14 мин.

Правила жизни Роджера Федерера

51

Надеюсь, через тридцать лет меня еще будут помнить как игрока. Знаете, для нас важно, чтобы нас помнили по-хорошему. Я надеюсь, мне удастся завершить карьеру на хорошей ноте. Я хочу, чтобы меня помнили за мою благотворительную работу, за результаты и за спортивный дух.

Я хочу быть хорошим игроком, лучшим игроком, самым лучшим игроком. И что бы ни случилось, я хочу, чтобы в конце я мог сказать: «Я сделал все возможное», – и смотрел в прошлое без сожалений.

Я скорее принадлежу к типу «люблю выигрывать», чем «ненавижу проигрывать». Это два разных взгляда на жизнь, но они оба работают. Я оптимист. Именно поэтому мне больше нравится формулировка «Я люблю выигрывать», потому что ненависть к поражениям все же несет какой-то негатив.

Очень трудно продолжать побеждать и сохранить в своем сердце любовь к теннису – приходится постоянно ездить и многим жертвовать, но я просто сказал себе: «Я не позволю подобному случиться со мной. Я сохраню позитивный настрой, потому что путешествовать здорово, я могу увидеть множество разных культур и мест, которые я никогда бы не увидел, если бы не теннис». Моей жене это нравится. Мне это нравится, поэтому «давайте веселиться, потому что это не продлится до той поры, когда мне стукнет 70». И до сих пор подобный подход мне помогал.

Люди почему-то считали, что нельзя быть хорошим парнем и первой ракеткой мира. А я думал: «Я что, обязан быть грубым? Без этого никак?» У нас были Коннорс, Макинрой, Агасси, Сампрас и Беккер, и у них всегда были заскоки. А потом появился я, и все заговорили: «Этот парень прекрасно говорит на трех языках! Он из нейтральной Швейцарии, он милый, вежливый, играет в замечательный теннис… что с ним не так?»

Лично я предпочитаю быть фаворитом, а не аутсайдером.

Я не ждал победы на «Ролан Гаррос» 27 лет – 27 лет назад я только родился. Мои родители никогда не говорили мне, что если я не выиграю «Ролан Гаррос», они сдадут меня в приют.

Энди Маррею выпала отличная возможность легко выиграть турнир, потому что Рафа последнее время играет отвратительно, Содерлинг тоже не представляет никакой опасности. Маррею и делать-то ничего не надо. Очевидно, что Джокович тоже разучился играть. Слушайте, давайте каждый будет делать свою работу. Разумеется, Энди великолепный спортсмен, и у него есть шанс выиграть титул. Мы все это знаем. Но давайте уважать всех игроков.

Я знаю, что Маррей хотел бы выиграть первый «Шлем» для Британии за, сколько там – 150 000 лет?

Мы с Миркой были немного знакомы и раньше. Но она на три года старше, в этом было все дело. Всю Олимпиаду в деревне мы с ней хорошо общались, а потом вдруг поцеловались в последний день, и это было как-то так: «Ну, и что дальше?» То есть было понятно, что что-то будет дальше.

Мы просто одинаково смотрим на жизнь, у нас общие ценности, мы чувствуем друг друга, одинаково ощущаем себя по отношению к миру, оба открыты, готовы прийти на помощь, можем подолгу говорить друг с другом — это тоже очень важно. В общем, такие хорошие, получается… (Смеется). Но про нее все это чистая правда: она невероятно милая!

Практически каждое утро я просыпаюсь в хорошем настроении. Я думаю, это потому, что мне нравится, как я живу. Я стараюсь быть милым с людьми. Это моя натура. Впрочем, вне корта я всегда был жизнерадостным и позитивным. Это всегда очень удивляло Мирку.

До тех пор, пока я просыпаюсь по утрам и вижу ее рядом с собой, все остальное не имеет значения.

Разнообразие моих ударов раньше было проблемой. Ты получаешь медленный мяч и думаешь: «Что бы такого с ним сделать?» Если твоя игра ограничена, это легко, у тебя есть один удар в арсенале, ты им и пользуешься. У меня был большой выбор, и мне пришлось научиться выбирать нужные удары и нужную тактику, порой не самые зрелищные. Должен признать, когда я присоединился к профессиональному туру, мне нравилось думать, что я принес в него что-то особенное, и я частенько рисовался. Я был не прав

Сейчас я не раздражаюсь на корте настолько, чтобы бросать ракетки, швыряться мячами, вопить и все такое прочее. Я даже посмеиваюсь иногда, когда мой оппонент это делает, так, про себя, незаметно. Для меня это больше не является проблемой. Но на тренировках такое бывает, я злюсь, раздражаюсь, нервничаю. А в нужный момент это все как-то уходит.

На чем держится игра? На хорошей форме. На таких вещах, как разнообразие и непредсказуемость моих ударов, способность держать и менять ритм, умение понимать ситуацию. Все эти вещи подходят под категорию таланта, но мне пришлось очень много работать, чтобы все это стало оружием. Раньше все это было, но без пользы. Это была незаряженная пушка. Мне пришлось многое в себе менять. Раньше я старался выполнять более сложные удары, но, когда начал лучше понимать игру, стал играть попроще и потерпеливее. А сильнее всего пришлось менять психологию, потому что она очень часто работала против меня. Теперь, годы спустя, я известен своим спокойствием на корте. Невероятно, как человек может измениться

В юности я был абсолютным перфекционистом. Я не умел принимать свои ошибки. Во время матча я комментировал каждый розыгрыш, это было ужасно. Я был очень печальным персонажем на корте, вечно недовольным самим собой. Я не мог контролировать свои эмоции, думал, что должен выпускать свою злость, что играю лучше именно тогда, когда даю волю своим чувствам. Теперь-то я понимаю, что вел себя как идиот.

На каждом турнире, когда я играю в первом круге, в глубине души я боюсь проиграть. В каждом розыгрыше я знаю, что могу его проиграть. К концу турнира абсолютно все меняется. Я начинаю демонстрировать свою лучшую игру, и в каждом розыгрыше я знаю, что могу его выиграть. Не знаю, как это получается, это что-то в голове, но так было на многих турнирах, которые я выиграл.

Я вырос под разговоры: «О, он будет первым номером, совершенно точно». Если я сделаю это, все скажут: «Я же говорил!», а если нет: «Ну, чем он там занимается?» Меня всегда позиционировали как «будущего первого номера», но ведь нет такого титула «будущий первый номер» или, например, «парень, однажды победивший Сампраса». Никто не знает, сколько мне пришлось работать, чтобы выиграть свой первый «Уимблдон» и чтобы все это выглядело так легко, как это выглядит.

Когда я узнал, что Питер погиб (Питер Картер, тренер, друг и капитан сборной Швейцарии на Кубке Дэвиса погиб в автомобильной катастрофе в 2002 году), я был просто ошарашен. Я не мог в это поверить. До этого я никогда не сталкивался со смертью близких людей. Это меня поразило, потому что для молодого спортсмена тренер — больше, чем тренер, это друг, советчик, почти отец, когда родителей нет рядом. Не могу сказать, что эта смерть разбудила меня, но я определенно стал работать еще больше. Я вдруг понял, как быстро все может закончиться.

Ко мне все пришло постепенно. Сначала я был известен в своем регионе, потом в своей стране, потом в мире. Да, в Швейцарии я теперь звезда, даже икона. Это началось после моей первой победы на «Уимблдоне» в 2003 году. Тогда все говорили только об этом, и о моих эмоциях после победы, и о том, что вот, швейцарец выиграл «Уимблдон» сразу после Хингис. Люди оценили, какие усилия я приложил к тому, чтобы достойно представлять свою страну, потому что для нас, швейцарцев, очень важно быть представленными в мире в хорошем свете. Порой мне кажется, они даже могли бы время от времени демонстрировать мне чуть больше признательности, потому что нам, швейцарцам, и мне в том числе, очень сложно раскрыться. Мне потребовалось выиграть много турниров «Большого шлема» и массу других титулов, чтобы меня здесь полюбили. Но я смог это сделать, так что все хорошо. Зато в Швейцарии практически нет папарацци, нет людей, которые преследуют тебя повсюду.

В какой-то момент я понял, что мне перестало быть весело на корте. Я должен был снова научиться наслаждаться игрой, выходить, сжимать кулаки. Несмотря на то, что я это раньше делал, это был как будто не я, это было как-то фальшиво. Но сейчас я не фальшивлю. Сейчас, когда я сжимаю кулак, это действительно я. И я могу позволить себе разозлиться, потому что это я. Я нашел свободу внутри себя. Я нашел мир внутри себя. Надо просто быть самим собой.

Было и такое – в какой-то момент у меня как будто отключились мозги. Вместо того, чтобы играть, я начал рисоваться. Я не мог сосредоточиться на игре, я был все время занят тем, что обо мне говорят и думают люди. Я читал всю прессу, массу прессы, и это убивало меня. Когда меня хвалили, я думал: «Да, я лучший, я такой хороший, мне уже ничего не надо делать. Я и так все выигрываю, и обо мне пишут в газетах». Это не шло мне на пользу. Тогда я прекратил читать газеты. А сейчас я могу спокойно их читать — я честен сам с собой, и, если они пишут, как я хорош, я говорю: «Забудь, ты можешь быть лучше».

Да, я всегда с удовольствием осознаю, что у меня хороший банковский счет. И деньги помогают мне исполнить мои мечты в виде машин и домов. И все же деньги — это просто бонус к игре. Я всегда мечтал быть теннисистом-профессионалом, но когда я впервые пришел в тур, проиграл в первом круге и получил пару тысяч долларов — вот это было да.

У меня уже много лет проблемы со спиной. Они уходят так же быстро, как и приходят. Но, конечно, сейчас я внимательно к этому отношусь. У меня есть время, чтобы решить проблемы. Две ночи крепкого хорошего сна, и я буду в полном порядке

Я ужасно отжимаюсь. Никогда не делаю отжиманий. Если вы можете отжаться 100 раз подряд, то я буду впечатлен.

Тогда в Австралии меня убивало то, что надо было говорить, а я плакал. Я имел в виду: «Если бы я мог прекратить плакать, говорить нормально, дать Рафе возможность получить такую церемонию, которую он заслужил, и не заставлять всех так сочувствовать мне..». Именно это расстраивало меня больше, чем проигрыш. Меньше всего я хотел, чтобы люди переживали из-за меня.

Я плачу после поражений с пяти лет, а уж заплакать после проигранного финала турнира «Большого шлема» – это для меня нормально, но тут поднялась такая шумиха, для меня просто непонятная. Было даже немного забавно, какие это все приобрело размеры».

Я горжусь, когда Мирка произносит слово «муж». И мне гораздо больше нравится, что я могу сказать «моя жена». Мне всегда казалось, что слово «девушка» звучит мило, и мне оно нравилось, но «жена» звучит как-то серьезней и лучше. Моя нынешняя жизнь превосходит все то, чего я ожидал от брака, будучи подростком. А дети… уффф (выдыхает) они как будто внесли в мой мир еще одно измерение. Видеть огонь в глазах моей жены, когда она по пятнадцать раз за ночь встает – бывает, ей приходится… видеть это и знать, на что она готова ради меня, знать, на что она готова ради детей – все это вызывает во мне очень сильные эмоции.

Одобрил бы я, если бы дочки выбрали карьеру теннисисток? Я бы не сказал «нет», посмотрим, как пойдет. Понятия не имею, на данный момент ничто не предвещает, но кто знает?

Сейчас мы с Миркой иногда задумываемся о том, где будем жить, где девочки пойдут в школу. Пока что это не решено. Есть много вещей, которые надо решать постепенно. Я очень рад, что могу влиять на них, учить их, день за днем думать об их образовании и воспитании.

Мирка с радостью встает ночью, чтобы покормить девочек, поменять им подгузники. И если ей не удается это сделать, ей кажется, что она упускает что-то очень, очень важное.

Я часто думаю о том, чем буду заниматься после тенниса. Я могу работать тренером, иногда играть выставочные матчи, как Пит Сампрас – возможностей множество. Все будет зависеть от того, в какой я буду форме, буду ли я готов ездить, сколько времени будет занимать мой фонд. Но сейчас я хочу быть теннисистом и концентрируюсь только на этом. Все остальное может подождать.

Иногда люди забывают, что я отец двойняшек. Отцовство оказало на мою жизнь огромное влияние, и больше всего оно повлияло на мою игру, ведь сейчас, я убежден, я показываю едва ли не лучший теннис в карьере. Единственная сложность заключается в том, чтобы совмещать карьеру и личную жизнь. Я пытаюсь все делать по максимуму, но не всегда получается. Это правда.

Я стараюсь не витать в облаках и не скажу, что я величайший теннисист в истории. Но, конечно, мне очень приятно входить в эту элитную группу.

Я всегда считал, что надо смотреть на вещи масштабно, для меня не стоит вопрос «Что мы будем делать завтра?», для меня стоит вопрос «Какими будут моя жизнь и карьера в ближайшие пять лет?». И сейчас я смотрю на жизнь так же, так что, надеюсь, мне это поможет.

Меня часто спрашивали, когда я собираюсь уйти. И я отвечал: «После Олимпиады-2012», – но на самом деле я говорил так, только чтобы что-то ответить. Конечно, все зависит от того, в какой форме я буду, но я бы хотел играть и после Олимпиады, да и Мирка говорит, что ей хотелось бы, чтобы наши дочки посмотрели, как я играю. Поэтому им надо подрасти, а мне надо еще поиграть, и посмотрим, куда нас это приведет.

Мое поколение – это хорошее поколение. Когда я в 1998-м году играл по юниорам, там были невероятные ребята. И практически все, с кем я тогда играл, в итоге пробились во взрослый тур.

Перед началом матча нам рассказали, что придут королевские особы. Думаю, главное – обойтись без глупостей, вести себя прилично. Нас попросили поклониться, и конечно, это не проблема. Мы рады за все теннисное сообщество, что члены королевской семьи сегодня посетили «Уимблдон».

Последние несколько лет мне очень нравится «Ролан Гаррос». Первые годы у меня не все тут складывалось, и результаты были разные, в то время как на «Уимблдоне» и US Open я с самого начала чувствовал себя превосходно. С другой стороны, именно здесь я получил свою первую wildcard на турнир «Большого шлема» в 1999-м. Тогда я проиграл на Сюзан Ленглен Пэту Рафтеру, и у меня остались от того дня хорошие воспоминания.

В конечном счете, мы просто любим играть в теннис, а не обсуждать его.

Я очень рад, что все эти политические проблемы остались в прошлом. Они не нанесли никакого урона нашим с Рафой отношениям. Мы оба старались помочь нашему спорту. Это самое важное. Я все так же уважаю Рафу. Мы впервые не сошлись в мнениях. Как это разрешить? Надо разговаривать. Но у нас не было возможности это сделать. Меня совсем не задело то, что он сказал в Австралии. Мне очень жаль, что ему пришлось брать свои слова назад и извиняться. Что было, то было. Я знаю, как он помогает нашему спорту, и уверен, что мы еще поработаем вместе.

Я сам являюсь для себя мотивацией. Вкалываю на тренировках и бьюсь на турнирах, потому что хочу доказать самому себе — это еще не все, я способен на большее. Иногда сам удивляюсь своим достижениям и постараюсь играть на таком уровне еще долго. При этом я стараюсь сократить светскую часть своей карьеры до минимума. Мне нужен только теннис.

Тронула ли меня речь Маррея? Вы шутите? Конечно. Это тяжело. Я знаю, каково это. Я вообще считаю, что он большой молодец. Я вижу его каждый день и знаю, через что ему в туре каждый день приходится проходить. И он идеально справляется с этим на «Уимблдоне». Он все время близок к большим титулам.

Когда проигрываешь 0:2 по сетам, самое важное – это сохранять спокойствие. Это сложно, потому что вокруг все истерят, беспокоятся за тебя. Жизней почти не осталось. Просто стараешься идти розыгрыш за розыгрышем. Звучит скучно, но именно так и нужно играть.

Главный стимул – это трофеи. Быть №1 приятно. Просыпаться каждый день с мыслью, что в чем-то ты лучший, – это здорово. Со мной такое случалось, и это приятно. Но на данный момент меня больше интересуют титулы.

Меня очень вдохновляют примеры разных выдающихся личностей из разных видов спорта. Это Пит Сампрас, Стефан Эдберг, Борис Беккер, Майкл Джордан, Тайгер Вудс, Валентино Росси. Их примеры помогают мне двигаться вперед. Не успокаиваться на звании первой ракетки мира или чемпиона турнира «Большого шлема», а стремиться к чему-то большему. Иногда, чтобы осознать, что возможно многое, нужно вспомнить тех, кто многого добился и не останавливался на достигнутом.

Я проделал большой путь и знаю, что еще на многое способен. Конечно, сейчас я по-другому отношусь к победам, не так, как в 20 или 25 лет. Сейчас моя жизнь стала более стабильной. И я бы не хотел ничего в ней менять.

Фото: Fotobank/Getty Images/Clive Rose

Федерер и 8 финалов «Уимблдона»

Федерер и все-все-все. Ксения Витряк о Роджере Федерере