Алексей Парамонов: «В «Спартак» меня принимали в церкви»
На нашу встречу в Дом футбола Алексей Александрович приехал на метро. Другой с его зрением опасался бы из дома выйти – но это не про несгибаемого бойца Парамонова, который все время нашего почти шестичасового разговора будет наотрез отказываться даже от воды.
Он посещает все домашние матчи "Спартака". Он почти всегда приезжает на ежемесячный турнир ветеранов "Негаснущие звезды", им же когда-то и придуманный. И на похоронах Федора Черенкова прошлой осенью его не могло не быть...
Ведь на лацкане парамоновского пиджака сверкает спартаковский значок. И бейсболка – тоже с красно-белым ромбиком. Когда этот могучий старик рассказывает о родном клубе и о нашей стране 70-летней давности, – словно в черно-белом кино оказываешься. И испытываешь радость уже от того, что можешь слышать все это от первого лица.
ЛЕПЕШКИ ИЗ КЛЕЯ
– Можете назвать себя счастливым человеком? – спрошу Парамонова уже перед завершением беседы. И услышу:
– Могу. Если бы мне в 15-16 лет сказали, что стану футболистом, олимпийским чемпионом, спартаковцем – ни за что не поверил бы. В 16 лет, когда началась война, устроился на завод, работал там всю Великую Отечественную, собирал минометы М-50. Был слесарем-лекальщиком третьего разряда и хотел получить четвертый, потом – пятый, шестой. Ни о чем другом не мечтал.
Когда моя фотография появилась на заводской доске почета – обалдел. Это был предел счастья. Какой там футбол, какая Олимпиада! И еще счастье – это когда узнаешь, что твоя сестра, врач, выжила в блокаде Ленинграда...
Никогда не мог подумать, что в родном Боровске, откуда меня в два года родители увезли в Москву на телеге, запряженной лошадьми, я стану почетным гражданином и буду проводить там турнир своего имени. Конечно, я счастливый человек! Благодаря футболу объездил более 40 стран, обрел много друзей по всему свету – сейчас и Платини, на прощальном матче которого был, поздравление с юбилеем прислал, и Блаттер.
У меня не было особого таланта, даже способностей. Я не Федя Черенков. Обычный мальчишка, как все на Сторожевой улице в Лефортове, где наша семья до войны вшестером ютилась в одной комнате деревянного дома с удобствами на улице. Жизнь научила меня тому, что надо любить труд. 90 процентов того, что добился, от него и идет.
– А есть что-то такое, чего вы хотели бы добиться, да не смогли?
– Чтобы стать чемпионом мира или Европы, я поздно начал играть. Из-за войны. 22 июня 1941 года должен был прийти на первую тренировку на стадион "Старт". Но как раз в этот момент зазвучала речь Молотова о вероломном нападении Германии. Тренировку отменили, о футболе можно было забыть. И в футбол в итоге пришел не в 16, а в 21.
Но что об этом рассуждать, если в те годы счастьем было остаться живым? Так совпало, что в тот самый день, 22 июня, мы с родителями переехали из Лефортова на улицу Фрунзе, ныне Знаменку. И скоро немцы начали бомбить центр Москвы. При воздушной тревоге нас погнали на станцию метро "Арбатская" – а потом мы к сирене привыкли и бегать туда перестали. Одна бомба попала в театр Вахтангова – а это метров триста по прямой от нашего дома. Вскоре сбросили 500-килограммовую бомбу на Большой Каменный мост, но она, к счастью, не взорвалась.
А когда уже закрепился на заводе, в Киевский райвоенкомат пришла повестка. Но директор завода Чуйков дал мне конверт с пятью сургучными печатями. Посмотрев на его содержимое, в военкомате сказали: "Повезло тебе, парень", – и отправили обратно на завод. Наверное, не зря фотографию на доску почета вешали – какую-то ценность представлял. А таких же, как я, ребят отправляли на фронт, и они, ничего не умея, становились пушечным мясом.
На заводе мы порой отрабатывали смены по 36 часов подряд. Посреди ночи у верстака подремлешь часок – и опять за работу. Наши минометы шли с завода прямо на передовую, и к нам раз в неделю приходил председатель Моссовета Пронин: мало, ребята, давайте еще! Приятно думать, что эти М-50 помогли остановить немцев под Москвой. Надеюсь, сейчас, когда будут отмечать 70-летие Победы, не забудут о тружениках тыла.
– Вас чем-то за работу в тылу государство наградило?
– Медалью "За доблестный труд". А как мы тогда питались? Изысканным блюдом считались щи из черной, промерзшей картошки. Туда вместо масла добавляли ложечку олифы, технической жидкости. Чтобы жиры в организм поступали. И еще ели с удовольствием! А дядя мой работал в магазине на Пресне, продавал сухой клей. Его делали из муки. Моя сестра из этого клея пекла лепешки.
– День Победы в 1945-м помните?
– Пошел на Красную площадь, где было полно народу. Стоял рядом с генералом, симпатичным дядькой. Мимо шла мороженщица. Этот генерал скупил у нее все мороженое и раздавал его бесплатно незнакомым людям, которые шли мимо. До такой степени был счастлив, что выиграли войну, что он остался жив, что стоит в такой день на Красной площади.
ТО ЛИ СТАЛИН, ТО ЛИ ЕГО ДВОЙНИК
– А в день похорон Сталина в марте 53-го могли в смертельную давку попасть?
– Нет. Был в Сочи на предсезонном сборе. Когда о смерти Сталина узнали, вратарь "Спартака" Володя Чернышев плакал. Но особенно поразил меня начальник команды Николай Дурнев, чемпион мира по стрельбе, детина ростом 190 см и весом 120 кг. Смотрю – идет и рыдает, аж завывает. Говорю ему: "Николай Данилович, что с вами?" Он: "Да как же так, Сталин умер!"
– Вы не плакали?
– Нет. Для меня Сталин кумиром не был. Потому что отца моей жены репрессировали. Металлург с высшим образованием, он был начальником цеха одного из крупнейших заводов в Москве и в 30-е годы был командирован сначала в Америку, а потом в Германию на заводы Круппа, где учился новейшим технологиям варки стали. Говорил на четырех языках – родном польском, русском, английском и французском. Когда вернулся в Союз, был направлен на завод в Пермь, где его и арестовали.
– Расстреляли?
– 17 лет отсидел в Норильске, и только после смерти Сталина вышел на свободу. Прожил еще 17 лет. В том же Норильске сидел и Андрей Старостин. Тесть рассказывал: когда Андрей Петрович входил на стадион, все вставали. На севере они со Старостиным лично знакомы не были, но когда возвращались с матчей из Лужников, я их нередко подвозил, и они те времена часто вспоминали.
Когда Сталин умер, я уже понимал, что это очень жестокий человек, которому ничего не стоило уничтожить любого. Сейчас часто размышляю, почему Игорь Нетто, который на поле мог партнерам здорово нагрубить, а слово "баран" было для него сущей мелочью (хотя после игры мгновенно отходил), мне за все время знакомства не сказал ни одного резкого слова. По-моему, я был единственным из всех спартаковцев, кого он пригласил на свадьбу в ресторан "Прага".
– Так почему?
– Кажется, он знал, что у моей Юли отец репрессирован. А у него по политической статье в лагере сидел родной брат Лев. Игорь нам об этом не рассказывал, и со Львом мы познакомились уже годы спустя. Думаю, Нетто тянула ко мне и эта наша общая беда.
– Мама Нетто не хотела его свадьбы с актрисой Ольгой Яковлевой.
– Она даже не пришла на нее. И жизнь показала, что мама была права.
– Вы же с Симоняном помогли Игорю Александровичу в старости получить отдельную квартиру, чтобы уехать от Яковлевой.
– Да, потому что болезнь Альцгеймера, думаю, у него развилась именно на нервной почве. Мы с Симоняном рассказали управделами президента Павлу Бородину, что Игоря надо изолировать от Яковлевой, иначе он погибнет. Пал Палыч помог, спасибо ему. Но последние годы Нетто жил у брата и его жены, потому что один находиться уже не мог...
– Младшего Сталина вы видели воочию. А старшего?
– На Красной площади. Праздничные демонстрации проходили прямо мимо моего дома, и я вклинивался в колонну. Правда, говорили, иногда на трибуне Мавзолея стоял сам Сталин, а иногда – его двойник. Около нашего подъезда во время этих демонстраций энкавэдэшники с рациями дежурили. К нам в туалет просились.
ПОТЕРЯННЫЙ БОТИНОК И ВЕДРО ВОДКИ
– Симонян рассказывал, что в годы футбольной карьеры вы были строжайшим режимщиком. Правда?
– Не злоупотреблял, это точно. А весь мой опыт курильщика уместился в один раз, когда мама увидела меня с папиросой. Только однажды выпил так, что себя не помнил, – когда ехали поездом из Владивостока после Олимпиады в Мельбурне. Как остался жив – не знаю.
– То есть?
– На Играх подружились с ватерполистами. И когда полторы недели ехали в поезде, решили к ним прогуляться. Только путь был долгий – из первого вагона, где поселили футболистов, в шестой. Я прихватил купленную еще в Мельбурне бутылку красного вина, и мы с Нетто и Сальниковым пошли.
Приходим во второй вагон. "О, футболисты, чемпионы, угощаем!" А это было под Новый год, у всех с собой было. И в каждом купе начали нам наливать. И вот так шли, шли... Встретился нам руководитель делегации, зампред Спорткомитета. Мы уже были не в кондиции, но он не то что не стал скандал устраивать, а тоже нам налил.
Когда дошли до ватерполистов, я с непривычки был уже очень хорош. И почему-то – видимо, совсем уже ничего не соображал – вылил бутылку вина себе на голову. От восторга. Олимпиаду выиграли, с ребятами встретились, домой едем...
Потом надо обратно идти. А я не могу. Меня взяли под руки и потащили. По пути потерял один ботинок. Принесли меня, положили на нижнюю полку. Утром встаю – волосы дыбом от красного вина. Слиплись все. Пошли с Масленкиным в туалет, помыл голову с его помощью. А ботинок нашли и принесли.
– В том поезде на каждой станции футболистам литрами заносили водку?
– Только я уже ничего не употреблял. На больших станциях поезд останавливали – для митингов. А по вагонам шли болельщики с дарами. Кто-то спрашивает: "Где Гусь?" Искали Нетто – а тот очень не любил, когда его называли Гусем. Правда, его в тот момент не было, и он не слышал. Занесли ему в подарок ведро водки. Ведро! И что, думаете, не выпили?..
КАЧАЛИН 19 ДНЕЙ ЖИЛ В ТРЮМЕ
– Путь с Олимпиады превратился для советской делегации в кругосветку.
– Да, до дома из-за экономии добирались почти месяц. Сначала 19 дней на пароходе из Австралии до Владивостока, потом еще девять – на поезде до Москвы. Почти три недели Гавриил Качалин – тренер, выигравший для СССР золото Игр, – жил в трюме!
Нам, футболистам старшего поколения, повезло больше, жили в каютах. А Качалин, лучший тренер в истории нашего футбола, с двумя попутчиками – без окон, с трехъярусными полками для сна и нулем пространства! Невозможно представить, чтобы тот же Бесков ехал в трюме. А Качалин, скромный и вообще уникальный человек, так уважал футболистов, что во главу угла ставил их интересы.
– Игроки его между собой, читал, Гавой называли?
– Редко. Это было скорее семейное прозвище. Он был очень душевным, но и дотошным человеком. Когда его послали в Бразилию изучать тамошний футбол, он целый трактат написал – от детских команд до сборной. И изложил все на президиуме федерации. Раньше все тренеры после сезона собирались в огромном зале гостиницы "Юность" – и каждый отчитывался за свою работу, и все ее обсуждали. А что сейчас? Тогда ведь и 4-е место на чемпионате мира в Англии за успех не сочли.
– А против другого великого тренера, Михаила Якушина, в хоккей с мячом играли?
– Да, в Тарасовке. Тренировал нас Владимир Степанов, легенда довоенного футбольного "Спартака". Сказал: играешь строго против Якушина. Главное – не дать ему бить, поскольку он изобрел сумасшедший удар нахлюпом. Фанеру насквозь пробивал. Сыграли 0:0. Как же Михей меня обзывал! И матом, и как угодно. Потом вспоминали с ним о том матче и шутили. "Спартак" он недолюбливал, хотя тряпичниками, как директор ЗИЛа Лихачев, не называл. Но игроков у нас брал – того же Сальникова.
– Тот ведь перешел в "Динамо", поскольку у него в лагерь попал отчим, а оттуда легче его было вытащить?
– Да, и ему удалось. После чего Сергей Сергеич вернулся в "Спартак". И снова ходил с партнерами после каждого матча в ресторан "Арагви", чтобы по душам обсудить игру. Когда спрашивают, в чем главная разница между тогдашним "Спартаком" и нынешним, отвечаю: в коллективе!
– Если возвращаться к кораблю из Мельбурна: правда, что вы даже вели знаменитого чемпиона-бегуна Владимира Куца под руки – так ему было хорошо?
– Однажды вечером было такое. Я стоял на палубе – и тут Володя появился. Оперся о борт очень опасно, перегнулся. Я его оттуда оттащил и проводил до его каюты. Все спрашивал, в какой каюте он живет, а он объяснить не мог.
Коля Тищенко, наш герой, отпраздновал свой спортивный подвиг тоже достойно. За час до того, как пришвартовались во Владивостоке, уборщицы впервые за весь рейс приводили в порядок наши каюты. Так оттуда, где жил Тищенко, вытащили целый мешок бутылок! Он 19 дней практически вообще не выходил из каюты. Играл в карты и немножко поддавал. (Смеется.)
– Имел право!
– Не то слово. Грубости соперника в том эпизоде полуфинала с болгарами не было – Коля не сгруппировался и упал на плечо, сломав ключицу. Представьте сегодня ситуацию, когда игроку с переломом ключицы врач говорит: "Надо в госпиталь", а он отвечает: "Не поеду, играть буду!" И его невозможно с поля забрать...
Замены-то были запрещены, и мы остались бы в меньшинстве. Врач Олег Белаковский прибинтовал руку к телу, и он вышел на левый край атаки. Меня из средней линии перевели налево в оборону, а в полузащиту из атаки – Сальникова. А потом Тищенко отдал пас в решающей голевой атаке...
– Вы понимали тяжесть его травмы?
– Нет. Только в раздевалке поняли.
СТРЕЛЬЦОВУ ОТОМСТИЛА ФУРЦЕВА
– Перед финалом Качалин поменял пять футболистов, в том числе вас. Почему?
– У Стрельцова была связка с Ивановым, а Валя получил травму. Поэтому Качалин и решил выставить пару из "Спартака" Симонян – Исаев. Почему заменил меня на Масленкина? Возможно, находился под впечатлением того, как Толя сыграл против чемпионов мира из ФРГ в 55-м, когда забил важнейший третий мяч. А я в свои 31 отыграл на Играх два матча и, может, тренер предпочел игрока посвежее.
– На матч-легенду с ФРГ в Петровском парке собрался целый стадион ветеранов и инвалидов войны.
– Да, даже проходы были забиты. Это была вторая Победа. О том матче говорили день и ночь несколько месяцев. Если бы проиграли – все бы плакали. Я тогда на трибуне сидел, а все, кто вышел, получили по телевизору. Кто не попал в состав – по фотоаппарату ФЭД. Он у меня до сих пор цел. И я фотографировал им в Мельбурне.
В следующем году обыграли немцев еще и в Ганновере, и там я уже играл. Установку Качалин проводил в лесу, под пение птичек – кто-то его надоумил, что в гостинице могут подслушивать. В отеле, правда, и большого помещения, чтобы вся команда собралась, не было.
– Не обиделись на Качалина, что на финал Мельбурна не поставил?
– Нет. Жалко было, что давали всего 11 золотых медалей – участникам финала. Остальным – дипломы. Но лично я это потом поправил. Когда в 2006-м праздновали 50 лет победы в Мельбурне, подумал – почему бы не обратиться в ОКР, чтобы всем запасным сделали медали. Ведь в 88-м сборная выиграла в Сеуле, так золото дали и всем игрокам, и врачам с массажистами. Пошел к Виталию Смирнову, тот съездил в Лозанну и получил одобрение. В итоге на Монетном дворе изготовили медали – один в один, как в Мельбурне. Пригласили дочку Качалина, сына Стрельцова... Мутко вручал.
– Симонян в Мельбурне пытался отдать свою золотую медаль Стрельцову, который провел все предыдущие матчи.
– Никита – благородный человек, я за многое ему признателен, в том числе и за прекрасное отношение к моей семье. А Стрельцову он при мне дважды медаль предлагал. Эдик отказывался: "Палыч, ты скоро заканчиваешь, а я еще молодой, у меня будет возможность завоевать медаль".
– Историей со Стрельцовым перед отъездом на ЧМ-58 сборную морально убили?
– Конечно. Мы же за год до чемпионата мира шведов, которые там второе место заняли, 6:0 в Стокгольме убрали, и Эдик хет-трик сделал – первый мяч, кстати, с моей подачи. А с его судилищем все специально подстроили. Я разговаривал с его мамой. Она его процитировала: "Я сижу не за себя". Виновен был сын одного подпольного миллионера с Дальнего Востока, промышлявшего рыбой. Эдик был пьян, он вообще не в состоянии был на ногах стоять. А тот девушку использовал, Стрельцова же подставил.
Потом подключилась Фурцева. Партийная начальница мстила за то, что ее дочка была влюблена в Стрельцова, вся ее комната была увешана его фотографиями. Но когда Эдику сказали, что она хочет выйти за него замуж, он отмахнулся: "Зачем она мне нужна?" Фурцевой передали. И когда представилась возможность, настроила Хрущева...
– После поражения от югославов в Хельсинки-52 Сталин распустил ЦДКА. А если бы в 56-м оскандалились, "Спартак" как базовый клуб сборной тоже могли разогнать?
– Не думаю. Сталина-то уже не было. Для всех футболистов тот разгон стал полной неожиданностью, но нам сказали, что это решение Сталина. А Хрущев на такое не пошел бы. Даже если бы Индонезии проиграли, что могло случиться. При 0:0 в первом матче минут за 15 до конца пробей индонезиец на полметра ниже, и поехали бы мы домой. Никакой Яшин не взял бы. Но в переигровке 4:0 выиграли.
Мы, кстати, до той Олимпиады могли и не долететь. По пути из Сингапура в Дарвин, северную точку Австралии, попали в страшную грозу. Мы с Николаем Озеровым головами о потолок стукнулись – так швырнуло. Это был самый страшный перелет в жизни.
В "СПАРТАК" ПОЗВАЛ ОЗЕРОВ
– С Озеровым вы дружили. Даже его "Победу" своим ключом открыли.
– Было дело (смеется). Николай Николаевич забыл свой ключ в машине, а у "Побед" все замки одинаковые, и он попросил помочь. Приходилось ставить на руль специальные блокировки, чтоб не угнали. Как-то со спартаковцем Витей Терентьевым и нашими дочками поехали на Воробьевы горы смотреть салют. Возвращаемся к машине – а ее нет. Побежали вперед – нашли. Вор не смог никуда повернуть – руль был заблокирован. И бросил машину.
– Озеров вас в "Спартак" и позвал?
– Да. Меня уже пару месяцев как освободили из ВВС, и однажды утром Озеров, с которым не были знакомы, позвонил и пригласил к председателю "Спартака". В 10 утра следующего дня приехал на Бауманскую, где клуб располагался в... здании церкви. Озеров там был со Зденеком Зигмундом, знаменитым хоккеистом. Пришли к председателю московского совета "Спартака" Кузину, тот спросил: "Какие у тебя просьбы, условия?" – "Никаких. Просто хочу играть за "Спартак".
– Мечта, а не новичок.
– Кузин спрашивает: "А в каких условиях ты живешь?" – "В Москве, в центре, все у меня нормально". – "Это как?" – "Комната 26 метров. Родители, сестра с мужем, другая сестра с мужем и ребенком. И я". Он усмехнулся: "Да, это хорошие условия. Ладно, будем решать. А сейчас я позвоню Альберту Хенриковичу, он тебя посмотрит".
Поехал в Тарасовку к эстонцу Альберту Вольрату, тренеру "Спартака". Оригинальный был человек. Любил немножко выпить, а потом залезал в запасную канализационную трубу, которая была у нас на базе, и засыпал. А супруга ходила, искала его и кричала: "Альберт! Альберт!"
Говорил он скупо, установки продолжались две минуты. Выражение "на яму" у Вольрата значило, что надо пасовать на свободное место. А мой просмотр тогда, в 47-м, был простым и продолжался 10 минут. И остался я в "Спартаке" на 13 лет.
– С квартирой-то как решилось?
– Председателем Мосгорисполкома был Михаил Яснов, болельщик "Спартака". В 50 году мы выиграли Кубок. Он пригласил всю команду на прием и там спросил, какие у нас проблемы. Кузин рассказал, что у 15 человек беда с жильем.
Почти все попросили квартиры, а я – комнату. Как-то неудобно было. Я же никогда и не жил в квартирах. На следующий день встречаемся на площади Революции с моей невестой Юлей, с которой уже решили расписаться. Она за голову схватилась: "Как? Ты отказался от квартиры?!"
К счастью, месяца через три наш тренер, интеллигентнейший Абрам Христофорович Дангулов, который к игрокам обращался на "вы" и по имени-отчеству, опять попал на прием к Яснову. Тут уж я его попросил сказать, что Парамонов женился, можно ли ему комнату на квартиру поменять. Мэр согласился.
А Озеров косвенно поучаствовал и в главном выборе моей жизни. Он играл в спектакле "Синяя птица" во МХАТе. Оставил мне два билета, а мы с Юлей по театрам ходили регулярно – футболистов "Спартака" там всегда ждали. Николай Николаевич попросил в антракте зайти к нему в гримерную. Зашел, представил Юлю, поговорили. Потом она выходит, я следом поворачиваюсь: "Ну как?" Озеров показывает большой палец вверх. Одобрил! Мы с Юлией Васильевной женаты уже почти 65 лет.
– Фантастика.
– Как-то были в Швейцарии на турне с молодежной командой "Спартака". Познакомился с Блаттером, тогда еще генсеком ФИФА. Затем был прием в кафе, я представил ему супругу, он поцеловал ей ручку. Она по сей день говорит: президент ФИФА мне руку поцеловал, а ты? (Смеется.) Я ее подкалываю: "Ты с тех пор эту руку так и не мыла?"
– Правда ли, что Озерову вас порекомендовал Анатолий Тарасов, тренировавший вас в ВВС?
– Точно не знаю, но, думаю, да. Озеров с Тарасовым дружили, в теннис играли. В "Спартаке" тогда группа ветеранов – Рязанцев, Тимаков, Василий и Алексей Соколовы – была на сходе. А мы с Тарасовым десять месяцев работали. Он предпочитал игроков трудолюбивых и относился ко мне хорошо.
Был очень справедливый, прямой, не любил фальши и лодырей. А любил дисциплину и не делал поблажек ни для кого. Мы дружили с его братом Юрой, и тот на две минуты опоздал на установку. Так Тарасов его не пустил: "Товарищ Тарасов, закройте дверь с другой стороны. Поезд уже ушел".
Тарасов жил по принципу: "Служить бы рад, прислуживаться тошно". Так же, как и его дочь Татьяна, которая и по характеру на него похожа, и внешне. Он даже перед Василием Сталиным отстаивал свои позиции, не шел у него на поводу, за что и был уволен.
Я от этого тоже пострадал. Новый тренер Капелькин привел восемь футболистов, всего их в ВВС стало 36, и группу надо было отчислять. Так он сказал Сталину, что я... родственник Тарасова. У нас носы были похожи. И Василий Иосифович отрезал: "Родственники Тарасова мне не нужны".
А пошло это от того, что в ВВС меня порекомендовала сестра жены Тарасова. Она преподавала спортивные игры в техникуме в Малаховке, где я учился, и увидела, как я играю. Тарасов сначала отмахивался, потом посмотрел – и взял на сборы с дублем.
СТАРОСТИН НЕ ПРОСТИЛ
– Чем удивил после выхода из заключения Николай Старостин?
– Как-то в 55-м прихожу к автобусу, стоявшему около бензоколонки у гостиницы "Метрополь". Ребята шепчут: "Смотри, вон Старостин!" Зашли в автобус, он – последним. Я сидел слева в первом ряду. И он первым ко мне подошел: "Алексей, здравствуй!" И каждого обошел с рукопожатиями. Как он мог нас всех знать?
Его уважали, конечно. До Старостина "Спартаком" руководили люди, далекие от футбола, – тот же стрелок Дурнев. Но Николай Петрович должен был управлять всем, что происходит в команде. Поэтому и убрал Василия Соколова, когда-то капитана, а потом тренера, с которым "Спартак" выиграл два чемпионата подряд. Тот был жесткий, со своим мнением. Правда, к игрокам порой придирался по мелочам: Симоняну выговаривал за то, что Никита, чтобы отдышаться, руки на поясе держал.
Поговаривали, что, когда следователи копали по делу Старостиных и интересовались мнением футболистов, он что-то не то сказал. В результате, когда Николай Петрович вернулся, он тут же вместо Соколова поставил Николая Гуляева. Исполнительного, честного человека, дважды чемпиона СССР в составе "Спартака" в 30-е годы. Но тот же Нетто о понимании Гуляевым футбола был невысокого мнения. Работал он потому, что против мнения Николая Петровича слова сказать не мог.
– У вас со Старостиным отношения непросто складывались?
– В 58-м "Спартак" выиграл и первенство, и Кубок. А в 59-м идем на пятом, нас лихорадит. И в августе – сентябре собирается президиум центрального совета "Спартака". Я об этом ничего и не знал.
Начальство ставит вопрос: что делать с командой? Предъявляют много претензий Старостину – команда постарела, опоздали с омоложением. А мне уже 34, Сальникову – вот-вот столько же исполнится, Симоняну – 32. Начать чистку решили с меня.
Может, они и были правы. Но был нюанс. Потом мне рассказали, что председатель центрального совета Геннадий Михальчук, утвердив мое освобождение из "Спартака", предложил поставить меня на место... самого Николая Петровича. Начальником команды. Дескать, нужны молодые кадры, а человек отыграл в "Спартаке" почти 14 лет, к нему нет замечаний ни по какой линии.
Для Николая Петровича это стало неожиданностью, и, видимо, он решил, что я участвовал в заговоре против него. А я и знать ничего не знал! За счет эрудиции и дипломатии Старостин сумел найти оправдания плохому выступлению команды, убедил руководство, что сделает выводы. В итоге состав омолодили, меня из команды убрали, а его оставили.
После тренировки вхожу в комнату в Тарасовке, а за мной – Николай Петрович. Объявляет, что решено меня освободить. Почему-то не после сезона, а за полтора месяца до его окончания.
– Вы спросили – почему?
– Нет – был так ошарашен, что дар речи потерял. Старостин, по-моему, даже руку мне не пожал. Ни команду не собрали, чтобы объявить о решении, ни работу не предложили, допустим, в школе. А вместо обычных 250 рублей зарплаты за тот месяц заплатили 80. И все. Больше никаких звонков – глухое молчание.
– Вопрос, почему вы не работали в родном "Спартаке" ни дня, снимается.
– Когда-то Николай Петрович писал, что не знает ни одного футболиста, который мог бы столь уверенно действовать на любой из десяти позиций в поле, как Парамонов. Но уже после того, как меня отчислили из "Спартака", он писал книгу о лучших футболистах, и обо мне ни словом не упомянул.
А с работой мне помог Андрей Старостин, с которым у нас были очень теплые отношения: как-то он меня даже на день рождения пригласил, где были все четыре брата. Спустя три месяца после отчисления из "Спартака" он позвал меня в Управление футбола. Не жалею, что согласился и пошел по административной, а не серьезной тренерской линии. Только в Тунисе работал старшим тренером и стал чемпионом страны. Мальчишки мне как русскому там кричали: "Яшин!"
– Вы же со Львом Ивановичем дружили в годы управленческой работы.
– И сидели в одном кабинете. Скромный, добрый, даже застенчивый человек. К нему болельщики приходили, беседовали – охраны тогда не было. Он отвечал на письма людей, которые нам переправляли из ЦК партии. А однажды его позвали в Одинцово на 23 февраля. Лева выступил, а потом мы сели перед двумя самоварами. Женщина – секретарь горкома загадочно сказала: "В одном – чай с заваркой, в другом – без". Так оказалось, что в одном – водка, а в другом – коньяк. Тогда в разгаре была борьба с пьянством, и пришлось маскироваться.
Был дома у Яшина за неделю до его смерти. Исхудал он ужасно. И, что меня поразило, был в красной майке. Спрашиваю: "Лева, ты что, спартаковец?". Он слабо улыбнулся: "А что, и "Спартак" люблю".
– А с Николаем Петровичем объяснение у вас в итоге состоялось?
– Нет. До сих пор не понимаю, что это было. Хотя и общались. Дней за десять до его кончины был у него дома на улице Горького. Он почему-то лежал в коридоре на койке. На его похороны ходил. У меня на Ваганькове лежит мама, и, когда иду к ней, прохожу по центральной аллее и у могилы Старостина всегда останавливаюсь.
– Цветы кладете?
– Нет.
ФЕДУН СДЕЛАЛ ВЕЛИКОЕ ДЕЛО
– Новый спартаковский стадион понравился?
– Хороший! Благодарен клубу, что нам с Симоняном выделили билеты в VIP-ложу. Федун сделал великое дело – осуществил многолетнюю мечту болельщиков. Когда-то Николаю Петровичу предлагали строить там, где в годы моей карьеры был стадион "Сталинец", а потом построили "Локомотив". Я там, кстати, "Зениту" еще за ВВС забил. Но, видимо, денег не хватило.
– Какой ваш гол для вас самый важный? Не тот ли в 48-м, что впервые после войны принес "Спартаку" победу над ЦДКА? Или "Арсеналу" на "Хайбери"?
– Никанорову после углового головой в "девятку" попал. Мы с армейцами дружили, на все праздники друг друга приглашали. Когда они в 48-м выиграли очередной чемпионат, то позвали нас в Центральный дом Советской Армии на чествование. Я попал за стол к Ныркову, Николаеву и Гринину. Они водку в стакан наливали и медали туда опускали. Я подумал: "Как здорово!" Моей мечтой было не выпить водку, в которой побывала медаль, а стать чемпионом. И в 52-м мечта сбылась. То золото из четырех для меня самое важное.
А самый дорогой гол – венскому "Рапиду". Это был первый международный матч в Москве при искусственном освещении. "Рапид" был одной из лучших команд Европы, а я играл против Эрнста Хаппеля, сделал дубль, и "Спартак" победил – 4:0. В это время у меня родилась дочка. Все смеялись: "Назови ее Рапидой". Но мы с Юлей предпочли более традиционный вариант – Лена...
– Скоро "Спартак" переедет из Тарасовки на новую базу близ стадиона.
– Грустно. Хотя я в Тарасовке был всего один раз за последние 20 лет. Тренером тогда стал Чернышов, и он позвал ветеранов. Так прямо в те же минуты, когда мы туда приехали, ломали деревянную гостиницу, в которой я все 13 лет готовился к матчам! Смотрел – и сердце кровью обливалось.
– С Федуном лично знакомы?
– Общался с ним два раза – сколько и с Путиным. С президентом страны даже шампанского выпил, когда он меня орденом награждал. Вот сейчас создали попечительский совет "Спартака", пригласили туда ветеранов. Это хорошо, дискуссия нужна, но почему о нас забыли – об Исаеве, Ильине, обо мне? Мы олимпийские чемпионы, кое-что сделали для клуба. Тем более могли бы включить в преддверии такого юбилея. Или меня заранее похоронили?
– По-вашему, спартаковский дух умер?
– Он вернется, когда в составе будет минимум восемь своих воспитанников. А они уходят, и это плохо. Одни иностранцы играют – какой тут дух? Хотя того же Дзюбу великим футболистом не считаю и не понимаю, почему о нем столько пишут, а для турнира ветеранов "Негаснущие звезды" и 30-50 строк не находят. При том что Платини говорил мне, что аналогов этому турниру в Европе нет.
А еще в "Спартаке" слишком часто тренеров меняют. В ЦСКА Слуцкий уже шестой год работает. У нас же после Романцева никто надолго не задерживался – вот и результат. К тому же при нем состав был стабильный. И тогда, и в мои годы его без труда можно вспомнить. А сейчас меняется каждый год.
– Как поддерживаете здоровье?
– Только питанием. Ем очень скромно. Мясо стараюсь не употреблять, предпочитаю курицу. Утром – бутерброд и чашка чая, вечером – кефир. И у меня никогда нет чувства голода.
– Зарядку по утрам делаете?
– Когда играл – делал за троих. А как закончил, каждый день говорю себе: "С завтрашнего дня буду делать зарядку". И так уже 55 лет...
* * *
Алексей ПАРАМОНОВ
Родился 21 февраля 1925 года в Боровске Калужской губернии.
Нападающий, полузащитник. Заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер РСФСР.
Футбольную карьеру начал в команде "Строитель". Выступал за футбольные клубы "Строитель" (1945), ВВС (1946-1947) и "Спартак" (1947-1959).
4-кратный чемпион СССР (1952, 1953, 1956, 1958). 2-кратный серебряный призер (1954, 1955), 3-кратный бронзовый призер (1948, 1949, 1957). 2-кратный обладатель Кубка СССР (1950, 1958).
Выступал за "Спартак" в хоккее с мячом, став двукратным бронзовым призером чемпионата СССР (1950, 1951).
В составе футбольного "Спартака" провел 302 матча (296 – в основном составе), забил 73 мяча. Во всех матчах за "Спартак" заработал лишь два предупреждения.
Чемпион Олимпийских игр-1956 в Мельбурне.
В главной сборной СССР дебютировал в 29 лет – 8 сентября 1954 года в товарищеском матче против Швеции (7:0 дома).
16 сентября 1955 года в Москве принял участие в товарищеском матче сборных СССР и Индии, который закончился со счетом 11:1. Эта победа стала самой результативной в истории сборной СССР.
За сборную СССР провел 13 матчей (4 – за олимпийскую команду). Также сыграл в 4 неофициальных матчах сборной.
Последний матч в качестве игрока сыграл в возрасте 34 лет – за "Спартак" 11 июля 1959 года против иркутской "Энергии" (3:0 в гостях) в 1/16 финала Кубка СССР.
После завершения карьеры игрока работал тренером в юношеской сборной СССР (1960-1965), молодежной сборной СССР (1967-1969, 1979-1984), первой сборной СССР (1969-1971, 1973-1974). Работал главным тренером клуба "Этуаль" из Туниса (1965-1967, 1976-1977), с которым стал чемпионом страны (1965/66).
Ответственный секретарь Федерации футбола СССР (1985-1991). Член комитета УЕФА по проведению еврокубков (1984-1991), комитета УЕФА по мини-футболу (1991-1995). Ответственный секретарь совета президентов федераций футбола стран СНГ (1993-2002). Заместитель председателя комитета ветеранов Российского футбольного союза (с 1992, с 1996 – председатель). Советник президента РФС (1997-2005).
Награжден орденом "Знак Почета" (1957), медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне", медалью "Ветеран труда" (1985), "Орденом Дружбы" (1995), орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени (1999), Олимпийским орденом МОК (2001), Рубиновым орденом УЕФА (2001), орденом Почета (2005), орденом ФИФА "За заслуги" (2006).
