«Жизнь колумниста»
- И что ты скажешь? – редактор смотрел на меня без намека на доброжелательность.- Мы на дне, ты это понимаешь?
Я неважно соображал в то утро. Были причины.
- Молчать ты мог бы и дома.
- Нормальная вещь после мундиаля, - сказал я. Последнее слово было кодовым – уже больше месяца оно возвращало меня к жизни.
- После чего?
- Чемпионата мира. В Бразилии ребята мяч гоняли, помнишь?
- А ты не умничай, - шеф был не в настроении. – Падает рейтинг. К футболу падает. И к российскому, мать его, футболу. При чем тут твой мундиаль?
- Мой? – разговор утомил меня уже в начале. - Забавно. Димыч, я не бог. Я даже не Путин. Что ты хочешь от борзописца? И будь внятен, башка трещит.
- Я буду внятен. Я буду охренительно внятен. Сейчас ты похмеляешься и идешь ваять материал. От пяти тысяч и выше.
- Это в евро?
- Это в знаках без пробелов, бутсу тебе в зад!
Я с тоской посмотрел на редакторский книжный шкаф. С книгами там было плохо, но был коньяк и виски, не самого плохого качества. Димыч встретил мой взгляд и понимающе вздохнул…
Через сутки он позвонил сам.
- Ну?
- Димыч, ну ноль. Пусто. Зеро.
- Андрей, ты профи. Хоть что и хоть как. Режешь же. Без ножа.
Димыч помогал мне, я должен помочь Димычу. Запой не оправдание. Кстати, в холодильнике еще есть пиво…
- Хоть заголовок, Димыч. Что бы автор вник. Ибо июль.
Когда редактор думает, это слышно даже по телефону.
- Ну… "Проклятый российский футбол". Как тебе?
Материал я скинул четыре часа спустя. На корректуру вызвал кота – он был трезв.
Будь ты проклят, футбол России!
Где тонко, там рвется.
После мегавосхитительной ауры южноамериканского футбола я кормил себя позавчерашней едой, и меня тошнило на неведомый сор пастернаковской басни - так, должно быть, выворачивало Ещенко после бесплодных забегов по флангу.
Нам не досталось талонов на повидло в недобром фейерверке бразильского супервфестиваля.
Речь не о чем-то личном – технология сравнения разрушена, мы путаемся в показаниях. Тянет на рулетку, на покерный стол, на погрешность в серии пенальти, до которой доживут внуки.
Маракана ближе Лужников, которых нет. Не спрашивай, о ком звонит колокол.
Конкретика подката – Маскерано и Робен. Игнашевича не существует. Россия не статисты, это глубже. Это статистика, мать её. Мы цифры.
Цифры не умирают – они не рождаются.
Бессознательное телевизора стучит в мое сердце. Пепел Клааса? Вы дети.
Еще вчера экран плазмил мне германское блаженство. Аналог бессмертия, между прочим.
Дареное не передаривают. Образ счастья не тускнел – пошлость метафоры сопоставима с ее повторяемостью. Просто поймите – случая не бывает.
Акинфеев, роняющий мяч. Толстых, роняющий наш футбол. Мне продолжать?
Вы заметили, что эти парни сели рядом со своим поп-корном?
А теперь, опровергните сами себя. Случая нет? Вы недоумки, не заслуживающие сочувствия.
Хотите встать раком перед роком? Это ваш выбор. Не мой.
Вольтер предлагал не искать грусти в объятиях наслаждения, Ларошфуко говорил - своим недоверием мы оправдываем чужой обман.
Во всем этом меньше смысла, чем в передачах Пирло. Перечитайте фразу - это важно.
Меня, впрочем, волнует другое: заранее готовая картинка ломает эклектику ростовского футбола, а без него императив футбола российского деклассирует сам себя.
Воображение не всегда уместно, забудем гол Гетце. Зачем? Вы задаете странный вопрос – что бы вспомнить его. Нельзя вспомнить незабытое, не забывайте это.
Березуцкого больше нет. Это звучит инфернально, но когда вы поймете, что нет их обоих, ад покажется вам прогулкой в детском саду.
Куда вместить их отсутствие?
Мы в черной дыре, той, что чернее спартаковской формы в неудачнейших матчах, мыслей Гинера и сонма дешевых афроафриканцев.
Мы задница.
Примирить с этим могла бы удача, но грядущее априори похабит нас пьяным солдатом, насилующим несовершеннолетнюю логику.
Не ждали? Бросьте.
С воинствующей регулярностью футбол наотмашь лупит по нашим ожиданиям в их эпикурейской неправдоподобности.
С канцелярской методичностью бесконечный фатум всовывает круглого в наши зияющие пустотой высоты – сиречь ворота, мыслящие поймут, а иным и не нужно.
И вот что я думаю, господа болельщики.
Мы созрели.
Только воинствующе нефутбольная публика относится к спорту номер один с безразличием патологоанатома.
В этом есть что-то от стоиков и киников, натяжка, но скромная – в сравнении с метафорами комментаторов.
И главное - в слове "указка" минимум демократии. Даже в лазерной.
Димыч перезвонил подозрительно шустро.
- Андрей, это бред.
- Не спорю.
- Я ни хрена не понял.
- Аналогично. Перечитывал два раза.
- Но! Я ставлю эту на первую полосу
…
- Ты чего молчишь?
Сквозь неплотную штору в комнату нахально ломилось раннее июльское солнце. Улыбнувшись ему, я сказал:
- Я не молчу, Димыч. Я киваю.
Аффтар Андрей халявщик, редактор Димыч дилетант.
о мундиале...
ищите хорошее в малом - это путь настоящего русского самурая
- Я ни хрена не понял.
- Но! Я ставлю +