«Разберемся по-мужски на парковке после игры. Я убью тебя». Судьи НХЛ работают в аду
Тео Флери вызвал меня на бой. Все должно было решиться на парковке неподалеку от United Center. Помню эти события так хорошо, будто это было вчера, а не целых двадцать лет назад. Шел первый раунд плей-офф-96. «Чикаго» против «Калгари». Первая игра.
Честно говоря, Тео всегда напоминал мне чем-то меня самого. Небольшой парень, жесткий игрок, очень агрессивный. Но в нем была эта особенная злоба, когда он общался с «представителями власти». Скажем так, у нас были не самые теплые отношения. Так что по ходу первого матча я наградил его малым штрафом. Это было нормальное решение, но по какой-то причине Тео просто взбесился.
Я видел, как он катится в мою сторону, и в моей голове начали появляться плохие мысли. Вспомнились те жестокие времена Дикого Запада АХЛ из 70-х, когда Рич Лемье замахнулся на меня клюшкой. (Расскажу коротко: я натянул свитер Лемье ему на голову, чтобы успокоить, а его партнер – Кен Хьюстон – перелез через борт и схватил меня в захват. Мои маленькие ножки болтались надо льдом. К счастью, лайнсмен подоспел вовремя и успел всех растащить, когда Лемье уже снимал свитер).
Вот что я хочу сказать. Произойти может всякое.
Тео подъехал ко мне и прокричал: «Ты, кусок дерьма, засранец. Разберемся по-мужски на парковке после игры. Я убью тебя».
Справедливо. Немного грубо, но я слышал и похуже. Это же плей-офф.
Но он сбросил шлем и всем своим видом показал, что готов сбросить и перчатки. Шлем ударил меня в правый конек. Я почувствовал прилив адреналина. Единственный раз в жизни я чувствовал, что готов ударить игрока, когда тафгай по имени Линн Мэргэрит из «Маскегона» плюнул прямо мне в рот, пока мы спорили об удалении в 1979-м.
Вновь похожее чувство. На мгновение мои ноги захотели пнуть этот шлем обратно в Тео. Это стало бы концом моей карьеры. Вместо этого я сделал глубокий вдох и вышвырнул его до конца игры.
Это предопределило наши отношения на долгое время. Тео, наверное, думал, что я его терпеть не могу, я же был уверен, что он ненавидит меня. У меня есть любимое фото, на котором Тео припечатан к борту в игре с «Детройтом», но вместо того, чтобы орать на здоровяка, который его держит, его лицо обращено в мою сторону, и он предлагает мне пойти к черту, если я не собираюсь выписывать за это штраф.
Четыре года спустя я работал на матче в Нью-Йорке, когда Тео подошел ко мне со слезами на глазах.
«Керри, ты должен что-то сделать», – сказал он.
Тео лишь недавно вернулся на лед после очередной программы реабилитации. В то время я не знал всего ужаса его проблем – никто не знал. Но все в лиге были в курсе, что Тео с трудом боролся с пристрастиями к алкоголю и наркотикам.
В самом конце первого периода Тео потолкался с тафгаем «Сент-Луиса» Тайсоном Нэшем. Они обменялись парочкой фраз. Когда все успокоилось, Тео подъехал прямо ко мне и был очень эмоционален. Обычно на льду вы подобное не увидите, но это был особый случай.
«Керри, он говорил о моих проблемах с наркотиками. Он не имеет права такое говорить. Я действительно пытаюсь исправиться, Керри. Честно».
Он сказал мне, что не пил такое-то количество дней, такое-то количество дней не употреблял наркотики. Я видел, что он действительно задет за живое. В тот момент передо мной стоял не тот человек, который швырнул в меня шлем и многие годы как только меня не обзывал. Это был человек, который испытывал боль, и я хотел помочь ему.
Но что мне делать? Я не слышал, что именно говорилось. Мне стоит вышвырнуть Нэша за то, что я не слышал? Как я объясню это в протоколе? Это была непростая ситуация.
Так что, когда все уходили со льда, я сказал Тео: «Как насчет извинений?» – «Извинений?» – «Да, извинений. Если я заставлю Тайсона извиниться, то пообещай мне, что не сломаешь клюшку о его голову». – «Хорошо, идет». – «Отлично, встретимся на этом же месте перед началом второго периода».
Я направился прямиком в гостевую раздевалку, чтобы поговорить с Джо Кенневиллом, который в те годы работал с «Блюз». Я объяснил ему, что у нас есть небольшие проблемы. И рассказал о произошедшем. Никогда не забуду выражение его лица. Человек с большой буквы. Он спросил: «Хочешь, чтобы я велел Тайсону переодеваться?» – «Нет, я хочу, чтобы он извинился». – «Отлично». С этими словами Джо вернулся в раздевалку, чтобы поговорить с Нэшем.
Я вышел на лед перед началом второго периода. Тео тоже вышел из туннеля, и мы встретились в условленном месте. Тайсон появился на льду из туннеля, откуда выезжают машины для заливки льда. Было видно, что он в смятении. Так что я помахал ему рукой и пригласил к нам.
Когда он подъехал, то я увидел, что его губы дрожат. Было видно, что произошедшее произвело на него сильное впечатление. Он был пристыжен. Тайсон хлопнул Тео и принес прекрасные извинения: «Я хочу пожелать тебе всего наилучшего во всем, что ждет тебя впереди».
Они пожали руки.
Я сказал: «Давайте теперь поиграем в хоккей».
И мы поиграли.
Тайсон завершил тот матч с голевой передачей и 17 минутами штрафа. Он выполнял свою работу.
Десять лет спустя я говорил с Нэшем по телефону. Я спросил, помнит ли он о том случае? Он ответил: «Керри, ты смеешься? Конечно, я помню. Тот день изменил мою жизнь. Это заставило меня задуматься о том, каким человеком я хочу быть».
Будучи арбитром, приходится сталкиваться с огромным количеством херни. Тебе достается ото всех: игроков, фанатов, тренеров… Тебе достается, когда ты заходишь в ресторан. («Эй, Фрэйзер!»). Когда заселяешься в отель. («О, мистер Фрэйзер»). Это просто твоя работа. Но знаете что? В конце концов, чем бы ты не занимался, у каждого бывает момент, когда он просыпается посреди ночи и, уставившись в потолок, задается вопросом: «В чем смысл? Привношу ли я хоть что-то в этот мир?»
Тем вечером, уверен, жизни трех людей изменились. Во всяком случае, моя изменилась точно.
Никто в детстве не мечтает стать арбитром. Все хотят играть в НХЛ, и я не был исключением. Я встал на коньки, когда мне было 15 месяцев. Мой отец играл в низших лигах. Он был невысок ростом, но у него были руки, как у моряка Попая. Настоящий тафгай – из числа игроков, которых всю свою карьеру я отправлял на скамейку штрафников. Мой отец любил дисциплину, иногда даже слишком.
Помню один случай. После матча в детской лиге отец вставил мне по первое число за то, что я недостаточно усердно работал на льду. Боже, мне было 6 или 7 лет. Я вернулся домой весь в слезах, и мама обрушилась на отца за то, что он был так суров. В следующее воскресенье родители пришли к соглашению, что отцу стоит остыть. Так что он поспросил дядю Теда (вы, возможно, помните его как Теда Гарвина, бывшего тренера «Детройта») отвезти меня на игру.
По дороге Тед дал мне мятную конфетку: «Игроки НХЛ едят такие перед каждым матчем. Это придаст тебе сил. Это таблетки настоящих снайперов».
Я поверил ему. Слопал конфетку, а позже забросил несколько шайб. Вернулся домой в очень приподнятом настроении.
Я так хорошо запомнил этот день, потому что подобное случалось нечасто. У меня агрессивный и взрывной характер. Можно сказать, «синдром маленького человека». Что-то просто переходит из поколения в поколение. Так что большую часть игроцкой карьеры я провел в роли парня, которого тренеры хлопают по плечу, когда с чем-то нужно разобраться.
Я даже надевал на левую руку перчатку для гольфа под крагу. Да, рука была так повреждена из-за драк.
Когда мне исполнилось 19 лет, а на драфте меня не выбрали, дядя Тед предложил мне обратить внимание на судейскую карьеру. Забавно было слышать это от него, ведь Тед славился своими непростыми отношениями с арбитрами. Однажды он был дисквалифицирован за то, что бросил полотенце в судью. Так что, когда он вернулся после «отсидки», привязал резинку к полотенцу. При следующем, по его мнению, некорректном свистке, он вновь выбросил полотенце на лед. Но, когда арбитр хотел поднять его, Тед дернул за резинку и полотенце вновь оказалось у него в руках. Такая вот шутка.
И именно этот человек предлагал мне стать арбитром.
Я посетил школу хоккейных арбитров в Халибертоне, провинции Онтарио. Нас собралось 150 человек, но по неизвестной мне причине член Зала славы рефери Фрэнк Удвари из всей толпы выделил именно меня.
Как только мы ушли со льда, он подошел ко мне: «А не ты ли пацан Хилта Фрэйзера?» – «Да, сэр». – «Тогда я хочу пригласить тебя в тренировочный лагерь арбитров НХЛ. Но сначала ты должен для меня кое-что сделать». – «Что угодно, мистер Удвари». – «Состриги эти битловские патлы».
Это было начало 70-х. Та знаменитая прическа появится только через несколько лет, когда моя жена скажет, что пришло время сменить стиль. Обычно мои волосы растут вниз, поэтому мне действительно приходилось брать ее машинку для завивки волос, чтобы зачесывать их назад. Вот в чем был мой секрет. Никогда не забуду, как после матча в Баффало ко мне подошла одна дама и сказала: «Керри, мне нужно с вами поговорить. У меня проблемные волосы, а я увидела, как вы рассекаете по льду, а с вашей прической ничего не происходит. Что вы используете?» – «Что же, мадам, Paul Mitchell Freeze и Shine в день матча».
Не знаю почему, но Фрэнк Удвари открыл мне дверь в хоккейный мир в тот день. До этого я раньше никогда не летал на самолете. А уже через несколько лет я путешествовал по всей Северной Америке. ИХЛ. АХЛ. Множество интересных персонажей и личностей. Множество парней, которым платят копейки и которые жертвуют своим здоровьем ради возможности надевать коньки. В 70-х игра была действительно жестока. На каждой арене АХЛ царила своя атмосфера. Самыми жуткими были промоакции пивных компаний в старой Центральной лиге. За 50 центов фанаты могли напиться. Но вместо того, чтобы осушить баночку до дна, они швыряли их в судей и гостевую команду. Тебя ждала кровавая баня – на льду или на трибунах. И твоя работа заключалась в том, чтобы никого не убили.
Думаю, главное заблуждение относительно судей заключается в том, что мы, якобы, не сопереживаем игрокам. Но я верю, что все с точностью наоборот. Любим ли мы все контролировать? Конечно. Без этого никуда. Но я думаю, что мы посвящаем свою жизнь этому делу, потому что испытываем огромное уважением к игрокам и к тому, через что они готовы пройти.
Когда мне было 15 лет, помню, как лежал на раскладном диване в доме моих дедушки с бабушкой и бился в агонии. Мы только что отыграли матч за чемпионское звание детской лиги Онтарио. И у меня было жестокое противостояние с парнем из Кингстона по имени Фрэнк Коффи. Он выделялся на фоне своих партнеров. Щетина. Здоровяк. Мы дважды схлестнулись тем вечером, и я выглядел неплохо. Когда мы приехали в Кингстон, то местная газета, The Kingston Whig-Standard, вышла с заголовком: «Коффи: я и моя тень», где говорилось, что «жесткий парень из Сарнии» Керри Фрэйзер будет преследовать его на протяжении всего матча.
Когда я вышел на лед и болельщики увидели мои размеры, то все 5 тысяч зрителей начали смеяться. Они думали, что это шутка. В первой же смене я применил против Коффи жесткий силовой прием и выкинул здоровяка на скамейку. С того момента смех затих.
Мы бились ожесточенно. В те времена ты выходил на лед, можно сказать, в том, в чем и приехал. Защита была очень слабой. Так что, когда я вернулся в Сарнию, то спал на раскладном диване в доме дедушки и бабушки. Отец спал рядом. Мне было так плохо, что я стонал, как раненный зверь.
Мой отец спросил: «Керри, что с тобой? Тебе снится кошмар?» – «Нет. Просто очень больно».
И я старался не забывать о той ночи каждый раз, как выходил на лед в качестве арбитра. На льду происходит много такого, о чем вы не услышите по телевизору. Я взял за правило говорить с эфнорсерами во время раскатки и справляться об их самочувствии.
Эти парни были готовы драться всегда. Они не могли просто отказаться от боя. Не могли отступить. В противном случае тренеры наградили бы их билетом на ближайший автобус в фарм-клуб.
Даже в НХЛ парни не стеснялись говорить мне: «Эй, Керри, у меня проблемы с запястьем. Не думаю, что хотел бы сбрасывать перчатки сегодня».
Так что я подъезжал к помощнику и говорил: «Эй, такой-то травмирован. Если ты увидишь, что начинается заварушка, то встревай между парнями и расцепи их».
Очень многое в этом деле завязано на доверительном отношении с хоккеистами, даже если ты ошибся.
Если я понимал, что что-то упустил, то игрок мог сказать мне: «Это была фигня, Керри». И я отвечал: «Знаешь что? Ты, наверное, прав. Извини».
Иногда я даже немного молился про себя: «Пожалуйста, Боже, не позволь им забить в этом большинстве. Я облажался».
Чтобы сразу разобраться с этим, то обращусь к добрым фанатам «Торонто», которые сейчас, наверное, проклинают меня – нет, я не читал эту молитву 27 мая 1993 года в Лос-Анджелесе.
Шестой матч финальной серии Западной конференции. «Торонто» в одной победе от выхода в финал Кубка Стэнли. Гретцки и «Лос-Анджелес» пытаются перевести серию в седьмой матч. Наверное, большинство уже знают эту историю, но они знают о ней с точки зрения игроков и видеозаписи с единственной камеры Great Western Forum. Я же могу поделиться только своей точкой зрения.
Ты не выходишь на лед неподготовленным. Арбитры изучают манеру игры хоккеистов – что они любят, какие уловки используют, какие штрафы чаще всего зарабатывают. Игра высоко поднятой клюшкой от Гретцки? Такое в планы не входило.
Это была упорная серия. В овертайме ты стараешься дать парням поиграть. Но Гленн Андерсон чуть не пробил Робом Блэйком борт, так что я был обязан выписать штраф.
Когда «короли» расставлялись в большинстве, я занял место на дальнем круге вбрасывания. В моем мозгу уже сложился план дальнейших действий: Гретцки получает шайбу и бросает, мои глаза обращаются на ворота. Но Джейми Макоун заблокировал бросок. Шайба отскочила между Гретцки и Дагом Гилмором. Когда я перевел взгляд на них, то увидел следующую картину. Гилмор падает. Гретцки зацепил его клюшкой? Гилмор уже согнулся. У него на подбородке кровь.
А я понятия не имею, что произошло. Это ужасное чувство беспомощности. По правилам того времени, если Гретцки сыграл высоко поднятой клюшкой, и из-за этого у Гилмора пошла кровь, то это большой 5-минутный штраф. Конец. Это было важнейшее решение.
Хоккеисты окружили меня. Ситуация накалялась. Я должен был все понять, когда Гретцки отъехал в сторону. Если начинались какие-то споры, то Уэйн всегда был в первых рядах. Но в этот раз он пытался затеряться. Это было ему несвойственно. Это должно было натолкнуть меня на верный ответ. Но, скажу честно, я уже прокручивал у себя в голове произошедшее вновь и вновь, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь.
Я стал сомневаться: «Неужели я пропустил нарушение?»
Обратился к помощникам: «Ребята, помогите мне».
У Роба Флинна были яйца, как у слона. Он сказал: «Керри, я не видел. Спины закрыли мне обзор». Кевин Коллинс, который производил вбрасывание, ответил: «Я... не уверен».
Нужно было принимать решение. В судейской школе в нас вдалбливали: свисти то, что видишь. Не гадай. И Бог мне свидетель, я не видел. Пришлось проглотить это. Я сказал: «Фола не было».
Следующее вбрасывание, Гретцки остается в игре и забрасывает победную шайбу. Седьмой же матч серии стал его бенефисом, и «короли» прошли в финал. Тогда я не мог представить, что это решение будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
После игры глава судейского корпуса НХЛ Брайан Льюис зашел в судейскую и сказал: «Хорошая работа, парни». Мы действительно считали, что все нормально. Тогда не было камер с замедленным повтором, как сейчас. Только на следующий день я увидел повтор с другого ракурса. На нем отчетливо было видно нарушение Гретцки.
Я его прохлопал. Точка.
Для фанатов «Мэйпл Лифс» это было катастрофой. Я понимаю те страсть, эмоции и разочарование, которые они испытали. Они считали, что настало их время. Когда люди подходят ко мне сейчас и спрашивают о том эпизоде, то я стараюсь просто поговорить с ними. Если бы у меня была возможность изменить один момент в своей жизни, то это был бы именно тот эпизод. И я уверен, что в этом я не одинок.
Будучи судьей, ты должен смириться с подобным. Сам на это подписался. Каждый вечер ты выходишь на лед на глазах 17-тысячной толпы, которая тебя не любит. Это очень странное чувство. Люди хотят, чтобы к ним хорошо относились. Это нормальный инстинкт. Я принял то, что меня ненавидят – наверное, где-то и сам в этом помог – но мне тяжело свыкнуться с мыслью, что меня не понимают. Мне сложно поверить, что люди считают, якобы я пропустил нарушение Гретцки из-за его звездного статуса или из-за последствий, которые могли последовать лично для меня. Я не из числа таких людей.
Я хочу, чтобы люди осознали, насколько тяжело оказаться в подобной ситуации, работать под таким стрессом и давлением. Тем более, в решающих матчах плей-офф. Люди отдают всех себя, несмотря на физическую боль.
Ошибки будут допускать. Нарушения будут пропускать. Игроки будут совершать глупые поступки. Но главная прелесть этой игры в том, что, что бы ни случилось, когда звучит финальная сирена, хоккеисты выстраиваются друг напротив друга и смотрят друг другу в глаза. Ты жмешь руку человеку, который пытался уничтожить тебя на протяжении семи матчей.
Когда мой отец ушел из жизни в 2001 году, я перебирал его старые вещи. Тогда и наткнулся на одну вырезку из газеты.
В заметке говорилось, что мой отец был дисквалифицирован за то, что ударил арбитра по лицу.
Как звали того беднягу?
Фрэнк Удвари. Человек, который открыл мне двери в судейский мир.
Хоккей. Это все, что я могу сказать об этом.
Источник: The Player’s Tribune.
Фото: Gettyimages.ru/Jim McIsaac, Elsa, Doug Benc, Stephen Dunn/Allsport, Mike Powell
«Повторяй за мной: «Слишком маленький? Пошел нах**!». Письмо Дага Гилмора молодому себе
«Иногда нужно показывать, кто главный на льду». Как в НХЛ появился первый судья из России
P.S. VK сообщество | Блог «Новый Уровень»
Раньше на спортсе было много крутых историй от первого лица, а сейчас шлак, мемы, топ-100500 и другая ересь.
а если серьёзно, автор - молоток!