Морской бой
Сентябрь 1998-го года. Сегодня вечером футбол, Лига Чемпионов, а мне еще целый день учиться. Кое-как отмучавшись на литературе, мы с Мишкой прибегаем в последний момент на урок истории. Вера Ивановна делает огромные глаза, намекая на нашу взъерошенность, но ничего не говорит – до звонка еще целая минута. За эту минуту нужно перерыть огромный рюкзак, набитый кэпсами, учебниками, комиксами и тетрадями, и найти в нем хоть что-то, относящееся к предстоящему уроку. Вот атлас, например. За окном солнечный осенний денек, а мы тут историю изучаем.
- Что мы проходим-то? – спрашивает Мишка.
-Греко-персидские войны, – я стараюсь вложить в этот ответ все свое презрение к тому, что мы в конце XX века занимаемся подобной ерундой. Надо сказать, что история мне нравится, но хочется не упасть в грязь лицом перед Мишей.
-Хрень, - лениво протягивает Мишка, - давай в морской бой?
- Давай.
Урок начинается, Вера Ивановна что-то рассказывает, стоя у доски, а мы рубимся в морской бой:
-Б4.
-Мимо. А2.
-Ранил.
-А3
-Ранил.
-А4…
-Так, Сидоров! Ну-ка повтори, что я говорила! – К своему ужасу, я замечаю, что Вера Ивановна стоит в двух метрах от нас, упершись руками в бока, и с неодобрением взирает на развернувшееся перед ней морское сражение. Мишкины уши в мгновение ока становятся красными, как помидоры, и он явно не знает, что ответить.
- Понятно… Может быть, Королев нам скажет, про что я только что рассказывала? – по классу расползается довольное хихиканье.
Я начинаю судорожно соображать. По идее, мы проходим греко-персидские войны, так что, скорее всего, Вера Ивановна рассказывала про какую-нибудь битву. Сделав бесстрашное выражение лица, я отвечаю:
- Про сражение.
- Очень хорошо, Королев. Про какое сражение? – а вот это уже шах и мат. Я озираюсь по сторонам и вдруг вижу Диму, который с первой парты одними губами пытается мне что-то подсказать. Я напряженно слежу за его мимикой…
- Балафон? Битва при Балафоне, - громыхнувший смехом класс мгновенно подсказывает, что чтец по губам из меня никудышный.
- Битва при Балафоне… А позвольте поинтересоваться, Королев, что же такое этот Балафон? – Вера Ивановна уже явно издевается надо мной. Партия проиграна, но надо сохранить лицо, поэтому я твердо отвечаю:
- Остров.
- Прекрасно. Битва при острове Балафоне, я правильно выразилась, Королев? Не зря мы сегодня с вами пришли на урок, А-класс, потому что Королев и Сидоров, оказывается, совершили прорыв в истории, открыв новую битву, оставшуюся тайной для Геродота и Фукидида. Давайте дневники, мальчики, я просто обязана отобразить в дневнике ваши познания, - класс уже открыто ржет, а мне в голову приходит страшная мысль – если мама узнает про сегодняшнюю двойку, прощай, футбол! Он и так поздно, в 22.45, а с такими историческими достижениями мне явно не светит его посмотреть. Мельком открываю дневник и вижу жирную двойку, а внизу страницы размашисто написано: «Играл в морской бой на уроке истории».
Кстати, совсем забыл сказать – мама моя преподает английский в этой же школе, что придает дополнительную пикантность ситуации. Встретит ее Вера Ивановна в коридоре – и пиши-пропало, обязательно все расскажет. Но вообще сейчас последний урок, и мы с мамой должны вместе идти домой, так что, может, и пронесет. С другой стороны, если не рассказать про двойку, то сегодня-то я футбол посмотрю, а вот потом, в конце недели, когда папа будет проверять дневник, мне достанется. Хотя это будет потом, а футбол – сегодня. Важный, «Интер» со «Спартаком» играет.
Внезапно мне приходит в голову спасительная мысль – расскажу про двойку завтра. Мама у меня очень устает в школе – сама говорит, что кругом бардак, работать никто не хочет, а Соловьев срывает педсоветы. Соловьев – это другой учитель английского. Так вот, расскажу завтра про двойку, а мама спросит, почему вчера не сказал. А я ей в ответ скажу, что не хотел расстраивать ее после работы: ей и так тяжело, а тут еще я со своими двойками. Так я и решаю поступить, и, немного успокоившись, иду в вестибюль переодеваться.
Главное – понять, успела ли Вера Ивановна добраться до мамы. Потому что мама может сделать вид, что ничего не знает, и начать расспрашивать, как прошел день. Впрочем, если что, скажу, что не хотел расстраивать ее. Но вроде нет, мама идет уставшая, но довольная.
- Как дела, Севочка?
- Да все нормально, пойдем скорей домой! – главное вывести ее отсюда, пока на горизонте нет исторички.
Мы уже спускаемся со школьного крыльца, и тут я понимаю, что все пропало. Сзади слышится знакомый, слишком знакомый голос:
- Ирина Арсеньевна!
- Да, Вера Ивановна, здравствуйте! – она плывет к нам неумолимо, словно огромная грозовая туча. Пощады не будет. Внутри меня все сжимается, я пытаюсь умоляющим взглядом показать Вере Ивановне, что не стоит рассказывать маме о сегодняшнем происшествии, но тщетно.
- Ну что, рассказал вам ваш наварх про сегодня?
- Кто?
- Флотоводец ваш, Сева.
- А что случилось? – из школы выбегают радостные ребята, рекою обтекая двух учительниц, задержавшихся на крыльце.
- Пойдемте отойдем, а то тут невозможно, сшибут ведь. А ты, Сева, подожди здесь пока.
Черт, черт, черт! Я пытаюсь подобраться поближе, но слышу только обрывки фраз: «морской бой», «Сидоров», «светлая ведь голова», «постоянно отвлекается». Наконец, они прощаются. Мама идет ко мне, и ее приближение не сулит ничего хорошего.
- Что это за игры на уроке? И главное, почему ты мне ничего не сказал? – ситуация, конечно, паршивая, но придется действовать по заранее придуманному плану.
- Мама, ну я не хотел тебя расстраивать! Ты и так устаешь, еще Соловьев этот…
- Какой Соловьев??? При чем тут Соловьев??? Во-первых, не Соловьев, а Геннадий Викторович! Во-вторых, Соловьев – прекрасный специалист, между прочим! И школу он закончил с золотой медалью, на минуточку! Ты с больной головы на здоровую-то не сваливай! Я тебя спрашиваю, почему ты не сказал про двойку – раз, и почему ты играл с Михаилом в морской бой на уроке – два.
Я угрюмо молчу и погружаюсь в себя. Ведь, правда, я не хотел расстраивать маму. Я бы ей сказал в свое время, наверно, про двойку. Может быть, даже завтра – у нее как раз выходной будет. Про Соловьева она вчера только совсем другое рассказывала, а тут вдруг он прекрасный специалист, оказывается. Но главное, про футбол теперь можно даже не заговаривать, а ведь такой важный матч сегодня.
В молчании мы приходим домой, и меня сразу же отправляют делать уроки. Потом приходит с работы папа. Я слышу, как мама на кухне ему рассказывает про мою двойку. Слышно плохо, но вроде она просит его поговорить со мной. Я сижу, склонившись над тетрадью по математике, и уже полчаса просто смотрю в нее. Интересно, как там «Спартак» в Италии?
Дверь в комнату открывается, и заходит папа. Папа у меня очень добрый и хороший – он никогда не ругается, и ему тяжело изображать строгость.
- Ну что ж ты, хрюндель?
Я молчу. К горлу начинают подкатывать слезы. Как будто сквозь сон я слышу, что надо учиться, не надо отвлекаться и заниматься на уроках ерундой. Конечно, папе легко говорить: он-то школу уже сто лет как закончил, а сам, небось, тоже отвлекался, да еще как. И футбол он, несмотря на это, посмотрит, в отличие от меня. Наконец, он уходит, а я остаюсь и даю волю слезам. Они капают на тетрадь, и чернила размокают от влаги.
Перед сном я выхожу в туалет. Сквозь закрытые двери гостиной еле-еле пробивается голос комментатора. Сбоку, да еще и через стеклянную дверь, разобраться в происходящем невозможно – виден только ослепительно зеленый газон, да мелькают блики на стенах. Несчастный, я иду спать. Конечно же, мне снится футбол.
