Автобиография Джереми Реника. Глава XIX
Если злиться на Уэйна Гретцки, это преступление, то я признаю себя виновным за мое поведение в сезоне-2006/07, когда я выступал в «Финиксе» под его руководством. Наши взаимоотношения с The Great One прошли через непростые времена. Это был настоящий ад. Думаю, его раздражение было не меньше, но он умел это лучше скрывать.
Вначале казалось, что мы отлично сработаемся, когда Гретцки позвонил мне летом 2006-го и предложил контракт. В то время я уже был без пяти минут игроком «Калгари», но звонок от Гретцки и генерального менеджера Майка Барнетта дал мне шанс вернуться в «Финикс».
Я был уверен, что меня ждет удачный сезон. Был крайне мотивирован. Я горел желанием привести себя в идеальную форму, после того как генменеджер «Кингс» Дин Ломбарди заявил, что я уже не отношусь к игре с той же страстью, что и в молодости. И я только еще более распалился, когда Трэйси сказала, что она согласна с Ломбарди. Никто не знает меня лучше жены. Я если она считает, что я должен пойти в тренажерный зал, то мне определенно стоит поработать. И я стал работать. Вкалывал как проклятый. Сбросил вес до 198 фунтов – на 22 фунта меньше, чем мой вес на момент приезда в Лос-Анджелес год назад. Я просто истязал себя тренировками тем летом.
Подписав контракт с «койотами» на 1,2 миллиона, считал, что Барнетт и Гретцки хотят дать мне шанс доказать, что я еще могу приносить пользу на уровне НХЛ. Помню, как Гретцки отмечал мои лидерские качества и самоотдачу.
Сейчас же я понимаю, что «Койтс» подписали меня, в первую очередь, чтобы продавать больше билетов. Пять лет я входил в число самых популярных игроков команды, и они надеялись, что некоторые старые фанаты, которые перестали ходить на матчи, вернуться на трибуны. Я никогда не входил в тренерские планы Гретцки.
Уэйн знал, что я разозлен, так как я этого и не скрывал. Иногда я выходил на тренировку и просто стоял у борта. Четыре тройки нападения выполняли упражнения, а Гретцки обращался ко мне: «Джей Ар, а ты не хочешь позаниматься с ребятами?». «А ты включишь меня в заявку на матч?» - спрашивал я в ответ. Когда Гретцки не отвечал, то я добавлял: «Тогда нет. Я не сдвинусь с места. Ведь меня нет ни в одной тройке. Пускай парни тренируются, им же играть».
Я вел себя как ребенок, у которого отобрали леденец. Я вредничал. Конечно, это был не лучший способ разрешить наш конфликт, но иногда злость переполняет и мой мозг отказывается действовать рационально. Уважение – очень важный аспект для меня. Как опытный игрок, забросивший почти 500 голов в лиге, я считал, что заслуживаю большего уважения.
В какой-то момент мое терпение достигло точки кипения, я стал выдумывать различные теории заговора. Я не верил, что Гретцки не любит американцев, но я стал прикидывать, а стал бы он также относиться ко мне, если бы я был канадской звездой, пытающийся добраться до отметки в 500 голов за карьеру? Если бы я выступал вместе с ним за победоносную сборную Канады на Олимпиаде-2002?
Я старался перекинуть всю вину на других. Это позволяло мне чувствовать себя лучше. Я строил из себя жертву, так как в это гораздо проще поверить. Но спортсмен должен быть эмоциональным, если хочет играть в хоккей. Да, иногда эмоции берут верх, но зачастую они очень помогают.
Сейчас, когда я могу оценить ту ситуацию с холодной головой, то могу выделить серию из 13 игр в конце октября – начале ноября, когда Гретцки предоставил мне шанс. В 10 матчах я на льду провел не меньше 17 минут. И не забил ни одного гола. Именно тогда тренер махнул на меня рукой. С того момента мое игровое время стало снижаться, и я стал чувствовать себя 13 нападающим в команде. С 25 ноября по 31 января я не проводил на льду и 15 минут. Именно тогда появилось чувство отсутствия уважения, именно тогда я стал строить свои теории.
Гретцки может спокойно заявить, что в тот момент, я был худшим врагом для самого себя. И он будет прав. Однажды моя кипящая ярость вырвалась наружу и обрушилась на тренера Барри Смита, который этого совершенно не заслуживал.
Как-то на утренней тренировке я покидал лет, когда Смит окрикнул меня: «Куда ты собрался? Тебе нужно тренироваться!» - «Зачем?» - «Потому что ты сегодня не играешь». – «Я не буду заниматься». – «Нет, ты будешь. Тебе необходимо поработать дополнительно».
Я был в ярости, но вернулся на лед. Когда Смит свистнул, я сделал круг, но с показательным отсутствием какого-либо намека на усилия. Барри спросил, какого черта я творю? Я сказал, что катаюсь, и после этого мы перешли на крик. «Я уже достаточно долго в этой лиге и заслуживаю другого отношения», - заявил я. Он ответил, что тоже не первый день в этом деле и не потерпит нарушения субординации: «Я выиграл Кубок Стэнли», - добавил Смит. «Ага, как помощник главного тренера»», - съязвил я в ответ.
Не помню дословно нашу перепалку, но мы обменялись несколькими крепкими выражениями. Некрасивая история. «Убирайся отсюда» - «Именно это я и пытался сделать». Я до сих пор сожалею, что я наговорил столько гадостей человеку, к которому испытываю уважение.
Критический момент наших взаимоотношений с Гретцки наступил 12 декабря, когда команда играла в Ванкувере. После прошлого матча у меня болел спина, но я сказал тренеру, что готов выйти на лед. Однако за несколько часов до встречи тренер объявил, что я останусь в запасе. Я был, мягко говоря, раздражен. Эд Жовановски возвращался в Ванкувер. Этот матч обещал быть жарким. Я хотел играть. Гретцки сказал, что оставляет меня в запасе из-за травмы, но я уверен, что это было лишь предлогом.
Я был в ярости. Мне оставалось только крутить педали на велотренажере. Я пожелал удачи партнерам по команде и покинул «Дженерал Моторс Плэйс». Решил пойти в ресторан поужинать. Там я встретился с бывшим партнером по «Чикаго» Майком Хадсоном. Мы смотрели игру по телевизору. Я не ходил сидеть в пресс-боксе, чтобы меня донимали вопросами о Гретцки.
Но не стоит думать, что тем самым я выражал протест. Все просто. Если я не играл тем вечером, то мог позволить себе пойти поесть. Я был голоден. Решил посмотреть игру в ресторане. Это стало проблемой только потому, что кто-то увидел меня за столиком и позвонил на местную радиостанцию.
На следующий день Гретцки вызвал меня в свой офис и заявил, что не считает мой поступок преступным, но в лиге есть написанные правила, что, если игрок остался в запасе, то он должен быть в пресс-боксе. Неписанное правило? Я точно могу сказать, что ответил на это замечание Гретцки: «Нахуй неписанные правила».
Всю эту ситуацию раздули в прессе. Я был настолько этим расстроен, что в интервью East Valley Tribune заявил, что после окончания сезона, возможно, закончу карьеру: «Сейчас все идет именно к этому. Не думаю, что кто-то захочет дать мне новый шанс, если говорить по правде».
Нет никаких сомнений, что я испытывал большие проблемы в первые несколько месяцев в составе «койотов». На моем счету был лишь 1 гол в 28 матчах. Однако я не мог упрекнуть себя в отсутствие самоотдачи. В беседе с представителями СМИ я старался это отметить. Обычный конфликт между новичком в команде и тренером. Коуч сообщает игроку, что будет чаще выпускать его на лед, если он будет лучше играть, а хоккеист настаивает, что, получая больше игрового времени, сможет добиться лучших результатов.
В конце концов, мы с Гретцки забыли прошлые обиды, ситуацию в Ванкувере, но мое положение в «Финиксе» ухудшилось, пусть я и стал играть результативнее. К тому моменту, когда Гретцки оставил меня в запасе в злосчастном матче против «Кэнакс», я принял участие в 28 из 29 матчей команды в сезоне, проведя в среднем 15 минут и 24 секунды. После того как я пропустил игру с «Ванкувером» и последующий матч против «Коламбуса», я принял участие в 42 встречах из оставшихся 51, играя в среднем не больше 13 минут, но успев забить еще 10 голов. Так что вторая половина сезона для меня выдалась не столь ужасной.
Однако была одна причина, из-за которой сокращение игрового времени меня не так заботило в тот период. Моя дочь, Брэнди, серьезно заболела. Ей поставили диагноз IgA-нефропатия. Ей было тогда всего 12 лет. Она провела в больнице 7 дней, в тот период ее почки функционировали только на 30%. Это было ужасное время, и все мои проблемы в команде отошли на второй план. Гретцки старался оказать максимально посильную помощь. Он отпустил меня из расположения команды, чтобы я находился рядом с семьей.
Позже главный тренер вновь усадил меня в запас. Но в этот раз это задело меня гораздо меньше. Я объяснил свое состояние одному из журналистов: «Сейчас я в отличном расположении духа. Мне, моей дочери, моей семье – всем пришлось пережить тяжелые полторы недели, так что я не могу позволить себе беспокоиться по пустякам. Сейчас я просто хочу наслаждаться тем, что имею, и помогать команде развиваться».
В конце марта, когда я оказался в запасе на матч с «Чикаго», я решил подняться на трибуны и пообщаться с держателями сезонных абонементов, поблагодарить их за поддержку. Настроил себя, что должен помогать клубу, даже если не выхожу на лед.
Оглядывая назад, я не могу сказать, что испытываю неприязнь к Уэйну Гретцки за тот сезон. Я до сих пор уважаю его. В конце концов, как вообще можно его не уважать, ведь этот человек покорил вершины хоккейного мира. Мы просто не нашли взаимопонимания. Считаю, что он так и не смог помочь мне раскрыться. В том сезоне я проводил на льду в среднем минут 14 и успел забить 11 голов и сделать 18 передач.
Не только я считаю, что Гретцки не стал таким же великими тренером, насколько был великими игроком. Однако, думаю, что в этом нет его вины. Придерживаюсь следующей точки зрения – Уэйн Гретцки слишком занят тем, чтобы быть тем самым настоящим Уэйном Гретцки и у него нет времени на то, чтобы стать классным тренером. Он хороший человек, настоящая икона Канады и лицо мирового хоккея. И у него не остается времени на что-то еще. Нельзя научить игрока быть Уэйном Гретцки, даже если ты сам Уэйн Гретцки.
За последние два месяца сезона-2006/07 я только больше утверждался в мысли, что мне придется заканчивать карьеру, хотя все еще верил, что могу играть. Заключительные пять матчей сезона я провел в одном звене с Оуэном Ноланом и Шейном Доуном. Мы быстро нашли взаимопонимание, и я успел забить три гола и отдать три передачи за этот короткий период. В последних трех встречах я проводил на льду не менее 17 минут, а ведь я не получал столько игрового времени с ноября. В моей заключительной игре в форме «Финикса» я поразил пустые ворота, поставив точку в победном матче (3:1). Это гол стал для меня 495 в НХЛ. Мне не хватало еще пяти точных бросков, чтобы войти в элитный клуб 500 голов, но после матча я заявил представителям СМИ, что мне, наверное, придется смириться с тем фактом, что я так и не попаду в этот «клуб».
1 июля – в первый день открытия рынка свободных агентов – мой телефон молчал. На следующий день звонков тоже не было. 4 июля, на праздники, я зависал в Айдахо, в баре Брюса Уиллиса. Сам владелец тоже присутствовал и даже выступал вместе со своей музыкальной группой. Я отлично проводил время с друзьями, с женой, когда мне захотелось связаться с репортером Philadelphia Inquirer Тимом Панаккио. Мое сообщение содержало следующую фразу: «Я завершаю карьеру; это все еще новость?»
Панаккио позвонил моему отцу, чтобы получить подтверждение, и получил ответ, что, если я послал такое сообщение, это должно быть правдой. На страницах газеты было объявлено о моем уходе, и эту информацию подхватили другие новостные издания. Мой агент и «Финикс» не могли подтвердить данное сообщение, а я не отвечал на телефонные звонки. Честно говоря, мне не хотелось ни с кем говорить.
Мое сообщение Панаккио было, скорее, шуточным, но я уже уверовал, что придется вешать коньки на гвоздь. Не думал, что в меня еще кто-то верит. Но я заблуждался.
