6 мин.

Совесть нации

2 k

Эпохи не повторяются – и тем более не повторяются культуры. Небольшая Австрия, потерявшая вскоре после Первой мировой войны не только имперское достоинство, но и индустриальную Чехию вместе с аграрной Венгрией, в 20-е и 30-е годы XX века переживала тяжелые времена. Бедность, безработица, непомерно раздутая, поистине кафкианская бюрократия – а на вершине всего этого своеобразной пеной дней держался тонкий слой неповторимой венской культуры театров, кабаре, литературных кофеен… и профессионального футбола, помимо всего прочего.

Матиас Зинделар попал в эту среду далеко не сразу, однако сумел стать одним из ее настоящих кумиров. В детстве его звали Матей, а фамилия у него была Шинделарж, однако в 1905 году его родители решили переехать из Моравии в Вену, германизировав заодно свои имена. На пустырях бедных венских предместий, играя самодельным мячом из фабричных обрезков, Матиас и начал оттачивать свои уникальные навыки дриблера. В юности ему какое-то время ему пришлось работать помощником слесаря – его отец погиб на войне, и Матиас остался единственным кормильцем в семье – однако уже в 19 лет форвард сосредоточился на футболе, став профессиональным игроком венской «Герты».

Талант Зинделара был очевиден с первого взгляда. Нескладный, чрезмерно худощавый, с вечной повязкой на прооперированном в свое время колене, он избегал силовых единоборств, сосредоточившись на работе с мячом. Позднее Зинделара прозвали «футбольным Моцартом» за необыкновенную легкость, ажурность его игры, будто бы состоящей сплошь из финтов и мелкого паса – хотя еще точнее, наверное, было другое прозвище Матиаса: «Бумажный человек». Смотреть на порхающего по полю Зинди, перешедшего в 1924 году в «Аустрию», приходили десятки тысяч людей: как восточноевропейские фабричные рабочие, видевшие в нем своего, так и посетители тех самых кофеен, ценившие эстетику игры и остроту ума. Известный театральный критик Альфред Полгар так описывал свои впечатления от манеры Зинделара: «В каком-то смысле его ноги обладали своим собственным разумом, и с ними все время происходило нечто непредсказуемое. Каждый гол Зинделара был точной завершающей фразой, той самой, что дает возможность в полной мере осмыслить всю историю и насладиться композицией сюжета в целом».

Зинделар был лучшим игроком австрийской «чудо-команды» тридцатых годов, а некоторые считают, что и лучшим игроком того времени вообще. За сборную Матиас провел 43 игры и забил 27 голов, изрядно пошумев в Европе, однако остановившись в полуфинале чемпионата мира 1934 года. Сорок третья игра и двадцать седьмой гол стали для него особенными – и немного найдется в истории игр и голов, сравнимых по значимости с этими.

Но обо всем по порядку. В 1938 году 35-летний Зинделар пребывал в статусе одного из самых известных футболистов в мире, он зарабатывал невиданно большие деньги, покупал дорогие машины и кутил в казино. В марте того же года нацистская Германия объявила об аншлюсе: «воссоединении» с Австрией, формально произошедшем в результате референдума, но под угрозой немедленного военного вторжения. Одной из первых мер нового правительства стала ликвидация профессионального австрийского футбола и закрытие клубов, в руководстве которых были евреи. Под удар попала и «Аустрия»: клуб был переименован, контракты с игроками были разорваны, большая часть работников уволена.

Вместе с Австрией, переименованной в Восточную Марку, перестала существовать и австрийская футбольная сборная; впрочем, в Германии решили провести напоследок товарищеский матч, призванный символизировать «воссоединение» двух стран. Немцы предупредили Зинделара как капитана команды, что весьма желательно, чтобы матч закончился вничью – тот, со своей стороны, потребовал, чтобы команда выступала под названием «Австрия» и в традиционной красно-белой форме.

Газеты того времени рассказывают, что в первом тайме Зинделар и его товарищи честно пытались выполнить наказ нацистов – несколько раз Матиас демонстративно бил рядом со штангой в тех ситуациях, в которых забивал всегда. Значительно уступающая по классу австрийцам немецкая сборная, в свою очередь, была неспособна организовать осмысленную игру. То же продолжилось во втором тайме. А уже ближе к концу игры вдруг произошло непредсказуемое: голкипер немцев неудачно отбил мяч, и Зинделар вколотил его в сетку. Буквально через пару минут его партнер по команде забил второй гол – и тогда Зинделар помчался к трибуне, где сидели крупные нацистские руководители, и сплясал перед ними неистовый оскорбительный танец. После матча трибуны в едином порыве скандировали «Австрия! Австрия!» – пожалуй, не этого итога ожидало нацистское правительство.

Непонятно, почему Зинделар не уехал из Вены. Он был достаточно обеспеченным человеком, чтобы обосноваться хотя бы в той же Швейцарии. В 35 лет Зинделар играл даже лучше, чем в молодости, и любой английский клуб был бы рад видеть его у себя. Но он остался – то ли из-за своей недальновидности и наивности, то ли просто потому, что не мог представить жизни где-то, кроме как в городе, давшем ему все.

В футбол Матиас играть больше не мог; точнее говоря, немцы неоднократно настойчиво предлагали ему играть за объединенную сборную рейха, однако он всякий раз отвечал отказом, добавляя лишнюю запись о неблагонадежности в свое досье. Когда нацисты стали конфисковывать имущество евреев, Зинделар по рыночной цене выкупил кофейню у своего знакомого Леопольда Дрилла и сосредоточился на этом поистине национальном австрийском бизнесе. Гестапо держало его кафе под пристальным наблюдением: нацистам было известно, что Зинделар слишком дружелюбен с евреями, составлявшими около половины посетителей, а также неодобрительно отзывается о действиях НСДАП.

23 января 1939 года Матиаса нашли мертвым в своем доме вместе с его очередной подругой Камиллой, скончавшейся через несколько часов. Смерть наступила от отравления угарным газом, вызванным неисправностью дымохода.

Настоящая причина гибели Зинделара так до сих пор и не выяснена, что позволяет каждому трактовать ее близким для себя образом. Многие представители австрийской интеллигенции воспринимали эту смерть как самоубийство; писатель Фридрих Торберг даже посвятил этому простое, словно детский стишок, стихотворение с такими строками: «…В футболе, как и в жизни, он принадлежал к венской школе. Он всю жизнь комбинировал, и однажды понял, что его надежда – это газ». Так поступил немецкий писатель Клеппер вместе с родными, когда его жену-еврейку и падчерицу было решено депортировать. Так поступил великий австриец Цвейг – причем уже в эмиграции – только вместо газа спасением от нацизма для него стали таблетки снотворного. Эгон Фридель, соавтор упоминавшегося выше Полгара, выбросился из окна, когда из гестапо пришли по его душу; друг Кафки Эрнст Вайс, успевший в отличие от Фриделя уехать сразу после «аншлюса» во Францию, вскрыл себе вены, когда к Парижу подошли немецкие танки.

Хотя, пожалуй, Зинделар все же был человеком не совсем такого склада – он был простым парнем из рабочих предместий, пусть и игравшим, как гений. Его поведение было протестом само по себе, и ему не нужно было доказывать смертью то, что он уже успел доказать своей жизнью. Многие даже считают, что несчастный случай был подстроен гестапо, недовольным популярностью Зинделара и его вызывающим отношением к новому порядку. При желании можно найти аргументы и в пользу этой версии, особенно если вам привычно всюду видеть заговор. Скептики, напротив, могут полагать, что несчастный случай был всего лишь несчастным случаем – в конце концов, именно так решило австрийское следствие, документы которого до сих пор хранятся в архиве. Так или иначе, именно эта смерть, случившаяся так не вовремя, превратила гордость нации в ее совесть, сделала из героя мученика.

Говорят, что на могиле Зинделара нет цветов. Ни один стадион не носит его имя, ни один памятник не поставлен в его честь. То самое кафе, которое он купил незадолго до смерти, несколько лет назад снесли. Нет, австрийцы не забывают о своем лучшем спортсмене, что подтверждают результаты периодических опросов, но все же не хотят лишний раз напоминать себе о нем. Совесть – это ведь далеко не самое приятное чувство.