг стал королем любых дорог, как будто превратился в робота, у него просто не осталось слабых мест.
Техасца проверяли, у него брали анализы мочи, ему втыкали иглы в вены чуть ли не после каждого этапа, чтобы не ходило кривотолков. И анализы его были чисты, во всяком случае, тесты того времени не выявляли аномальных результатов. Он продолжал говорить вновь и вновь, что был бы совсем дураком, если бы употреблял ЭПО или стероиды, которые могут даже у здоровых людей вызывать заболевания крови. Но французская пресса уже неистовствовала и в одной из газет вышла статья, что в моче Лэнса все-таки обнаружили запрещенный препарат кортикостероид. В тот раз техасец вывернулся, объявив, что использовал кортизоновую мазь для обработки болячек на бедрах – это якобы было согласовано с организаторами «Тура».
И Армстронг продолжил доминировать. Менялись соперники, но неизменным оставалось одно – победы американца на «Тур де Франс», а также другие успехи, например, бронза Олимпийских игр-2000.
Но разговоры о том, что он все-таки читер, не прекращались. Со временем об этом заговорили даже люди из его окружения, и из их показаний складывалась картина, в которую никто не хотел верить. Масштаб обмана был грандиозен, люди покрывали друг друга, и в этот потенциальный круг лжецов входили бизнесмены, политики, организаторы велогонок, врачи. Люди, в разное время решившие прервать молчание, прошлись и по личным качествам Лэнса. Оказалось, что друзья не зря называли его холодным человеком. Некоторым он казался и вовсе монстром.
…
Журналист Дэвид Уолш не верил в феномен Армстронга. Он готовил разоблачительный материал, и ему попались сразу два человека, раскрывшие детали грандиозного преступления. Эти люди были первыми, кто нарушил молчание.
– С Бетси Андре, женой велогонщика Фрэнки Андре, я поговорил по телефону, когда ехал в Кардифф, было это зимой 2002-го, – вспоминает Уолш. – И сразу перенесся в октябрь 1996-го, в Индиану, больницу University Hospital. Там в палате показывали по телеку матч с участием «Далласа». Рядом с Армстронгом находились два его лечащих врача.
– Мы должны уйти, – сказала Бетси, когда врачи начали говорить.
– Все в порядке, ты можешь остаться, – ответил Армстронг.
И после этого Бетси услышала разговор, который изменил ее жизнь.
– Вы использовали препараты, влиявшие на результаты? – спросил один из врачей. И Армстронг, по словам Бетси, перечислил: ЭПО, тестостерон, гормоны роста, кортизон и стероиды.
Бетси остолбенела. Она уставилась на мужа Фрэнки, в глазах читалось: «Мы с тобой еще поговорим. Если ты продолжишь заниматься такой же херней, я подам на развод!».
После этого Бетси рассказала, как до этого случая они с Лэнсом стали хорошими друзьями, что он любил ризотто и ходил с ней в супермаркет. Они спорили о Боге, она верила, он нет. И возможно, если бы он позволил ей выйти из комнаты до того, как был задан вопрос, ничего бы не изменилось в их отношениях.
Еще одной удачей Дэвида Уолша стала бывшая массажистка команды US Postal Эмма О`Рейли, заговорившая в 2003-м.
– Я не против рассказать, что видела, когда работала с этой командой, – заявила она во время первой беседы с журналистом Sunday Times. – Пантани умер. Хименес умер. Два топ-велосипедиста, которые были замешаны в допинге. Это неправильно!
Два года она была личной массажисткой Лэнса. И раскрыла Уолшу массу интересного, опасаясь, что из-за манипуляций с кровью могут погибнуть и другие велосипедисты. Она рассказала, как в Испании лично доставляла допинг Лэнсу, как во время «Тура»-1999 она купила специальное средство, позволяющее скрывать следы от уколов, как ночью в Бельгии выбрасывала его использованные шприцы. Был еще вечер, когда она услышала разговор Армстронга и двух боссов команды, которые продумывали схему по обходу положительной пробы.
– Теперь, Эмма, у тебя есть все, чтобы меня разбить! – сказал Армстронг. Однако он был уверен, что массажистка не станет этого делать.
– Он полагал, что я внутренне восхищалась его драйвом, его амбициями, но я смотрела шире, – говорила Эмма журналисту. И в то же время она была предана многим членам команды, дружила с ними. За одним исключением – бельгиец Йохан Брюнель, ее босс, сделал жизнь Эммы невыносимой. Вот почему сделать признание ей было так сложно.
Слушая обеих женщин, Уолш видел в них много различий, но одно качество было общим – они располагали к себе, казалось, что они говорят правду. Поэтому в конце 2004-го Дэвид Уолш, вместе с соавтором Пьером Баллестером, выпустили книгу «Секреты Лэнса Армстронга», основываясь, преимущественно, на свидетельствах Бетси и О`Рейли. Как только книга появилась на свет вместе со статьей в Sunday Times, Армстронг и его окружение стали палить изо всех орудий по всем причастным лицам.
Билл Стэмплтон, менеджер Армстронга, заявил Фрэнки Андре: «Пусть твоя жена извинится, ведь война в судах Франции может взорвать наш спорт!». Но Бетси твердо сказала Уолшу, что не отступит, потому что ненавидит, когда ее уличают во лжи, которой не было. В результате ее муж вскоре стал безработным.
Эмма О`Рейли пострадала еще больше. Через несколько дней после выхода книги Армстронг собрал пресс-конференцию в Вашингтоне, где ответил на ее обвинения. И заговорил о некрасивом уходе Эммы из команды, намекая на алкоголизм и неуместные отношения. Женщине стали приходить повестки каждый день, и она начала психологически ломаться, тем более что близкий ей человек страдал от склероза, и атаки Армстронга сказывались и на его здоровье.
– Попробуйте поговорить еще с моим бывшим мужем Симоном Листоуном, который был со мной, когда мы ехали в Испанию, чтобы привезти допинг Армстронгу. Он подтвердит эту историю, – сказала Эмма Уолшу, но когда тот перезвонил Симону, мужчина попросил не упоминать его имени, испугавшись, что это разрушит его карьеру. Впрочем, и без его помощи Эмма О`Рейли не отступила от своих слов, а со временем раскрыла и другие детали заговора, в частности, заявив о причастности к преступлениям тогдашнего главы Международной федерации велоспорта.
Спустя много лет Эмма скажет: «Если бы мне пришлось суммировать, через что я прошла, такое ощущение, будто я сама была в чем-то виновата. Мне жаль, что из-за меня многим пришлось пройти через ад, и жаль, что Лэнсу позволили вытрясти из меня все: деньги, репутацию, самоуважение. Ведь когда кто-то называет тебя алкоголичкой и шлюхой, возникает вопрос, какой эффект возымеет на общество это заявление».
Бетси же продолжала отстаивать свою точку зрения.
– Она никогда публично не задавалась вопросом, как другие жены относились к тому, что их мужья употребляют допинг, – говорит Уолш. – Но однажды отметила, что, согласно данным испанских журналистов, Хэвен Хэмилтон играла большую роль в допинг-истории своего мужа Тайлера, а из последних данных USADA она поняла, что даже Кристин Армстронг поставляла запрещенные препараты гонщикам US Postal.
Книга «Секреты Лэнса Армстронга» не сильно поколебала позиций велогонщика, который в итоге семь раз выиграл «Тур де Франс». Вот только со временем заговорили и другие потерпевшие.
…
Парень по имени Майк копался в велосипеде, восстанавливая поломанную цепь, когда в магазин вошел мужчина в солнцезащитных очках и костюме, который мог надеть только богатый человек. Он щелкнул пальцами, и тут же возле него оказался владелец магазина, они начали о чем-то толковать.
– Эй, Майк, пойди-ка сюда, – позвали механика, и он, стягивая почерневшие от сажи перчатки, отправился к работодателю. Посетитель снял очки, и тогда Майк узнал Лэнса Армстронга, после чего сердце его заколотило сильнее в несколько раз. Трехкратный чемпион «Тур де Франс» пришел лично проведать свой велосипед, за который иные отдали бы душу.
– Как там моя детка? – хмыкнул Лэнс, и Майк принялся восторженно рассказывать о каждой детали сокровища. Его страсть к велосипедам, внимательное отношение к мелочам, не ускользнули от чемпиона, человека, которого чтили в Остине даже больше, чем мэра. Между ними промелькнула симпатия, однажды переросшая в дружбу. Майк, не имевший за душой ничего, кроме любви к велосипедам и мечтой однажды открыть собственный магазин в Остине, приглянулся Лэнсу, и однажды механику пришло на почту письмо.
– Я не верю своим глазам! – заорал Майк, узнав, что его пригласили стать личным помощником величайшего жителя Остина. «В ответ я профинансирую и поддержу рекламой твой магазин», – говорилось в письме.
Работа, которая поначалу казалась непыльной, на деле заняла все свободное время Майка. Рождество, которое он обычно проводил с семьей, прошло в одном из особняков Армстронга. Чертыхаясь, Майк мастерил игрушки для трех детишек Лэнса, первенца-мальчика Люка и дочерей-близняшек Грейс и Изабель. Он подружился и с женой велогонщика Кик.
– Починишь еще дверные ручки в детских комнатах? – спросила она, мило улыбнувшись Майку, когда тот показал свои поделки. – А ведь ты стал для меня «вторым мужем»… Да и дети тебя полюбили, дядей Майком называют.
Майка передернуло от прозвища «второй муж». Он знал, что в отношениях Лэнса и Кик произошли настораживающие перемены.
В феврале они все вместе отправились в Санта-Барбару. Там у Армстронгов были шикарные апартаменты, взятые в аренду. Это был особенный для них город, где они стали мужем и женой.
Отдыхая на пляже, под тенью пальм, Кик размышляла о будущем, и снова ей стало тревожно. Она знала, как Лэнс любит детей, но его отношение к ней самой стало другим. Одно только успокаивало – всякий раз, когда Лэнс говорил об отце, об отвращении к человеку, бросившему мать своих детей, она чувствовала успокоение.
Посреди этих размышлений Кик услышала, как Лэнс окликнул ее. Она повернулась, но увидев его холодное, бездушное лицо, почувствовала, как в горле нарастает комок.
– Между нами все кончено, Кристин! – только и сказал Лэнс, а затем покинул пляж. Кик разрыдалась, для нее привычная вселенная стала рушиться, в душе бродили торнадо и цунами, каких не знала Америка. В голове пульсировало одно только слово: «Почему?». Она отказалась ради него от привычной жизни, всегда угождала ему, делала только то, что он хотел, а главное, родила здоровых малышей, которых он так полюбил.
– Я сама виновата! – рыдала она, пока Майк пытался неуклюже утешать ее. – Я изменилась, стала другой, слишком послушной, слишком податливой. У меня была успешная карьера, но я решила посвятить целиком себя мужу. Я стала мягкой, хотела быть идеальной женой, идеальной мамой, и он меня разлюбил!
Следующие несколько месяцев Майк видел, как Кик превращается из здоровой, уверенной в себе женщины в обезумевшего, абсолютно подавленного человека. Один раз Лэнс попытался объяснить ему, почему так поступил. С его слов, он видел переписку Кик с владельцем местного обувного магазина, которая заставила его усомниться в верности жены.
Со временем Майк отвлекся, его ждали перелеты на частных самолетах со звездами шоу-бизнеса, приемы в дорогих ресторанах, коммерческие съемки, бесплатные шмотки, о которых ему и мечтать было нельзя. Заглянув как-то раз в гаджет Лэнса, он нашел телефоны гольфиста Тайгера Вудса, рок-музыканта Боно, президента Международного союза велосипедистов Хейна Вербрюггена, да там был даже номер президента Буша!
– Я стал частью ореола его славы, ощущения были очень разными, иногда возбуждающими, но чаще всего – нервирующими, – рассказывал он. – Летом 2003-го Армстронг вернулся после очередной победы в «Туре», чтобы снова проходить предсезонную волокиту – тренировки, спонсоры, и, конечно, его фонд, из-за которого он иногда нервничал. На одном из выступлений, где его попросили толкнуть речь, я услышал, как он процедил сквозь зубы: «Ненавижу это дерьмо!». Ну и, само собой, ему надо было заниматься бракоразводным процессом.
Майк пытался быть хорошим ассистентом, указывал Лэнсу на его промашки, осуждал его за то, что он слишком много времени проводил в барах Остина. Замечание Майка стало роковым для их дружбы.
– Помню, возник скандал с бельгийским велогонщиком Йоханом Мюзеувым, которого я глубоко уважал за победы. Я спросил Армстронга, считает ли он, что обвинения обоснованны. «Все принимают допинг», – ответил он небрежно, но глядя при этом в глаза. Это меня шокировало. Я больше ничего не говорил, но подтекст был понятен.
Майк заметил, как часто общается Армстронг с врачом Микеле Феррари, которого однажды USADA отстранит пожизненно. Еще в 2001-м Грег Лемонд, узнав об их сотрудничестве, отвернулся от Армстронга – ему не нужны были другие доказательства. «Я был опустошен, когда услышал, что Армстронг работает с доктором Феррари, я разочарован в Лэнсе!» – заявил Лемонд, и это было большим ударом по американцу.
Подозрения Майка в нечистоплотности босса возросли многократно после инцидента в Жироне, куда он отправился с женой и сыном, чтобы подготовить апартаменты для Лэнса и его новой пассии, девятикратной обладательницы Грэмми Шерил Кроу.
– К их приезду нужно было подчистую избавиться от духа Кик, – вспоминает Майк. – Он распорядился убрать все, что напоминало бы о ней. Это были личные вещи, семейные фотографии, и мы все сложили в коробки, которые выставили у дома. Во время уборки я заметил подозрительную коробку в ванной. Мне хватило знаний, чтобы понять – эта коробочка не должна быть в ванной профессионального велосипедиста. На ней была этикетка с надписью: «Андростендион».
На лэптопе, который мне выдал Армстронг, я выяснил, что это запрещенный стероид. Я вернул коробочку на место и попробовал забыть об этом. Но я пришел в замешательство и подумал – стоит ли звонить Армстронгу и спрашивать его об этом, рискуя потерять работу? Через день после того, как он сам приехал, я уже не увидел той коробочки на месте. С тех пор он стал холоден, говорил только по существу, без всяких шуточек, что были раньше, как будто понял, что я все узнал. Потом он тренировался на холмах Жироны, однако это все длилось на удивление недолго. Появился Феррари, с которым они уехали на Тенерифе. Мне хотелось что-то делать, но я мечтал о магазинчике.
Летом 2004-го в доме Майка в Остине зазвонил телефон.
– Где Лэнс? – спросил Дерек Руссо, общий с Лэнсом знакомый, который поддерживал порядок на объектах недвижимости велогонщика.
– На ранчо, если ничего не путаю! – ответил Майк.
– Чувак, люди из WADA здесь, ждут возле дверей, – крикнул он в трубку.
– Дерьмо! Он был там прошлой ночью и не сказал, что куда-то собирается! – ответил Майк.
Армстронг всегда держал Майка в курсе, если куда-то собирался.
– Ну, его точно здесь нет, и если не будет, у парня возникнут большие неприятности с WADA.
Майк опешил, не зная, что делать – но вскоре ситуация прояснилась.
– Как выяснил хороший друг Лэнса Джон Кориот, Армстронг уехал с подружкой из города, – вспоминает Майк. – И тогда его друг отправился к аэропорту, чтобы пригнать тачку Армстронга – люди из WADA должны были подумать, что это их чемпион вернулся домой. Трюк должен был помочь Лэнсу не попасть в список спортсменов, имевший странное название «неаналитически позитивный». Согласно правилам, спортсмены должны были сообщать WADA, где именно они находятся.
Позже и Руссо, и Кориот, общаясь с Майком, делали вид, что ничего не произошло. А в один из дней Лэнс неожиданно уволил помощника.
– Он хотел, чтобы я подписал соглашение о неразглашении, я должен был молчать, что был хоть как-то связан с ним, – говорит Майк. – В обмен на это он даже согласен был платить мне. Но, конечно, речи о магазинчике уже не шло…
…
Майк Андерсон знал очень многое, но, в отличие от храбрых Бетси и Эммы, рассказал свою историю намного позже, уже когда это не имело большого значения. Потому что главными стали показания бывшего напарника Лэнса по команде Флойда Лэндиса. Он рассказал, что Армстронг использовал пластыри с тестостероном, многократно делал переливания крови и вообще, что он лжец – это случилось за два года до мегаскандального интервью американца Опре Уинфри.
В 2012-м Лэнс наконец-то раскололся, правда, сделал это слишком поздно – уже когда его дисквалифицировали, лишили всех титулов и пожизненно отстранили от соревнований. Спонсоры отказались от него, репутация была разрушена настолько, что от Лэнса отвернулся даже фонд помощи больных раком Livestrong.
Обвинения со стороны USADA были грандиозными: что члены команды US Postal целое десятилетие систематически употребляли допинг, что спортсменов переправляли на частных самолетах в Испанию, где им тайно переливали кровь, что на счета секретно переводились суммы, что запрещенные препараты тайно перевозились через границы, что кровь была спрятана в холодильных камерах в преддверии тестов на допинг, что во время телефонных разговоров у спортсменов были шифры вроде По или Эдгар Аллан По, так они обозначали эритропоэтин, что от вещественных доказательств читеры избавлялись так – бросали их в банку из-под кока-колы, расплющивали, и отдавали врачу, чтобы тот выбрасывал.
И все равно интервью Лэнса Армстронга стало сенсацией – многие по-прежнему верили в Лэнса. Ведь он столько лет уверенно, яростно отрицал все обвинения, продолжая утверждать, что СМИ и допинговые агентства устроили охоту на ведьм.
Интервью все расставило по местам.
…
– Вы когда-нибудь употребляли препараты, позволяющие улучшать результаты? – задает вопрос Опра, хмуро глядя на Армстронга. – Отвечайте только «Да» или «Нет».
– Да, – отвечает тот.
– Это был эритропоэтин?
– Да.
– Вы употребляли допинг для крови или делали переливание крови для улучшения спортивных результатов?
– Да.
– Вы употребляли другие запрещенные препараты вроде тестостерона, кортизона или гормонов роста?
– Да.
– Вы принимали запрещенные препараты во время участия во всех семи «Тур де Франс», в которых выигрывали?
– Да.
– Как вы считаете, способен ли человек физически выиграть «Тур де Франс» без допинга семь раз подряд?
– Не думаю.
– Когда вы впервые приняли подобный препарат?
– На ранних этапах карьеры это был кортизон, а потом наступила эра эритропоэтина, в середине 90-х.
– На протяжении 13 лет вы яростно отрицали то, в чем сейчас признаетесь. Что же изменилось?
– Уже слишком поздно, для большинства людей, которые в это вовлечены. Это моя вина. Это было частью большой лжи, которую я неоднократно повторял. Я все отрицал, все эти годы.
– Вы обвиняли и других во лжи.
– Да. Я переживал все это, особенно последние два года. Я знаю правду. Слишком долго все было гладко. Как это выглядело со стороны? Ты излечился от болезни, семь раз выиграл «Тур де Франс», ты счастлив в браке, есть дети. Это сказка, которая оказалась ложью, во многих смыслах. Сделать это правдой было невозможно. Я – это выдуманный персонаж, и я способствовал его созданию. Но в итоге виноват оказался я один. За всей этой историей стоят люди, фанаты, СМИ, я просто потерял себя посреди всего этого карнавала тщеславия.
Конечно, есть люди, которые бы это выдержали, но я не смог, потому что всегда старался держать жизнь под контролем. Особенно если дело касалось спорта. Во всей этой истории столько яда и несправедливости. Но не я создавал эту культуру, правда, и не я старался ей противостоять. Это моя ошибка, и я в ответе за это. Это повлияло на велоспорт. Мне жаль, что это произошло. Я не думаю, что у меня был другой выход, как и у любого другого.
– Американское антидопинговое агентство опубликовало 164-страничный отчет. Глава агентства Трэвис Тайгерт заявляет, что вы и велокоманда US Postal «провернули самую запутанную аферу с допингом за всю историю спорта». Это правда?
– Нет. В любом виде спорта это присутствует. Конечно, это была профессионально выполненная, продуманная и очень осторожная афера. Я тогда понимал, что главное – та самая гонка. Я делал все, чтобы победить, все было ради победы. Но заявить, что это была самая крупная афера в истории с допингом – нет.
– Было ли это распространенным делом?
– Я не хочу никого обвинять, я сам принимал решения, это моя ошибка. И я здесь, чтобы признать это.
– Так делали все?
– Я не знаю насчет остальных, для этого всегда найдутся желающие. Я знаю пятерых, кто этого не делал, и они настоящие герои. И они правы.
– Что вы думали о них, когда они выступали честно, вы считали их неудачниками или завидовали им?
– Это не так.
– Какая была ваша смесь?
– Мой коктейль состоял из эритропоэтина, переливания и тестостерона. Я думал, это нормально. У меня был рак, мне не хватало тестостерона, и я принимал его дополнительно.
– Вы оправдываете тестостерон, а переливание?
– Это уже не так просто оправдать.
– Неужели вы не боялись?
– Проверка на допинг изменилась. Раньше нас проверяли во время гонок, не дома, не в тренировочных центрах, а прямо на гонках. Сейчас уклон идет на тесты вне соревнований. В 1999-м даже не было теста на эритропоэтин. Вероятность попасться была ничтожна, ведь на самих гонках я был абсолютно чист.
– Вы просто принимали запрещенку за несколько дней до соревнований, а потом ждали, когда можно будет выступить по графику?
– Да. С тех пор изменились две вещи: стали проводить тесты вне соревнований плюс появился биологический паспорт, который содержит образец крови каждого гонщика. К слову, меня обвиняют в том, что кровь за 2009 и 2010 годы содержит допинг. Это неправда, я был чист, когда вернулся. В последний раз я переступил черту в 2005-м.
– В команде вы отвечали абсолютно за все?
– Я был в центре внимания, был лидером команды. Но были и другие ответственные лица – руководители, директора.
– Вы могли бы уволить кого-то, если бы этот кто-то не устраивал?
– Если бы кто-то сказал, что не хочет употреблять допинг, я бы не стал его увольнять. А вообще уволить я бы мог, но не пользовался этими полномочиями.
– Один из бывших членов команды Кристиан Вандевельде сообщил USADA, что вы угрожали выгнать его из команды, если он не придет в форму.
– Это неправда. Был определенный уровень ожиданий. Мы просто хотели, чтобы парни были сильными. Но я никогда этого не делал!
– Вы давили на своих подопечных?
– Я давил в том смысле, что пытался контролировать, кто что говорит. Если мне не нравились чьи-то высказывания по любой причине, и я считал, что парни нелояльны, я говорил, что они лгут.
– Вы всегда идете в наступление, если считаете, что кто-то не прав?
– Я рос как спартанец, моя мама родила меня, когда была совсем молодой. Нас преследовало ощущение, что надо бороться за жизнь, что мы должны всегда сражаться. И до диагноза я всегда говорил, что во мне силен соревновательный дух. Но все же соревновался я не столь яростно. Но уже после того, как врачи сообщили мне диагноз, я понял, что готов сделать все, чтобы выжить. И я принял это состояние уже потом – грубое, остервенелое. Победа любой ценой! И это плохо.
– Но вы и до этого принимали запрещенку…
– Но я не был деспотом.
– На что вы были готовы ради победы?
– То, что я делал, можно сравнить с прокачкой шин. Это было естественной частью работы.
– Это было так распространено?
– По-моему, так и было. Так мне казалось, и поэтому я принимал такие решения.
– Доктор Микеле Феррари был создателем допинг-программы для команды?
– Феррари – хороший и умный человек, я по-прежнему так считаю. Но я бы так не сказал. Мне некомфортно обсуждать других людей.
– Дэвид Уолш писал, что ваша связь с Феррари сразу вызвала подозрения. Можно ли сказать, что связь с ним была необдуманной?
– С общественной точки зрения так и есть. Но было и множество других необдуманных поступков. Так можно описать весь тот период жизни.
– Что с вами происходило? Обычно подонок стремится стать еще большим подонком, а гуманист – большим гуманистом.
– Я был и тем, и другим. Активист, филантроп – сейчас это, правда, уже не так важно. Но я заслужил все, что со мной происходит сейчас.
– Что заставило вас рискнуть всем?
– Дикое желание победить. Любой ценой. Это хорошо помогало мне в велоспорте, в борьбе с болезнью, но потом достигло таких масштабов, что стало недостойным. И тогда появилась напыщенность.
– Гордились ли вы такими победами?
– Счастье было в процессе – тренировках, подготовках. Победы я одерживал, находясь в каком-то тумане.
– Вы чувствовали, что не правы?
– Нет. И это страшно.
– А вас мучила за это совесть?
– Нет. И это еще страшнее.
– Вы понимали, что жульничаете?
– Нет. И это самое страшное.
– Вы не чувствовали, что мошенничаете?
– В тот момент нет. Хотя я постоянно слышал, что я допинговый жулик. Тогда я посмотрел в словаре определение слова «жульничать». Это значит: «Получать преимущество над соперником, врагом». Но я так не чувствовал, я считал, что все справедливо. И просто не понимал всего масштаба грядущих последствий того, что делаю.
– Вам звонили президенты, вы встречались с рок-звездами, знаменитостями на каждом шагу. И все равно не понимали масштаба?
– Не понимал. Но сейчас стал понимать. Я вижу, как люди злы, разочарованы. Предательство… Они поддерживали меня, верили в меня, не просто в мои деяния, но в то, что я говорил. И у них есть право чувствовать себя преданными. И это моя вина. Некоторые люди после такого исчезают навсегда, но остаток жизни я проведу в попытках заслужить прощения. По крайней мере, сейчас я счастливее, чем тогда, потому что я – свободен.
– В десятках интервью вы говорили, что всегда проходили допинг-тесты… При этом новая проверка ваших старых тестов за 1999 год показала, что допинг в них был.
– Я никогда не проваливал тесты, во всяком случае на то, что тогда проверяли. Да, задним числом я провалил тесты за 1999-й… Но я сдавал сотни анализов и проходил их, потому что в организме не было ничего лишнего.
– Американское антидопинговое агентство опросило 11 членов вашей команды, включая Тайлера Хэмилтона и Флойда Лэндиса. Они говорили, что вы несколько раз рассказывали историю о том, что тест, сданный в 2001-м году на эритропоэтин, был положительным, и вы надеялись, что это не всплывет.
– Та история – неправда. Не было положительного теста на допинг, не было подкупа лаборатории, не было секретной встречи с директором лаборатории.
– Международный союз велосипедистов не замял тогда дело?
– Нет, и я в этом уверен.
– Вы делали пожертвования для союза и говорили, что они направлены на борьбу с допингом. Теперь понятно, что это не так. Так почему вы тогда сделали пожертвование?
– Они попросили меня. Это не было сделкой. Мне невозможно ответить на этот вопрос так, чтобы моим словам поверил хоть кто-то в мире. Но это не было взяткой за прикрытие в афере. Я не большой поклонник Международного союза велосипедистов, мог бы сказать вам, что они мошенники. Но все было не так. Они позвонили и сказали, что нуждаются в средствах. У меня была куча денег. И я ответил: «Хорошо, без проблем!».
– То есть, вы не платили Союзу, чтобы дело с допинг-тестом замяли?
– Нет.
– Правда, что вы хотели судиться с Эммой О`Рейли?
– Мы хотели стольких засудить… Но я уже поговорил с ней, лично принес извинения. Думаю, это было правильно.
– Когда разные люди, Дэвид Уолш, Бетси Андре, говорят правду, а вы пытаетесь их засудить, мне это кажется странным. Что вы от них хотели?
– Один из главных недостатков того времени – я был человеком, который думал, что может получить все, что хочет… Это непростительно. Я попробую лично поговорить со всеми пострадавшими людьми.
– А вы звонили Бетси Андре? Она говорила правду о разговоре в клинике?
– Я не отвечу на этот вопрос, не могу.
– Бетси лгала?
– Мне придется промолчать. Недавно у нас был личный разговор, длившийся 40 минут. С Фрэнки я тоже говорил. Нет, мы не помирились. Они слишком сильно пострадали. Я называл ее сумасшедшей, стервой. Но, кстати, никогда не называл жирной.
– А Эмма О`Рейли? Вы ведь называли ее шлюхой?
– Я нападал, моя территория была под угрозой, команда под угрозой. Естественно, приходилось нападать.
– Разоблачительное интервью Флойда Лэндиса стало точкой невозврата?
– Думаю, да. Ему не понравилось, что я вернулся в спорт. Я был в номере отеля после поездки в Калифорнию, когда узнал, что он намерен сделать. Он прислал мне сообщение, что парни все записали, и скандальное интервью скоро будет в интернете. Оказалось, он отправился с этой историей в газету Wall Street Journal. Хотя до этого я столько поддерживал его, даже когда Флойда обвиняли в допинге... Единственное, я не поддержал его после того, как у него забрали победу в «Тур де Франс». И еще мы не дали ему места в нашей команде, когда он захотел тоже вернуться. Но я все-таки поддерживал с ним связь, в отличие от остальных.
– Вы сожалеете, что вернулись в 2008-м, причем с большим апломбом, после чего показали 3 и 23 результаты на «Тур де Франс»?
– Если бы я не вернулся в спорт, мы бы тут не сидели.
– Неужели вы не думали, что расплата все равно придет?
– Мне казалось, эта история будет длиться еще очень долго. Я сижу здесь, потому что было проведено 2-летнее криминальное расследование, в которое были вовлечены многие люди. Министерство юстиции закрыло дело, но подключилось USADA. И людям предложили сделки.
– Вы сами как-то повлияли на решение Министерства юстиции закрыть дело досрочно?
– Нет! На это сложно повлиять.
– Когда дело было закрыто, решили ли вы, что наконец-то победили?
– Сложно назвать это победой. Я подумал, что в конце тоннеля забрезжил свет, опасность отступила.
– А какой была реакция, когда вы узнали, что USADA взялось за дело?
– Такой же, как и всегда – они зашли на мою территорию, я буду отбиваться. Опра, я сделал бы что угодно, чтобы вернуться в тот день.
– Почему?
– Я бы не стал биться, судиться с ними. Не мне говорить: давайте сейчас сделаем велоспорт честным и чистым от допинга. Я понимаю, мне нельзя на такое рассчитывать. Но если меня позовут, попросят сделать его чистым, я сделаю все, что будет от меня зависеть.
– Когда вызвали на допрос Джорджа Хинкепи, который был с вами на протяжении всех семи победных «Туров», поняли ли вы, что на этом – все?
– Да. Давление на него было огромным, нечеловеческим. И я не виню его. Хотя его голос был самым значительным. Я знаю его с 16 лет, мы практически жили вместе, тренировались вместе. И мы до сих пор друзья, общаемся раз в неделю!
Лишь раз Лэнс по-настоящему проявил эмоции, когда говорил с Опрой. Он признался, что согласился на интервью ради детей, ради их будущего. Когда он говорил об этом, его глаза наполнились слезами. Он вспомнил, как попросил своего первенца Люка прекратить защищать отца в школе. Многие близкие друзья Лэнса обратили внимание на его эмоциональную реакцию – за долгие годы общения они не видели ничего подобного.
…
Была еще вторая часть интервью, но в первой было сказано самое главное. Сразу после изматывающей беседы с Опрой жизнь Лэнса, по крайней мере внешне, не сильно изменилась. Он встречался теперь уже с Анной Хансен, ходил с ней и друзьями в рестораны Остина – завтракал в Whole Foods, обедал в Uchi, пил пиво в Deep Eddy. Он плавал, бегал и катался на велосипеде. И возился с детьми. Они были единственной незыблемой ценностью в его жизни.
– Никто не подходил ко мне и не говорил: «Привет, сукин сын!» – уверял он техасского журналиста Майкла Хэлла через пару недель после интервью. – Хотя, думаю, это еще случится.
Он по-прежнему гордился работой, которую проделал для своего фонда, и возмущался, что ему перестали отдавать должное за огромный вклад в его развитие. За время существования фонд привлек 500 000 долларов инвестиций.
Хэлл вспоминал, как много лет назад люди шли на фуршет, организованный в честь благотворительного заезда Ride for the Roses в Остине. Лэнса встретили тогда несмолкаемыми аплодисментами.
– Эта ночь будет особенной! – пообещал Лэнс, и десятки влюбленных глаз смотрели на него. Его встречали как человека, победившего рак. Когда Кара Данн-Йейтс произнесла речь, а она была победительницей Паралимпийских игр, боровшейся с третьей стадией рака (увы, в 2004-м она умерла), почти все, кто был в комнате, утирали слезы.
– Истории, подобные тем, что рассказала Кара, побуждают меня садиться на велосипед каждый день и вытаскивать всех нас оттуда, – сказал Лэнс, улыбнувшись.
Разве после такого мог кто-то просто взять и вышвырнуть Лэнса Армстронга из сердца, поставить на нем крест? Хотя именно это многие и сделали. Но больше порицания Лэнса все-таки беспокоило совсем другое. Да-да, единственным, похоже, уязвимым местом для него оставались дети.
– Пятно на репутации никуда не денется, – вздыхал он, глядя куда-то вдаль, мимо Хэлла. – Моим близняшкам тоже придется через это пройти. Доченьки будут расти и видеть все это. Пятно будет жить вечно, никогда от него не избавлюсь. Но я попытаюсь, я буду делать лучшее для семьи, для людей, которые меня окружают.
А еще Лэнсу была важна реакция жителей Остина, города, который он когда-то возвеличил. Его триумф, на велосипедной трассе и больничной койке, привел к тому, что десятимильная пешеходная дорожка и тропа вокруг озера Lady Bird стали кишеть велосипедистами, они были повсюду. А раковые больные, увидев, что он победил недуг, поверили в себя. Появились волонтеры, которые продавали лимонад, чтобы вкладывать деньги в фонд. Больные доставали из гаражей старые велики, чтобы кататься рядом с героем. Лэнс написал автобиографию «Не только о спорте: мое возвращение к жизни», которая стала настольной книгой для многих больных. В Остине его слава достигла пика, ежегодные музыкальные фестивали, проводившиеся в его честь, собирали до 150 000 человек.
Конечно, ходили слухи и о скверном характере Лэнса. Вспоминали, как в 2008-м в ночном клубе La Zona Rosa произошел инцидент – швейцар попытался остановить Лэнса, который уходил с неоплаченной выпивкой. Лэнс разозлился и, ткнув пальцем в «обидчика», заявил: «Ты больше никогда не будешь работать в этом баре!». Был случай и с женщиной, которая не пускала его в VIP-арену на музыкальный концерт Backyard. «Ей придется уйти с работы!» – сообщил Лэнс менеджерам клуба. Он требовал уволить оператора телевидения, когда тот попросил у него автограф. Подобных инцидентов было много, но Лэнс все отрицал. Он часто отрицал правду.
Лэнс вдобавок считался кобелем: после развода с Кик его замечали в обществе Шерил Кроу, Тори Барч, Эшли Олсен, Кейт Хадсон. И лишь потом он стал постоянно встречаться с Анной Хансен, которая родила ему еще двух детей, Макса и Оливию.
Лишь репутация любящего отца оставалась всегда безупречной и подтверждалась всеми, кто знал его.
После победы в 2005-м Лэнс назвал Остин «величайшим городом на планете». Но то, что произошло спустя семь лет, разрушило былой образ, и многие жители Остина уже просто не знали, что и думать. Незадолго до интервью с Опрой, когда в Лэнса «выстрелили» уже все товарищи по команде, он опубликовал нахальный твит. Лэнс выложил фото с семью майками победителя «Тур де франс» и самим собой, лежащим на диване. Подпись была такая: «Вернулся в Остин и просто валяюсь». Но это была агония. В тренажерных залах Остина уже соскребали со стен его портреты.
А через две недели было то интервью. Майкл Хэлл отправился смотреть трансляцию на север города, вместе с сотней велосипедистов и фанатов велоспорта. Это были люди, которые катались с Лэнсом, гордились им. Они любили его.
Но так было до первых минут его беседы с Опрой. Остинцы смотрели интервью в гнетущей тишине. Одно дело – подозревать, другое – слышать признание из уст кумира.
– Да он, похоже, этим гордится, просто тащится от всего этого! – вдруг крикнула какая-то женщина, когда Лэнс заявил, что допинговая схема его команды «была умна». А когда Лэнс сказал, что был чист в 2009-м и 2010-м, все засмеялись.
– Но в этот раз я же говорю правду! – повторил за ним мужчина в зале.
Хэлл был удивлен глубиной злости, ярости, сочившейся из толпы.
– Я зла, потому что меня одурачили! – закричала Ира Каплан во время рекламной паузы. – Я просто хотела верить, как и все остальные, что он делал это без допинга. А теперь смотрите, что происходит – он просто спасает свой зад!
Хэллу показалось, что никто в зале не готов простить Армстронга. Вся страна не готова. А все потому, что на лице Армстронга не читалось раскаяния. Он был таким же, как и в сотне интервью, в которых отрицал употребление допинга. Его лицо, скорее, выражало другие эмоции – надежду одержать новую победу.
Но были в Остине и люди, которые все-таки поддержали Армстронга. Они просто знали его 10-15-20 лет, прошли с ним через все, видели моменты, когда он боролся за жизнь.
– Я не могу просто вычеркнуть его, – заявил его старый знакомый. – Но и звонить ему не могу, не хочу быть с ним нечестным. Я просто не смогу сказать: «Все в порядке». Потому что это не так. Я подавлен и расстроен. Но по какой-то причине я все равно люблю его.
– Вы же были здесь героем! – упрекнул Лэнса Майкл Хэлл после интервью велогонщика с Опрой.
– Это было бы слишком идеально, – ответил Лэнс. – Теперь медиа, конкретные люди, живущие здесь, мои враги, захотят выставить меня монстром. Майкл, послушайте, я не герой. Но я и не монстр.
…
Прошли годы, и Армстронг все так же живет с красавицей Анной Хансен – они помолвлены, встречаются десять лет и, похоже, американец сделал выбор, хотя с ним никогда нельзя быть уверенным.
Он по-прежнему на седле – иногда, правда, случаются неприятности, когда он падает и разбивает лицо в кровь, после чего попадает в больницу. Часто Лэнс катается ради благотворительности, а иногда и просто так, для души.
Во время последнего «Тур де Франс», который выиграл британец Герайнт Томас, Лэнс находился в прицепе-трейлере «эйрстрим» и говорил много фраз, подобных этой:
– Как сообщил мне источник в Sky Sports, Крис Фрум сегодня не только потерял время, но когда он спускался с горы, его вообще стряхнули с велосипеда! И сделал это французский коп. Плохой день для Фрума! Иногда ждешь, что необычно могут повести себя болельщики, но ты никогда бы не подумал, что на такое способен коп.
Три недели Лэнс вел трансляцию веломногодневки в паре с радиоведущим из Остина JB Hager для своего подкаста The Move, приглашая знаменитостей вроде Джорджа Хинкепи – парня, дававшего против него показания шесть лет назад. Трейлер иногда трясло от эмоций Армстронга, который старался прожить каждый момент веломногодневки, возможно, он даже крутил воображаемые педали под столом. Как комментатор он был хорош, хотя иногда делал долгие паузы – но все же понимают, он еще только учится.
Компания Армстронга под называнием WEDU учредила два подкаста, The Move (велогонки) и The Forward (шоу, на которое приглашают спецов из разных профессий, чтобы они рассказывали о своей карьере).
The Move – подкаст, на котором эксперты обычно рассказывают в прямом эфире о локальных гонках в Техасе или Колорадо, на него действует платная подписка в 60 баксов, дающая полный доступ ко всем трансляциям и право задавать вопросы Лэнсу во время лайфов. Дополнительная опция – совершать онлайн-покупки в веломагазине техасца.
«Тур де Франс» – золотая жила для подкаста, за день эфир может просмотреть до 80 000 человек. Не удивительно, что у The Move появились спонсоры вроде Patron, High Brew Coffee, Helix и Onnit. Еще до старта «Тур де Франс» Армстронг заверил, что на веломногодневке заработает до миллиона долларов.
Продавец велосипедов в Атланте Кэрол Вейлс слушает передачи Армстронга и она уверена – техасец работает на имидж, и делает это успешно.
– Похоже, в его адрес стали меньше язвить, это потому что он такой интересный, люди воспринимают его теперь больше как обычного человека, с большой семьей, у него есть дети, которыми он очень гордится. Для зрителей это парень, с которым они хотели бы выпить пивка.
– Вы даже представить себе не можете, сколько мне приходит теперь писем, и люди говорят: «Здорово, дружище, я был твоим лучшим фаном, но я был разочарован, я ненавидел тебя, но когда начал слушать истории по подкасту The Forward, я опять твой, – улыбается Лэнс, зная, что снова начинает побеждать, на этот раз негативное общественное мнение.
Да, его по-прежнему душат судебные иски, но все стало куда проще, когда отступила угроза самого главного штрафа в размере 100 миллионов долларов от федерального правительства и Флойда Лэндиса, подавших совместный иск. Армстронг согласился заплатить своей стране 5 миллионов за то, что нанес ущерб ее имиджу, а своему бывшему напарнику и другу – 1,65 миллиона.
Отделался легким испугом.
…
Лэнс Армстронг – фигура во многом противоречивая, неоднозначная. Его главная проблема – в неистовой, бесконтрольной жажде побеждать, всегда и во всем. Ради поставленной цели он готов был пойти на подлость, многократный обман. Он защищал не только себя, но и команду, а потому счел, что ради сохранения секрета можно публично унижать даже женщин.
Но Эмма О`Рейли уже простила Армстронга. О чем можно говорить, если женщина, которую назвали шлюхой и алкоголичкой, встала на защиту Лэнса – такова сила его обаяния:
– Я не думаю, что он должен нести ответственность за все, это неправильно! Ему дали пожизненную дисквалификацию, хотя других членов команды отстранили всего на полгода... Мои отношения с Лэнсом были и сейчас остаются человеческими. Лэнс ведь был мне другом, мы иногда проводили вместе по 18 часов в день, а это порождает глубокую связь. И даже когда все было плохо, я старалась вспоминать светлую сторону Лэнса Армстронга. Хорошо, что теперь все снова хорошо у нас с Лэнсом, мы регулярно общаемся, так же легко, как когда-то.
Фото: Gettyimages.ru/Mike Powell; facebook.com/linda.armstrong.5059601; obits.tennessean.com; gastronom.ru; globallookpress.com/Yorick Jansens/Belga
почему он победил болезнь понятно, все составляющие были на месте. Но почему он смог вернуться в спорт и смог побеждать? ау ребята! Никто не захотел понять, что без поддержки фармакологии такое в принципе невозможно. Это же было очевидно... Его уничтожили не за допинг, а за то что больше 10 лет все были слепыми и не хотели видеть явного, а потом им всем щелкнули по носу..
Вообще вся эта история с Армстронгом теперь заставляет относится к нему нейтрально. Его победа над раком и то, как отчаянно он боролся с болезнью и победил, - это несомненно огромный плюс, - но то, что за этим последовало, вся эта история с допингом и то, что её окружало, поведение Лэнса, - однозначно минус. Вот и получается, что один "плюс" уравновешивается "минусом", и это, наверное, потому и заставляет, относиться к нему нейтрально.
Армстронг - человек весьма неоднозначный, в чем - то даже одиозный. Помню, когда я смотрела тогда велогонки, поначалу он вызывал неподдельное восхищение, но уже после четвертого победного тура меня начал одолевать скепсис. Ну не бывает так. Это неправдоподобно и нереально. Может поэтому произошедшее впоследствии разоблачение не стало шоком, скорее чем - то логичным и объясняющим то, что тогда происходило.
Однако ни ненависти, ни презрения к нему у меня не появилось. Я бы сказала, что даже в чем - то сочувствую ему. Публичный позор - самое тяжёлое из испытаний.
Жаль только, что его история так и не послужила уроком никому.