«В политике сначала боялся ошибиться и неправильно выразить свое мнение». Большой разговор с Алексеем Игониным
Бывший игрок «Зенита» и генсек Федерации футбола Санкт-Петербурга Алексей Игонин дал большое интервью Денису Ельфину.
В 2012-м году махачкалинский «Анжи» стал последним профессиональным клубом в карьере Алексея Игонина. С тех пор уже 11 лет он постоянно выходит из зоны комфорта и не боится пробовать новое.
Внутри — зачем заходил в «Единую Россию» и посещал курсы риторики; как играл за «Зенит», а потом комментировал игры «Зенита», и с чего нужно менять детский футбол.
— Какое у вас главное воспоминание из футбольной карьеры?
— Я ничего бы не выделял. Помню период, когда говорили, что меня в большом футболе не будет и я стану играть по своему желанию. В какой-то момент достаточно резко началась история, связанная с «Зенитом», с карьерой. Как-то очень быстро у меня получилось попасть в основной состав. Взять этот кусок жизни [футбольную карьеру], а там выделять нечего. Тем более, это было достаточно давно. После карьеры я немного сторонился футбола, чтобы адаптироваться, развиваться в жизни. Мне не хотелось держаться за футбол и идти таким простым путем.
— Многие фанаты сине-бело-голубых любят вспоминать «Зенит» Петржелы. Почему?
— Это можно сравнить в какой-то части с СССР и железным занавесом. Он [Петржела] пришел и стал обращать внимание на отношение к футболистам, отношение к делу, к эмоциональной части. Все, что связано с российскими тренерами, как правило, сводилось к тому, что какие-то требования и задачи надо выполнять через боль и «не хочу». У Петржелы, видимо, более европейский подход. Для нас это был первый [иностранный] тренер, и он стал глотком свежего воздуха. На тот момент ребята очень эмоционально играли, не боялись бежать вперед и атаковать. Никто же тогда, на самом деле, не знал, насколько игроки того состава были талантливы. С приходом Петржелы по-другому стала смотреться игра команды. Она была более современной и смотрибельной. Мне кажется, она немного выделялась на фоне такой прагматичной игры не только «Зенита», но и всего российского футбола.
— Как вы существовали в такой атмосфере?
— Я как раз восстановился после травмы. Предсезонку практически всю пропустил. Был только на последнем сборе, и то не до конца. Потом я сыграл где-то месяца два, набирая форму, после чего пошли вопросы о моем нахождении в команде, и с середины июня, насколько помню, меня в ней уже не было. Я был переведен в дубль. Позже были другие варианты — уезжал в Москву на просмотр. Опосредованно, конечно, числился в команде. На тот момент я не был игроком не только основного состава, но и в заявку часто не попадал. Особо и не вникал в эти истории, потому что мне было важно играть и иметь какой-то вес и значимость. Эти вопросы меня угнетали. Особенно в тот момент, когда меня перевели в дубль, и только тренер второй команды взял на себя труд, чтобы я вообще тренировался в «Зените».
— Вы ушли из «Сатурна» во время банкротства клуба. Говорят о долгах почти в миллиард долларов.
— Я закончил сезон, и в этот момент произошло банкротство. Это как раз все было при мне.
— Как это все происходило?
— В какой-то момент пошли задержки по выплатам зарплат. Мы совершенно спокойно на это смотрели, потому что клуб, на мой взгляд, был достаточно крепким и понятным. Тем более, там были государственные деньги. Не припомню историй, чтобы такой большой клуб так быстро развалился. Потом уже пошли «Анжи» и остальные. У нас не было никаких сомнений в том, что все будет нормально. Более того, нас уверяли в этом, потому что в первую очередь это сказалось бы на результате. Спустя полгода проблемы с выплатами и задержками повлияли на ребят. На тот момент я уже опытный капитан, и моей задачей, в том числе, было успокоить ребят, чтобы они продолжали играть. Очевидно было, что если мы будем играть плохо, то разговоры о том, что сейчас найдется спонсор, сами собой отвалятся. Для меня было очень важно держать всех в состоянии, чтобы у нас хотя бы был шанс.
— Приходилось ли общаться с болельщиками?
— По сути общения не было, потому что это была наша история. Могу сказать, что играть мы не перестали, что мы продолжали играть. Мы тренировались, там был очень хороший коллектив, поэтому все были уверены в том, что мы ситуацию выправим и проблем никаких не будет.
— После «Сатурна» был «Анжи». Еще один клуб, который позже исчез. Тогда в Махачкале вы уже доигрывали?
— По сути, да. Это было очень сложное для меня время. В «Сатурне» я был лидером и капитаном, а тут новые для меня ощущения. Ты вроде в обойме, но на подхвате. Мне было очень сложно перестроиться. Там я был не основной фигурой и должен был помогать. Когда понял это, стало намного проще. Было сложно принять. Я видел свою задачу таким образом. Во время тренировок, на протяжении подготовки к матчу мне нужно быть в максимальной форме, чтобы на мне тренировался основной состав. В какой-то момент было много игроков. У Гаджиева такая система: ему нужно много футболистов, постоянно в двусторонке участвует минимум два состава. У нас сплотился состав интересный. И молодежь, и те ветераны, которые не попадали в основу. Мы играли на полном серьезе и радовались тому, что мы у них выигрывали в тренировочных играх. Думаю, что это тоже в том числе помогло. Помню в какой-то момент нам сказали: «Давайте уже не портите настроение ребятам. Немножко пыл поубавьте».
— Сулейман Керимов принимал игроков у себя дома. Что это были за встречи?
— Периодически мы приезжали к нему домой пожарить шашлыки, посидеть и пообщаться. Была некая зажатость. Одно дело, когда мы сами где-то собрались, а здесь был и главный спонсор, и тренерский состав. Я так понимаю, что эти ребята еще оставались. Там уже было свое общение. На протяжении 2-3 часов происходили такие посиделки.
— А после «Анжи» были ещё предложения продолжить карьеру?
— После «Анжи» я попробовал себя в Первой лиге. Но здесь вопрос уже другого характера. Травма на тот момент не позволяла играть даже в «Анжи». Я сделал операцию в Испании. Резко у меня начались боли. Я вспоминаю историю, когда я бегал вокруг поля на сборах и мимо меня проходил Это’о. Мы с ним поговорили, пообсуждали и он сказал: «У меня что-то подобное было. Сейчас я тебя отправлю к хорошему доктору». И он позвонил ему в клинику, в Барселоне. Это’о сказал, что у этого доктора основные футболисты «Барселоны» лечатся. Клуб без проблем оплатил все издержки. Я туда прилетел, и мне сделали операцию, но, к сожалению, она не помогла. Этого было недостаточно.
— Во все клубы вы переходили в качестве свободного агента. Как так получилось?
— У меня закончился контракт с «Зенитом», и мне дали понять, что его не будут продлевать. Сказали: «Если ты хочешь спокойно продолжать футбол, тебе надо уйти еще по ходу сезона». Видимо, так хотели сделать, чтобы выручить средства или ещё что-то. На тот момент ещё действовало правило компенсации. То есть необязательно, что сразу становишься свободным агентом. Поэтому после окончания контракта у меня возникли проблемы, учитывая, что я не играл на протяжении семи месяцев, варился в дубле «Зенита».
Сумма, которая должна была компенсироваться другим клубом, была достаточно внушительной. Поэтому мне было сложно найти клуб сразу. Тем более вопрос со своим коленом я тогда до конца все-таки не решил, поэтому уехал в Украину, где поиграл в Одессе. Я ехал к специалисту, чтобы там восстановиться окончательно. В этом смысле мне помог Бышовец. Он договорился о том, что возьмет меня в команду, и я наберу те кондиции, которые у меня были. И там уже меня увидели тренеры «Сатурна». Приехали и пригласили в клуб. После «Сатурна» у меня закончился контракт. Никакой компенсации уже не получить, потому что там деньги должны были заплатить.
— Был мимолетный заход в «Салют-Энергию» к Сергею Ташуеву.
— Я там, по сути, и был. Провел где-то месяц, потренировался, посмотрел. Но на том уровне и с теми нагрузками мне, действительно, не удавалось играть. Я понимаю, что слишком поздно закончил, но до сих пор расхлебывают эту историю.
Все понимали, что у меня проблемы со здоровьем. Не скрыть же, что я делал операцию. Мне тренер тогда сказал, что только после обследования, если врачи подтвердят, что ты здоров, мы тогда подпишем контракт. Просто уровень обследования был… Я привык немного к другому. Особенно последние несколько лет в «Анжи», где был очень серьезный подход. В Белгороде была совершенно другая картина. Там была обычная поликлиника. Сложно было бы что-то определить с тем оборудованием, которое у них было.
В итоге закончил с большим футболом из-за проблем с суставами. Уже потом открыл для себя тайский массаж с упором на проработку суставов и смог еще поиграть на городском уровне: в мини-футбол и большой. Теперь можно только предполагать, но я уверен — если бы серьезней относился к своему организму раньше, играл бы ещё несколько лет.
«Задвинул как-то знакомым Пастернака, Бродского, Есенина, Ахматову. Не все поняли, а мне нравится»
— После завершения карьеры вы комментировали игры «Зенита» на «100ТВ».
— Я вернулся в Санкт-Петербург и пытался адаптироваться здесь. Был всегда готов к различным предложениям. Ко мне подошел Федор Погорелов и говорит: «Слушай, давай попробуем вместе прокомментировать. Ты будешь в качестве эксперта делать анализ по ходу матча, а я буду в роли комментатора». Было такое интересное предложение. Я сразу согласился. Погорелов удивился, что я легко сказал «да». Он сказал, что меня не первого ветерана, завершившего карьеру в Петербурге, звали. Все отказывались.
— Как думаете, почему?
— Есть такое стеснение, отсутствие веры в себя, нежелание попробовать что-то новое. Это большая проблема, связанная даже с медийностью обычного футбола. В наше время было сложно кого-то вытолкнуть на интервью. Мне приходилось. Я настраивался, заставлял себя в какой-то момент это делать. Во-первых, потому что это никто не сделает. Во-вторых, я понимал, что так или иначе это нужно. Также и здесь. Мне тоже было немного не по себе. Но на тот момент основной работы никакой не было, и я оказался в этой истории.
— Сейчас тот опыт помогает?
— Безусловно. Это было только начало. После я ходил на курсы риторики. На канале ходил на дикторские курсы. Это другое направление, которое мне дало возможность продолжать заниматься этим делом. И не только в спорте, не только в комментировании, но и в период, связанный с политической деятельностью.
— Как проходили курсы риторики?
— Я просто нашел преподавателя, который был профессором с большим именем и работал в институте. Напросился к нему в частную группу. Платишь и занимаешься по программе. Там учат говорить, дышать, тренируют дыхание. У спортсменов оно поверхностное. Чтобы говорить красиво, дыхание должно быть глубокое. Организм привык общаться именно так. Это влияет на тембр, на голос, на количество вдохов. Потом я тренировал речевой аппарат, а дальше пошли скороговорки, чтобы выстроить голос. Он был совершенно другой. Я разрабатывал верхнюю губу, которая у меня не поднималась. Когда работал со специалистом индивидуально, всегда ощущал разницу.
То, что творят преподаватели по технике речи, это потрясающе. Когда находишься в 20 метрах от него, он может крикнуть так, что ты не услышишь. А может сказать так, что в тебя прилетит объем. Это другая жизнь. Меня сподвигло на такие вещи учение стихов. Я задвинул как-то знакомым Пастернака, Бродского, Есенина, Ахматову. Не все поняли, а мне нравится. Потом на Маяковского подсел.
«Маленький процент людей вообще знает, что есть депутаты, которые могут что-то решить. Может, просто не верят»
— Давайте вспомним момент, когда вы решили попробовать себя в политике. Это был 2016 год. Как все происходило?
— Мне позвонил знакомый, с которым учились в институте. Сказал, что было бы интересно, если бы я здесь себя попробовал. Он считал, я своим именем мог что-то привлечь, не только голоса. Совершенно спокойно на это отреагировал, прошел муниципальные выборы, где были свои сложности. Тогда я еще не все понимал. [Свердловское городское поселение] это одно из самых сложных поселений до сих пор. В тот момент мы все-таки удержали влияние. Где-то год нормально проработал. Потом я уже перешел в Законодательное собрание Ленинградской области. Что-то смог сделать, и мне доверили совершенно другой уровень работы и нагрузки. Перед следующими выборами меня попросили поговорить с ветеранами «Зенита» и предложить им попробовать себя в политике. Никто не согласился. Как и с комментированием.
– В чем заключалась ваша работа в Заксобрании?
— Основная задача — законотворчество. Все, что связаном с регионом. Плюс работа с избирателями на участках. Понимание их вопросов и проблем, встречи с ними, попытки что-то изменить в деятельности администрации.
— Были ли какие-нибудь интересные ситуации при общении с народом?
— Очень маленький процент людей вообще знает, что есть депутаты, которые могут что-то решить и в чем-то помочь. Может, просто не верят. Часто на прием приходит человек, чью проблему решить невозможно.
— Сможем вспомнить пример такой ситуации?
— Допустим, человек не успел написать завещание своим родственникам и умер семь лет назад. Но люди просят поднять архив, чтобы как-то связать одно с другим. Ты начинаешь искать, но ничего не находишь. Такого архива не существует. С чего человек взял, что есть такая база данных? Ему кто-то шепнул во дворе. Подобных вещей очень много.
У нас была еще одна история. Пришла к нам бабушка, у которой частный дом и говорит: «Я все никак не могу подключить к себе воду. Я и туда пишу, и сюда пишу, и везде какие-то отговорки непонятные». Оказалось, что там нет никакой трубы с водой. Администрация уже два года не может это решить. Мы написали одно письмо, второе. А через полгода она приходит и говорит, что воду подключили. Я сам удивился, откуда ее взяли.
— Сложно ли было адаптироваться в политике после спорта?
— Политика — это же коммуникация. У меня с этим всегда было нормально. Ко всем относился лояльно и с пониманием, хорошо выстраивал отношения в коллективе. Из-за этого с семи лет меня выбирали капитаном. Но в самом начале было тяжеловато.
Помню свое первое заседание. Прихожу, волнуюсь, и мне нужно проголосовать по 62 вопросам. Казалось бы, здесь нажал «за», а здесь – «против». Но там такие краткие справки были, после которых немножко голова трещала. Была боязнь ошибиться и неправильно выразить свое мнение.
— Это как?
— Перед обсуждением всех 63 вопросов ты дискутируешь на комиссии по профильным темам. У меня основными темами были спорт, молодежь и культура. Там разбираются все вопросы по полкам. Если ты хочешь, можешь прийти еще на восемь других комиссий — послушать. В таких случаях человек не голосует, а просто наблюдает.
Потом приходишь на заседание, где тебе кладут папку со всеми вопросами. Например, комиссия проголосовала «за», и ты должен вспомнить, что на ней было, или прочитать все документы, которые были. В идеале, конечно, нужно разобраться в каждом вопросе, а их 63. Когда опыта мало, у тебя все перемешано. Было тяжело все в голове удержать.
— До 2021 года вы активно вели социальные сети, а потом все резко прекратилось. Это связано как-то с политической работой?
— Когда у меня уже подходил к концу срок, мне была поставлена задача попытаться в более сложном районе выиграть и стать депутатов ЗакСа. В этот момент люди сказали, что необходимо развивать социальные сети. У меня был человек, который этим занимался, согласовывал со мной все посты. Но он подошел к этому так серьезно, что надо было каждый день что-то говорить. Но мне никогда это не нравилось. Когда это все закончилось, я только вздохнул. Слава богу, у меня теперь нет Вконтакте, а Instagram и Facebook* (обе принадлежат компании Meta, которая запрещена в России как экстремистская, — прим.) закрыли. Какое счастье!
— То есть ведение социальных сетей никак не отразилось на карьере?
— Нет. Это особо не сработало.
— Вы рассказывали про ТЗ на многомиллиардный стадион, где были прописаны одни ворота. Разве такое возможно?
— Возможно. Сейчас есть совместный договор о сотрудничестве, чтобы развивать футбол. Стали понемножку обращать внимание на федерацию. По сути, это общественная организация. Кто мы для государственной структуры? Нам строят поля и говорят: «Идите и играйте». Мы-то проводим соревнования по определенным правилам. И все поля должны пройти категоризацию. Оно должно соответствовать нашим требованиям. Но кто из строителей знает, какие у нас требования? Они не знают и знать не хотят. В какой-то момент от меня было предложение подписывать проектную документацию со стороны федерации, чтобы участвовать в этих разговорах.
Изначально дали ответ: «Деньги наши, а вы будете еще рассказывать нам, как строить». Но сейчас с этим стало проще. Одно дело, сделать как можно дешевле, как это принято, а другое дело, проводить там соревнования.
— По итогу, стадион нормально построили?
— Стадион переделали, добавили средств. Это же деньги государственные. Нужно было подождать, заложить в следующий бюджет, из какой-то статьи перенести. Лучше подумать, для чего вообще строится эта площадка, и обратиться в профильные организации. Понятно, есть футбол, но такая же история и в легкой атлетике, и в баскетболе. Откуда строители или муниципалитет знают, что заложить в объект?
— Стоило ли спортсмену с хорошей репутацией идти в политику?
— Идти надо во всё. Везде пробовать себя. Это влияет на твою жизнь. Я всегда участвовал в странных и неизвестных историях, на которые мы можем не обращать внимание. Они могут во что-то вылиться не сразу. Когда меня назначили генеральным секретарем федерации футбола Санкт-Петербурга, мне сказали, что я наработал много игрового опыта, получил навык в спорткомитете, в ЗакСе. Все эти скиллы привели к тому, что моя кандидатура была лучшей на должность в федерации.
«Родители чуть ли не с судьями занимаются, чтобы получить результат в этом детском футболе»
— Вы приходили на должность в Федерацию футбола Санкт-Петербурга со своей концепцией развития. В чем она заключалась?
— Во-первых, я уже подхватил историю, которая началась чуть раньше до меня. Основной задачей было довести ее до ума. Первое — донести, что для подготовки футболистов результат команды должен быть не так важен. К сожалению, он очень сильно давит на всех. А это, естественно, в ущерб мастерству и классу. Тренеру необходимо добиваться результата по определенным причинам. Он достигается в детском возрасте совершенно различными способами. В мое время брали акселерата, ставили его в атаку, били верхом, и он отличался. Вот тебе результат.
Берут игроков, у которых хорошие физические данные и которые переросли свой возраст. Ребятам, которые родились в декабре, очень сложно конкурировать со сверстниками, которые родились в январе этого же года, хотя они в одном возрасте играют. Это тоже проблема. Более того, мне доносили истории о том, как родители чуть ли не с судьями занимаются, чтобы получить результат в этом детском футболе. Потому что все строится вокруг него, а не вокруг того, чтобы люди спокойно занимались, получали удовольствие, повышали свое мастерство.
— Как это все можно правильно выстроить?
— Изначально мы чуть изменили саму структуру проведения соревнований. Очень важно сейчас донести до родителей, чтобы они понимали, что результата можно добиваться в определенном возрасте. Они тоже все нацелены на него. Моя позиция, результат становится главенствующим в определенном возрасте, когда ты уже переходишь в профессионалы.
— Какой это примерно возраст?
— Мы определили, что до 12 лет результат не так важен, а после 12 он должен быть. В начале вообще можно играть без ворот, чтобы ребята научились владеть мячом, не боялись обыгрывать, делали передачу и рисковали. В этой среде можно вырастить мастерство у футболиста.
Мы изменили структуру проведения соревнований, чтобы создать максимально конкурентную среду. Раньше играл клуб против клуба. Приезжает восемь возрастов у одних, восемь возрастов у других, и они играют друг против друга. Мы ушли от этого. Теперь не клуб с клубом играют, а команда с командой, возраст с возрастом. Это большая разница.
Мы разделили 40 команд на четыре подгруппы по 10, где постоянно идут переходы. Худшие через круг вылетают в группу ниже, а лучшие — попадают наверх. Здесь очень много переходов в процессе. Команда может в какой-то момент до неузнаваемости изменится, но опять придется играть в тех же условиях. Эта конкурентная среда уже из 10 команд, не из 30. Разгромных поражений нет. Кому-то выигрывать 15:0 неинтересно, а кому-то не хочется с таким счетом проигрывать.
Еще одно нововведение — альтернативная таблица для подготовительного возраста 10-11 лет. У них, как обычно, ведется подсчет, по которому определяются места. Но это важно для спорткомитета, для тренеров, потому что у них все это отражается в зарплате. Параллельно федерация ведет таблицу, в которой места распределяются по перечню параметров: владение мячом, обводки, удары по воротам. И эти две таблицы у нас будут висеть. Мы должны показать, что результат и выигрыш 1:0 — это не всегда хорошо. Команда может выглядеть хуже, где-то может повести или нет. Но наша таблица это начало истории, которая позволит в этом возрасте отойти от давления на результат.
— Работа в «Единой России» и в федерации футбола – это тренировка менеджерских скиллов?
— В «Единой России» ты выступаешь участником группы, можешь не соглашаться. Я руководил неким коллективом своих помощников в ЗакСе. Здесь уже менеджерская работа. Для меня набрали команду. С приходом Елены Анатольевны [Илюхиной на пост Президента Федерации футбола Санкт-Петербурга] все стало по-другому, появились изменения. Многие участники соревнований вспоминают, насколько сложно было при отсутствии средств, кадров и внимания со стороны городских властей к федерации. Там было все намного сложнее и грустнее.
Все, кто работает в федерации — футбольные люди. Есть спортивный язык, есть административный. На первом я могу разговаривать с кем угодно, а на втором пока не все понимают, но я пытаюсь им объяснить.
У меня с комитетом по физической культуре и спорту очень много взаимоотношений по работе. Сейчас из-за совместной деятельности, отношения намного ближе и проще. Есть вопросы, которые требуют времени, и приходится ждать ответ до 30 дней. Сейчас такие моменты просто решаются, потому что есть уважение. Поработав в Ленобласти, понимаю, что я могу сейчас узнать всё, что угодно. Такие наработки помогают для решения каких-то задач.
Когда погрузился в политику, понял, что футбольные финансы — это маленький пирожочек, который делят на много частей. Нам надо всем объединиться и сделать один большой и хороший. Чего его тащить? Мы с федерацией подписываем договора о сотрудничестве с каждым районом. Кто-то удивляется, что у них проходят такие мероприятия. Люди в этом хотят участвовать.
Из одного района мне звонят и говорят: «Слушайте, у нас 18 районов в городе. 17 играют в футбол, и всем очень нравится, а один район нет». Я спрашиваю, почему?А просто нет взаимопонимания. Казалось бы, детям нравится, всё бесплатно организовано. В чем вопрос? Узнаю, что глава района играет в сборной команде правительства по футболу. Он там по флангу бегает, а я в обороне стою. Я ему звоню, говорю, как так? Через три часа звонок и все заработало.
— Отсутствие компетентных менеджеров — большая проблема для русского футбола?
— Если мы говорим о руководстве и проведении соревнований, то да. Если рассуждаем непосредственно о футболе, то здесь отсутствуют кадры.
— Как правильно можно воспитать эти кадры?
— С приходом Дюкова в РФС началась большая работа. Сейчас разработаны методички для тренеров. Можно просто зайти на сайт и почитать последние разработки, ты можешь выучиться на категорию, найти инструменты для саморазвития. Естественно, этого мало.
Если говорить о тренерских лицензиях, то здесь требуются средства. Но все-таки качество обучения поменялось. Помню, когда закончившие карьеру игроки сразу получали лицензии. Тогда они могли съездить в Турцию, в карты поиграть, но экзамены бы сдали. Сейчас это достаточно сложный и трудоемкий процесс, на который обращают внимание. Обучение тренеров выстроено, а не просто списано. Учитывая, что зарплаты очень низкие в этой сфере, нужно понимать, что это для молодых, которые горят, хотят и надеются на что-то. Не для опытных товарищей, проверенных временем, у которых задача — заработать денег. О каком развитии в этой ситуации может идти речь?
— Ваша цитата: «Как только в каком-нибудь регионе России команда выходит в Премьер-лигу, сразу получает импульс детско-юношеский футбол». Сейчас в РПЛ 16 команд, но не в каждом из городов с этим все хорошо. Почему?
— Люди получают некий эмоциональный импульс. Все равно, это чуть-чуть подтолкнет кого-то. А что дальше? Мы опять же вернемся к детскому футболу. Дети смотрят красивую картинку, потом приходят на тренировку в пять лет, где на них орет тренер и требует добиваться результата. Они не получают удовольствия от футбола. На этом очень часто все заканчивается.
— Почти в каждом сезоне появляется команда, которая вылетает из чемпионата с огромными финансовыми дырами. При этом есть вопрос, почему не расширяют лигу. Нужно ли это делать?
— Можно представить любой клуб из региона, который играет внизу турнирной таблицы. Он имеет государственный бюджет. В том регионе губернатор решил, пусть будет в нашем городе футбол. С этим минимальным бюджетом руководители пытаются что-то сделать, но, как правило, подходят к задаче без понимания. Говорят, у нас нет тренеров, а где у нас толковые спортивные менеджеры?Часто это люди бизнеса, которые где-то чего-то нахватались, но они на это не учились и не знают, как это работает.
Я прекрасно понимаю, что в какой-то момент губернатор решает другие вопросы и перестает оплачивать футбольный клуб с таким большим бюджетом, когда на трибуны ходит тысячу человек. Если произошло затопление в регионе, естественно, он направит все деньги на эту задачу.
Экономически содержать футбольный клуб в регионе неинтересно. В части политической, может быть, есть резон. Поэтому губернатор, допустим, говорит руководству: «Я не готов спонсировать команду, давайте вылетайте в другую лигу. Бюджет будет в два раза меньше. Я сам пришел на матч, и вы «Спартаку» 0:6 проиграли». Такие разговоры бывают внутри клуба, но после руководители начинают орать: «Мы хотим спасти команду», чтобы все-таки получить бюджет.
— То есть расширение лиги – это не путь к чему-то хорошему?
— На мой взгляд, лучше, чтобы команд было больше. Они же должны быть определенного качества, а его нет. У нас сейчас огромный провал между клубами. Конкурентной среды в этом смысле нет. Огромная территория, и в каждом регионе должна быть вспышка футбола, к которой тянулись бы игроки. В каких-то областях нет вообще профессиональной команды даже уровня Второй лиги. Там есть дети. Может, талантливые, но они не полетят на свой страх и риск в восемь лет в Москву за десять тысяч километров, чтобы попробовать себя. Большое количество территории не охвачено.
— В 2017-м году «Тосно» вышел в РПЛ, взял кубок страны, а потом пропал. Что с ней произошло?
— Такая же финансовая история была у «Анжи». Деньги закончились — команда закончилась. Такие клубы вытягивают за уши. Руководство поставило задачу, чтобы была команда в высшей лиге.
— А кто в «Тосно» этими деньгами управлял?
— Там была компания «FORUM», которая выделяла свои средства. Если ты за год строишь команду, нужно набрать игроков и дать результат, который ты, по сути, покупаешь. Одно дело, когда строят спортшколы, воспитывают игроков и создают клуб в течение долгого времени. Есть несколько акционеров, есть средства из разных корзин. Такая система будет работать. Здесь же Керимову все надоело и проект закрыли. Правда, успели подхватить и сделать спортшколу. Некоторые даже этого не делают, а просто подписывают договор с любой школой, чтобы по документам она принадлежала клубу. Не важно, что там происходит.
«Можно было все сделать к 30 годам. В институте на меня смотрят как на деда»
— У вас есть хобби?
— Нет. У меня постоянно спрашивают, а я не знаю. Возможно, что-то делать – это и есть хобби.
— Вы дружите с Вячеславом Малафеевым. Есть ли какая-нибудь история за годы общения?
— Мы с ним бежали летний марафон пять километров. Смеемся, что-то рассказываем, погода хорошая. Бежим и ему говорю: «Слушай, ты вообще бегаешь?» Он сказал, что сейчас больше боксом занимается. Через какое-то время нам стало тяжело, и мы спросили у волонтеров, сколько ещё осталось. Думали, что уже на финише, а пробежали всего 1,2 км. Все веселье сразу закончилось. Бежим в горку и говорю Славе: «Надо держаться, позорище». Короче, мы не разговаривали три четврети пути. Но все-таки пробежали. Обогнали кого-то дедушку, которому лет 80. Казалось бы, пять километров, а когда часто не бегаешь, становится тяжко. Мне всегда было сложно проходить через длинные марафонные дистанции. Организм к этому должен быть выстроен. У всех разные мышцы, но пять – это не 40. Хотя на финише будто 50 пробежали.
— Сейчас вас часто можно заметить в эфирах на «Матч ТВ», «Радио «Зенит» и в спортивных шоу на телеканале «Санкт-Петербург» в роли эксперта. Это тоже работа на перспективу?
— Это новый интересный опыт.
— Есть ли мысли об авторской программе на телике?
— По своей натуре мне никогда не было это интересно. Морозов мне говорил: «Ты — неформальный лидер. Ты не готов, как Влад Радимов в раздевалке крикнуть так, чтобы все вздрогнули. Сам побежишь, и за тобой побегут». Не хочу тянуть одеяло на себя. Я к этому совершенно не готов. Надо только этим заниматься. А мне не хочется и некогда.
— Почему футболистам тяжело реализоваться после спорта?
— Это же зона комфорта. Я начал голову подключать, когда меня из «Зенита» стали убирать. Это был такой стресс. С тех времен я и начал думать о чем-то еще. Понял, что надо пытаться что-то делать везде. Нужно попробовать то, что рядом. Что из этого получится? Я не знаю. У меня никогда не было цели стать генеральным директором. Но пришло понимание, что столько времени, пока я играл, ушло. Столько было возможностей развить себя во всем. После завершения карьеры работало только то, что я имел. По сути, у меня ничего больше не было. Я умел общаться с людьми — и все.
Было сложно существовать только за счет имени. Приходилось чему-то учиться с нуля за два месяца. Кроме всего прочего, я заканчиваю уже третий институт. Учился в Лесгафта, потом РАНХиГС, и сейчас пошел на магистратуру по специальности муниципальное управление. Специально пошел на государственные должности, чтобы потом стать главой комитета. Управлению надо учиться. Сейчас я пытаюсь только закончить, хотя можно было все сделать к 30 годам. На меня смотрят в институте как на деда.
— Чем бы вы хотели заниматься через 10 лет?
— Я не знаю. Даже не представляю. Если взять историю, связанную с футболом, мне работать в ней нравится. Я получаю удовольствие от атмосферы. Плюс чувствую себя здесь достаточно комфортно. В политике было намного сложнее, учитывая, что опыт у меня никакого не было. Некоторые с 25 лет начинают заниматься этим, а я пришел год назад. Для меня всегда очень важная история востребованности. В какой момент стало сложно в «Анжи» и в «Зените»? Когда мне сказали, что во мне нет нужды. Предложат что-нибудь новое — я скажу, что готов. Куда и зачем это уже второй вопрос.
— Что будет с российским детским футболом через 10 лет?
— У меня есть опасения. Мы сейчас пытаемся раскачать эту историю. У некоторых структур есть желание ничего не менять, потому что перемены — это большая проблема. Они не понимают, что это требует каких-то средств. Что-то менять — это проблемы, которые никому не нужны. Мы должны заниматься не только детьми, но и родителями. Понимание футбола у них и у болельщиков очень низкое. Если они бы начали где-то задумываться, что правильно, а что нет, то половина частных школ закрылась. Не знаю, зачем они туда идут. Сейчас мы и детям объясняем, и родителям. Когда мы сможем это объяснить, и люди поймут — тогда получится что-то изменить. Надеюсь нам хватит сил на это.
Фото: ФК «Зенит», Телеканал «Санкт-Петербург», ФК «Анжи», Getty Images.
