«Речь идет о детях. Ради них все и делается». Райан Сутер вспоминает своего отца
Когда я был во втором классе, то сделал нечто непостижимое. Но тогда я не понимал, что творю. Все учителя постоянно расспрашивали меня об одной из медалей, которую отец хранил дома. Сам я ее никогда не видел. Я даже не понимал, о чем они говорят.
«Райан, ты видел медаль? Ты можешь принести ее в школу? А может твой отец прийти? Спроси его».
Так что я вернулся домой и спросил отца: «У тебя есть медаль?» - «Да, где-то валяется». – «Могу я взять ее в школу? Некоторые учителя хотят ее увидеть». – «Хм. Медаль? Ладно, пойду ее поищу».
Прошло пару дней. Может, даже недель. Наконец, отец дал мне золотую медаль. На ней было выгравировано: «ЛЭЙК-ПЛЭСИД 1980». Я сунул ее в задний карман и отправился в школу. Знал, что он получил ее, играя в хоккей. Слышал даже, как некоторые члены семьи говорят о каком-то «Чуде», но вы знаете, как к подобным разговорам относятся малыши. Для них это что-то сродни мифу. Поймите, ведь речь шла просто о моем отце. Синие джинсы и рабочие ботинки каждый день.
Я пришел в школу с медалью и просто сунул ее под парту вместе с книжками и тетрадками. Наконец, настало время выступления перед классом. У всех детей была своя история: «Вот фотография моего нового щенка. Вот что я построил из Lego…»
Наконец, настала моя очередь. Я просто вытащил медаль с видом: «Вот что вы хотели, чтобы я принес».
Все преподаватели были в восторге. Они считали ее невероятно крутой. Они пытались объяснить нам суть ее значимости и продолжали твердить: «Чудо на льду, Чудо на льду».
Тогда я подумал про себя: «Ух, это было круто». Но тогда я все еще не осознавал истинного величия того, что сотворили мой отец и его партнеры. Он никогда не говорил об этом. Никогда не пересматривал видеозаписи. Такова была его натура.
Когда показ завершился, то я бросил медаль в свой шкафчик. Помните те маленькие ящички, которые даже не запирались? И вот я положил золотую медаль Олимпиады-80 в подобный шкафчик и оставил ее там, пожалуй, на пару недель.
Наконец, как-то я вернулся домой и отец спросил: «Эй, медаль все еще у тебя? Кое-кто хочет тоже ее одолжить». – «Конечно, он в школьном шкафчике. И она очень понравилась учителям».
Если бы тогда я знал то, что знаю сейчас, то никогда бы не оставил золотую медаль Олимпийских игр рядом с фломастерами.
Таков был мой отец. Он был членом одной из легендарнейших хоккейных команд, но по нему никогда нельзя было это сказать. Он был олицетворением обычного работяги. Когда он вернулся в Висконсин после Олимпиады, первым делом открыл спортивный магазин. Но там торговали не только спортивными товарами. Вторая часть магазина была отдана под рыболовные принадлежности. Я был слишком юн, чтобы помнить это, но он рассказывал мне историю, как как-то пришел открывать магазин и увидел мертвых гольянов, лежащих на вратарских щитках. Наверное, ночью они как-то разбили банку и пытались сбежать.
Классическая история для Висконсина.
Одно из моих детских воспоминаний, как мы встаем спозаранку и отправляемся в магазин, а один из моих братьев облачается в новую вратарскую форму. Мы могли играть на заднем дворе до тех пор, пока отец не заканчивал дела, а затем садились в его поддержанный пикап и отправлялись на хоккейную тренировку. И когда я говорю о поддержанной машине, то я имею в виду настоящую развалюху. С дырами в днище кузова. Одной маленькой скамейкой в качестве сиденья. Мы садились в рядок. Мой отец даже не мог дотянуться до рычага переключения передач из-за наших ног, так что он научил нас переключать передачи. Это была командная работа.
Все, что мы делали каждый день, каждую минуту было посвящено хоккею.
Отец тренировал меня с первых дней. Иногда он принимал участие в тренировочных лагерях для детей, но его мечтой всегда было открыть собственный каток. Когда мне было 12 лет, он и несколько его друзей сбросились деньгами и построили арену Capitol Ice Rink в Миддлтоне. В очередной раз, мой отец, будучи самим собой, можно сказать, был рабочей бригадой в одном лице. Даже не знаю, насколько это было легально, но он позволял нам с братьями управлять погрузчиками, разгребать грязь на парковке и так далее. Это было круто.
Если возникала какая-то проблема, то он никогда не звал на помощь. Он лишь пожимал плечами и бурчал про себя: «Как-нибудь разберемся».
Эта арена стала его детищем. Когда она, наконец, открылась, он был невероятно горд. Он проводил там все время – от заката до рассвета. Иногда доходило до смешного. Он мыл туалеты, управлял заливочной машиной, заполнял торговый автоматы, составлял расписание тренировок, проводил инвентаризацию спортивного магазина, чинил сломанное освещение, а затем тренировал детские команды. Иногда он водил замбони прямо в коньках, потому что не хотел доверять это дело кому-то еще.
Он всегда находился в движении – серьезно, всегда все делал на бегу. Он никогда не ждал чего-то от кого-то. Однажды он завел замбони и выкатил его на лед, чтобы подготовить арену к очередному турниру. Но он забыл отсоединить шланг с водой. Когда он доехал до красной линии, то шланг оторвался. Я редко видел отца в такой ярости.
Он был сумасшедшим, в хорошем смысле слова. Многие, кто добился бы подобного успеха на Олимпиаде, увешали бы своими чемпионскими свитерами весь стадион. Они хотели бы считаться местными легендами. Но мой отец был совсем другим.
По арене даже ходила шутка. Когда кто-то приезжал на соревнования и просил возможности сфотографироваться с моим отцом, то завсегдатаи отвечали: «Сделайте шаг назад и убедитесь, что его ботинки попадают в кадр».
По-моему, он ходил все в тех же рабочих ботинках, которые носил с 70-х.
Если какой-то ребенок начинал расспрашивать его о «Чуде на льду», то он всегда старался сменить тему беседы: «А как успехи у твоей команды? В каких соревнованиях вы участвуете?»
Иногда, когда он устраивал очередной тренинг-кэмп, люди спрашивали его: «Зачем вы это делаете? Может, вам стоит отдохнуть?»
Он всегда отвечал одно и то же: «Ведь речь идет о детях. Ради них все и делается».
Это не было обычным клише. Он искренне любил хоккей и искренне хотел помочь детям. На протяжении 16 лет он каждый день посвящал себя своей арене.
Три года назад, примерно в это же время, я возвращался на каток в Миннесоте в преддверии открытия тренировочного лагеря «Уайлд». Помню, как увидел на трибунах плачущую жену, Беки. Не понимал, что происходит. Испугался, что что-то случилось с нашими детьми. Затем она подошла к стеклу и сказала: «С твоим отцом случилась беда».
Он трудился на стадионе, когда у него случился смертельный сердечный приступ.
Я видел его всего пару дней назад. Он приехал к нам, чтобы забросить вещи, которые мы давно забыли после свадьбы. Увидел, как он паркуется, так что вышел из гаража, чтобы поприветствовать его. Но он, будучи самим собой, уже убегал. Когда я подошел, то он уже сдавал назад.
Я помахал ему.
Он помахал в ответ.
Торопился на каток.
Со дня, как его не стало, уже прошло три года, но мне до сих пор больно. Паршивое чувство. Каждый день я мечтаю о том, чтобы он оказался рядом. Он был прекрасным человеком, который заботился о своей семье, любил хоккей и старался помогать людям. Я бы отдал все, чтобы устроить еще один турнир на Cap Ice, чтобы вместе с отцом подметать пол в 11 вечера, и уйти с осознанием того, что раздевалки чисты и находятся в ожидании детишек, которые заполонят их на следующее утро. Для нас это был настоящим счастьем. Я отдал бы многое, чтобы вновь пережить этот момент.
Но знаете что? Я нахожу успокоение в том, что мой отец умер в месте, которое построил, можно сказать, своими голыми руками. Он занимался своим любимым делом. Он действительно наслаждался каждой минутой. Правда. Он любил хоккей. Любил свой стадион. Обожал детей.
Я и представить не мог, скольким людям он помог. На церемонию прощания пришло более 4 тысяч человек. Поколения хоккейных родителей, тренеров и детей из Висконсина. Но знаете, что самое любопытное? Они почти не упоминали о «Чуде на льду».
Они вспоминали: «Я покапал амуницию для своих детей у твоего отца. И он продавал мне все по бросовой цене, так как знал, что мы с трудом можем это себе позволить».
Главное, чему можно было научиться у моего отца – это скромности. Он был членом величайшей команды в истории американского хоккея. Но он никогда не хвалился этим. Он не жаждал славы. Гораздо с большим удовольствием он подметал полы по вечерам.
Он не хотел быть местной легендой. Но он стал таковой. Своим путем.
Знаю, он гордился тем, чего я добился в хоккее, но, уверен, что еще больше он гордился, когда видел меня с детьми и женой. Ему нравилось быть дедушкой. Он не мог усидеть на месте. Идеально для ребятишек. Мы шли в ресторан, но когда дети не могли успокоиться, он предлагал: «Ребятки, как смотрите на то, чтобы пойти прогуляться».
И они вместе отправлялись в маленькое путешествие.
Не знаю почему… Может, потому, что он достиг вершины… но хоккей был для него удовольствием. Это не было путем к славе.
Помню, как перед отъездом в составе сборной США на Олимпиаду-2010 в Ванкувере, он напутствовал: «Эх, парни, вы должны выиграть этот турнир, чтобы все, наконец, перестали твердить о нашей победе».
Он говорил на полном серьезе.
Я до сих пор не видел ту игру против сборной СССР. Где-то у нас лежит DVD, но я не уверен, что так и посмотрю его. Мой отец не хотел бы этого. По-моему, он сам никогда его не смотрел.
Представляю, как он объясняет: «Посмотреть? Я же там играл. Пойдем лучше на каток».
На радио часто играют одну песню. Когда я слышу ее, то на меня накатывают эмоции. Эта песня Тима Макгроу, и последние слова текста прекрасно описывают моего отца: «Всегда оставайся смиренным и добрым».
Не могу придумать лучшего совета.
Мой отец – мой герой. Но я горжусь не тем, что он выиграл золото Олимпийских игр в 1980 году. Я горжусь тем, что он с радостью подметал полы в раздевалках по вечерам. Тем, что он привил любовь к хоккею сотням ребятишек. Он был великолепным отцом.
Таких, как ты, – единицы.
Спасибо за все, папа.
Источник: The Players' Tribune.
«Гретцки и Буре брали у него автографы. Зачем? Это просто папа». Сын кинохоккеиста пробился в НХЛ
Всё-таки старые хоккейные формы были в разы лучше. Всё современное - барахло. Что у сборных, что у клубов