Компромисс
— Посторонним сюда нельзя.
— А потусторонним, — спрашиваю, — можно?
У нас с Довлатовым специфические отношения: он очень легко читается, но мне про него тяжело пишется. В этот раз пойду на компромисс и напишу как-нибудь. Как получится, например.
Журналистские истории начались в моей жизни с Ильи Стогоffa. Балтика номер семь, питерские клубы, опять же питерские байки. И много-много дней, заканчивающихся-начинающихся по схеме пьянка-похмелье.
Не так давно в моей книгобиографии промелькнул «Ромовый дневник» Хантера С. Томпсона — «а как у них». Да так же. Ром, похмелье, девушки, репортажи в пьяном виде, разве что юмора поменьше.
И вот Довлатов. Вы же уже догадались, в каком образе предстают журналисты в литературе. Невольно начнёшь подозревать каждого труженика лёгкого пера в алкоголизме. Может, для полного эффекта нужно и рецензии писать под какой-нибудь коньяк? Или хотя бы под Гинесс?
У журналистов довлатовских времён (когда свобода слова только снилась) была непростая задача: не просто не напиться до состояния, в котором невозможно написать репортаж, но и проявить политическую грамотность. Помнить кучу нюансов. Мириться с собственной совестью. Находить компромиссы.
Найти юбилейного правильного младенца? Попробуй. У этого отец негр, а у этого — еврей. Лежишь, спишь, ждёшь нужного, правильного. Подходящего под все критерии. И это только одна из задач нещадной советской прессы.
Мириться с такой жизнью помогает сатира и/или сарказм. Внутренняя особенно.
— У тебя есть машина?
— Ты спроси, есть ли у меня целые носки.
И не думайте, что сейчас журналистам не приходится писать то, что нужно, а не то, что хочется. Не говоря уже о правде.
Двенадцать компромиссов. Двенадцать историй. Каждую можно читать отдельно и смеяться. Ну, если чувство юмора совпадает с довлатовским, разумеется:
— А как один повесился — это чистая хохма. Мужик по-черному гудел. Жена, естественно, пилит с утра до ночи. И вот он решил повеситься. Не совсем, а фиктивно. Короче — завернуть поганку. Жена пошла на работу. А он подтяжками за люстру уцепился и висит. Слышит — шаги. Жена с работы возвращается. Мужик глаза закатил. Для понта, естественно. А это была не жена. Соседка лет восьмидесяти, по делу. Заходит — висит мужик...
— Ужас, — сказала Белла.
— Старуха железная оказалась. Не то что в обморок... Подошла к мужику, стала карманы шмонать. А ему-то щекотно. Он и засмеялся. Тут старуха — раз и выключилась. И с концами. А он висит. Отцепиться не может. Приходит жена.
Видит — такое дело. Бабка с концами и муж повесивши. Жена берет трубку, звонит: "Вася, у меня дома — тыща и одна ночь... Зато я теперь свободна. Приезжай..."
А муж и говорит: "Я ему приеду... Я ему, пидору, глаз выколю..." Тут и жена отключилась. И тоже с концами...
8/10
я люблю Довлатова (а вообще не любить/не знать/не читать его у нас -- дурной тон)
замечательный юмор
но читал я не все, конечно
у него много всякого, интересного
Трезвым я его видел дважды. В эти парадоксальные дни Михал Иваныч запускал одновременно радио и телевизор. Ложился в брюках, доставал коробку из-под торта "Сказка". И начинал читать открытки, полученные за всю жизнь.
Читал и комментировал:
"...Здравствуй, папа крестный!... Ну, здравствуй, здравствуй, выб..док овечий!.. Желаю тебе успехов в работе... Успехов желает, е... твою мать... Остаюсь вечно твой Радик... Вечно твой, вечно твой... Да на хрен ты мне сдался?.."
Все так удивительно просто, но жутко романтишно!
Сразу начинаешь мечтать о чем-то похожем...
Вы, наверное, знаете довлатовскую мульку: он не начинал слова (рядом два слова) в предложении с одной и той же буквы! :) Считал это производственным браком :) Эстет!)
Спасибо за пост!
кто тебя просил этим заниматься?