В ад и обратно
Есть то, чего я не стал бы желать и злейшему врагу. Не удар в голову, который я получил. Я едва могу вспомнить это. И даже не боль и ожидание, через которые я прошел после удара. Я не пожелал бы и злейшему врагу пережить момент, когда ты знаешь – всё кончено. Всё, над чем ты трудился с тех пор, как был мальчишкой… всё действительно кончено, и больше дурачить себя не получится.
Для меня этот момент настал в Колорадо 22-го января 2011года.
Я летел по левому флангу на полной скорости. Мэтт Ханвик наклонился и хитанул меня. Чистый приём. К сожалению, он застал меня врасплох, и моя голова впечаталсь в стекло. Тогда стекло на арене в Колорадо было цельным.
Я тут же повалился на колени. Глаза были широко открыты, а я ничего не видел. Всё было черным. Я закрыл глаза, а затем открыл их снова. Чернота.
И тогда я начал паниковать. Потому что знал, что это конец. Я просто ЗНАЛ. Помню, что слышал голос нашего тренера, Дона ДельНегро, спрашивающего, как я себя чувствую.
А я просто продолжал повторять: «Почему я? Я не понимаю, Донни. Почему я?»
Мои товарищи по команде проводили меня в раздевалку, и там я пережил несколько тяжелых минут. Я рыдал. Помню, наш тренер, Клод Жульен, пришел и пытался успокоить меня. Но я был безутешен. Я знал, что только что провел свою последнюю игру в НХЛ. И продолжал думать: «У меня есть дети. Семья, о которой нужно заботиться. Мне только 33 года. Что мне делать? Я не могу пройти через эту боль снова. Не могу переживать дни, полные безысходности. СНОВА».
Я знал, через какой ад придется пройти, потому что уже был там – годом ранее.
7-е марта, 2010 год. Мы в Питтсбурге. Плей-офф должен вот-вот стартовать. Настроение хорошее.
Хотел бы я поделиться собственной точкой зрения о силовом приеме, который изменил мою жизнь, только у меня её нет. Я не помню сам инцидент. Я могу рассказать всё то же самое, что есть в ролике на YouTube, который, наверное, не видел только ленивый. Даже когда я смотрю видео сейчас, не покидает ощущение, что это кого-то другого ударили в голову, а не меня.
Я был в центре площадки, наносил обычный бросок по воротам Пингвинз, а затем Мэтт Кук сделал то, что сделал. Мне особо нечего сказать по этому поводу. Каждый может посмотреть эпизод и сделать свои выводы.
Я был в отключке 29 секунд. Или, по крайней мере, так сказал мой тренер, когда я пришел в себя и спросил, что произошло. Моя голова чертовски болела. В глазах был туман.
Единственное, что я помню – как меня увозили со льда на носилках, а затем я сообразил, что мои дети дома, смотрят матч. Так что я поднял руку вверх, чтобы дать им знать – папа в порядке.
Моё состояние было далеко от «в порядке».
У меня было три или четыре небольших сотрясения до этого, но ничего подобного я не испытывал.
Начались по-настоящему черные дни. Я не очень люблю возвращаться к этому отрезку моей жизни, но сегодня я рассказываю свою историю для каждого, кто, возможно, переживает подобный ад.
Тренеры знали, что моя травма тяжелая, так что они оставили меня на ночь в Питтсбурге для наблюдения. Обычно после игр твое сердце колотится часами, ты заряжен. Но я был мёртв. Совершенно выдохся. Даже на следующий день, когда мы летели в Бостон, сонливость меня не покинула.
Вы знаете это чувство, когда у тебя самолет рано утром, ты такой усталый и раздраженный, и думаешь: «Ну ладно, по крайней мере, когда я доберусь до самолета, я вырублюсь, а затем проснусь и буду самим собой».
(Хоккеисты в дальних выездах определенно поймут меня).
Ну, представите себе, что проснулись и всё еще чувствуете себя совершенно вымотанным. Представьте, что это ощущение продолжается почти два месяца. И не важно, сколько ты отдыхаешь – ты никогда не чувствуешь себя самим собой. Никакого облегчения. Ты просто вымотан, взбешен и растерян.
Эти два месяца я был зомби.
У меня были ужасные головные боли, и любой громкий звук или яркий свет были словно… Я даже не знаю, как это описать. Если у вас никогда не было сотрясения, не думаю, что слова смогут передать ощущения. Каждый ничтожный звук превращался в такой, будто скребут ногтями по школьной доске, и этот ужас отзывается во всем твоем теле.
Я начал вести совершенно противоестественный образ жизни. Находился в постели весь день с закрытыми жалюзи, в полнейшей темноте и тишине. Затем я мог встать в 11 вечера и посмотреть телевизор без звука, на самой минимальной яркости. Если кто-то звонил, чтобы справиться о моём здоровье, я не хотел говорить. Не могу объяснить это, но все казалось таким…
Что это за слово?
Думаю, это слово – пугающим. Просто сама мысль о том, чтобы поговорить с другом по телефону, казалась огромным и почти физическим усилием. Я был таким раздражительным из-за моих симптомов, что мне тяжело было выносить людей – даже которых я любил. Всё, чего я хотел – чтобы меня оставили в покое. И вот тогда это превратилось в порочный круг. Потому что когда ты не можешь вылезти из постели и заниматься тем, что делает тебя счастливым – у тебя депрессия. А потом у тебя депрессия по поводу того, что ты в депрессии. Это душит тебя.
Конечно, меня обследовали неврологи, но на одном уровне с ними стоял по-настоящему хороший психолог, доктор Стивен Дюран, с которым я встречался. Я бы порекомендовал терапию любому игроку, страдающему от контузии, потому что мне очень был нужен кто-то, с кем бы я мог говорить о своих чувствах. Получилось довольно паршиво.
У меня никогда не было мыслей лишить себя жизни, но у психологов есть система оценки, которую они используют, чтобы отследить психологическое состояние, и на тот момент мои симптомы были настолько серьезны, что меня считали склонным к суициду.
Я говорю это не для того, чтобы добавить драмы или заставить кого-то жалеть меня. Это просто правда. Я сходил с ума, и, наверное, множество людей, страдающих от контузии, проходят через это.
Знаю, всё это уже было до меня, но подмечено чертовски верно: хоккеисты – заложники привычки. С тех пор, как мне минуло 15, я каждый день делал одно и то же. А сейчас я проводил время, лёжа в темноте, и спрашивая себя снова и снова:
«Окрепну ли я настолько, что снова смогу играть в хоккей? Буду ли я когда-нибудь снова чувствовать себя НОРМАЛЬНЫМ?»
Я, наверное, задал себе пять миллионов таких вопросов. Я был ими одержим. Знаю, некоторые прочитают это и подумают: «Парень, у тебя четверо детей и полно денег на счету. Почему бы тебе просто не уйти?».
Но вы должны понять, что для многих из нас – не только для меня – хоккей это единственное, что мы знаем. Я перестал регулярно посещать школу в 15 лет. Я играл почти 10 лет в НХЛ и за это время ни разу не попадал в плей-офф. Я боролся всю свою карьеру, только чтобы попасть в команду, способную завоевать Кубок Стэнли. Даже мои дети знали, что папа – хоккеист. Они смотрели каждую игру. В этом был весь я. Возможно, это безумие, но всё, о чем я думал, 24/7 – вернуться обратно на лед.
Когда в середине апреля начался плей-офф, я стал волноваться. У нас была хорошая команда, и я начал чувствовать, что наконец вижу луч света в темноте…
За что и поплатился.
Когда стартовала наша первая серия против Баффало, я сказал врачам и тренерам, что чувствую себя лучше и хочу начать кататься самостоятельно. Был ли я готов на все 100%? Определенно нет. Но я начал тренировки, и чувствовал себя не так уж паршиво. Мы следовали всем протоколам (это не чушь, мы действительно следовали), и все признаки указывали на то, что я готов.
Я пропустил серию с Сейбрз, но ко второму раунду с Филадельфией был готов.
Штука в том, что протоколы рассчитаны на то, что игроки говорят правду о своем состоянии.
Я внушил себе, что со мной всё хорошо.
Было ли так на самом деле? Нет.
Когда наконец я вышел на лёд в первой игре против Филадельфии, я не мог лгать самому себе. Я чувствовал себя как под газом. Но я играл в хоккей столько лет, что инстинкты работали за меня. Матч перешёл в овертайм, и арена стала сходить с ума, а я снова занимался тем, что люблю.
Минула половина овертайма, когда когда шайба оказалась у моих ног. Я сделал щелчок в сторону ворот, и толпа начала неистовствовать еще до того, как я посмотрел. Если вы видели, как я праздновал, то поймете, что для меня это был намного больше, чем просто гол. Я был вне себя. Не знаю, что на меня нашло, но я сделал пробежку а-ля Майк Босси.
Я вернулся. О Боже, вот это да.
Это чувство было со мной еще два матча. К несчастью, Давид Крейчи получил травму в третьей игре, так что мне добавилось игрового времени. Когда четвертая встреча перешла в дополнительное время, колеса сошли с рельс. Я должен был провести на льду 24 минуты тем вечером, и когда после я снял в раздевалке нагрудник, то понял, что устал, как никогда в жизни. Я едва смог подняться со своей лавки и дойти до автобуса.
Я ни с кем об этом не хотел говорить. Моя команда нуждалась во мне. Так что я играл через силу, но бензина в баке абсолютно не осталось.
Филадельфия сделала камбэк, вытащив серию с [0-3] и победив в четырех играх подряд. Мы были ошарашены. Уходя на летние каникулы, я был морально и физически выжат, и действительно поплатился за это.
Всё межсезонье головные боли мучили меня почти каждый день. Темнота стала чернее некуда. В этот момент я подумывал об уходе. Я пропустил тренировочный лагерь в том году, чтобы отдохнуть и всё взвесить. Ирония была в том, что специалист, с которым я встречался, жил в Питтсбурге. Так что я возвращался к «месту преступления» каждые несколько недель для оценки моего состояния.
Я пропустил первые 23 игры сезона, но в декабре мне наконец разрешили вернуться на лёд. Думаю, где-то в глубине души я знал, что должно произойти. Но что сказать? Всё, что я умею – играть в хоккей. Поэтому я дал себе еще один шанс.
25 матчей мои дети смотрели, как их папа играет за Брюинз. Я снова стал собой - Марком Саваром, хоккеистом.
А потом, одним вечером в Колорадо, силовой прием Мэтта Ханвика застал меня врасплох, моя голова ударилась о стекло, и всё стало черным. Моё время вышло.
В самом деле вышло.
Адское чувство – знать это в глубине души.
И всё началось заново. Я проводил месяц за месяцем, обходя много разных врачей и ища какую-то возможность, но везде находил один и тот же ответ: «Всё кончено». Тебе просто нужно отдыхать и ждать, когда станет лучше.
Никто не хочет уходить, но в моём случае мне было вдвойне тяжелее, потому что моя команда вышла в финал Кубка Стэнли-2011. Я радовался за парней, но было невероятно горько смотреть игры со стороны.
Я привел своих сыновей на одну из игр финальной серии в Бостоне, и это было здорово. Но на последнюю, седьмую игру, я не полетел в Ванкувер, и остался дома смотреть, как мои товарищи по команде поднимают Кубок Стэнли над головой.
Словами невозможно описать, что я чувствовал. Я еще был в состоянии искренне радоваться, зная, что я был частью этого клуба, с которым многое пережито. Мы работали годами, чтобы перестроить команду и стать контендером, а сейчас парни на экране моего телевизора… поднимают Чашку.
Месяцы после этого дались мне тяжело. Некоторые дни я был спокоен, а в другие чувствовал себя потерянным. Более того, я чувствовал беспокойство. Это ощущение сдавливало мне грудь. Мой ум мчался на всех парах и я чувствовал себя больным.
Однажды вечером стало совсем плохо. Я подумал, что у меня сердечный приступ. Моя жена в конце концов отвезла меня в больницу, где врачи сделали несколько тестов и сказали, что всё в полном порядке. Но когда я пришел домой, то не мог отделаться от мысли, что что-то явно не так. На следующее утро у меня заболел желудок. Я пошёл с другому доктору, и тот сказал мне что на самом деле происходит.
Моё сердце было в норме, но из-за постоянного беспокойства со мной случилась паническая атака. Он прописал мне лечение, и, хотя я борюсь с тревогой и по сей день, это стало отправной точкой начала моего выздоровления и возвращения к нормальной жизни.
И это то, что я хотел донести до людей, рассказывая свою историю. До этого дня все хотели обсудить хит Кука. Каждый раз, когда я ввожу в Google своё имя, первым появляется этот эпизод. Каждый раз, когда я даю интервью, меня спрашивают об этом.
Да, я рад, что этот силовой прием привел к некоторым положительным изменениям относительно безопасности игроков. Надеюсь, когда-нибудь такие хиты вообще будут под запретом. Но психологические последствия удара были настолько же серьезными, как и физические.
Мучение от незнания того, что стает с моей жизнью, с моим «Я», было в разы хуже, чем все ужасные головные боли. Тревога глубоко внутри, которую я испытал, была в сто крат хуже, чем перелом любой из костей.
Мне повезло, потому что у меня была невероятная поддержка близких людей – моей жены, детей, моей мамы, и многих других. Всегда находились те, с кем я мог бы поговорить о том, что чувствую. Не всем выпадает такая удача. Некоторые парни просто хотят замаскировать боль и притвориться, будто ничего не происходит.
Являются ли хиты в голову серьезной проблемой? Безусловно.
Они могут сломать жизнь человеку, и потому их следует убрать из игры.
Более того, у хоккея на всех уровнях должна быть система, которая ставит в приоритет исследования о психологическом здоровье игроков, которые страдают от контузии.
Я прошел через темные времена, но я никогда не скажу ничего плохого о хоккее. Он дал ту жизнь, которая у меня есть сегодня. Он дал мне намного больше хорошего, чем плохого.
Всю мою жизнь единственное, что я хотел делать, было играть в НХЛ. Когда меня вызвали Нью-Йорк Рейнджерс, мне было 20 лет, и я был настолько простым, что даже не мог найти Madison Square Garden. GPS не было, так что я взял карту на бензоколонке, чтобы сообразить, как добраться из своей квартиры в Рае в Манхэттен.
Я так потерялся, что пришлось подъехать к полицейской машине и спросить, куда идти. Могло показаться, что я понятия не имею, что делаю, так что коп спросил: «Идешь на матч Рейнджерс?».
Я сказал: «Нет, сэр, я играю за них».
«Играешь за кого?».
Я ответил: «За Рейнджерс».
Когда смех прошел, он сжалился надо мной и сказал следовать за ним весь путь до MSG.
Я стал игроком НХЛ в тот вечер. И это честь для меня – быть настолько удачливым, чтобы задержаться в Лиге на 14 лет. А затем, однажды вечером, всё было кончено. Может, много людей помнят меня только по одной той игре в Питтсбурге.
Но знаете что?
Каждый раз, когда кто-то посмотрит на Кубок Стэнли, он будет видеть имя, выгравированное в одном ряду с остальными игроками Бостон Брюинз сезона 2010-2011.
MARC SAVARD.
И это – навсегда.
По материалам The Player's Tribune
Очень жаль Марка, даже не из-за физической боли, а психологического надлома. Для спортсменов досрочное завершение карьеры - очень серьёзное испытание.