От «женщины в футболе не работают» – к Коверчано и «Фиорентине». Интервью Марии Буровой о погоне за мечтой

Спрашивала Любовь Курчавова.

Мария Бурова – среди ярчайших реабилитологов российского спорта.

В 19 она стала одной из первых девушек в российском футболе: поднялась из академии, когда все говорили, что это предел, сначала в молодежку, а потом и в основу «Локомотива». Дальше – работа с Сергеем Семаком в «Уфе» и «Зените».

Мария уже давно большой специалист: накопила 160+ случаев восстановления после крестов, преподает в РФС и развивает спортивную науку в России.

В 2023-м они с мужем Александром Низеликом оставили комфорт «Зенита»: не продлили контракты и улетели в Италию. Вникуда. Без плана и связей. После переезда Мария поступила в Коверчано, чтобы стать первым иностранным студентом с лицензией по физподготовке от, возможно, лучшей тренерской школы мира. 

Сейчас Бурова и Низелик работают в «Фиорентине», но не вместе: Мария – в женской команде, Александр – в мужской.

Любовь Курчавова узнала все о невероятном пути Марии.

Закончить школу экстерном, выступить на ЧМ по спортивным танцам, поработать в Цирке дю Солей – и попасть в «Локо» в 19

– Вы совсем не увлекались футболом в детстве?

– Абсолютно. Мое увлечение футболом началось после поступления во РГУФК (Российский государственный университет физической культуры, спорта и туризма, сейчас – Российский университет спорта «ГЦОЛИФК» – Спортс’’).

– Тогда как вы попали в «Локомотив»?

– До университета я очень насыщенно жила: много работала артистом, в том числе и Цирка дю Солей. Но в 18-19 поняла, что надо бы учиться: не устраивал яркий, но короткий путь. Вернулась в университет – брала академ на год из-за работы – и многие дисциплины проходила заново, с первого курса.

Начала с анатомички: дополнительно ходила с первокурсниками на все занятия по физиологии и биомеханике, параллельно работала в структуре фитнес-клубов «Олимпик Стар», где и поняла, что мне нужны все те знания, которые я из-за особенностей карьеры пропустила. В «Олимпик Стар» встретила отличных педагогов, которые донесли: без базовых наук нельзя работать даже в фитнесе. Это было очень важно.

При этом я понимала, что в фитнесе недостаточно реализовываю себя. Я всегда была заточена на яркий результат, так как сама в прошлом спортсмен (мастер спорта и участница чемпионата мира по спортивным бальным танцам – Спортс’’). Просто потери клиентом килограммов мне не хватало.

РГУФК находится недалеко от «Черкизово». Однажды появилась возможность сходить на собеседование во вторую команду «Локомотива».

– Давайте восстановим хронологию. Везде пишут, что вы пришли в«Локомотив» в 19. Это так?

– Да.

– Тогда когда вы успели взять академ, побыть в нем, а потом вернуться к учебе?

– Я закончила школу экстерном – на полтора года раньше, потому что из-за яркой профессиональной жизни времени на учебу не было.

Занималась спортивными бальными танцами: мы с партнером даже участвовали в чемпионате мира. Конечно, мечтала победить, но мы стали лишь седьмыми. Выстраивалась серьезная карьера, но все закончилось банально – из-за денег. Я из простой семьи. Отец перестал участвовать в жизни, когда мне было лет 14. Финансов, чтобы продолжать, не хватило. Наоборот, нужно было как можно скорее начинать работать. В одиннадцатом классе решила закончить карьеру: поняла, что больше нельзя так напрягать маму. Оставалось полгода до поступления, и я наконец-то пожила жизнью обычной школьницы.

Сейчас могу только поблагодарить пространство за то, что все так сложилось.

– Попав в «Локомотив», вы уже имели представление о специфике футбола?

– Конечно. Я много общалась с ребятами с кафедры футбола – собственно, это и привело к первому замужеству. Я представляла, как выглядит система обучения, и думала связать карьеру с детско-юношеским футболом.

Естественно, университет физкультуры дает разностороннее понимание, что ты будешь делать. Но, не в обиду нашему образованию, специфики по видам спорта там очень мало. Ее изучаешь уже на работе.

– Как в 19 лет завоевать авторитет в команде?

– Поначалу – вообще никак. Нужно, чтобы тебя просто хотя бы воспринимали как специалиста, а не 19-летнюю девчонку.

Когда я только начинала, в академии «Локо» не было экипировки – работали в своей одежде. Окей, у меня есть одежда для фитнеса: максимально яркая, кричащая, показывающая оптимальную физическую форму. Да, не совсем уместно, но что делать?

Еще один момент: к женщине на поле не привыкли не только футболисты, но и тренеры. В [спортивном комплексе] «Локо-Спорт» вдоль беговых дорожек есть парапетик, где можно постоять – там зачастую родители ждут детей. Так вот, там выстраивались все тренеры академии – понаблюдать за моей разминкой. Никакого негатива – просто интерес: «Ничего себе, девочка в футболе, давай-ка посмотрим, что там!» Все тренеры «Локомотива» – исключительно положительные люди. Чувствовала, что меня поддерживают. Со многими дружим до сих пор. Да, они не без интереса за мной наблюдали, но понимали всю сложность ситуации и очень помогали.

В тот момент любую возможность пообщаться с тренером по физподготовке или реабилитологом из основы воспринимала как манну небесную: бросала все дела, чтобы что-то узнать.

– Что было дальше?

– Владимир Семенович Волчек, который сейчас работает с юношеской сборной, тогда стал тренером молодежки «Локомотива» и позвал с собой. Так я попробовала себя на профессиональном уровне.

Потом попала в основу – по распоряжению Ольги Юрьевны Смородской. Главным был Коусейру, и, конечно, меня воспринимали немного «чужой среди своих». Знаю, Жозе очень опасался, что меня поставили следить за происходящим в команде. Но это было абсолютно не так – ни распоряжений, ни ежедневных звонков [от Смородской] не существовало.

Даже больше скажу: порой я первая отвечала за травмы в команде, по первое число получала за все неудачи. Ольга Юрьевна звонила в любое время дня и ночи – и я должна была встать и отрапортовать. Сейчас бесконечно благодарна: работа с ней – школа жизни.

– По распоряжению Смородской – это как? Думала, тренер по физподготовке – человек главного тренера.

– Я уже тогда больше занималась реабилитацией. Да, де-юре была тренером по физподготовке, но только чтобы меня могли оформить официально. Все-таки у меня нет медицинского образования. Сейчас моя специализация называется reconditioning, то есть возвращение восстановившегося от травмы спортсмена к тренировкам. У нас в стране нет такой специализации.

У всех тренеров был пришедший с ними тренер по физподготовке. А я осуществляла переход от реабилитации к тренировкам.

«Не готов работать с бабой – так и звучало». Как Кучук гнобил Бурову в «Локо» – а потом уволил из основы

– Что происходило дальше?

– После Коусейру и Билича пришел Леонид Станиславович Кучук. И он совсем не был готов работать с бабой в команде – ему дискомфортно. Говорю так, как это звучало.

Он просил писать бесконечные отчеты по каждой тренировке – 30-40 страниц формата А4. Если двухразовые тренировки, то в двойном объеме. Я проводила за компьютером колоссальное количество времени, а потом видела, как эти листки летят в мусорное ведро со словами «все, что ты сделала, – ерунда». Но ничего. Тоже опыт.

Мы не сработались. В достаточно жесткой форме об этом друг другу сказали. На следующий день начальник команды сообщил: «Мария, с этого момента ты переведена в «Локомотив-2».

Конечно, я переживала. Очень серьезный удар. Ты долго стремишься к цели, постоянно доказываешь состоятельность. Мне до сих пор очень важно признание – думаю, как раз из-за этого прошлого. Я по-прежнему очень многое делаю ради похвалы от тех, чье мнение важно.

– Как это не сломало?

– Если уж встала на рельсы, попробуй доехать до конца. Постоянный челлендж. Да, очень задело, но и пробудило спортивный интерес. Хотелось посмотреть, чего я стою.

Когда начинала в детско-юношеской школе «Локомотива», только ленивый не говорил: «Дальше ты не пойдешь», «Твоя карьера закончится в академии, потому что в футболе женщины не работают», «Женщины не могут работать в мужской команде». До абсурдного доходило: «У нас нет результата, потому что девушка в команде». И такое бывало. Или, допустим, захожу в тренерскую, и все понижают голоса на три тона, чтобы я не услышала разговор. Почему? Потому что девушка – это не очень.

С иностранными тренерами вообще не было проблем. А вот когда тренерский состав в очередной раз поменялся, стало совсем тяжело. Особенно с Леонидом Станиславовичем Кучуком.

– Это был такой уровень предрассудков, что даже качественная работа не меняла отношение?

– Нет. Абсолютно. Даже наоборот: появлялись дополнительные идеи – якобы у меня есть неформальные отношения с футболистами.

Хотя, конечно, эти разговоры ходили всегда – до тех пор, пока я официально не представила мужа. «А как она попала в футбол?» – «Ну понятно как!» Правда, когда президентом «Локо» стала Ольга Юрьевна Смородская, обсуждать это уже было не так интересно. Но все равно – знаете, что говорили? «Понятно, это просто женская солидарность». 

В любой ситуации можно найти объяснение, почему кто-то где-то оказался, если ты сам ничего из себя не представляешь.

Я к этому относилась философски. Разговоры всегда меня окружали. Чем ярче ты как специалист, тем их больше. Но все это неважно. Важен только результат. Думала: значит, должна учиться и знать в десять раз больше, чем мужчина.

– Когда едкие разговоры прекратились?

– Наверное, когда меня уволили из главной команды, и я возглавила медицинский центр «Локомотива». Ольга Юрьевна прямо сказала: «Тренер не хочет видеть тебя в основе. Но есть вот такой проект – медицинский центр. Давай попробуем?»

Ну, давайте.

Для меня это было новым – я никогда не была организатором. Получилось собрать очень хорошую команду, быстро появилась репутация. Многие спортсмены из разных видов спорта приходили в «Локомед».

Через пару месяцев после всей этой ситуации случилось забавное: мы с Леонидом Станиславовичем столкнулись у отдела кадров – только он забирал трудовую книжку, а я вошла в должность управляющей медцентром. Мы мило поздоровались, и я сказала: «Ну что, всего хорошего».

– В старых интервью вы хоть и упоминали об этих ситуациях, но не так, как сейчас, а больше с юмором. Почему?

– Мне кажется, тогда не хватило бы духу рассказать. А сейчас уже слишком много времени прошло.

Думаю, девушкам, которые только начинают, это интересно. Знаю, иногда они по-прежнему сталкиваются с таким. Рассматриваю это как возможность немного их поддержать.

Да, такое было. Но всегда все зависит от специалиста: как он себя поставит, как будет решать вопросы. У меня никогда и мысли не было к кому-то бежать и с кем-то это обсуждать. Считаю, все нужно решать самостоятельно, если хочешь, чтобы тебя воспринимали.

Когда я начинала, все было совсем иначе: во мне видели просто девчонку. Бороться с этим тогда можно было только возведением жестких стен и границ. Представьте, если бы 21-летняя девочка пришла в главную команду и всем улыбалась или проявляла эмпатию? Ничего бы не вышло.

«У футболистов размыты границы в отношении девушек – ощущают вседозволенность. Поначалу мне было сложно». Еще о трудностях

– Игроки сразу вам доверяли?

– Все началось с того, что в «Локомотив-2» пришел новый футболист. Я не знала, кто это. Сейчас стыдно, но тогда я еще не так долго работала в футболе. По тому, как остальные футболисты обращались к этому новичку, поняла, что это, наверное, какой-то очень хороший игрок. Мы потренировались где-то неделю, а потом мне рассказали, кто такой Дмитрий Вячеславович Лоськов. Он набирал форму с нами перед подписанием контракта.

Попав в основу, первым я увидела Лоськова, который бегал по кругу без тренера по физподготовке или реабилитолога, пока команда тренировалась. Мы уже были знакомы, поэтому я подошла: «Дмитрий Вячеславович, кажется, я могу помочь вам восстановиться» 😄 Мы занимались индивидуально.

Считаю, Дмитрий Вячеславович очень помог мне завоевать доверие футболистов. Он стал своеобразным щитом, показывая: я занимаюсь с ней и уважаю как специалиста. В футбольной команде – как в стае: если самый сильный признает, значит, можно доверять.

– Какие ограничения на вас накладывала работа в мужской команде?

– Раньше я всегда говорила, что гендерные ограничения есть, но сейчас работаю с девушками [в «Фиорентине»] и понимаю, что мои правила не изменились.

Например, зачем мне заходить в раздевалку? Знаю реабилитологов, которые и в мужскую раздевалку заходят без проблем, но я не вижу такой необходимости. Мне спокойнее не испытывать неловкость и ни у кого ее не вызывать. По этой же причине не захожу к девушкам – если что-то нужно, либо дождусь, либо напишу. Это просто тактичность. Например, мне бы не хотелось, чтобы все женщины, которые работают на базе, заходили в мою раздевалку.

– Вы сразу сформировали принципы поведения?

– В мужской команде это было необходимо сразу, чтобы четко обозначать неприкосновенность. Для меня это просто профессиональное поведение. Если нужно, я, конечно, прикреплю электроды на ягодичную мышцу футболисту-мужчине. Но это тоже по-разному можно сделать. Если воспринимаешь частью рабочего процесса, ни у кого не возникнет двоякого ощущения.

– Мне легко представить двоякую ситуацию на старте вашей карьеры: вам 21, футболисты – примерно ваши сверстники.

– И чуть-чуть постарше были, да 😄 Чаще я была самой младшей.

– Выстраивание этих стен, о которых вы сказали, – способ обезопасить себя от сплетен?

– Конечно. Тогда по-другому было нельзя.

У футболистов высокого уровня в нашей стране многие границы размыты. Особенно в отношениях с девушками. Они ощущают вседоступность и вседозволенность. Поначалу в этом смысле мне было сложно.

– Как вы через это проходили?

– Нужна была жесткость. При этом я всегда помнила слова бабушки, которая в советское время была директором мясокомбината, где ее окружало огромное количество мужчин: «Никогда не опускайся на один уровень с ними – никаких плохих слов, никогда не повышай голос. Это отсутствие культуры».

Всю жизнь старалась этому соответствовать: жесткость жесткостью, но переступать определенные границы я себе, к счастью, не позволяла.

– Внешний вид на работе – что вы не могли надеть?

– Надеть можно все, тут вопрос во внутренних границах.

Студентке хочется выглядеть привлекательно – это естественно. Без разницы, где ты: в «Локомотиве» работаешь или по улице идешь. Многие девушки ходят на каблуках и в юбках – ничего вызывающего или вульгарного, просто каблуки и юбки. Ни у кого это не вызывало вопросов, кроме Леонида Станиславовича [Кучука]. Однажды он сказал: «Еще раз придешь в юбке – не пущу на базу». Не подумайте, что длина была экстра-мини. До колена. Больше не надевала: с ним и так было тяжело, и я пыталась сделать все, чтобы его не провоцировать.

Сейчас считаю: главное, чтобы женщины-специалисты не дискредитировали себя сами. Не говорю, что надо быть монахиней с короткой стрижкой и ходить только в спортивных костюмах. Конечно, нет. Но однажды мне в инстаграме задала вопрос девушка из академии клуба РПЛ. Я зашла в ее профиль и увидела, что почти все фото – в бикини. Мне это кажется не совсем этичным, потому что ты в первую очередь – детско-юношеский тренер. В закрытом профиле – пожалуйста. Но неправильно, когда у мальчика, с которым ты завтра будешь заниматься, есть возможность увидеть твои великолепные формы со всех сторон.

Если хочешь, чтобы на работе тебя не воспринимали в первую очередь как девушку, не надо выкладывать фото в бикини или надевать супер-мини. Мне кажется, без этого можно обойтись, если тебе работа нравится. Но и уходить в паранойю тоже не стоит.

– Рядом с вами футболисты ведут себя не так, как с мужчинами?

– Конечно. На этом можно в хорошем смысле играть и использовать созидательно.

Во-первых, рядом со мной перестают ругаться. Но в «Зените» в принципе этого было мало – влияло, что главный тренер не ругается. Во-вторых, формируется более располагающая атмосфера. Нет же ничего плохого в том, чтобы сказать: «О! Ты стрижку изменил, да? Очень идет». Сразу настроение улучшается. Это переход дозволенных границ? Нет, конечно. Обычное человеческое общение.

В [женской] «Фиорентине» я работаю в общей тренерской – рядом с главным тренером, ассистентами, тренером по физподготовке. Как раз недавно обсуждали: после моего появления они вообще не ругаются, чаще говорят «спасибо» и «пожалуйста», корректнее выбирают выражения и приносят больше шоколада 😄

После увольнения из основы Мария возглавила медцентр при «Локо». Смородская была ее покровителем?

– Опыт в «Локомеде» поменял вас как специалиста?

– Очень. Где-то год я параллельно работала с футболистами самого разного уровня с самыми разными травмами. Очень большая плотность – с 10 утра до 10 вечера. Затем где-то до половины двенадцатого готовилась к следующему дню. После часа дороги сразу ложилась спать, чтобы к десяти утра вернуться обратно.

Очередной челлендж: нужно было не только писать и реализовывать программы по реабилитации, но и подбирать, мотивировать и обучать персонал, а также считать деньги. Очень повезло, что в «Локомеде» работала Наталья Смирнова – потрясающая медсестра, которая руководила всей административной частью. Многие проблемы она решала сама, и я могла спокойно работать [с пациентами].

– Вам тогда все еще было чуть больше двадцати.

– Да.

– То есть вы увольняли людей, которые на 20-30 лет старше?

– Да. Тогда поняла, какое большое бремя берешь на себя, начиная махать саблей со словами «всех уволю». Потом думаешь: человек еще до тебя работал в «Локо», у него трое детей, ты прекрасно знаешь всю его карьеру, и вот теперь должна его уволить. Очень непросто. Большая ответственность.

До сих пор считаю, что нельзя бросать специалистов, которые стояли у истоков. Они должны оставаться в структуре. Обязательно. Им всегда можно найти место. Это уважение.

– Расскажите про Ольгу Смородскую. Как так вышло, что она сначала подтянула вас к основе, а потом создала под вас медицинский центр?

– Могу сказать только положительное. Ольга Юрьевна давала возможность развиваться. Одобряла практически все командировки, стажировки и международные обучения, соглашалась привлекать иностранных специалистов, давала безграничные возможности – только нужно самому о них попросить. При Ольге Юрьевне я каждые три месяца ездила на серьезную учебу. Сама себе никогда бы такое не позволила – денег бы не хватило.

В то же время она с меня потом и спрашивала. Во всех возможных формах. Но по делу.

Говорят, она была моим покровителем. Но ты попробуй отчитайся перед этим покровителем, когда тебя первую вызывают в кабинет, если что-то не так. Ольга Юрьевна – это невероятная харизма, опыт, знания, жесткость. Порой – безапелляционность.

– Другие сотрудники «Локо» пользовались такими же возможностями?

– Абсолютно. Служебки она подписывала в 99% случаев. Но тут другой момент: почему-то далеко не все просили об обучении и объясняли его необходимость – надо же не просто запросить, а аргументировать, зачем оно тебе.

У Ольги Юрьевны было правило: возвращаясь с международного обучения, ты должен прочитать одну или несколько лекций для других специалистов в структуре клуба – о том, что ты там узнал. Считаю, это абсолютно правильно.

– Вы очень высоко отзываетесь о Смородской. Почему у нее тогда не получилось в «Локо»?

– Не знаю. Я видела Ольгу Юрьевну сильным руководителем. Рост в клубе однозначно был. Благодаря ей многие специалисты прибавили в качестве и перешли в основной состав – и речь не про меня.

Могу отзываться об Ольге Юрьевне исключительно как о человеке, у которого очень многому научилась.

«Когда говорю о нем, муж ревнует». Работа с Семаком – терапия: в «Уфе» Мария стала другим человеком

– Как вы оказались в «Уфе»?

– Настал момент, когда поняла: больше не могу руководить медицинским центром. Я была в «Локомотиве» уже десять лет. В клуб пришли новые люди, и я поняла, что, наверное, мы не сработаемся.

И я просто взяла и позвонила Сергею Богдановичу. Я восстанавливала и Романа Широкова, и Саню Кержакова, который и дал мне его номер. Подумала: вдруг он уже слышал обо мне?

Очень хорошо помню эту ситуацию: нужно было переступить через себя, чтобы так откровенно навязываться. Очень неловко. Наверное, дня три я собиралась с мыслями. И все-таки позвонила.

В этот момент Сергей Богданович был в аэропорту – либо только выезжал в Уфу, либо вылетал на сбор. Говорю: «Я Мария Бурова из «Локомотива». Кажется, я могу вам помочь». Думаю, 90% тренеров уже после этой фразы повесили бы трубку. Но Сергей Богданович в свойственной ему доверительной манере выслушал и сказал: «Я вам перезвоню».

Рядом с ним в этот момент был Александр Низелик. Положив трубку, Сергей Богданович спросил: «Знаешь такую?» Саша ответил: «Ты что, конечно». Дело в том, что мы пересекались в сборной – я приезжала с отчетом по Роману Широкову, а Александр тогда работал с Капелло. Но я совершенно не помнила, что мы знакомы. А он помнил.

Через несколько дней Сергей Богданович позвонил: «Если есть время, приезжайте к нам на сборы. Пообщаемся».

Когда летела на собеседование, случилась смешная ситуация: в полете очень сильно заложило уши. Приземлилась с мыслью: «Наконец-то сейчас пройдет». А нет. И вот мы с Сергеем Богдановичем встречаемся, идем в переговорную, а я ничего не слышу. Неловко просить говорить громче, так что почти весь наш первый разговор я, страшно стесняясь и краснея, читала по губам. Оказалось, умею.

– Почему вы хотели именно к Семаку? Он же только начинал.

– Это не я выбрала Сергея Богдановича, а он меня.

Все в футбольной среде испытывали безграничное уважение к Сергею Богдановичу – как к игроку, капитану, серьезному начинающему специалисту, который уже работал в штабе Лучано [Спаллетти]. Мы не были знакомы – я знала о нем только из медиа и от знакомых.

Плюс я знала, что у него еще нет реабилитолога. Штаб только формировался, можно было попробовать туда попасть.

– Никому, кроме Семака, вы тогда не звонили?

– Нет. Кажется, он вообще единственный, кому можно вот так позвонить.

– Переезд из московского топ-клуба в «Уфу» выглядит неочевидно. Почему вы это сделали?

– Цикл в «Локомотиве» подходил к логическому завершению – работать по-своему там бы не вышло, подстраиваться не хотелось. Подумала: почему бы что-то не поменять?

Плюс очень хотелось в команду. После увольнения из основы «Локомотива» это желание надолго пропало. Даже были мысли: «Ну и не нужно мне это – не очень-то и хотелось». Но, конечно, нет. Хотелось. Работа в команде – особенные ощущения.

– Если сравнивать работу в «Локомотиве» и «Уфе», ваши функции изменились?

– Конечно. В «Уфу» я пришла совсем в другом статусе. В основе «Локо» была начинающим специалистом, которого подняли из молодежки. «Малоопытная, еще и женщина – ну ладно, потерпим». Я себя так же ощущала – подмастерьем. Было некомфортно.

В «Уфу» я пришла самостоятельным специалистом, который должен выстроить систему реабилитации, сразу дать результат и сходу оправдать свое присутствие. У меня была уверенность, что могу помочь и что-то улучшить. Собственно, с таким апломбом я и начала работать.

– И как, получалось?

– (кивает) Важно отношение к себе. Если излучаешь уверенность, футболисты думают: «Да, именно ты меня сейчас быстро восстановишь». Это передается.

– В «Уфе» уже не было вопросов к тому, что вы женщина?

– Абсолютно. В тренерском штабе была очень хорошая атмосфера: никто никого не судил, не смотрел косо. Не было ощущения, что сейчас я отвернусь, а в спину полетят дротики. В «Локо» был такой период, а в «Уфе» все очень прозрачно, по-домашнему.

– Расскажите про Сергея Семака – какой он?

– Когда я про него рассказываю, муж ревнует. Хорошо, что сейчас он нас не слышит 😅

Представьте себе: Центральный рынок в Уфе. В каждой палаточке этого рынка – по прекрасной женщине. Все они каждый раз через меня что-то передавали для Сергея Богдановича, потому что он им как-то помог. Сергей Богданович никогда не говорит о своих ежедневных добрых делах, но вдруг вот уже третьи знакомые из разных уголков земного шара передают через тебя слова благодарности.

Самый необычный человек, которого я встречала. У него я научилась спокойствию: не реагировать на ситуацию резко, а принять обстоятельства, все взвесить, только после этого действовать. Он показал: можно работать не авторитарными методами. Ты должен быть добр к человеку и стремиться его понять. Нужно не объяснять свысока, а разговаривать. Вот таким вещам научил меня Сергей Богданович.

До нашей с ним работы у меня была репутация крайне взбалмошной, жесткой, острой в суждениях девчонки, которая стоит в защитной стойке. По-другому нельзя: когда клюют со всех сторон, нужно быть готовой ко всему. В таких условиях все воспринимается как нападение и рождает ответную реакцию. Возможно, вот этот человек на тебя даже и не нападал. Но он один из пятидесяти, кто этого не делал.

Сергей Богданович дал спокойствие: тебе и не нужно защищаться. Это не битва, а просто работа.

Однажды Сергей Богданович подошел с вопросом: «Почему я никогда тебя не вижу в день игры – даже на сборах? А если я хочу задать вопрос о футболисте?» Я на полном серьезе ответила: «Да вы что, я же не должна вообще в день игры маячить. Вдруг это не к добру». Он просто расхохотался мне в лицо.

Или как-то раз на сборах я подошла: «Сергей Богданович, простите, я могу с командой на автобусе поехать на игру?» Он такой: «А ты что, не хочешь?» Я отвечаю: «Нет, я очень хочу. Просто меня никогда [в автобус] не брали».

Раньше меня именно так воспитывали. А Сергей Богданович говорил: «Ты садишься на первые два сидения». Вот такая терапия.

– Как быстро вы поверили, что можно не защищаться?

– Последствия того, как все было устроено в «Локомотиве», все равно есть.

Даже сейчас: мы сидим в одной тренерской с главным тренером, его помощниками, аналитиком, методологом и тренером по физподготовке. И я никогда не пройду перед главным тренером, когда он говорит. Скорее как-то обойду. У меня отложилось: в определенный момент нужно очень сильно уважать то, что происходит рядом с тобой.

Это, наверное, даже больше про эго, с которым я долго работала. Когда ты понимаешь, что уже вышла на определенный уровень, тебе не нужно на передний план выкатывать себя: «Это я, я, я. Я все знаю. Это я восстановила. Это я сделала». Тебе просто это не нужно. Важнее следовать общему курсу и чувствовать, что помогаешь команде добиваться целей.

С одной стороны, эго – двигатель прогресса. С другой, в общекомандной работе его не должно быть на авансцене. Оно никого не интересует. Ты можешь хоть десять человек за неделю восстановить, но команда провалится, если все остальные факторы не совпадут.

– То есть поначалу вам было важно признание?

– Конечно. Весь путь в «Локомотиве» был исключительно этим устлан.

– Получается, работа с Семаком очень сильно вас изменила как человека?

– Да. Как и знакомство с моим на тот момент будущим мужем [Александром Низеликом]. Он крайне интеллектуальный, интеллигентный человек. Очень спокойный, уравновешенный, размеренный, мудрый. Мой абсолютный антипод.

– Как поменялась ваша роль с приходом в «Зенит»?

– Тренерский штаб «Уфы» гораздо меньше – нужно было совмещать много функций. В «Зените» с этой точки зрения гораздо легче: у каждого свой фронт работы. Зато сложнее вписаться: нужно искать контакт и не посягать на чужую территорию, при этом делая максимум.

Первые полгода – это проба, проверка и прощупывание пространства вокруг. Все, кто в «Зените» уже давно, тоже тебя оценивают: нужно показать, что что-то умеешь.

Было страшновато. Огромной радости от перехода в «Зенит» я точно не испытывала. Это огромная ответственность. Невероятный груз, который нужно достойно пронести, чтобы потом на тебя пальцем не показывали.

Был и другой нюанс: переходя в «Зенит», я уже была беременна.

– Вы могли отказаться?

– Нет, конечно. Но я просчитывала все варианты развития событий.

Перед переходом в «Зенит» понимала: тяжело взять в такой клуб и мужа, и жену. Еще и когда они в ожидании чуда. Поэтому прощупывала другие варианты в Петербурге – например, в СКА.

Это тоже смешная история. Сначала Саша встретился с Сергеем Богдановичем и сказал: «Знаешь, Сережа, есть один нюанс. Мы тут семью создаем». А я возвращалась из Барселоны с конференции. Перед вылетом позвонила Сергею Богдановичу: «Нам бы встретиться. Надо поговорить». Первый – и единственный – вопрос, который он мне задал: «Ну и какой срок?»

Сергей Богданович взял на себя огромную ответственность, потому что, будем честны, на такую ситуацию могли быть разные реакции. Мы ничего не афишировали, конечно, но в какой-то момент стало тяжело скрывать 😅

На летнем сборе я все делала по максимуму. Тогда у меня как раз были Кокорин и Маммана, которые восстанавливались от повреждений передней крестообразной связки. Летала за ними в Рим и отлично себя чувствовала.

«Очень долго думала, что у меня не будет детей». Семья и карьера – как совмещать

– Вы с Александром со знакомства очень тесно связаны на работе. Не тяжело?

– Не-ет, это однозначный плюс.

Во-первых, мы очень сильно дополняем друг друга в работе, хоть у нас и совершенно разные задачи. Каждый из нас силен в своей области. Шучу, что Саша травмирует игроков, а я их потом реабилитирую. Во-вторых, мы абсолютно изолированы – в «Зените» могли не видеться целыми днями, только в столовой пересечься. Вот если бы мы оба работали в медицинском департаменте или тренерском штабе, было бы сложно. В-третьих, мы очень друг друга уважаем.

Мы друг другу помогали. Например, игрок в финальной стадии реабилитации возвращается в специфику [специфическую работу]. Я даю рамки, канву, упражнения: метраж или километраж, скоростные зоны, количество ускорений и торможений, советую, какие движения может делать футболист, а с чем нужно поосторожнее. А Саша уже формирует его индивидуальную тренировку на поле. И, конечно, мы все это обсуждаем дома, потому что на работе не видимся.

– Дома остается место разговорам не о футболе?

– Конечно. Мы много чего обсуждаем, потому что пытаемся интересно жить. Это очень важно, так как нашему ребенку, может, что-то и интересно в футболе, но точно не то, какими упражнениями нафаршировать тренировку.

Слава богу, мы жили в Петербурге – прекрасном городе, где есть чем заняться, помимо футбола. В нашей жизни обязательны музеи, выставки, театры. В Италии, когда есть свободное время, путешествуем и общаемся с интересными людьми.

Повторюсь: любой специалист должен быть многогранным человеком. Личностью. Нельзя замыкаться только на футболе. Более того, сейчас я далеко не всегда смотрю игры основы «Фиорентины». В выходной предпочту провести время с дочкой, а не на стадионе. К счастью, я не такой фанат футбола.

Я не вижу себя в преклонном возрасте поправляющей стопы футболистам. Просто допускаю, что когда-то перестанет хватать сил. Главное – вовремя это почувствовать. Тогда полностью уйду в преподавание.

Честно, эти полтора года [без команды] мне было так комфортно в роли преподавателя, что даже думала пойти в научно-исследовательскую группу. А потом пришла к Саше на работу, почувствовала запах свежескошенного газона и поняла, что пока не могу без этого. Оказывается, очень сильно скучала.

– Вы рассказывали, что всегда были карьеристкой, а потом изменились ради семьи. Это сложный процесс?

– Это было логичным решением. Наверное, отчасти потому, что мы с Сашей встретились уже в сознательном возрасте и с опытом за спиной. Тут ты уже хорошо понимаешь, что созидает, а что разрушает, чего бы тебе хотелось.

– Довольно устойчивый стереотип: женщина может быть успешна либо в семье, либо в работе. Как совмещать?

– Я долго думала, что у меня никогда не будет детей, потому что работа была огромной частью жизни. И где-то на подкорке считала, что это невозможно совмещать. Так что и у меня был такой стереотип.

Но в одно прекрасное утро я проснулась и осознала: нет, у меня будет дочка София, и скоро. Так и произошло. Самое важное – чтобы рождение ребенка было своевременным. А на вопрос о том, как совмещать, лучше всего может ответить Сергей Богданович (его семья воспитывала восьмерых детей – Спортс’’).

– Но обычно у женщины все-таки чуть иная роль в семье.

– Ох, вы не знаете Сергея Богдановича 😄

Если серьезно, то как-то находится время на все. Уже потом я спрашивала Сергея Богдановича: «Как вы на это согласились? (на то, чтобы пригласить Марию в «Зенит», несмотря на беременность – Спортс’’) Вдруг на фоне изменения гормонального фона я бы сказала, что больше не хочу работать?» Он ответил: «Да что ты, я знал, что ты сразу побежишь на работу». Так и случилось. Частично я начала работать, когда Софе было полтора месяца, полноценно – в пять с половиной. В таком случае важно, чтобы было на кого положиться. Нам повезло: у Софии была прекрасная няня.

«Игрок дергает заднюю, но говорит: «Все нормально. С ума сошли? Я завтра играю». И с ним реально все нормально. Это не объяснить». Парадоксы боли в жизни футболистов

– Вы рассказывали, что в «Зените» можно получить любое желаемое оборудование. Часто пользовались такой опцией?

– Это не такой простой процесс. Сначала нужно проанализировать рынок и найти лучший вариант, потом – объяснить, зачем тебе вообще это. 

Важнее не закупка оборудования, а умение на нем работать и своевременно применять. К сожалению, у нас часто закупают оборудование, а потом оказывается, что команда полгода тренируется с выключенными GPS-датчиками. Просто в манишках. Но тут давайте без уточнений.

Главное – специалист. Если он хорош, то и с эластичным амортизатором и гантелькой сделает все необходимое. Да, это сложно, но возможно, хоть результат и будет чуть иным.

Сейчас наша работа состоит из двух этапов: сначала нужно проанализировать ситуацию, а потом придумать, каким оборудованием можно ее решить. Аналитика движения выходит на новый уровень – футболист должен сам осмыслять ситуацию. То есть не ты его постоянно тыкаешь просьбами не заваливать колено или включить ягодичную, а, выполняя движение и получая биофидбек, он сам должен понять, как исправить положение ноги.

Есть уникальное оборудование, которое позволяет видеть активность в коре головного мозга. Было исследование: оказалось, когда тренер повторяет «колено внутрь не уходит, колено внутрь не уходит», у футболиста включаются одни очаги головного мозга, а после привычных автоматических действий на поле – совсем другие. При выполнении задачи с биофидбеком – условно, если при приседании игрок слышит характерный звук, когда колено выходит дальше, чем нужно – центральная нервная система подает тот же самый сигнал, что и на поле.

– То есть чем осознаннее спортсмен, чем он лучше слышит свое тело, тем ниже вероятность травм?

– Абсолютно так. И вы можете сами ответить на вопрос: каков КПД в зале, когда спортсмен сидит на тренажере с телефоном?

– Низкий. Вы забираете телефоны во время работы?

– Нет. Сергей Богданович научил, что любая насильственная мера – неэффективна. Моя задача – за три предложения заинтересовать футболиста. Если он сам захочет, эффективность тренировки увеличится в разы. А если у нас будут штрафы за пропуск профилактического занятия? Ну, придут. В лучшем случае обсудят свои дела, сидя на тренажерах. В худшем – положат ноги на роллер и включат телефон. Это не работает.

– Профилактические занятия необязательны?

– У нас в «Зените» ничего не было из-под палки.

– Были футболисты, которые вообще там не появлялись?

– Конечно. Обычно это касается опытных игроков.

– Как это влияло на их травматизм?

– Никак. Это очень субъективная вещь. Сейчас таких опытных футболистов все меньше, но, когда я начинала в «Зените», их было достаточно – может, процентов 40. Они никогда не заходили в зал дополнительно и прекрасно играли без этого. Попробуй Жиркову скажи: «Зайдите, пожалуйста, поработаем с резинками». Юрий Валентинович всегда и так знал, что ему нужно. Когда случались травмы, мы, конечно, без всяких вопросов занимались, но как только реабилитация заканчивалась – все.

Какие рычаги воздействия на Жиркова или Анюкова? Их нет. Либо футболист чувствует, что ему лучше после твоих тренировок, либо не приходит.

Правда, сейчас другая эра футболистов – все видят в инстаграме, как тренируется Криштиану Роналду, и хотят так же. Но у этого есть обратная сторона: игроки потребляют очень много шлака. Информацией можно отравиться, и они постоянно это делают, глядя на тренировки Мбаппе или Роналду и по чуть-чуть заимствуя у каждого. Условный Петя не думает, что ему эти тренировки не подходят, а замечает только прямой посыл: если Криштиану дополнительно работает по пять часов в день, значит, я тоже должен. Чтобы чувствовать себя профессионалом, огромное внимание футболисты уделяют спальне или цвету штор, то есть тому, что очень легко изменить. Но часто забывают про сам футбол. Подмена понятий.

Я не могу что-то запретить: игрок просто выйдет за территорию, найдет реабилитолога и будет без меня что-то делать, а я об этом не узнаю. Даже если у футболиста есть личный тренер, реабилитолог или нутрициолог, нужно не запрещать, а знакомиться с ним, искать общий язык и выяснять, что у него за методики. Может, он действительно поможет? 

Параллельно ты беседуешь со спортсменом. Возможно, спустя время он задумается: «Может, проще работать с реабилитологом, который видит меня каждый день?» Конечно, мне легче что-то корректировать в ежедневном режиме, чем человеку, который находится по ту сторону экрана.

– Футболисты в среднем хорошо чувствуют тело?

– Это очень хороший вопрос, потому что сейчас очевидно: мы с детско-юношеской академии должны учить игроков понимать ощущения.

Есть такой параметр – субъективная оценка. Раньше – по шкале от 0 до 100, теперь – от 0 до 10. Все просто: после вопроса о самочувствии игрок называет число от 0 до 10. Но важно научить его давать правильное число. Поэтому во многих ведущих академиях с младших возрастов используют смайлики – грустный и веселый, потому что детям от 0 до 10 сложно оценить.

До сих пор часто бывает так: спрашиваешь, где болит, а футболист примерно всю длину руки показывает. Это сильно осложняет работу.

– Футболисты умеют определять характер боли – например, острая, тупая или ноющая? Или просто ограничиваются словом «болит»?

– Не умеют. Здесь, в Италии, есть слово fastidio – типа «беспокоит», «раздражает». Это может быть как и реальная боль на 5 по шкале от 0 до 10, так и просто «чешется». У каждого специалиста есть опросники на такой случай. Вопросами мы помогаем сфокусировать внимание и понять, с чем работать.

Вообще боль – обалденно интересная тема. Недавно я даже читала о ней доклад, потому что не до конца понятно: боль – наш союзник или враг? Если постоянно спрашиваешь: «Болит у тебя? Болит? Больно?», то раздражаешь нервную систему и постоянно зажигаешь у игрока эту красную лампочку. Или у меня сейчас [в «Фиорентине»] есть девочка: после повреждения ключицы она постоянно ее трогает. Зачем? «Просто проверяю». Но это же тоже сигнал в мозг.

Даже больше скажу.

Если провести всех профессиональных футболистов через МРТ, у 97% будут дегенеративные изменения мениска. Это должно болеть, но их не беспокоит. Как такое возможно? А вот так. Играет – и не жалуется. Ну, может, чуть-чуть колено болит. Но у какого футболиста не болит колено? Просто его мозг не воспринимает это как опасность. Вот так все размыто.

Расскажу про самый яркий такой случай в моей карьере.

Очень высококвалифицированный футболист – не буду называть фамилию – падает на тренировке, держится за заднюю. Смотрим УЗИ: повреждение бицепса бедра. С этим нельзя играть – во-первых, должно быть больно, во-вторых, очень высокий шанс на действительно серьезную травму. Говорим: «5-6 недель восстановления». А он отвечает: «С ума сошли? Завтра игра». Говорю: «Какая игра?» А он: «Все, уже ничего не болит. Я буду играть». Мы изложили риски, объяснили, что он может прямо с поля поехать на операционный стол, а он ответил: «Все понимаю. У меня ничего не болит».

Так вот он потом ни одного тренировочного дня не пропустил. До конца сезона так и играл – ничего не беспокоило.

– С детства спортсменов учат терпеть боль. Они растут с этой установкой. Разве роль специалиста не в том, чтобы остановить игрока, когда он может себе навредить?

– Это очень тонкая грань. Может, многие специалисты меня за это закидают помидорами, но я считаю, что такие ситуации, как я только что описала, возможны, когда в команде есть доверие и коммуникация. Такое часто случается, просто обычно об этом не говорят.

Здесь нет однозначного ответа. Мы не можем всегда действовать строго по алгоритму. В моей практике масса примеров, когда игрок травмирован, но утверждает, что с ним все нормально, а потом выходит на поле, и с ним действительно все нормально. И ты просто не можешь это объяснить.

Я не принижаю роль специалиста. Естественно, обычно ты следуешь протоколу, но в любом правиле есть исключения. Вот эта персонализация и дает максимальный результат. Как ты выберешь решение – уже вопрос. Наверное, дело опыта – и твоего, и главного тренера, а также правильного взаимодействия с игроком, врачом, поваром и массажистом. Понимаю, звучит дилетантски, но, на мой взгляд, это высшая точка профессионализма: когда, сложив все, принимаешь верное решение, а не выбираешь путь только из-за того, что ты уже десять раз так сделал.

В моей практике больше 160 случаев восстановления после травмы передней крестообразной связки – и ни одной идентичной программы. Отличается все: сроки возвращения, критерии, эмоциональный окрас и ментальная готовность спортсмена.

– А вы как относитесь к теме про преодоление – боли, себя, чего угодно?

– Не поддерживаю. Нужно учить игрока понимать, когда можно терпеть, а когда – нет. Но базово – терпеть не надо; лучше сейчас пропустить пару тренировок, чем вылететь на пару месяцев, потерпев.

Существуют еще и разные типы футболистов. Многое зависит от ментальной силы. Есть игроки, которые, только что-то почувствовав, считают, что случилась трагедия, и буквально ищут боль. Есть те, кто спокойно все воспринимают, анализируют и со специалистом ищут лучшее решение.

А еще есть те, кто терпят. Вот они рано или поздно точно вылетят на долгий срок. Как правило, это молодые футболисты, которые только попали в основу. Им еще старички постоянно говорят: «Ты что в массажке делаешь? Я в твое время на вторую работу шел, а ты тут лежишь». Из-за этого игрок боится сказать, что что-то не так.

Это не изменить. Как я повлияю на состоявшегося футболиста? Моя задача – найти способ работы с ним. 

– Какую роль интуиция играет в вашей работе?

– С появлением GPS все ударились в анализ: поток цифр, попытки найти зависимости. Повсюду аналитики – и в медицинском, и в тренерском штабе. А сейчас на конференциях бьют тревогу. Лучшие специалисты говорят: «Ребят, здорово, но футбол – не цифры. Мы должны быть чувствительными: не только смотреть на аналитику, но и доверяться опыту с интуицией».

Интуиция – это сумма опыта, который ты неосознанно, автоматически выдаешь.

Думаю, эмпатия играет очень большую роль. Не к человеку: я же восстанавливаю и тех, кто может мне не нравиться как личность. Но я профессионал, так что в любом случае ищу общий язык и темы для разговора.

Не сработает мысль: «Да вообще все равно – ты такие деньги зарабатываешь, иди и тренируйся. Ты обязан». Никто ничего никому не обязан. Например, Малком. Я ему скажу «ты обязан»? Он просто привезет четырех реабилитологов и физиотерапевтов из Барселоны, и на этом все закончится. Очень тонкий момент: вы не можете делать только то, что хочет игрок, – все-таки ты управляешь процессом. Но нужно делать это так, чтобы ему хотелось.

– Звучит так, словно женщины – идеальные реабилитологи.

– Так и есть. Только женщина может так тонко и педантично копаться в деталях, выискивая слабое звено. Не хочу вешать ярлыки, но мужчина мыслит структурнее: следую протоколу и жду результата. Путь женщины к решению, возможно, более долгий, но точно – более индивидуализированный. Неоднократно это наблюдала.

Будь я тренером, однозначно бы хотела в команде женщину-реабилитолога.

«Еще недавно в России думали: «Сам,  что ли, справиться не можешь?» До «Фиорентины» я тоже была скептична». Почему в наших клубах нет психологов

– По каким параметрам оценить работу реабилитолога? Когда можно сказать, что вы идеально поработали?

– Я ничего не могу сделать одна. Никогда нельзя сказать, что один специалист осуществил реабилитацию. Это по меньшей мере несправедливо, по большей – непрофессионально.

– Что вы делаете, когда новичок получает травму? Вам может помочь реабилитолог из его предыдущего клуба?

– Если есть возможность и контакт, я обязательно созвонюсь с реабилитологом. Чем больше информации соберу, тем меньше шансов на ошибку.

Мы, к счастью, пережили момент, когда все думали: «Ничего никому не скажу, чтобы не показаться дураком». Теперь у нас с другими реабилитологами есть чаты, где можно задать любой вопрос. Мы постоянно делимся информацией – например, после конференции могу закинуть тезисы или полезные статьи.

Но проблемы с распространением информации остаются. Если бы клубы делились сведениями о травмах, можно было бы собрать базу данных. Но у нас это пока под грифом «секретно». УЕФА после больших турниров всегда выкладывает отчеты для понимания, куда мы движемся: например, что происходит с повреждениями задней поверхности бедра и так далее.

– Почему в России не так?

– Не знаю. Но скажу, что все медицинские отчеты по АПЛ можно просто в интернете найти. Пока сложно даже представить, что у нас такая информация будет в открытом доступе. А ведь это может сильно помочь: если я знаю, что у коллеги была подобная травма, смогу спросить, как он реабилитировал игрока.

– В этом вопросе нет конкуренции между клубами? Условно, вы могли обратиться за консультацией по игроку «Зенита» к специалисту из «Спартака»?

– Все зависит от позиции клуба и главного тренера. Есть те, кто категоричны: нельзя – и все.

Но иностранные специалисты – например, испанские физиотерапевты из разных клубов РПЛ – всегда без проблем коммуницировали. К тому же есть вариант абстрагироваться от конкретного случая – и обсуждать просто проблему и средства ее решения в общем виде.

– Если игрок подавлен после тяжелой травмы, его ментальное состояние – тоже ваша работа? Или он работает с психологом?

– Главный психолог в команде – всегда главный тренер.

До недавнего времени у меня вообще не было опыта взаимодействия с психологом в команде, только в индивидуальных видах спорта. И мне не нравился этот опыт. Возможно, спортивная психология была еще относительно молода, или мне просто не встречались специалисты высокого уровня.

С женской «Фиорентиной» психолог работает четыре дня в неделю. Им оказался Артуро – мой преподаватель из Коверчано. Поначалу я отнеслась скептически, потому что обычно психологи мешают – они считают, что могут давать игроку советы и рассказывать, что важно, а что – нет. А моя задача – прежде всего вернуть спортсмена.

Но в «Фиорентине» я увидела, что психолог может очень тонко и ненавязчиво корректировать определенные моменты – не только отношения «игрок-тренер», но и «игрок-игрок», «тренер-доктор» и «тренер-тренер». Никакого «зайдите ко мне в кабинет». Буквально сегодня мы с Артуро разговаривали об одной футболистке, которой психологически непросто дается восстановление. Он советовал, как ей помочь. Теперь я понимаю, что с психологом можно эффективно сосуществовать.

– В российских клубах вы не сталкивались с психологами?

– Нет. Но я знаю, что сейчас высококвалифицированные психологи работают и в «Локомотиве», и в «Краснодаре». Наверное, когда я только начинала, еще не все понимали, зачем такой специалист нужен.

– Но в «Зените» вы еще пару лет назад работали.

– (пожимает плечами) Психолога не было.

– Это связано со стереотипами о психологах в российском обществе?

– Да. Еще совершенно недавно сказать «Я хожу к психологу» было чем-то абсурдным. Все сразу думали: «Ууу, понятно. Какие-то проблемы у человека. Сам, что ли, справиться не можешь?»

Думаю, мы ментально должны подготовиться к этим изменениям [в футболе].

– Почему вам было некомфортно работать в связке с психологом? Тоже влиял менталитет?

– Не задумывалась об этом, но возможно. Нравится, что сейчас мое отношение поменялось: значит, еще не потеряла способность мыслить.

Почему есть шанс, что уплотнение календаря – не такая уж и проблема

– Бывало такое, что вы вообще не знали, как реабилитировать человека?

– Конечно. Особенно поначалу. Ты обкладываешься учебниками. Компьютеры тогда были еще не так распространены, так что все выписываешь. Сейчас проще: много материалов в открытом доступе. А раньше найти переводную книгу – уже счастье.

Помню первого пациента с повреждением передней крестообразной связки: Семен Фомин в «Локомотиве». Откуда мне знать, как это восстанавливать? Нас в университете такому не учили. Повезло, что у меня был очень хороший наставник – Эльвира Мухамедовна Усманова, которая сейчас работает главным врачом в академии ЦСКА.

– Как уплотнение футбольного календаря влияет на вашу работу?

– Все адаптируется. Понимаю, тут можно уйти в разговор о количестве травм и игровом времени молодых игроков, но, например, когда я работала в академии «Локомотива», у нас играл Женя Кирисов. Он бегал и за 94-й год, и за сборную, и за молодежку. В один сезон у него получилось порядка 70 игр – в момент, когда он еще продолжает развиваться физически. Так что нельзя сказать, что это только сейчас началось.

Но да, это проблема. Особенно для игроков сборных – у них вообще нет паузы для восстановления.

– Ресурс организма ограничен, а в следующем году – чемпионат мира, который впервые пройдет в расширенном формате. Физиотерапевты и реабилитологи в клубах уже переживают о последствиях?

– Об этом сложно думать заранее. Повлиять можно только на регуляцию нагрузки и отдыха в команде: кто-то долго будет под дополнительной нагрузкой, а остальные в это время ее недополучат. Между игроками сформируется пропасть. Основная задача – ее нивелировать. Это похоже на текущую задачу по снижению разницы в подготовке между игроками основы и запаса. И она тоже очень сложная – игру через матчи в малых составах или беговые упражнения не воспроизвести.

– Игрокам нужен полноценный отдых от футбола?

– У нас нет таких данных, к сожалению. Все зависит от характера: кому-то нужно отключаться, а для кого-то три дня без футбола – уже трагедия.

Посмотрите на бразильцев: в отпуске они собираются и каждый день играют в этих железных клетках в районах детства. Причем это не матчи во дворе с детьми, а настоящая Лига чемпионов – топ-уровень. Однажды у нас Вендел поехал в отпуск с небольшим мышечным дискомфортом. Просили: «Пожалуйста, хотя бы неделю не трогай мяч. Так будет лучше». Что я вижу на второй день в инстаграме? Как он празднует гол. Ну и как ему запретить? Он не может ни дня без футбола. Возможно, поэтому у него такой уровень.

«Вера в гуру, соединение с космосом, счастливое нижнее белье – плацебо. И это работает». Что делать, когда футболист выбирает шамана, а не реабилитолога

– Вы пользуетесь искусственным интеллектом?

– Очень активно. Он облегчает работу. Использую для анализа, сбора, хранения и поиска информации – AI сделает это в разы быстрее.

Кроме того, искать научные статьи теперь можно куда быстрее, если правильно формулировать запрос. При этом ни в коем случае не советую использовать запрос: «Сделай короткую выжимку по статьям за последний год на такую-то тему». С задачей найти статью AI отлично справляется, а вот с выводами – уже проблемы.

Работать за меня AI не будет. Пока не считаю искусственный интеллект серьезной конкуренцией, хотя знаю, что уже сейчас многие тренируются под руководством AI и получают хорошие результаты. Если это дает человеку системность, почему нет? В мире много стандартизированных тренировок – например, Nike Run Club. Миллионы пользуются этим приложением, а потом бегают марафоны. Это круто.

Но если мы говорим о спорте высших достижений, то, конечно, пока нет.

– А вы видите у AI потенциал влиять на вашу работу не только с точки зрения систематизации данных?

– Вполне возможно. Но я скорее «за» нововведения. Абсолютно не боюсь – мне очень даже интересно. Главное сейчас – не отрицать присутствие AI, потому что оно уже повсеместно, а учиться им пользоваться.

Вижу в AI толчок к развитию – значит, надо что-то еще уметь, больше учиться. Возможно, для специалиста моего жанра это шанс углубиться в более узкие сферы.

– Не опасаетесь, что люди перестанут думать?

– Надеюсь, все-таки найдем баланс. Не стоит раскачивать катастрофический маятник. Раньше же много чего не было – например, недавно дочь впервые в жизни увидела печатную машинку и спросила: «А что это?» Пока мне кажется, что искусственный интеллект – это просто следующая веха в развитии.

– Спортсмены суеверны?

– Очень, причем все – вне зависимости от вида спорта.

– Это мешает вашей работе?

– Да нет. Это нужно просто принимать.

На этот счет есть исследование. Футболистов поделили на группы: кому-то предложили восстанавливаться в холодной воде, кому-то – с компрессионным бельем или МФР-роллом, кого-то отправили на растяжку, а кого-то – просто отдыхать, ничего не делая. Была и еще одна группа – эти игроки делали то, что сами считали полезным. Кто-то надел футболку с Микки Маусом, кто-то пошел в баню, кто-то лег читать книжку. Как думаете, какая группа лучше восстановилась? Та, которая сама выбрала восстановление.

Вера в какого-то гуру, соединение с космосом, счастливое нижнее белье – самое настоящее плацебо. И это работает. Если хочет надеть особенные трусы – пусть. Круто. Допустим, опытный футболист говорит: «Я в любую погоду хожу в баню на 30 минут. Это мое восстановление». Этому его еще тренер в детско-юношеской академии научил. Насчет бани мнения разнятся: можно найти научные статьи и о ее пользе, и о вреде. Но если спортсмен считает, что это лучшее восстановление для него, пусть идет. Он себе этим не навредит. Если насильно отправить его в ледяной бассейн, ему будет очень неприятно, и этот негатив, наоборот, сыграет злую шутку.

Это не только мой вывод, это научно обоснованно. Никакой глобальной разницы между средствами восстановления нет – кроме тех, что выбрал сам спортсмен.

– Зачем тогда нужны вы?

– Хороший вопрос. Чтобы предложить футболисту выбор.

– Наверняка случалось, что футболист привлекал своего специалиста, и они использовали странные методы.

– Я называю это «помощь шамана». Да, бывает.

Для начала ты обязательно знакомишься с шаманом, а потом постепенно взываешь к разуму футболиста. Но ни в коем случае не через высмеивание и недоверие к его выбору. Нужно пройти путь: во-первых, футболист должен поверить тебе, а, во-вторых, нужны аргументы. Слова «соединение со вселенной невозможно, потому что это ненаучно» в глазах футболиста не сработают. Он же соединяется, для него это разумно. Ответит: «Это ты не умеешь. А я себя чувствую великолепно».

Через правильные комментарии обычно удается поселить в голове футболиста идею: он не из-за шамана хорошо восстанавливается, а просто так платит огромные деньги человеку, который танцует с бубном. Ведь, возможно, не будь у футболиста столько денег, и человека с бубном рядом не было бы.

Потихонечку конструируешь для игрока иные средства восстановления, и на деле показываешь: «Смотри, ничего не изменилось». Это не запретишь – после выхода игрока с базы никто не знает, что он делает.

– А если речь о травме, и игрок с подачи шамана откровенно себе вредит?

– Тут, конечно, совсем другой вопрос. Здесь вся ответственность лежит на главном докторе. А шаман потом просто скажет: «Ну, не получилось».

– Чтобы стать классным реабилитологом, нужен талант? Или это вырабатываемый навык?

– Мне кажется, реабилитолу нужен большой талант к коммуникации. Нужно уметь разговаривать, притягивать внимание, быть достаточно ярким человеком. Важен широкий кругозор, ведь при реабилитации ты проводишь с футболистом массу времени, и все это время вам нужно общаться.

– При этом вы рассказывали, что всегда работаете без переводчика.

– Сто процентов. Просто не перевести ту игру слов, которую я использую на тренировках 😂 Я с футболистами могу по 5-6 часов проводить. Ну какой переводчик? Тут работает только личное обаяние. Плюс они тоже опытные – например, есть термины, которые мы оба знаем.

Так мы начинали работать с Мамманой. Летели из Рима на сборы в Австрию: он не говорит на английском, а я – только на английском. Но весь полет мы как-то болтали. Когда вы с игроком провели уже много времени рядом, формируется особый язык, который понимаете только вы.

Мне для работы необходим личный контакт. Только он позволяет считывать фидбек, язык тела, настроение. Все, что вижу, я интерпретирую.

Сейчас я, конечно, разговариваю на итальянском, но периодически это звучит смешно. Насколько очаровательны для нас иностранцы, когда пытаются говорить на русском, настолько же очаровательны для итальянцев и мои попытки. 

– Что посоветуете тем, кто во время чтения этого интервью захотел стать реабилитологом в футбольном клубе?

– Первым делом – учить английский язык. А вторым – любить учиться. Плюс обязательно выучить всю терминологию на латыни. Это первые советы, которые я получила от людей, которых очень уважала. В «Локомотиве» работал испанский физиотерапевт Феликс Ледесма, который мне очень помогал. У него на флэшке был файл с терминологией на латыни и английском. Он мне ее дал: «Через месяц ты должна все это знать».

– Для чего? Чтобы читать научные тексты?

– Во-первых, чтобы говорить на одном языке с медицинским штабом. Во-вторых, да, чтобы читать научные статьи. В-третьих, это позволяет обсудить вопрос с любым специалистом. И, соответственно, много говорит о твоей квалификации.

Причем все это необязательно вываливать на футболиста. Но и чрезмерно упрощать тоже не нужно: в общении с атлетом не совсем уместны слова «ручка» и «ножка». Ты словно обесцениваешь его труд, когда говоришь: «Ножку, пожалуйста, выпрями».

«Сейчас мы не отстаем от Европы. Но нужны молодые специалисты». Спортивная наука в России – как дела?

– Представление со стороны: Россия была в международном научном сообществе, специалисты постоянно обменивались опытом. В 2022-м это должно было измениться, но я увидела, сколько иностранцев выступает на вашей конференции «Игра без травм», и удивилась. В 2025-м было 18 спикеров из других стран – из Германии, Франции, Испании, Италии, Греции и не только.

Это возможно благодаря вашим личным связям, или Россия не настолько исключена, как может казаться со стороны?

– Мы все из одной сферы и относимся друг к другу прежде всего как к специалистам. Неважно, какой национальности. Я не слышала ни от одного тренера, реабилитолога или физиотерапевта что-то в духе: «Нет, не буду иметь с тобой никаких дел, потому что ты из России». Разные другие причины присутствуют – например, когда человек работает в федерации футбола. При этом сам специалист максимально открыт и говорит: «Моя бы воля – я бы согласился». Такое крайне редко, но встречается.

Все прекрасно общаются – особенно в кулуарах. Истинная научная среда: если ты можешь привнести что-то интересное или задаешь любопытный вопрос, какая разница, откуда ты?

В «Игре без травм» действительно очень много международных спикеров. Нужно взаимодействовать, потому что в России тоже очень много интересных специалистов. Не могу сказать, что мы сейчас категорически отстаем или слышим от европейцев то, что никогда в жизни не слышали. Но точно могу сказать, что мы взаимно обогащаемся. Они соглашаются общаться как раз поэтому: нам точно есть, о чем говорить.

Пока есть возможность привлекать международных специалистов, точно нужно это делать.

– Что для вас «Игра без травм»? Это площадка исключительно для специалистов или просветительская история?

– Восемь лет назад, когда мы только начинали, хотели выйти из привычного круга, сформировать комьюнити и поделиться информацией, так как не у всех есть возможность получать ее от специалистов из РПЛ.

Сейчас «Игра без травм» – не пространство трактовки модных тенденций, а площадка для общения специалистов разного уровня. Например, в этом году нам удалось совместить выступления игровиков и цикликов. Казалось бы: совершенно разные подходы и методы. Но оказалось, что многое можем друг у друга почерпнуть. 

– Как бы вы оценили уровень развития спортивной науки в России сейчас?

– Мы печатаемся, в том числе – в международных журналах. Например, Эдуард Безуглов, спортивный хирург Евгений Гончаров и другие печатают много статей.

Но, понятно, хотелось бы больше. Для этого нужна свежая кровь – только закончившие университет молодые специалисты, которые хотят заниматься наукой.

– Вы видите свою миссию в том, чтобы желающих заниматься наукой становилось больше?

– Это одна из идей. Возможно, на следующей конференции «Игра без травм» предоставим площадку для докладов молодым специалистам. Не сомневаюсь, найдутся молодые ученые, которым эта идея покажется интересной. Понимаю, это должно происходить на ином уровне, но мы сделаем хотя бы это.

– Что может мотивировать молодого специалиста заниматься наукой в России сейчас?

– На мой взгляд, нужна возможность совмещать практику и науку. Сейчас в мире все чаще встречаются молодые исследователи, которые пишут статьи и работают в клубах. Появилось много научно-комплексных групп и аналитических департаментов, которые призваны копать вглубь – искать новые методики, собирать информацию. Такие специалисты сейчас нужны, это тоже должно мотивировать.

Да, каждый хочет хорошо жить. Думаю, это возможно, только если параллельно с наукой работать как практик.

– Расскажите про вашу работу в РФС.

– Я уже около трех лет работаю в Академии РФС. Сначала была инструктором, теперь мы с Сергеем Алексеевым и Александром Зайченко отвечаем за весь материал по физподготовке. Нам помогают: многие инструкторы читают лекции по физподготовке, так как страна большая, многие лицензии уходят в регионы. Нередко параллельно у нас получают 9-12 лицензий. Мы несем ответственность за качество информации и инструкторов, которые обучают тренеров в регионах.

Еще мы впервые за историю РФС запустили международную лицензию для тренеров по физподготовке, которая дает возможность работать во всех странах Европы. На мой взгляд, большой прорыв, особенно в текущей ситуации.

– То есть вы не преподаете?

– Преподаю. Либо веду онлайн, либо летаю в Москву, где по 2-3 дня практически безостановочно начитываю лекции. Подбираю самую актуальную информацию, читаю последние статьи и продумываю систему повествования.

Считаю, благодаря этому за полтора года без команды вышла на новый уровень.

– Почему вам важно преподавать?

– Как раз поэтому. Когда я пришла в «Фиорентину» после полутора лет без команды, почувствовала: мой уровень серьезно вырос. Считаю, дело в преподавании: невозможно держать в голове все, что ты когда-то изучал. Но повторение помогает. 

Еще я очень идейный человек. Для меня главное – понимать, зачем все это. Очень вдохновляюще видеть огромное количество тренеров, которые мыслят иначе после работы с тобой – проходят от «зачем вы мне про восстановление рассказываете, если я с подвернутым голеностопом играл» до отсутствия подобных вопросов.

Еще преподавание формирует представление о твоей области, что тоже очень важно. Ощущаешь: растут молодые специалисты, нужно эволюционировать вместе с ними. Да, я работала в «Зените», но об этом уже никто не помнит. Если хочу сохранять авторитет в России, должна развиваться. Поэтому мне интересно преподавать.

«Без Коверчано ты просто не можешь работать в Италии». Главное про футбольный Хогвартс

– Коверчано – место с волшебным ореолом. Ожидания совпали с реальностью?

– Это была мечта. Только попав в молодежку «Локомотива», я начала болтать, что получу лицензию в Коверчано. Не знаю, почему я это говорила. Даже не представляла, как туда попасть. Просто знала, что это самая сильная школа тренеров по физподготовке.

Почему мы выбрали Флоренцию [для переезда]? Потому что рядом с Коверчано.

Мое попадание туда – чистое совпадение. Мы приехали на Мальту, где была шер-программа перед запуском лицензии УЕФА для тренеров по физподготовке. На этом же мероприятии были люди из Коверчано, которые формируют курс для тренеров по физподготовке. Мы познакомились. И тут у меня зажглась эта идея. На второй день я подошла: «Знаете, а я вот сейчас живу в Италии и учу язык. А как вообще в Коверчано попасть?»

Из-за огромного конкурса иностранцу попасть туда очень тяжело. По-моему, за все время только я получила там лицензию по физподготовке, будучи гражданкой другой страны. Потому что иностранцам просто не пройти конкурс. Но у меня получилось.

Там появились первые знакомства и проникновение в среду, потому что я никого не знала во Флоренции. Потихоньку меня до себя допустили – все-таки в Италии с тобой не сразу начинают разговаривать. Тут вообще с этим сложно: «Сначала покажи, что что-то умеешь, что ты вообще достоин. А потом мы уже решим».

Эти шесть недель обучения были о-очень сложными.

Во-первых, потому что отвыкаешь учиться так долго. Шесть недель нужно ходить на учебу каждый день. Здесь никого не интересует, можешь ли ты. Обучение не подстраивается под перерывы на матчи сборной, как у нас. Здесь огромный конкурс – если не можешь, еще двадцать человек после тебя смогут. Нужно просто взять и не работать шесть недель. Мне повезло, потому что я была без команды. 

Во-вторых, конечно, итальянский. Получился курс два в одном: я и язык учила, и лицензию получала. Очень помогала латынь. Плюс я не стыдилась пользоваться переводчиками. А еще все сорок человек в группе стремились помочь.

– Наличие этой строчки в резюме сильно меняет ситуацию при поиске работы в Италии?

– Конечно. Без Коверчано ты просто не можешь работать в Италии – только на любительском уровне. Здесь всем неважно, какая у меня лицензия УЕФА. Она не котируется.

– В чем магия Коверчано?

– Главное: это одна из самых фундаментальных школ тренерского искусства в Европе. В Коверчано в тренере по физподготовке видят человека, который компетентен во всем – от реабилитации до технико-тактических особенностей команды. Он должен разбираться во всех упражнениях, чтобы направить главного тренера. Иногда даже было сложно понять, точно ли на тренера по физподготовке ты учишься – настолько всеобъемлющий подход.

– Что вам дала учеба в Коверчано?

– Вхождение в среду тренеров по физподготовке в Италии. Это было очень важно. Мне хотелось не только получить лицензию, но и посмотреть на невероятные примеры педагогического мастерства. Преподаватели в Коверчано заражают харизмой, мотивируют к свершениям, дают абсолютную свободу в развитии идей. Это не только место, где дают знания и говорят, как правильно, но и предполагают твое собственное участие и креатив, выстраивание личного видения процесса. 

Огромное отличие от того, что видела раньше. Очень много нюансов подметила  – теперь пользуюсь ими в Академии РФС.

Европа: плана и предложений не было, разговор с Семаком – тяжелее, чем с родителями

– Когда у вас с Александром появилась мысль об отъезде в Европу?

– Мы изначально об этом говорили. Это наша голубая мечта. У обоих.

– Еще в «Уфе»?

– Конечно. Но идея жила даже дольше, еще до нашего знакомства. Когда впервые всерьез заговорили, это не было чем-то абстрактным.

Получился челлендж на двоих. 

– После стажировки в «Интере» из «Уфы» вы сказали, что занялись итальянским. Вас уже тогда тянуло в Италию?

– Я просто понимала, что нужен еще один язык. Учить испанский было бы, конечно, резоннее. Но в «Интере» я познакомилась с Лучано Спаллетти. Сразила его харизма, и поэтому начала учить итальянский: так хотелось с ним поговорить! Ты просто тонешь в этой энергии, а сказать и спросить ничего не можешь.

Занималась с переменным успехом и перерывами. Но пыталась. Всерьез за язык взялась где-то за полгода до переезда.

– Как сейчас оцените уровень?

– Для бытового общения – вообще прекрасно. Но, конечно, я смешно разговариваю. София поначалу даже просила: «Можешь, пожалуйста, не болтать с моими школьными подругами? Ты очень смешно говоришь». У меня абсолютно нет стеснения насчет того, что я что-то не так скажу, и это большой плюс. Конечно, чувствую прогресс, ведь продолжаю заниматься. Потихонечку учу. Наверное, можно было и быстрее, но из-за многозадачности это невозможно. Главно: я могу все что угодно объяснить итальянцу на итальянском, и он меня поймет.

– Как вы поняли, что момент для переезда настал?

– Пришло время переподписывать контракты [в «Зените»], и мы поняли: если сейчас согласимся, Софа за это время еще повзрослеет, у нее появятся друзья и своя жизнь – ее очень сложно будет вырвать. Мы не хотели, чтобы она страдала из-за переезда.

Тогда мы поговорили с Сергеем Богдановичем. Мы бы не переехали, если бы он тогда сказал: «Ну нет, ребят». Этот разговор стал отправной точкой. И мы уехали до переподписания контрактов.

– Тяжелее всего было поговорить с Семаком?

– Конечно. Надо было собраться с мыслями.

– Тяжелее, чем с родителями?

– Конечно. Страшно его подвести: человек позвал вас в «Зенит», это огромная ответственность.

– Он вас сразу понял?

– Мне кажется, он чего-то такого ожидал. Все-таки мы уже долго общались, и он знал: наша семья способна на самые сумасбродные поступки. Плюс мы с Сашей всегда учимся за границей. Я постоянно общаюсь с европейцами.

Короче, это напрашивалось.

– Вы поехали в никуда?

– Да.

– У вас был какой-то план?

– Нет 😄 У нас был план – переехать.

Логично после первой мысли «я переезжаю» наводить мосты и общаться с людьми, но мы не собирались ничего делать за спиной [у Сергея Семака]. Это совершенно не про нас. Мы поговорили ближе к концу сезона, а уже после этого начали искать клуб. Понимали, что сначала работу найдет, скорее всего, Саша, потому что мне нужно было еще получать лицензию [в Коверчано]. Но я этого и хотела: возникла потребность учиться.

Первый год, когда Саша был без работы, дался, мягко говоря, непросто. Ты живешь с постоянным вопросом: «А правильно ли это было?»

– Как не застревать в привычном комфорте? Вы с Александром достигли статуса в России, работали в «Зените», где, очевидно, очень приятные условия. Но все равно выбрали неизвестность.

– Уверена, многие до сих пор не понимают нашего поступка.

Это проверка себя. Желание посмотреть, на что мы способны. Еще думали о Софии: хотели, чтобы она росла в разных культурах и понимала их.

Как не привыкнуть сидеть на одном месте, если все хорошо? Не знаю. Наверное, зависит от того, к чему ты стремишься.

– Что позволяло надеяться на успех?

– Ничего 😄 Да успеха-то еще и нет. Что такое успех? Для меня – обернувшись назад, сказать: да, я могу приносить пользу и получать признание сообщества не только в своей стране, но и в другой. Вот это успех.

– Вы уже пару раз сказали, что вам было сложно, но не конкретизировали. Приведете примеры?

– Самое тяжелое – это ожидание. Саша очень сильно ждал работу. Это было нашим приоритетом, потому что у меня-то есть занятие: я преподаю, развиваюсь и постоянно куда-то мотаюсь.

А Саша ждет. Ждет, ждет, ждет. Проходит месяц, второй. Появляются варианты, они не подходят. Начинаются апатия, сомнения, неуверенность в себе. В этот момент и нужен человек рядом. Я могла сказать: «Все, ничего не волнует, мы забираем Софу из садика, собираемся и уезжаем на три дня. Куда угодно». Саша говорит: «Да нет, мне нужно встречаться с людьми». Это постоянная рутина поиска: встречаешься с людьми, проходишь курсы, ищешь стажировки. Ты должен постоянно заявлять о себе: я здесь, я жду работу. А ты в этот момент говоришь: «Нет. Сейчас мы останавливаемся и уезжаем втроем». Тогда мы, помню, поехали в Венецию.

Плюс деньги тоже имеют свойство заканчиваться. Все это давило.

– Вы когда-нибудь разговаривали о возвращении?

– Нет (молчит несколько секунд).

Совершенно нелогично звучит, да? Но я вообще не кривлю душой: такого разговора не было. Потому что как это так? Даже не начав, признать несостоятельность? Нужно хотя бы попробовать. Чтобы попробовать, нужна работа. Значит, она появится.

– До какого момента вы были готовы верить?

– До победного. Наверное, эта черта когда-то наступила бы, но, слава богу, мы до нее не дошли.

«Ты живешь в эпохе Ренессанса и идешь по той же мостовой, где ходил Микеланджело. Невероятно». Почему Флоренция – это восторг

– Чем покорила Италия?

– Всем! Моя влюбленность в Италию шла параллельно с любовью к Александру – именно он познакомил меня со страной. Раньше совершенно иначе себе ее представляла.

Мне нравится абсолютно все: язык, кухня, люди и их участность, живые глаза, вот эта дольче вита. Здесь вкусно все – ароматы в городе, разговоры и крики на улицах, эта эмоциональность.

Пошел уже третий год во Флоренции, и каждый день, выходя на улицу, я думаю: мамма миа, как же хорошо здесь.

– Есть что-то в менталитете итальянцев, к чему не можете привыкнуть?

– Нет, так нельзя. Ты либо принимаешь все, либо уезжаешь туда, откуда приехал.

Лучше не сравнивать: сравнение всегда будет не в чью-то пользу. Я не люблю это делать. Жить в Петербурге – великолепно. Это один из красивейших городов мира. Невероятный город, невероятные люди.

Про Флоренцию то же самое могу сказать. Здесь живешь в эпохе Ренессанса. Можешь ее изучать, просто глазея по сторонам, ведь вокруг – музей. А для меня это очень важно. Мы постоянно ищем новые места, стараемся каждый день узнать что-то новое. Идешь по той же мостовой, где ходил Микеланджело. Невероятно.

Видишь эти божественные пропорции, золотое сечение во всем вокруг. Пока мы находимся в абсолютной гармонии. Я ждала, что разочарование в какой-то момент наступит, но нет. Пока этого так и не случилось.

– Три места в Италии, которые сразили наповал?

– Галерея Уффици. Но нет, так нельзя. Вся Флоренция меня сражает наповал. Ладно. Галерея Уффици.

Мост Санта-Тринита, когда переходишь Арно в восемь утра. Вокруг такая дымка, а в пятидесяти метрах видишь Понте-Веккьо. Нет туристов, транспорт только начинает шевелиться. А ты стоишь на этом мосту. Незабываемо.

А еще мне очень нравится городочек Сиена. Всем советую туда съездить.

– Как бы вы описали, какая вы мама?

– Ох, я не знаю. Мне кажется, очень взбалмошная, бесконечно ищущая приключений. Обожаю проводить время с дочкой. Она мой компаньон. Я с полугода везде перемещаюсь с ней. И сейчас мы можем сесть в машину и куда-нибудь уехать дня на три-четыре.

Надеюсь только, что я не слишком напираю с идеями и даю ребенку относительную свободу. И надеюсь, что, когда Софа подрастет, она сможет сказать: «У меня понимающая мама».

– Переезд в другую страну с маленьким ребенком – настоящее приключение.

– Сейчас с нами человек, без которого я не мыслю свое существование – наша прекрасная [няня] Лена. Дочь ее обожает. Но переезжали и жили первые полтора года мы без нее. Так что через самые сложные моменты прошли сами.

Более того, мы с Сашей одновременно учились в Коверчано. И София заболела. А нянь тут нет – совершенно не такой рынок, как в России. Четыре няни на всю Флоренцию, и все они уже в семьях. Да и кому угодно не доверишь ребенка.

У Софии температура, а Саша в это утро сдает экзамен. Все как в советское время: оставили ее в секретариате Коверчано – сотрудники с ней поиграли. Спустя время прибегаю с теста, забираю Софию. Но потом у меня опять лекция, и я снова ее оставляю. Потому что в Коверчано нельзя пропускать много: есть лимит – кажется, 10% от всего курса.

В какой-то момент я сказала Александру: «Мне ничего не нужно – только чтобы наша Леночка была с нами». Она согласилась переехать из Петербурга – все это время мы ее уговаривали. Теперь нет никаких вопросов, кто убирается, готовит и так далее. Это просто предлагаемые обстоятельства – в сутках всего 24 часа. Я либо работаю, либо провожу время с дочкой. Не хочу тратить свободное время на что-то еще. В этом вопросе я самый счастливый человек на свете: муж меня понимает, все совпало. Сейчас Лена живет в пяти минутах ходьбы от нашего дома.

При этом я не сторонник сваливания всей ответственности на няню. Все свободное время уделяю дочке, а в отпуск мы ездим только втроем.

– Как Софа учится в Италии?

– Великолепно – у нее папины мозги. В шесть лет Софа свободно говорит, читает и пишет на итальянском, русском и английском. Итальянский знает лучше меня, постоянно поправляет. Мы попытались максимально быстро интегрировать ее в среду. На мой взгляд, переезд дался ей не так уж и сложно.

– Вам важно, чтобы Софа сохраняла связь с Россией и русской культурой?

– Очень. Дважды в неделю она занимается русским языком, еще раз в неделю – рисованием с русским преподавателем. Плюс к нам постоянно приезжают друзья.

Кстати, после нашего отъезда моя мама начала учить итальянский – волнуется из-за коммуникации с Софией. Я ей говорю: «Не переживай. Софа из Петербурга, так что в любом возрасте должна уметь прочесть таблички в Эрмитаже».

«Нам с Сашей сразу сказали: в одной команде работать не будете. Муж и жена – нехорошо». Как Мария оказалась в женской «Фиорентине»

– Расскажите про обязанности в «Фиорентине».

– Сначала я реабилитировала Кристиана Куаме после повреждения передней крестообразной связки. Первые три с половиной месяца занималась только с ним.

Отличный этап, чтобы просканировать пространство и понять, как все устроено. Официально эти три месяца не работала: приходила, проводила очень много времени на базе, знала, где что лежит, обращалась ко всем агрономам по именам, а потом уходила. 

– Почему выбрали именно вас, чтобы его восстанавливать?

– Стечение обстоятельств. Мы уже были знакомы с нутрициологом и доктором «Фиорентины», а также с главной клубного performance department и моим преподавателем из Коверчано Франческо Перонди. Я много времени проводила на базе и общалась со специалистами, потому что Саша там уже работал.

А потом случился отпуск, в который специалисты команды тоже хотят. Но есть травмированный игрок, с которым все равно нужно заниматься. Тогда я сказала, что готова.

– Вы попали в женскую «Фиорентину» сразу после того, как Куаме долечился?

– В процессе его перехода [в общую группу]. В этот момент из женской команды ушел специалист, срочно надо было кого-то искать, а я была рядом. Тогда меня спросили, пойду ли я в женскую команду. Я согласилась. 

Дело в том, что нам с Сашей сразу сказали: в одной команде работать не будете. Муж и жена – нехорошо.

– Почему?

– Ну вот такие они. Итальянский консерватизм. Хотя, на мой взгляд, это только хорошо: значит, я точно не представляю угрозу для футболистов. Но нет, они видят иначе. По-русски мы бы об этом сказали «папин дом».

Но вообще, дело тут и в другом. В Серии А нет женщин, поэтому очень тяжело сразу туда зайти. Для этого нужно вообще все шаблоны разрушить: муж и жена вместе работают, еще и женщина, да еще и иностранка. Ну тут же с ума сойти можно. Поэтому я ставила цель просто начать работать.

Сейчас могу сказать, что дико благодарна за возможность работать в этой команде. Невероятно интересные и идейные люди, международный тренерский состав – соответственно, все максимально лояльны и эмпатичны. Мы в коллективе говорим на четырех языках. У всех разный опыт, но у каждого есть чему поучиться. Тот самый случай, когда люди объединены общей идеей. Я буквально бегу на работу каждый день. Очень крутая атмосфера.

– Вам было интересно оказаться в той же позиции, что и двадцать лет назад, когда вы не обладали статусом в своей сфере?

– Не совсем так, все-таки «Зенит» – это статус. Плюс все могут загуглить мое имя и почитать о внекомандной деятельности: я сотрудничаю с ведущими специалистами из разных стран, мы делаем совместные проекты, стримы, исследования.

Поначалу мне тоже казалось, что нарабатывать статус придется с нуля. Но оказалось, что нет. В Коверчано ко мне подходили: «Ты работала в команде, которая играла в Лиге чемпионов? Ва-ау». Спрашивают, с какими футболистами я работала. Ну, конечно, козырнешь некоторыми фамилиями. Все говорят: «Ничего себе». А потом я спрашиваю: «Слушай, а если будет шанс, поедешь в Россию работать?» Отвечают: «Нет-нет-нет, ты что. Я в Тоскане хочу остаться: здесь мама, папа, дедушка. Не уеду». Вот это – тоже про Италию.

– Во сколько раз вы потеряли в зарплате по сравнению с «Зенитом»?

– О-о-очень во много 😄 Эта идейность граничит с сумасшествием, да?

– Я это очень хорошо понимаю.

– Да, это авантюра. Подкреплена ли она чем-то? Были основания попробовать? Были. Другой я сейчас человек? Абсолютно. На мой взгляд, куда более интересный. 

Смысл жизни – быть интересным человеком. Интересным собеседником, интересной персоной. Такое решение, несомненно, обогащает.

– Не могу не спросить: после переезда вы хоть раз чувствовали предвзятость из-за того, что вы из России?

– Нет.

Узнать Марию еще чуть лучше: как она попала в Цирк дю Солей, почему горные лыжи – табу и кто два человека, которые научили ее добру (вы наверняка догадываетесь)

– Вы рассказали, что работали в Цирке дю Солей.

– В его дочерней компании.

– Как так вышло?

– Это было недолго.

Когда завершила профессиональную карьеру в спортивных танцах, появилось очень много свободного времени. Надо было зарабатывать – это одна из причин, по которой закончила со спортом. Еще многое могла там сделать, но финансовой возможности не было. 

Сначала взяла академотпуск и пошла работать в [балет] Todes – надо было помогать маме. После этого появились постоянные предложения: мюзиклы, отборы, кастинги. Время до возвращения в университет с намерением серьезно учиться было очень насыщенным. Я работала в мюзикле We Will Rock You в Театре Эстрады, была воздушным акробатом в сумасшедшем аргентинском шоу De La Guarda.

Так появилось много знакомств в шоу-бизнесе, и мне предложили поработать в Малайзии. А чего бы не поехать? Но это продолжалось недолго, так как именно там я поняла: цирковая жизнь – это здорово, очень интересно и насыщенно, но… Сколько это будет продолжаться? Год, два, три, пять. А дальше-то что? Там я решила посерьезнее браться за жизнь.

– Наконец-то поняла, откуда ваша любовь к экстриму. Она все еще существует?

– Да. Это отсутствие страха губит в некоторых ситуациях и не играет мне на руку, но что делать? Дочка, кстати, в меня: мы с ней вместе на всех американских горках. Правда, уже, к сожалению, возраст: приходится сначала пить таблетки от укачивания.

– Вы всю жизнь работаете с травмами, но все равно любите экстрим.

– Да. Но я не катаюсь на лыжах – это табу. Слишком часто восстанавливала коленные суставы после Альп. За карьеру видела так много предельно неудачных случаев, что вот здесь возникает панический ужас.

Горные лыжи – единственное, что я категорически запретила всей семье.

– Вы прыгали с парашютом и на тарзанке. Что самое экстремальное делали в жизни?

– Да нет, это точно не самое экстремальное. Наверное, самое экстремальное, что я делала в жизни… (думает несколько секунд) Безоговорочно верила в свои силы.

А если серьезно – полностью отдала жизнь мужу и доверилась ему. Серьезно, это, наверное, самое большое решение. Потому что до этого – «все сама». Любые решения, ответственность – только на мне. А тут буквально так было: «Ты со мной?» – «Да, я с тобой».

– Семья – самое большое счастье в вашей жизни?

– Да. Это то, ради чего можно прыгать с парашютом 😄

– Как вы проводите время, когда хотите отдохнуть?

– Очень люблю проводить время втроем – так отдыхаю. Не знаю, может, этим я напрягаю всех остальных, потому что мы все время куда-то едем, что-то смотрим и выполняем невероятные пассажи.

Но недавно стала понимать: крайне редко, но нужно отвлекаться. Это даже не про желание побыть одной. Нет. Мне хорошо, когда мы все вместе. Это связано с постоянной нехваткой сна.

Буквально два дня назад я уехала в Милан на балет и осталась с ночевкой, потому что после спектакля поезда уже не ходили, а ехать на машине не хотелось. И там я выспалась. Мой браслетик Whoop впервые за очень долгое время показал сто процентов восстановления. Я проснулась и подумала: «Вот это кайф!»

– В Италии часто ходите в театры?

– Если бы был обширный репертуар, я бы чаще это делала.

В те полтора года, что я не работала, мы постоянно куда-то ездили. Рим, Болонья, Милан, Флоренция – четыре города, где всегда можно что-то найти. Очень нравится. Это интересно и с точки зрения понимания культуры.

Сходить в Ла Скала, послушать Нетребко – по-моему, вообще фантастика.

– В Петербурге тоже часто ходили в театры?

– Да. Скучаю по Мариинке! И Эрмитажу. Это если не брать людей. Но по Мариинке – очень сильно. Скоро мы с дочкой приедем в Петербург и захватим столько «Щелкунчиков», сколько сможем.

Дело в том, что сейчас я поддерживаю премьера Мариинского театра, которому несколько недель назад прооперировали плечевой сустав: пытаюсь состыковать специалистов, чтобы мы восстановились как можно быстрее. Поэтому уже забронировала себе «Щелкунчиков» 😄

– Если бы вы могли поговорить с собой 19-летней, только начинающей карьеру в футболе, какой бы совет дали?

– Да нет никакого совета. Нужно пройти все эти этапы. Мы с вами обсуждали некоторые вопросы, и после них напрашивался вывод: «Главное – не мешать футболисту. Он сам все сделает». Тут – то же самое.

– Вы в 19 сильно бы удивились, увидев себя такой, как сейчас?

– Да 😄 Абсолютно не представляла себя такой. Может, это не очень скромно – все-таки себя принято недооценивать. Но я себе сейчас очень сильно нравлюсь.

– Давно?

– Нет, не то чтобы давно. Но если говорить о карьере, я бы точно хотела прийти к нынешней точке. Это хорошее развитие. Конечно, можно было лучше, но получилось так. Я себя нормально оцениваю как специалиста, хоть это, может, и недостаточно самокритично.

– Чему еще вы бы хотели научиться?

– Я сейчас буду говорить такие вещи, будто выиграла конкурс Мисс Вселенная 😄 – просто у меня довольно детские, наивные желания. Например, сейчас мы с дочкой пытаемся делать какое-то маленькое добро, но ежедневно.

– Что вы сделали сегодня?

– Дочь рассказала, что ей дали игрушку, она передала ее другому ребенку, а он ее порвал. Дочь сказала, что это ее вина. Взяла ответственность на себя. А дома спросила: «Мама, это добро?» Я считаю, что да, несомненно.

А я сегодня сделала несомненное добро в начале дня. Во Флоренции очень сложно водить машину – туристы повсюду. А ты торопишься на работу. Так вот сегодня я даже в мыслях не допустила ни одного бранного слова в адрес туристов, которые шли по проезжей части.

Если серьезно, мне действительно хотелось бы делать что-то полезное и улучшать среду вокруг. Дом, улицу, город. Может, и что-то более глобальное. Просто хочется потом не жалеть об упущенном времени.

– Мы живем во время, когда добра критически не хватает. Как считаете, человек может его культивировать сам, или обстоятельства иногда способны перемалывать то доброе, что в каждом из нас есть?

– Меня добру научили два человека – мой муж и Сергей Богданович.

Сергей Богданович – это само добро. Всегда можно среагировать по-разному. Но в любой ситуации Сергей Богданович показывал: всегда есть выход добру.

– Научили добру – это как?

– Я не умела быть доброй, относиться ко всему с добротой и давать добро в любой ситуации.

Помню, путешествовали с мужем. В ресторане при отеле – наша соотечественница. Она услышала русскую речь, и это стало ее дико раздражать. У нас бывает же такое: не хотим сталкиваться с русскими за границей. Она раздражается, категорично и даже жестко себя ведет. Первая реакция, которая приходит на ум? Встать и выйти – ресторанов-то много. А Александр в этот момент сделал ей серьезный комплимент. Не льстил, а нашел, что в ней отметить. Вечер закончился ее словами: «Спасибо вам большое. Вы меня извините, что я так себя сначала повела». Оказалось, у нее проблемы – одна, вторая, третья. И этот груз немножко ослаб, когда она поняла, что можно и по-другому.

Меня это поразило. Поняла, что все зависит исключительно от тебя. Тот самый случай, когда ты воспроизводишь добро. Если ответить злом на зло, добро не родится. И ты его не увидишь.

Кажется, ты себя защищаешь. Ты же должен быть сильным. Ты же должен отстаивать себя. «Как это вы на меня так посмотрели? А я, значит, еще пристальнее на вас посмотрю!» Но это очень примитивно.

– Что вас больше всего беспокоит, когда думаете о будущем?

– Наверное, ограничение свободы. Я хочу, чтобы у всех членов моей семьи была возможность в любой момент к нам приехать, чтобы увидеться. И созвониться.

– Вы счастливы?

– Да.

– Что делает вас счастливой?

– Точно – моя дочь. Каждую секунду. Бывает, после работы вообще нет сил – хочется просто лечь. А дома твоя батарейка заряжается до 101% только при одном взгляде на ребенка. Не знаю, как это происходит, но я встала в шесть утра, вернулась в шесть вечера – и уже участвую в театральной постановке.

– О чем вы мечтаете?

– Чтобы моя дочь была счастлива.

Телеграм-канал Любы Курчавовой

«Я на тысячу процентов предан Семаку». Интервью Вильяма Оливейры: что с «Зенитом» и почему закисли бразильцы?

Фото: Maksim Konstantinov/Global Look Press, Marc Rasmus/imageBROKER.com, Valentin Wolf/imageBROKER.com, Martin Moxter/imagebroker.com, Alexander Wilf/Russian Look/Global Look Press; РИА Новости/Григорий Сысоев, Владимир Астапкович, Алексей Куденко; zenit.ru/Вячеслав Евдокимов; fclm.ru; fcufa.pro; www.instagram.com/coachmariaburova

Comments

[Иван Тянтов]

Как понять, что одна женщина интервьюировала другую, даже не читая материал? У вас палец устанет прокручивать колесико на мышке

[StillInTheGame]

хороший человек, хорошее интервью!

[Ярослав Харитонов]

Очень тяжело прорываться через тонну историй, как никто не любил и гнобил, может быть текст интересный, но не дочитал.

[OldRedWhite]

Ответ Ярослав Харитонов

Очень тяжело прорываться через тонну историй, как никто не любил и гнобил, может быть текст интересный, но не дочитал.

Вот поэтому никогда и не узнаете , какие замечательные люди эти Семак и итальянцы!

[vas1105]

Вот почему Зенит перестал выигрывать

[NoThanks]

Слишком много текста. Надо было как-то покороче - читать целиком просто не вариант. В целом могу только две вещи сказать:
1. Молодцы они с мужем что строят свои карьеры, занимаются любимым делом и все такое. Это здорово и отрадно.
2. Панч о том, что женщины не работают в футболе - вообще не в тему. Реабилитологов, врачей и прочего медперсонала женского пола в футболе немерено. Никого этим не удивишь. Если бы она тренером вратарей, к примеру, в мужскую команду устроилась - это было бы необычно. А так - чистая спекуляция на расхожем тезисе...

[klimkamnev]

Ответ Иван Тянтов

Как понять, что одна женщина интервьюировала другую, даже не читая материал? У вас палец устанет прокручивать колесико на мышке

Красиво сказал.

[Old Vyaine]

Что называется, не поймите меня правильно™, я без негатива. Просто хотел уточнить, в чём проявляется то, что она "в числе ярчайших"? Она женщина и с ней сделали интервью?

Так-то всяческих успехов Марии.

[ElCoronel]

Хорошо, но мало)) Странно что ни ГПОФ, ни в СБГ, никто не спрашивает про Сапатера. Должна быть веселая интересная история. И вообще какое её отношение к футболистам-симулянтам

[Евгений Михайлов]

Мария вела у меня занятия на модуле в РФС на категорию А УЕФА - талантливый спикер, несмотря на то, что занятия шли по зуму (мы все в аудитории и большой проектор перед нами) она умудрялась поддерживать интерес и замечательную атмосферу в течение всего дня. Только успехов ей, она крутая