24 мин.

Сергей Шнуров: «Ты посмотри на здоровых качков – они же вообще не трахаются»

11 k

Завтра вечером на «Матч ТВ» завершится первый сезон программы «КультТура» – развлекательного шоу о футболе, главной звездой которого был призван Сергей Шнуров, болельщик «Зенита» и лидер самой актуальной рок-группы России. В конце января Юрий Дудь, еще один ведущий этой программы, оказался на кухне Шнурова и поговорил с ним о самом главном – футболе, женщинах, патриотизме и, конечно, «лабутенах».

– Клип «Экспонат» порвал интернет: больше 17 млн просмотров за неделю. Признайся: ты не ожидал.

– Не ожидал. Почему? Этому никогда нет объяснений. Я никогда не делал ставку на «WWW», мне казалось, что песня – шутка, говно, ни о чем. А она стала карточкой группы. То же с «Лабутенами»: сегодня на репетиции я объявил, что два года вперед можно ни х.. не выпускать; выучить хорошо играть «На Лабутенах» – и этого будет достаточно.

– Кто придумал сам клип?

– В этом случае – идея Анюты Пармас, я туда даже не лез, потому что когда это снималось в декабре, мы играли корпоратосы. Мы на этой же кухне обсудили идею, Анюта сидела на том же стуле, что и ты, – и все. Вот клип «Сумка» – там я понимал, как это должно выглядеть, я протолкнул идею – а дальше уже шла разработка. Тут – без меня.

– Тебя не смущало, что сама тема – телочка собирается на свидание и сталкивается с тысячей проблем – невероятный баян, который встречался в примерно трех тысячах только американских комедий.

– Любая тема – баян. Любая. В этой жизни не меняется ничего со времен прихода Иисуса Христа. Все темы, которые трогают, не побоюсь этого слова, вечные. И вот если ты с помощью грязного пальца с неподстриженными ногтями пытаешься тыкнуть и попадаешь в эту вечность – это и есть самое что ни на есть удовольствие.

– С тех пор, как вы стали королями Ютьюба, у «Ленинграда» выходили клипы, которыми ты был недоволен?

– Такие есть, но я их и не выкладываю. Я их просто кладу в сторонку, и они там лежат.

– Анна Пармас – режиссер трех ваших последних клипов. Почему она?

– Мы знакомы очень давно, но у меня никогда не возникало идеи привлечь ее в качестве режиссера. Митя – человек, под руководством которого снимают процентов 60 наших клипов, – как-то сказал: а давай Аня Пармас. Я ох..л от такой простоты решения. С ней у нас абсолютно общий язык, но почему такое решение не приходило мне раньше – непонятно.

Аню Пармас я знаю с тех пор, как работал на «Радио Модерн»...

– Это там ты вел программу из открытой студии?

– Не, это было на «Радио Ностальжи». Программу мы вели с Севычем (Всеволод Антонов, бэк-вокал и перкуссия – Sports.ru). Кстати! Севыч одно время, кроме того, что играл в группе «Ленинград», сожительствовал с Аней Пармас…

– О, у вас маленький город.

– Согласен, город маленький, е... некого. Так вот – про радио. Не помню, как называлась та преступная группировка, но им попало во владение «Радио Ностальжи». Так как мы общались с этой группировкой, они сказали: заполните нам эфир какой-нибудь х...й. Наш кореш стал заполнять эфир и предложил программу нам с Севычем. Мы сидели на Невском проспекте в витрине – открытая студия. Бухали и п...и на весь Санкт-Петербург – слава Богу не на страну, иначе нас бы быстро нашли. В райдере у нас была бутылка водки, вели мы программу каждую среду. На бутылке водки мы, разумеется, не останавливались. Программа начиналась в 9 вечера, в 11 мы заканчивали, уже е...в эту бутылку водки, и ехали ко мне, где ух...сь в говно.

В таком отличном режиме мы продержались месяца два. Но не пить было нельзя.

– Почему?

– Потому что мы дали друг другу слово. Пережив этот тренинг, где-то через год мы с Севычем дали друг другу слово пить вообще каждый день. И продержались так целых пять лет.

– Для чего?

– Тогда нам казалось – хотя мне и сейчас так кажется – что пить ох...е, чем не пить. У меня же был слоган даже: водка – это я.

– 1800 дней бухания. Самый едрический из них?

– Был день, когда я думал, что сдохну. Мы снимали квартиру с Андромедычем (Андрей Антоненко, клавиши, туба и аранжировки «Ленинграда» – Sports.ru). В тот момент, когда становилось невыносимо грязно, мы вызывали бл...й. Брали мы их пучком – по штуке четыре – чтобы быстрее убрались.

– То есть вы их реально как уборщиц заказывали?

– Не только как уборщиц. Но сначала мы говорили: «Уберитесь, а дальше посмотрим». Кто-то начинал вошкаться, но мы выбирали самых трудолюбивых. Бл...и в те времена не пили ничего, кроме мартини, поэтому дома постоянно было это сраное мартини. И этим мартини я как-то раз ух...ся так, что проснулся утром. Андромедыч куда-то ушел, бл...и – тоже. Была прорвана батарея, вода хлещет, я лежу и понимаю: мне настолько х...во, что я не могу пошевелиться. Приходит Андрюха, я прошу: сходи, пожалуйста за пивом. Он сходил и принес – как сейчас помню – две бутылки «Клинское. Крепкое». Оно меня спасло – я смог уснуть. И выжить.

– Ужас.

– Это не ужас – это прекрасно. Это разговор со смертью, это пограничная ситуация, которая позволяет тебе ценить жизнь.

– Ужас – это я про пять лет алкоголизма. Это же реально мешает делать много классных вещей. Трахаться, например.

– Неееееееет. Ты же знаешь, что у мужчины, когда он умирает, в предсмертной агонии, встает х...? Это медицинский факт. Чем хуже мужчина себя чувствует, тем крепче у него стоит х..., потому что последняя его функция – это кинуть семя. Ей-богу, посмотри на здоровых качков – они же вообще не трахаются. А посмотри на какого-нибудь алкаша – он от...л уже всех шалав местных.

– Когда ты сказал себе: заканчиваю?

– Когда мне это стало реально мешать. Организм стал давать сбои, алкоголь перестал приносить совершенную радость. Я набухивался, подходил к той самой границе, за которой бездна и провал, замирал, покачиваясь, и отходил назад. Но в последнее время я стал понимать: подхожу – и меня уже тянет в эту бездну. В такие моменты ты выбираешь: ты или живешь еще чуть-чуть, или пизд...шь в бездну.

Я и сейчас люблю выпить. Но делаю это нечасто.

* * *

– «Телевизор, по-моему, штука неприличная. Поэтому говорить о приличных людях в этой штуке как-то странно», – сказал ты в сентябре. Спустя два месяца ты сам снова появился в телевизоре.

– Ну так я никогда и не был приличным. Я, скорее, наоборот. Мне пох...

– Почему ты согласился болтать про футбол на спортивном канале?

– Посмотрел на тебя, на нашего футболиста. Подумал: свежие люди, свежие… мыслями я это назвать не могу… свежий темперамент. Ну и вообще приходится так или иначе напрягаться. Я люблю себя ставить в условия, когда ты должен что-то сделать в определенное время. Иначе совсем расхолаживает. При моей жизни можно совсем себя разбаловать.

– Когда-то ты активно болел за «Зенит», тебя регулярно видели на стадионе. Что произошло потом?

– Потом я перестал видеть в этом дворовую команду – болеть я стал именно за такую. Потом пришел «Газпром», и это стала корпоративная команда. Всерьез верить в корпорацию? Я не протестант, чтобы корпорацию любить больше, чем родину.

Дворовая команда – это питерские пацаны, на стадионе, дай Бог, две тысячи человек, все друг друга знают. Это было как бабушкины носки, что-то сделанное своими руками. Handmade.

– Что не так с командой-корпорацией?

– Не, все так. Просто это не мое.

А, еще на стадион стало ходить неудобно, когда у всех в телефонах появились фотокамеры. Раньше редкий идиот брал с собой на стадион фотоаппарат или авторучку – ну максимум пара человек. А сейчас появилось это, сука, селфи. Раньше, чтобы сфотографировать, надо было кого-то просить, были какие-то препятствия. Сейчас препятствий – никаких. И любое посещение массовых мероприятий у меня заканчивается масштабной фотосессией.

– Как рождалась песня «Оле, оле» – кажется, твое первое обращение к футболу?

– Я смотрел по телевизору «Зенит», Аршавин зашел в штрафную, навесил, бл..., и Кержаков, ныряя рыбкой, забил головой. Все это сложилось в песню. Там была два варианта, чью фамилию вставить в куплет: Кержакова или Аршавина. Я подумал, что лучше оставить Аршавина. Кержаков – он уже был крутой, было ясно, что он рвет и мечет. Аршавин в тот момент играл неровно: один сыграет, второй и третий не сыграет. Я подумал, что это будет охуенный аванс, поддержка. Такой хитрый план. Который, хы-хы, ни х... не сработал.

– Кто автор песни «ЗОЖ – п...ж»?

– Я. Вообще все песни «Ленинграда» пишу я.

Сидел в комнате, придумывал музыкальную часть, дудочный проигрыш. А слова – дело нехитрое, если ты обладаешь смекалкой. И потом я понял, что она идеально подходит Севычу. Я уже не несу так высоко флаг алкоголизма, как он. Мой флаг чуть приспущен.

– Почему ты решил над этим посмеяться? Чем тебя смешат люди, которые заваливают инстаграм фотографиями из качалки?

– Это песня и про них, и про нас. Про то, что любые крайности чреваты. «Ни гантели, ни спиртяга не добавят вам ума». В принципе без разницы: гробишь ты свое здоровье целенаправленно или холишь и лелеешь целенаправленно – ты в любом случае долб...б. Потому что это бессмысленная х...ня. Когда смыслом жизни становится или обеспечение собственного здоровья, или его подрыв, это х...ня. Как подшитые алкоголики – они находят смысл жизни в том, чтобы не пить. А эти находят смысл жизни в том, чтобы жить дольше.

– Ну! Далеко не у всех людей из спортзала именно такая мотивация. Есть и другая – лучше выглядеть, лучше зарабатывать, лучше – да, я снова об этом – трахаться.

– Я никогда не видел спортивного снаряда для е...и. Е...я – это как джаз, импровизация. Все отточенные схемы и приводят к русскому року – где здесь джазмены? И страшнее русской порнухи могут быть, наверное, только русские комедии.

– Русское порно – плохое?

– Это п...ц. Кому-то, может, и нравятся прыщавые жопы. Но я как-то с этим не могу найти общий язык. Или эти качки. Да, размеру х... у них и правда можно позавидовать. Но когда ты смотришь на их одутловатые спившиеся руки, грязные ногти, нелепую татуировку…

– «ЗОЖ – п...ж», но ты бросаешь курить.

– Бросаю, п...ц, да. У меня дырки в легких, надо сворачивать и эту привязанность. Мне жалко. Я люблю курить, обожаю.

– В книге Максима Семеляка про «Ленинград» есть история про то, что в свое время у тебя возникало непреодолимое желание драться. Ты выходил на улицу и специально нарывался на проблемы с оппонентами любой численности и габаритов. Почему ты это делал?

– Теперь – опять же с помощью докторов – я нашел объяснение. Это тестостерон, в два раза превышающий норму. Анализы я сдавал в Германии, доктор сказал: «Это огромная редкость, у нас такого не бывает». Когда на этот двойной тестостерон накладывался еще и алкоголь – пожалуйста, получается наш замечательный писатель Стивенсон со «Странной историей доктора Джекила и мистера Хайда».

– И куда ты ездил драться? В Купчино?

– Нет, зачем так далеко? Миф об экстриме, за которым надо ехать куда-то, это х...ня. Зашел за угол – и все. Тем более с моей физиономией. Я как-то своему знакомому из полукриминального мира сказал: «Что за х...ня? Приду в кабак, вроде завязал со всем этим, все равно начинают до...ваться, все равно заканчивается п...кой». «У тебя морда очень наглая». Так что мне ничего делать не нужно было. Мне нужно было просто быть.

* * *

– Когда год назад «Ленинград» выступал в новогоднем эфире НТВ, исполнение «Патриотки» – песни, которая стебет всю псевдопатриотическую истерию сегодняшней России, – обсуждалось с руководством канала?

– Нет. Меня больше смущала песня «Никола». Но мы с Такменевым (ведущий программы «Анатомия дня» – Sports.ru) знакомы очень давно. Для меня было важно, чтобы прозвучал «Никола», он дал мне слово, что ее не вырежут. А «Патриотка» была разменной монетой, прозвучит не прозвучит – пох....

«Никола» открывала новую эпоху, во многом объясняла, что начало происходить в следующем году.

Началась волна оголтелого патриотизма, который не очень понимает собственных корней. Когда в американском интернете пишут: «Мы ненавидим Америку!». Когда греческими буквами – а мы все-таки греческой азбукой пользуемся – пишут: «Мы ненавидим Европу!». Вера тоже пришла из Константинополя. Мы являемся периферией, но все-таки европейской культуры. И когда мы начинаем залупаться на счет того, что на самом деле – нет, это значит рубить сук, на котором мы сидим.

Даже слово «патриотизм», сука, иностранное. Если вы такие, сука, импортозаместители, ну заместите слово «патриотизм». Короче, абсурд.

– У вас были проблемы на песню «Молитвенная»? Ту, где про «Бог, ты что оглох?»

– Если ты имеешь в виду проблемы с Господом Богом, то нет, не было.

– А с теми, кто чтит его на земле?

– Может, проклятия какие слали. Но истинно верующим людям смешно. Песня комическая, там есть над чем посмеяться.

– Ты не думаешь, что когда-нибудь тебе придется за это отвечать как за оскорбление чувств верующих?

– Я ж не могу загадывать: Бог его знает. Но вообще там не подкопаешься: любая лингвистическая экспертиза покажет, что никакого оскорбления там нет.

– Ты верующий человек?

– Конечно, да. Неверующих нет.

– В кого ты веришь?

– Был у нас религиозный философ Хомяков, который говорил: родителей, религию и родину не выбирают. Поэтому я самый что ни на есть православный христианин. «Символ веры» я знаю. Как и «Отче наш». Как и Иисусову молитву. Я учился при духовной академии три года, по идее, я мог стать теологом.

– Когда ты в последний раз молился?

– Может, и сегодня.

– Когда ты в последний раз ходил в церковь?

– Давно было. Церковь как стадион – я не люблю фотографироваться. Шучу.

* * *

– Как тебя переделала семейная жизнь?

– Я надеюсь, во мне стало меньше эгоизма. Я надеюсь, что о людях я стал думать чуть больше, чем было раньше. Раньше были я и люди, а теперь – люди и я.

– То, что произошло с твоим стилем, это заслуга Матильды? Я посмотрел твои свадебные фотографии – это п...ц. При этом когда ты сейчас приезжаешь на съемки, у меня впервые в жизни появляется желание украсть какую-нибудь вещь.

– Конечно, из-за Матильды. Она ввела меня в ДЛТ – то, что у вас называется как? Да, ЦУМ. Она ввела меня в этот храм, бл... Раньше у меня был психологический барьер – я вообще не думал, что вещи могут стоить столько. Но когда-то денег стало столько, что эти вещи стали восприниматься проще. В общем, нет разницы, носки на рынке купить или в ДЛТ пальтишко за сотку.

– Как вы с Матильдой познакомились?

– Есть у нас общая подружка, которая живет в Нью-Йорке, она и выступила сводней. У нас была корпоративка в Москве, как раз в это время в Москве была эта знакомая. Мы играем, а она приходит с какой-то брюнеткой кудрявой. А я был немножко датый. Даже, наверное, сильно датый. Я спрашиваю – рок-звезда, х#ле: «Как тебя зовут, крошка?» Она: «Матильда». Я: «Ох...ь!» – это были первые слова, которые она от меня услышала. После этого я наеб...ся так, что меня буквально выносили под руки и, когда меня проносили мимо Матильды, я сказал: «Найдемся».

Ну потом и нашлись.

– Лучшее ваше свидание?

Матильда (все это время сидит за тем же кухонным столом и работает за компьютером): Все свидания у нас закончились сразу. Мы во второй раз увиделись в 2006 году на первом концерте «Ленинграда» после запрета Лужкова. Это было в клубе «Точка» на Ленинском. После концерта Серега спросил: «Где ты живешь? Поехали к тебе». «Зачем?» – ну, я решила из себя что-то строить. «Как зачем? Е...ся!» После этого тема свиданий была закрыта навсегда. Романтических свиданий от этого человека я больше не ждала.

– Но ты поехала?

Матильда: Конечно. Такой ответ меня сразил: это редкий экземпляр. Такого при второй встрече мне еще никто не говорил.

Шнур: Но одно свидание все-таки было. Я справил Новый год, пошел, как я тогда практиковал, поп...ся. И отп...нный полетел к Матильде в Москву.

Матильда: Нам надо было расставить точки над i. Он уехал в Питер все обдумать, а я осталась в Москве. Он исчез на неделю. Я подумала: ну вот, все закончилось… И тут он объявляется звонком в 6 утра: «Я во Внуково. Забирай меня отсюда». Я счастливая понеслась туда. Внуково, второе или третье января, абсолютно пустой зал, единственное работающее кафе с пластиковыми столами и стульями и в самом углу сидит Сергей – вот с такой головой, бутылкой шампанского и бокалом. И я поняла: мне пи...ц, что-то в моей жизни началось особенное. Эта синяя голова с шампанским – мое. В общем, было очень романтично.

* * *

– Пару лет назад ты говорил, что из последнего тебе понравилось: Die Antwoord и Макс Корж. Все еще нравятся?

– Die Antwoord стали очень предсказуемыми. Когда появились, были диковинкой, а сейчас понятно, что от них ждать дальше. Разрабатывание той же самой почвы, стали заложниками придуманного самими же собой стиля. Есть отличный фильм «Парни Турбо» – вот они оттуда. Die Antwoord – это рэйв-вечеринка в однокомнатной квартире в Купчино, когда ты сожрал спидухи и еб...л малек водки.

– Чем тебе нравится Макс Корж?

– Не нравится – я про явление говорил. Мне уже давно ничего не нравится. Как явление Макс Корж это было е.ко, современно, мелодично и, что не хватает многим из нас, просто. Когда просто – это самое сложное. Сложнее всего сделать простое.

– В одном из выпусков «КультаТуры» ты разнес Полину Гагарину. За что?

– Вот есть Елена Ваенга – она ох...я. Ты посмотри ее выступления – это абсолютное попадание в свою целевую аудиторию. Эта та самая женщина, которая входит в горящую избу. Полина не из горящей избы. А Ваенга – абсолютно русский типаж, она идет этому ландшафту. Когда ты едешь по трассе Москва – Петербург и видишь эти покошенные избушки, ну какая там Полина Гагарина? Ваенга там играет!

– Я всегда думал так: если в России и будет когда-нибудь качественный поп – популярная музыка, которая не вызывает желания блевать, – то она должна быть такой, как Полина Гагарина.

– Сейчас в России качественный поп. Он мало чем отличается от американского, и от этого грустно. Я люблю диковинку. Я с таким восторгом вспоминаю группу «Комбинация». Потому что было понятно, что это отсюда, что это сделано здесь. Или «А я сяду в кабриолет» – ну это ж п...ц, где еще такое есть? А таких, как Полина Гагарина, полмира. В каждой стране мира есть Полина Гагарина. А вот «А я сяду в кабриолет» – нет. А теперь и здесь нет.

– Последний концерт, на который ты ходил по билету?

– 30 декабря, концертный зал Мариинки. Гергиев дирижировал, исполняли, понятное дело, «Щелкунчика» по чуть-чуть. Потом какой-то выдающийся, прошу заметить, узбекский пианист играл вариации Рахманинова на тему Паганини. Это было круто.

– Классическая музыка тебя прямо вставляет?

– Ну, музыка все-так не кокс, чтобы вставлять. Тем более, симфоническая. Тут нужно какое-то логическое мышление. Музыка по большому счету похожа на математику, у нее математические корни. Если ты знаешь, музыкальный ряд придумали пифагорейцы, а пифагорейцы придумали не только музыкальный ряд. Вот математика может тебя вставлять? Если решаешь какой-то пример – испытываешь какую-то эйфорию. Так и с музыкой: есть фрагменты, но голову отпускать нельзя.

– На съемках ты рассказывал, что лучший концерт, который ты видел, это AC/DC в 1996 году в Мадриде.

– Да, No Bull он называется. Это тот самый идиотизм, то самое еб...действо, которое сделано настолько ох...но, что становится искусством.

Вообще если в момент выступления на сцене ты готов умереть, раствориться, уйти в небытие, то будет успех. Люди любят смотреть на какие-то крайние ситуации – где есть любовь, где есть смерть, больше ничего их не интересует. Если ты готов – вперед, можешь выходить. Полина Гагарина – не знаю, готова ли она умереть на сцене.

– В декабре вы выступали в Москве в Stadium Live. Я был в зале, круто угорел, но ты и правда хочешь сказать, что на рядовом московском концерте ты вышел на сцену в розовых шортах и был готов умереть?

– Конечно! Что значит ты не чувствовал? Ты же был заворожен. Это мое внутреннее чувство, я не могу его транслировать, я же не должен резать себе вены. Если ты режешь вены на сцене, ты не артист – ты самоубийца.

– Когда тебе в последний раз было страшно?

– На концертах бывает страшно. Это сравнимо с гладиаторскими боями. Есть ты и твоя команда, а перед тобой – огромный, непредсказуемый, х...-пойми-какой зверь под названием «толпа». И тебе нужно этого быка или завалить, или тебе п...да.

– «От живописи меня подштыривает», – говорил ты несколько лет назад. До сих пор подштыривает?

– Да, конечно. В Мюнхене мы ходили в галерею. Не вспомню, как зовут художника, но это какие-то ревущие 70-е. Я запомнил две картины.

– Объясни, чем тебе это интересно.

– Это как с высшей математикой. Чтобы решать интегралы, ты должен знать основы. Чтобы понимать живопись, надо знать историю искусств. Без истории искусств нех... ходить в музеи за вдохновением и прочей х...й. Этого там нет! Ребята, если вы не знаете историю искусств, не ходите туда, там нех... делать. Это как первокласснику пытаться решить интеграл – этого не получится. Для этого нужно пройти определенную школу.

– Откуда историю искусств знаешь ты?

– Читал. Еще в школе. В Петербурге всех этим дрочили.

* * *

– Корпоратив «Ленинграда» и правда стоит 100 тысяч евро?

– Около того. Но это декабрьский. Недекабрьский – 80, наверное.

– Я правильно понимаю, что половину из этой суммы ты берешь себе?

– Правильно понимаешь.

– Твои музыканты все равно зарабатывают много. Никогда не поверю, что никому из них от такого количества бабла не срывало крышу.

– Подрывает, наверное. Но я это гашу. Вот история Юли Коган (экс-вокалистка «Ленинграда» – Sports.ru) – она, конечно, не про бабки, скорее, про медные трубы. Вот она через эти трубы не пролезла.

– Она перестала слушаться?

– Не перестала слушаться, но это было мне одолжение. А я одолжения не люблю. Когда она поехала вести программу в Москву, это было последней каплей. Мне казалось, что это идеологически неправильно – сниматься на подобном канале и в подобной программе (женское ток-шоу #Яправа на телеканале «Ю» – Sports.ru). Тем более, зная ее способности и полнейшее отсутствие красноречия, я сформировал образ женщины загадки. А тут получалась женщина-разгадка. Я понимал, что это будет стреляный патрон. А стреляный патрон стреляет один раз.

– Вы хоть раз общались после расставания?

– Она мне звонила пару раз. Что-то хотела. Но я не хочу.

– Когда вы берете себе новую вокалистку, где вы ее ищете?

– Тендер. Ищем сарафаном. В том числе помогает нам Ваенга. Подпевок у нее довольно много, я звоню и спрашиваю. Сразу нарисовывается толпа каких-то дам. Когда мы нашли Алису, мы посмотрели человек 20-30. Каждой дается две песни, мы аккомпанируем, она поет, мы смотрим.

– Ты сразу понял, что Алиса – именно то, что вам нужно?

– Нет. Алисе во многом повезло. Все совпало: она смогла взять те ноты, она была замужем, у нее был загранпаспорт, в нем стоял Шенген.

– Почему важно, что замужем?

– Потому что ясен х...: в мужском коллективе, если телка не замужем, она начинает искать себе пару. Подрастешь – поймешь.

Алиса Вокс

– Самый дикий корпоратив в истории «Ленинграда»?

– Я уже рассказывал как-то: Москва, лет шесть назад, клуб Golden Dolls. Три пьяных мужика и сто голых бл.дей. Абсолютно голых. Тотально голых.

– Вас это отвлекало?

– Нет, все такие профессионалы: ну, подумаешь, сто голых телок. Конечно, отвлекало!

– Ты хоть раз отказывался от корпоративов?

– В смысле «идите нах...?» Не бывало. Я никогда не знаю, перед кем мы будем играть. Точно так же я не интересуюсь, как называется тот зал, где мы будем выступать, например, в Хабаровске. Зачем мне это знать? Я знаю, что там будут люди с ушами и что мне нужно будет сделать ох...но.

– Почему вы не хотите выступить в Олимпийском? Это же как полуфинал в Лиге чемпионов сыграть. То есть сделать то, на что у нас способны всего несколько команд.

– Мы не делаем этого из экономических соображений. Ты можешь сделать это раз в год, при больших усилиях – два раза. А так мы в Москве выступаем четыре раза. И получаем в два раза больше, чем если бы два раза выступали в «Олимпийском». Ну и потом – мы играли там на разных сборных мероприятиях, и это все-таки совсем стадион. Если наш «Ледовый» все-таки предполагает некоторую камерность, то «Олимпийский» – это ну п...ц. Чтобы делать такое стадионное шоу, надо понимать, куда его дальше девать. В России в городах нет такого. Так что это конкретные понты. Это как сыграть в Лиге чемпионов, но в семейных трусах. Вышел, сыграл, про тебя рассказали по телеку – а толку никакого.

* * *

– Ты как-то вспоминал: «1998 – самый отчаянный кутеж нашей жизни, пир во время чумы». Что ты имел в виду?

– Все вдруг резко и крайне обеднели. Это было гораздо сильнее, чем сейчас – это был обвал и катастрофа. У всех где-то застряли деньги. Денег просто не было. Все встало. Месяц ничего не было, никаких движух. Все ринулись бухать и веселиться – или на последние, или в долг.

Людям пришлось шевелить мозгами, заново придумывать жизнь. Многие поменяли работы, схемы. Тот же самый Дима Ицкович – он занимался издательским бизнесом, делал книжки, концерты групп. А в 1998 году он занялся мобильными телефонами. Это была ломка, это взбодрило.

Сейчас будет так же. Придется быть ловчее, КПД людей должно повыситься.

– Лучшее место на Земле, если не Петербург?

– Мне Рим нравится. Или Монголия. В Монголии народу нет вообще. Тишь, гладь, ветер и какая-то первозданная дикость. А глядя на тот народ, который тебе все-таки попадается, ты понимаешь, как они чуть не дошли до Европы. Духовитые товарищи, мощные. Я ходил на рынок в Улан-Баторе, там так, нормально. Смотришь и понимаешь: им голову свернуть, как нам с тобой поп...ть.

– У тебя сейчас куча бабла. Бывает, что к тебе приходят с предложениями по инвестициям?

– Постоянно. Сейчас стало попроще, но пока не было Матильды, я постоянно одалживал и денег висело у кого-то х...-знает-сколько. Идеи – разные. В Германии предлагали купить бордель. Причем не за сумасшедшие деньги. Но этим нужно заниматься, надо бросить все и стать нормальным сутенером. Сутенер по выходным – это какая-то х...я, как воскресный папа.

Недавно предлагали заняться контрабасом из Сербии…

– Контрабас – это музыкальный инструмент?

– Это контрабанда. Контрабанда продуктов. Но я отказался.

Вообще с инвестициями все просто: если ты этим не занимаешься, работать это не будет. Ресторанами у меня вот заниматься получается. Эти инвестиции мне ясны, по ним каждый вечер на кухне я получаю отчет.

– В 2003 году ты был на концерте в Донецке и дал там великую пресс-конференцию прямо в кровати гостиничного номера.

– Гы-гы, и правда великая. Наше с тобой интервью после этого кажется детским садом.

– Там ты – под алкоголем?

– Да. Раньше, когда я выпивал, примерно так себя вел. Никакой синтетики. Все натурель – чистый спирт.

– Годами меня мучает вопрос: девушка, которая так и не решилась стать на этом видео твоей Йоко Оно и подлечь к тебе в постель, это Оксана Акиньшина?

– Е...сь! С этой девушкой мы познакомились в самолете, пока летели. Я не знаю, как ее зовут.

Матильда (нежно хихикает): Зато все знают. Ты ее на видео зовешь: «Ленуль».

Шнур: Я мог ошибаться. Может, и не Лена. Но после этой поездки мы не виделись. Хотя она могла прославиться – если бы все-таки вошла в кадр.

* * *

– Пожалуй, главный вопрос, с которым я к тебе пришел. У тебя все есть – что заставляет тебя вставать с кровати каждое утро?

– Интерес. Мне до сих пор интересно удивить самого себя. Удивить друзей. Удивить всех коллег по нашему, б..., музыкальному цеху. Удивить музыкантов группы – чтобы на репетиции не дрочить старые вещи, а принести новую х...ю, все поржали и, как Пузо, сказали: «Мы думали, хуже уже нельзя. Но оказывается, дна мы еще не коснулись».

Фото: Коммерсантъ/Ирина Бужор; instagram.com/shnurovs; instagram.com/alisavox; РИА Новости/Дмитрий Коробейников

logoЕвгений Савин
светская хроника
logoМатч ТВ
телевидение
logoЗенит
logoАндрей Аршавин
ЗОЖ
logoСергей Шнуров