Д. Хэмилтон. «Только, чур, без поцелуев» Глава 7: Борьба с Зигмундом Фрейдом
Пролог: Если бы только футбол мог быть таким веселым...
Эпилог: Величайший менеджер всех времен... Даже если я сам так считаю
Хронология/Благодарности/Об авторе
***
Я ездил с «Ноттингем Форест» на командном автобусе — это большая привилегия. Большинство других знакомых мне провинциальных репортеров, освещавших игру команды в Первом дивизионе, должны были сами добираться на матчи. Менеджеры обычно неохотно допускали журналистов к автобусу, считая, что существует слишком большой риск того, что они услышат то, что не должны.
Клаф пожалел меня. Я никогда не сдавал экзамен по вождению; фактически, я взял всего несколько уроков, и поэтому некоторое время полагался почти исключительно на общественный транспорт или благосклонность других людей. Я спросил его, могут ли они подвезти меня в один из августовских банковских праздников, когда было сокращено движение поездов. Он задумался на мгновение, а затем согласился, но с оговоркой: «Ты должен ездить на этом автобусе на каждый матч. Пропустишь игру и я тебя выгоню — это будет справедливо».
Клаф сидел на одноместном сиденье прямо за водителем. Сиденье напоминало трон. Обычно я занимал место у окна сразу за ним и слева от него. Он почти всегда садился в автобус последним — и горе тому, кто садился позже него. Если ты, к несчастью, застал его уже на своем месте, а двигатель автобуса работает, ты получал взбучку «Ты заставляешь меня ждать...».
Альберт, водитель автобуса и администратор по экипировке, обладал терпением святого. Клаф регулярно давал комментарии по поводу его вождения. Он всегда ехал либо слишком быстро, либо слишком медленно. Иногда, по словам Клафа, он ехал не по той полосе или не проезжал на желтый свет, когда должен был это сделать. Клаф жаловался, что Альберт переоценивал время в пути и начал снижать скорость. «Ты не успеваешь, Альберт, — кричал он. — Я же говорил, что дорога сюда не займет столько времени».
Я обычно заключал пари с самим собой о том, в какой момент во время поездки туда и обратно Клаф скажет Альберту: «Эй, закуривай. Я люблю "курить по доверенности"». Полчаса казались мне нормой. Клаф бросил курить задолго до того, как я познакомился с ним. Он курил сигары Romeo Y Julieta. Альберт прикуривал, и дым от его сигареты распространялся в сторону Клафа, который откидывал голову назад и нюхал воздух. Во время этих поездок Альберт курил, как лабораторный бигль.
Мы с Альбертом вместе играли в бильярд. У него всегда было полно сочных сплетен. Он рассказал мне, почему так случилось, что «Форест» часто ездил в Скарборо, чтобы потренироваться на пляже или прогуляться вдоль набережной. Я наивно полагал, что это из-за пользы морского воздуха. «Нет, — сказал Альберт. — У Питера Тейлора там квартира. Он не хочет нанимать мебельный фургон, поэтому мы перевозим его вещи в командном автобусе. На прошлой неделе это был гардероб. В прошлый раз перевозили пару стульев и стол».
Езда с командой означала, что ты соблюдаешь распорядок дня команды. На матч в середине недели нужно было выезжать рано утром и отсиживаться в холле отеля днем и ранним вечером. Я обнаружил, что многое в профессиональном футболе связано с тем, что случается в дороге. Я часами сидел в автобусе, и еще больше часов утомительно проводил в отелях или в пресс-центре, читая и перечитывая программные заметки в программке игрового дня. Поэтому я всегда брал с собой книгу. Но что бы я ни принес, Клаф всегда её у меня заимствовал. Я никогда не спрашивал, сколько книг он прочитал или что случалось с книгами впоследствии — ни одна из них не была мне возвращена. Без сомнения, мои экземпляры в мягкой обложке, среди прочих, «Земные силы» Энтони Берджесса, «Обладать» А. С. Байетт, «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэя и «Тряпичные филантропы» Тресселла пылятся в каком-нибудь благотворительном магазине или магазине подержанных книг. Я научился покупать две копии любой книги, которую планировал взять с собой, потому что знал, что одна из них будет взята в постоянное пользование.
Однако была одна книга, о которой Клаф дал понять, что не очень высокого мнения о ней. Мы были в предсезонном турне по Голландии (казалось, «Форест» всегда выбирал Голландию для предсезонного турне, потому что Клафу нравилась эта страна и почти все там говорили по-английски), и Клаф, как обычно, захотел посмотреть на книгу, которую я читал. Он взял ее в руки и минуту или две стоял рядом со мной, просматривая введение и первую главу, а затем разворачивая страницы, как будто между ними могло быть спрятано что-то, кроме моей закладки. По-прежнему стоя, он выбирал абзацы наугад и время от времени зачитывал строчку или две в жесткой, неловкой манере. Ему они явно не понравились. Это была книга Фрейда «Психопатология обыденной жизни».
«Итак, ты хочешь сказать, — начал он, — что Фрейд настолько хорош, что может понять, о чем ты на самом деле думаешь, и все такое прочее, по тому, как ты теряешь ключ?» Я молча кивнул в ответ. Он сел рядом со мной и указал через всю комнату на группу игроков «Форест», которые собрались вокруг низкого стола со стеклянным покрытием и играли в карты.
«Мне не нужна скучная книга Фрейда, чтобы показать мне, как все это сделать. Я занимаюсь этим с первого дня тренерской работы. Как, по-твоему, я выиграл два чемпионата Англии и два Кубка чемпионов? Я могу сказать сразу, как только вижу человека в раздевалке: он не в духе, поссорился с женой, пнул кота или просто не в плохом настроении в этот день. Я знаю, кому нужно поднять настроение. И кому нужно надрать задницу. Я знаю, кого нужно оставить в покое, чтобы он сам справился со всем».
«Чтобы забить гол, нужна всего минута, а чтобы изменить чье-то мировоззрение одним-двумя словами — меньше минуты. Это просто другая форма тренерства, которую тебе не найти в руководствах, поэтому я их никогда не читал. Это особый вид тренерства, которым занимаются только очень, очень хорошие менеджеры — такие, как я».
«Ты должен знать, о чем думают люди, с которыми ты работаешь, и чувствовать их настроение. Ты должен читать мысли и предугадывать их действия. Ты должен видеть игрока насквозь. И тогда хитрость — если это хитрость — заключается в том, чтобы сказать нужную вещь в нужное время. Или просто заткнуться и сидеть молча».
«Эрик Моркэм говорил мне, что искусство комедии заключается в выборе времени. Искусство управления заключается в знании своих игроков, и я не говорю о том, что у кого-то правая нога лучше левой или он не может ударить головой по мячу. Я говорю о том, чтобы действительно знать их, знать, что за человек у тебя в руках». Чтобы сделать акцент, он намеренно повысил голос, когда произнес слово «действительно», и игроки резко обернулись от своей карточной игры, как будто в машине произошел хлопок и они испугались. Клаф не обратил на них внимания.
Он вернул мне книгу и встал, чтобы уйти. Оценка, которую он дал о себе, напомнила мне о том, что он сказал о способности Питера Тейлора «читать мысли». Когда он уходил, не оборачиваясь, я услышал, как он недовольно бурчит себе под нос: «Не помню, чтобы Фрейд выигрывал финал Кубка чемпионов. В следующий раз узнаем, сможешь ли ты принести что-нибудь стоящее для чтения». Я наблюдал за ним через окно, когда он вышел на улицу и сел на солнце, наклонив к нему лицо.
Эти случайные замечания, вызванные моей книгой о Фрейде, стали самым красноречивым и лаконичным анализом, который я когда-либо слышал от Клафа о его мотивационных сильных сторонах. Он был необычайно застенчив в их обсуждении или неточен, когда его удавалось убедить в этом. Попросите его сформулировать способность входить в комнату и управлять ею, просто находясь там, как будто сила его личности изменяла сам воздух, и он с трудом подберет нужные слова.
Я помню, как в другой раз он цитировал Эрика Моркэма. Мы смотрели видеозапись «Шоу Моркэма и Уайза» у него дома. Среди его любимых скетчей была ужасная игра Эрика в Фортепианном концерте ля минор Грига. Андре Превин дирижировал, или, по крайней мере, пытался это делать. Он подходит к Эрику и говорит: «Ты играешь неправильные ноты». Эрик отвечает Превину: «Я играю правильные ноты, но не обязательно в правильном порядке». Клаф считал, что футболисты могут быть так же «не в ладах», как, по его словам, плохой пианист в пабе. «У них есть нужные ноты — но они не играют их в правильном порядке. Разница между хорошим менеджером и плохим в том, что хороший (а) может распознать, что они умеют играть, и (б) знает, как научить их ставить их в правильном порядке».
«Как, по-твоему, мы превратили Роббо из позора в одного из лучших игроков Европы? — Клаф сделал паузу, прежде чем продолжить. — Я был лучшим, что случилось с карьерой Джона Робертсона. Это был парень, чья разминка обычно состояла из стояния на одном месте и небольшого шарканья по кругу. Он засовывал руки в шорты, чтобы согреть их». Я вспомнил, как Тейлор утверждал, что он — лучшее, что случилось с Робертсоном; казалось, что они вдвоем ссорятся из-за него, как дети из-за игрушки.
Было предпринято множество попыток выяснить, что именно сделало Клафа столь успешным менеджером и мотиватором, тем более что традиционное «тренерство в спортивных костюмах» — команда собирается вокруг своего менеджера для лекции — было для него анафемой. Часто он сам не занимался тренировками, оставляя эту работу в основном своим тренерам. На самом деле, он редко бывал пунктуален в начале тренировок. Он предпочитал ходить пешком или ездить на тренировочную базу на машине, в зависимости от погоды, в свое свободное время. Если я был с ним утром, он часто говорил, что если я хочу продолжить разговор, то должен последовать за ним туда. К тому времени, когда мы добирались до непритязательных тренировочных полей «Форест», расположенных рядом с рекой Трент, тренировка уже шла полным ходом. Клаф стоял на бровке в своем длинном ворсистом пальто и лондонке, держа в руках трость. Его тренировки состояли из ревущих инструкций. Он может сказать кому-то: «Ты бьешь не с той ноги — и окажешься на заднице!». Или: «Отведите его к угловому флажку!». Или: «Ты плохо бьешь, потому что не держишь голову неподвижно. Все в спорте происходит от того, что ты не двигаешь головой».
Что касается мотивации, то это грубое упрощение — говорить, как многие делали и продолжают делать, что Клаф правил страхом. Страх, или, по крайней мере, опасение перед ним, был частью, но он не был полной сутью его стиля. Я видел, как игроки сборной, встревоженные звуком его голоса вдалеке, ныряли в ближайшую дверь или забивались в угол, чтобы спастись от него. Некоторые спрашивали меня: «Какой он сегодня?» и потели перед ответом. Ты не хотел бы встретиться с Клафом, когда он был в плохом настроении, и уж точно не в замкнутом пространстве коридора.
Сидя в коридоре в ожидании Клафа, что мне часто приходилось это делать, я наблюдал, как молодые ученики, получившие его ботинки на чистку, нервно оставляют их у двери его кабинета, как ночной портье в гостинице, вместо того чтобы постучать в нее и войти. Я наблюдал, как директора с опаской проходят мимо его двери, на случай, если он неожиданно появится и застанет их врасплох. На тренировках игроки, которые вели себя спокойно, внезапно бежали как черти, как будто к их спинам привязали ракету, как только он появлялся в поле зрения.
Но внушение страха порождает лишь безвольных, трусливых новобранцев, и Клаф понимал, что только оно не гарантирует ему ни преданности, ни стабильной игры. Уважение было необходимо. Как и благоговение. Я видел, как окружающие зависели от каждой его фразы. «Некоторые называют это психологией. Я называю это интуицией, — сказал Клаф. — Я нахожусь на одной волне с игроками». В 1970-х и 80-х годах эта интуиция отличала Клафа от других менеджеров. Хотя он не слишком заботился о тактике и методах тренировок, он много думал о том, как работает ум отдельного игрока, его симпатии и антипатии, а также о том, как он проживает свою жизнь. Купив игрока, Клаф больше хотел понять отношение своего новичка и то, что заставило его положительно отреагировать, чем забивать себе голову сухими тактическими теориями.
Первое, что всегда делал Клаф, это просил нового игрока назвать свой первый порок. «Я бы хотел, чтобы они сказали мне: это бабы, это выпивка или это ставки». Потому что большинство из нас подвержены одной из этих вещей, и я бы узнал об этом рано или поздно... Если я узнаю, что кто-то любит делать ставки, я могу следить за размером его кошелька. Если я узнаю, что кто-то любит гоняться за женщинами, я могу посмотреть, расстегнута ли у него ширинка. Если кто-то любит пиво, я подойду достаточно близко, чтобы почувствовать запах его дыхания утром. Вот это менеджмент...»
Клаф также всегда стремился изобретать новые способы вызвать реакцию у своих игроков. Не все из этого было сделано на скорую руку. То, что казалось спонтанным, например, выпад или разгромная цитата, ставшая заголовком, часто было проработано и отрепетировано заранее. Клаф был похож на актера, оттачивающего и полирующего свои реплики.
Хотя сам он не занимался этим видом спорта, Клаф сравнил свою философию в «Форест» со свингом игрока в гольф. Чем сложнее свинг, утверждал он, тем больше шансов, что все пойдет не так. Первой задачей менеджера, по мнению Клафа, была правильная подготовка игроков, что в его случае означало их расслабление, будь то бутылка пива, бокал шампанского или долгая прогулка перед матчем.
Перед одной игрой против «Ливерпуля» на «Энфилде» Клаф повел команду в паб, чтобы выпить — «по две полпинты на каждого» — и сыграть партию в домино. Перед полуфиналом Кубка чемпионов в Амстердаме он провел их по кварталу красных фонарей. У входа в секс-клуб Тейлор суетился, пытаясь получить групповую скидку на просмотр шоу, торгуясь со швейцаром, которые все более широко раскрывал глаза от того, что предлагал Тейлор. Сам Тейлор не собирался вести игроков внутрь: это была просто комедийная процедура и упражнение на сплочение. Их отношение было таким: «Если один из нас что-то делает, все должны следовать за ним». Как всегда, план заключался в том, чтобы отвлечь игроков от самого матча, а после, в отеле, заставить их говорить о чем-то другом, кроме футбола.
Во время предсезонного турне по Голландии Клаф фактически привел своих игроков в секс-клуб. Он был темным, как шахта, со сценой в передней части и небольшим баром в задней. Внизу была погружная ванна. Девушки ходили в коротких белых костюмах, похожих на мини-тоги. Сам Клаф уселся на диван, который был придвинут к левой стене, подпертый с двух сторон двумя «надсмотрщиками», которые следили за тем, чтобы его не застали, как писали в News of the World, «в компрометирующем положении». Я спрятался, насколько это было возможно, в баре. Игроки посмотрели несколько представлений, а затем вернулись в отель. Клаф считал, что любой совместный опыт — если он был положительным или приятным — способствует укреплению командного духа.
Клаф никогда не забывал, что произошло с ним в раздевалке перед его дебютом в чемпионате за «Мидлсбро». Менеджер, Боб Деннисон, сказал Клафу, что теперь он наконец-то выбран в команду, а остальное «зависит от него», как будто сам Деннисон не предлагал никакой поддержки и не прилагал никаких усилий, чтобы успокоить дебютанта. По мнению Клафа, это бремя должно было быть снято с него или, по крайней мере, облегчено. Деннисону достаточно было сказать, что он верит в него, или сказать, чтобы он не волновался по поводу своей первой игры. Но фраза, которую он использовал, оказала на Клафа дискомфортное и сглаживающее воздействие, заставив его забеспокоиться. Его главная сентенция как менеджера — «убедиться, что твои игроки расслаблены» — возникла из этого момента бездумности Деннисона. Клаф хотел успокоить игроков: «Ты в команде, потому что ты достаточно хорош, сынок».
Другая стратегия, характерная для торга у дверей секс-клуба, заключалась в том, чтобы всегда делать что-то неожиданное. «Я не хотел, чтобы все было предсказуемо», — такова была фраза Клафа. Некоторые из его методов управления были не столько неортодоксальными, сколько откровенно эксцентричными. Бить игроков в живот, обычно в перерыве, чтобы показать свое недовольство: Стюарт Пирс, Нил Уэбб, Рой Кин и Найджел Джемсон на себе их испытали. «Насколько я помню, — сказал Клаф, — все они заслужили это. Им повезло, что я не ударил их сильнее». Я понятия не имею, как эта особенность сочетается с его идеей расслабления игроков. Схватить кого-то за яйца: практически каждый испытал это на себе, включая менеджеров и тренеров команды гостей. Он бил рукой по столу в своем кабинете или смотрел на кого-то в упор — игра, чтобы увидеть, кто моргнет первым — как форма запугивания. Приказывать известным игрокам сборной, таким как Питер Шилтон или Тревор Фрэнсис, заваривать чай или собирать футболки в раздевалке. Запрещать Фрэнсису присутствовать на втором финале Кубка чемпионов, потому что он был на костылях. «Я не хотел, чтобы наши ребята, которые готовились к главному финалу, видели кого-то не на своих двоих», — объяснил он мне. Франсис смотрел матч во время отпуска на юге Франции. Приказать команде пробежать через колючую крапиву и коровьи лепешки рядом с тренировочной площадкой. Спросить у Ли Чепмена, почти тридцатилетнего мужчины, мыл ли он руки после того, как увидел его выходящим из туалета. «Ну, — объяснил Клаф, — это то, о чем меня спрашивала мама». Спрашивать, сколько стоит рубашка, или пара обуви, или костюм игрока, а затем отвечать: «Я родом из Мидлсбро. На то, что ты только что потратил, мы могли бы кормить семью из восьми человек в течение месяца или даже больше. Просто помни, как тебе повезло, молодой человек». Спросить, хочешь ли ты виски, но потом налить его в любом случае, независимо от ответа. «Это защитит от холода», — говорил он. «Но Брайан, — ты кротко возразишь, — сейчас апрель, а на мне рубашка с короткими рукавами». «Что ж, — ответил бы он, — считай, что это топливо для ноября. Прогноз говорит, что зима будет морозной». И, конечно, целовать почти всех, мужчин и женщин, молодых и старых, уродливых и красивых. Я видел, как он брал бесчисленное количество людей за запястье и притягивал их к себе, а затем целовал в щеку. Сначала они пытались вырваться, как боксер, уклоняющийся от удара, но потом поддавались неизбежному. «Поцелуй — это просто поцелуй», — говорил он, как будто пел.
«As Time Goes By» [прим.пер.: Песня, написанная Германом Хапфелдом в 1931 году. Она стала очень известной в 1942 году, когда её спел Сэм (Дули Уилсон) в фильме «Касабланка». Также её исполнял и Фрэнк Синатра].
Некоторые из его выходок были грубым проявлением власти — просто способ подчеркнуть, кто здесь хозяин. Но это подчеркивает, что для Клафа почти каждая свободная минута была спектаклем, почти каждое действие совершалось для зрителей. «Некоторые люди говорят, что я делаю странные вещи, — сказал он мне. — Что ж, я никогда ничего не делаю без цели. Я планирую гораздо больше, чем могу себе позволить. Иногда я просто притворяюсь сердитым, чтобы все узнали, что у Заумника плохое настроение, и тебе лучше держаться подальше. Никто никогда по-настоящему не понимает меня. Я и не хочу, чтобы они понимали. Я хочу, чтобы они гадали».
Когда дело доходило до отдельных членов команды, Клаф намеренно использовал технику «держать их в догадках», подстраиваясь под личность игрока. Возьмем, к примеру, Мартина О'Нила. Клаф с опаской относился к его интеллекту. О'Нил изучал право в Королевском университете в Белфасте и был красноречивым оратором. В начале 1970-х годов спортивный редактор газеты Nottingham Evening Post написал колонку с критикой О'Нила, подразумевая, что он был еще одним тупоголовым футболистом, который должен быть благодарен за жизнь, которую дала ему игра. Ответ, который О'Нил написал для публикации, указав на свое юридическое образование, был убедительным опровержением.
Однажды, сидя в своем кабинете, Клаф читал в газете статью об О'Ниле. К этому времени О'Нил занимал руководящую должность в «Уикомб Уондерерс». Клаф обычно настаивал на том, что он никогда не обращал внимания на все, что появлялось в печати, и его никогда особо не волновало то, что писали о нем газеты. Тот факт, что он владел газетным киоском в полутора километрах от «Сити Граунд», и его часто видели продающим там газеты в воскресенье утром в летние месяцы, делает это утверждение нелепым. Я знал, что все было наоборот. Одна из вещей, которая давала Клафу преимущество, заключалась в том, что он, казалось, читал всё, что о нем писали. И он регулярно бросал это обратно в тебя.
— Кто этот ирландский писатель, которого никто не может понять? — спросил меня Клаф. — Парень, который написал эту очень длинную книгу...
— Джеймс Джойс, — сказал я, догадываясь, что книгой может быть «Улисс».
— Да, это он. Мартин О'Нил был похож на Джеймса Джойса. Он использовал слова, о которых я никогда не слышал. Он попытался вспомнить пару таких слов. После нескольких попыток мы решили, что речь идет о «педантизме» и «умоиступлении».
— Я и не знаю, что они оба на самом деле имеют в виду. Особенно второй, — засмеялся Клаф. Он был умницей, этот Мартин. Поэтому я решил справиться с ним, притворившись, что он туповат. Я подумал, что так я смогу просто заткнуть его. Конечно, это не всегда срабатывало, потому что это был парень, способный говорить за Ирландию. Однажды он станет менеджером этого клуба [Клаф к тому времени проводил свой последний сезон], а я куплю самый большой словарь, который смогу найти, выберу несколько слов, которых он не знает, и когда он пригласит меня выпить пива, я буду вставлять их в разговор. Я хочу увидеть, как он закатит глаза, — сказал он и снова рассмеялся.
Клаф уважал О'Нила. В нем он нашел человека, который бросил вызов его непробиваемому мнению о себе.
Клаф с трудом справлялся с любым игроком, который не соответствовал стереотипному представлению о футболисте. Это, безусловно, относится к Джастину Фашану, первому открытому гей-игроку в Великобритании, за фасадом самоуверенности которого скрывался растерянный, уязвимый характер, нуждающийся в поддержке, а не в критике. Вне поля Фашану одевался, как считал Клаф, в возмутительно яркую одежду и экстравагантные украшения. «Если он хочет повыпендриваться, — говорил Клаф, — почему бы ему не делать это на поле?». Фашану был обаятельным, хорошо воспитанным, ясно выражался, не будучи академически одаренным, участвовал в модных съемках и записал пластинку. Он нанял собственного массажиста.
«У него, мать его, винтик открутился. Он сумасшедший и говорит неправду», — таков был вердикт Клафа, которому было горько, что Тейлор не полностью выполнил свое домашнеее задание перед покупкой игрока. Клаф был непреклонен: «Всякий раз, когда кто-нибудь упоминает Джастина Фашану, я говорю только одно. Я его не покупал. Эта покупка не имела ко мне никакого отношения. Человек, который его купил, не выполнил свою работу должным образом. Мы подписали идиота».
Фашану стал так бояться Клафа, что его бросало в пот при одном только разговоре о нем. «Все из-за того, как он на меня смотрит, — сказал мне Фашану. — Ты просто знаешь, что сейчас получишь хорошую взбучку. Я ему не нравлюсь. И никогда не понравлюсь». Он начал гулять по Ноттингему до раннего утра. Однажды он позвонил мне в 2:30 ночи. «Не может ли твоя газета устроить меня в "Ноттс Каунти"? — умолял он. — Мне нравится Ноттингем, но я не хочу оставаться в "Форест". Не с ним». (С Клафом).
Клаф занимался футболистами, у которых были проблемы с браком или отношениями из-за неверности. Он отрезвил многих взрослых мужчин. Он успешно спасал других от игорных долгов; Колин Тодд поблагодарил его за это в печати. Но он не привык к игрокам, которые ходили в клубы, которые он назвал «клубами для гомиков». То, что Фашану был геем, а позже стал утвердившимся в вере христианином, сделало его положение в «Форест» неприемлемым, как считал Клаф. У него не было практического решения вопросов, поднятых религией и сексуальностью Фашану: он не знал, как справиться ни с тем, ни с другим.
В последующие годы Клаф вспоминал майскую ночь, когда он выиграл Кубок чемпионов во второй раз, и пытался понять, почему и когда клуб впоследствии начал разваливаться. После выхода на пенсию он пришел к выводу, по крайней мере, для меня, что это было летом и осенью 1980 года и публикацией книги Тейлора о нем. С этого момента, по его словам, доверие между ними было разрушено. Но подписание Фашану двенадцать месяцев спустя, добавил он, также оказало глубокое влияние. Оно положило конец партнерству. Клаф был смущен этим трансфером, и больше всего тем, что он должен был защищать его. В конце концов, он перестал.
Когда «Форест», к огромному облегчению Клафа, наконец-то смог продать Фашану в «Ноттс Каунти» за £100 тыс., один из членов совета директоров спросил ошарашенного менеджера, знает ли он, во сколько обошлась клубу эта сделка. «Я повесил голову от стыда», — сказал он. Клаф привык к тому, что «один на один, карты на чертовом столе, простой разговор» обо всем. Он делал то же самое, добавил он, с Бернсом, Ллойдом и Геммиллом, каждый из которых «был готов драться как собака, чтобы выиграть спор». «Но, — сказал он, — я не мог сделать ничего подобного с Фашану. Особенно когда он начинал плакать, если я с ним здоровался. Это был парень лет двадцати одного или около того, у которого было столько личных проблем, что взвод мучительных тетушек не смог бы с ним разобраться. Эй, я футбольный менеджер, а не психиатр. Я не мог поговорить с ним, потому что не знал, что мне сказать, чтобы изменить ситуацию. Он выглядел на миллион фунтов — но он точно столько не стоил».
Поскольку Фашану боялся Клафа, а Клаф не впечатлялся Фашану и опасался его, они так и не смогли общаться. Отношения между игроком и менеджером переросли в тлеющий конфликт. Эмоциональное потрясение Фашану постоянно усугублялось. Когда за 45 минут до начала матча он заявил, что не в состоянии играть, Клаф отвалил ему «затрещину». Кто знает, что могло бы произойти, если бы Фашану нанес ответный удар? Когда он явился на тренировку после того, как Клаф недвусмысленно приказал ему держаться подальше, была вызвана полиция. Фашану под конвоем вывели с «Сити Граунд». «Он рыдал ведрами, — сказал Клаф. — Я не могу представить, как бы он справлялся в "Мидлсбро" в 1950-х годах».
Ужасная печаль заключается в том, что в конечном итоге Фашану не сдюжил. Он повесился в закрытом гараже в Шордиче в мае 1998 года. Его предсмертная записка гласила: «Надеюсь, что Иисус, которого я люблю, примет меня, и я наконец обрету покой». Семнадцатилетняя девушка из Мэриленда обвинила Фашану в сексуальном насилии. Фашану считал, что у полиции в Америке есть ордер на его арест. На дознании, состоявшемся четыре месяца спустя, стало ясно, что такого ордера не существовало. Я помню, как услышал новость о его самоубийстве по радио. Последний раз я видел его в Брайтоне, когда после матча он пришел в ложу прессы, как всегда элегантно одетый и улыбающийся. Мы проболтали четверть часа. В тот вечер он был какой-то оживленный, он казался искренне довольным. Именно этот его образ и остался в моей памяти.
Когда сын Клаффа, Найджел стал игроком Первого дивизиона, Брайан раскрыл еще одну неуверенность, которая меня удивила. В течение нескольких месяцев он не называл его по имени в интервью. Найджел был «нашей "девяткой"» или «центральным нападающим», не более того. Он не разрешил ему общаться с прессой. Найджела подписали как любителя — единственного в Первом дивизионе — чтобы потихоньку вводить его в профессиональный футбол. И Клаф позаботился о том, чтобы он продолжал, как любитель, играть за команду воскресной лиги своего брата Саймона, «Хантерс», где семья собиралась на бровке на поле в парке по утрам в воскресенье, чтобы посмотреть матчи, и Клаф, как говорят, кричал «Беги, чертов клоун!».
Сверхзаботливость скорее усилилась, чем ослабла, а ажиотаж вокруг интервью вызвал больший интерес к тому, как складываются отношения между отцом и сыном. Наедине, обычно в его кабинете, все было иначе. Клаф постоянно говорил о Найджеле — так много, что я жаждал, чтобы он прекратил. «Его фамилия Клаф, и поэтому он привлечет к себе внимание. Я просто пытаюсь немного снять с него напряжение, — говорил он. — Грехи отца не должны перекладываться на плечи сына — но он в любом случае получит изрядную долю этого, что бы я ни сказал. Но ему будет немного легче, если я пока ничего не скажу».
Клаф по понятным причинам опасался, что выбор в состав Найджела будет расценен как кумовство, что странно, если вспомнить, как хорошо он играл: он становился лучшим бомбардиром в шести из семи сезонов с 1985 по 1991 год, и снова в 1993 году, когда «Форест» вылетел из АПЛ. Его первое касание и распределение мяча были исключительными. То, чего ему не хватало в плане скорости, он компенсировал быстротой своего футбольного интеллекта. Он мог быть на шаг позади защитников в погоне за мячом, но он был на две мысли впереди них. У него было видение, чтобы увидеть, как разворачивается игра перед ним, и он мог воспользоваться этим с помощью прекрасно взвешенного паса или диагонального забега.
«Он умеет играть, — регулярно говорил Клаф. — Подождите, пока он проведет дюжину или около того игр и забьет пару мячей. Скоро все узнают, о чем я говорю. Судите его тогда, а не сейчас. Кому-то требуется время, чтобы адаптироваться к Первому дивизиону. После его дебюта я спросил его, что было самым сложным для него. Знаете, что он ответил? Это не было связано с подкатами или темпом матча. Он сказал, что это был шум — постоянный гул толпы. Ты склонен забывать о таких вещах, потому что ты погружен в него каждую неделю. В любом случае, он будет сильнее физически и психологически, чтобы играть девяносто минут, когда будет регулярно тренироваться». И после он говорил: «Только не публикуй ни слова из того, что я сказал, иначе я тебя ударю...».
Когда в газете Nottingham Evening Post появилась фотография Найджела, который ударом головой в падении забивает мяч в сетку, Клаф попросил несколько копий для друзей. «Что особенного в этой фотографии?» — спросил он. В его кабинете было несколько человек. По всей комнате на этот вопрос недоуменно качали головами. «Внимательно посмотрите на нее, — сказал он нам. — Выберите что-то одно». Были предложены различные возможные причины. Никто не дал правильного ответа. «Вы все тугодумы, — сказал Клаф. Это его глаза — они широко открыты. Вы удивитесь, как много игроков бьют по мячу с закрытыми глазами, потому что боятся этого. Наш Найдж не боится. Он храбрый». В тот момент он был типичным гордым отцом.
Клаф гордился еще больше, когда команда приняла Найджела как одного из своих. Когда игроки узнали его получше, не было и намека на то, что он может «настучать и сбежать домой к отцу» или передать сплетни или жалобы из раздевалки. Он был вежливым, хорошо образованным и скромным — полная противоположность своему отцу. Его отец так же был прав: он был храбрым, что он доказал, играя в центре обороны во время последнего сезона, когда его отец был менеджером. «Он может играть где угодно», — сказал Клаф.
Футбольная команда всегда находится в процессе наработок, и два момента выделяются в тех командах, которые создал Клаф. Первое — как ему удается сделать обычное необычным. Под руководством Клафа расцвели игроки, которых в других клубах считали не более чем надежными, но не хватающими звезд с неба игроками, не обладающими достаточным потенциалом, чтобы привлечь интерес команд Первого дивизиона. Пока он не возглавил «Форест», никто особо не интересовался Вивом Андерсоном, Тони Вудкоком, Мартином О'Нилом или Джоном Робертсоном; хотя Дон Реви, считая Роберстсона англичанином, включил его в один из своих составов сборных Англии. Больше никто не пришел за Ларри Ллойдом, Питером Уитом или Кенни Бернсом, и каждый из них выиграл медали чемпионата Англии. И никто не стучался в дверь, чтобы подписать Джона Макговерна, Джона О'Хару или Фрэнка Кларка, которому «Ньюкасл» позволил уйти бесплатно, считая, что его карьера подходит к концу. Когда Клаф позвонил и предложил подписать его в «Форест», Кларк договаривался о возможном переходе в «Донкастер Роверс». Среди игроков середины восьмидесятых Клаф определил Питера Дэвенпорта, Стюарта Пирса и Деса Уокера как потенциальных игроков сборных задолго до того, как о них стало известно. Уокер, быстрый, как олимпийский спринтер, был отпущен «Тоттенхэмом».
Второй момент заключается в том, что ни один другой клуб не смог успешно вернуть столько игроков, которых он продал. Гарри Бертлз, Стив Ходж, Нил Уэбб, Иан Бойер и Джон Робертсон довольно быстро вернулись в «Форест» после ухода, и всегда за меньшую сумму, чем та, которую получил за них Клаф. Кроме того, Джон Макговерн, Джон О'Хара, Колин Тодд и Арчи Геммилл ранее играли за Клафа, когда он купил их в «Форест». Если Клаф был таким жестоким и тираничным, если «Сити Граунд» был похож на хаотичную психиатрическую лечебницу, а его менеджер — на одного из заключенных, то почему любой из этих игроков столь охотно пришел к нему снова? В конце концов, методы Клафа вряд ли были для них секретной информацией. Он не любил размазывать; чем более незаинтересованным он казался в чем-то, тем более заинтересованным он оказывался на самом деле; он хорошо умел притворяться безразличным; его характер мог быть апокалиптическим; он был упрям в незначительных вопросах; если кто-то называл его «мистер Клаф», он говорил им называть его «Брайан», а если кто-то называл его «Брайан», он говорил им: «Для тебя я мистер Клаф».
Он всегда стремился занять психологическое преимущество. В газетах писали о грубом обращении с игроками, которые были ему неприятны. Ему нравилось общаться через рупор печатной журналистики. Ему было все равно, если это кого-то смущало.
На просьбу Вите дать ему мяч после того, как он забил все четыре гола в ворота «Ипсвича» в сезоне чемпионата Англии, он ответил такими грубыми словами: «Ты его получишь, когда научишься играть с ним». В конце концов Вите получил мяч в качестве сувенира.
Дэвенпорт досаждал ему тем, что часто хотел вернуться в дом своих родителей в Биркенхеде, а не оставаться в Ноттингеме. Ему сказали «встретить и жениться на девушке из Ноттингема и поселиться с ней — здесь».
Когда Клаф хотел уколоть самолюбие Найджела Джемсона, он сказал: «Он единственный, у кого самомнение больше моего», — и добавил, после того как Джемсон забил два гола: «Оба раза он шел к толпе, чтобы отпраздновать. Если он хочет куда-то мчаться после забитого мяча, пусть использует излишки энергии, чтобы добежать до меня. Состав-то я выбираю».
С Гэри Мегсоном обошлись более едко. «Когда он научится получать и бить по мячу, я буду его выпускать», — сказал Клаф, настаивая позже, что это была «шутка». Та еще шутка.
По крайней мере, его унижение Брайана Райса было относительно мягким: «Я не говорю, что он худой и бледный, но горничная в нашем отеле перестилала его постель, не подозревая, что он все еще в ней».
В раздевалке последнее слово всегда оставалось за Клафом. Вскоре после прихода Пирса, как он вспоминает в своей автобиографии «Псих» [Psycho], Клаф обвинил его в том, что он «лживый ублюдок... пьяница и... гомосексуалист». В день, когда Пирс впервые был выбран в состав сборной Англии, Клаф вызвал его в свой кабинет. «Я сказал ему, что не думаю, что он достаточно хорош для того, чтобы играть за сборную. Я просто пытался убедиться, что он не будет наглым ублюдком в течение следующего месяца».
После того, как Рой Кин неожиданно сыграл свой первый матч на выезде против «Ливерпуля», Клаф заставил его начистить бутсы менеджера, «чтобы он знал, кто здесь босс». До этого Кин выходил только за команду до 21 года, в двух предсезонных товарищеских матчах за резервный состав, а затем в течение десяти минут (снова за резервный состав) всего за 48 часов до своего дебюта в чемпионате. Я не видел матч в Ливерпуле. Когда два дня спустя я пошел брать интервью у Кина, мне пришлось попросить Рона Фентона показать его мне. Клаф выбрал Кина для «Энфилда» на основании двадцати минут, которые он наблюдал за его игрой в полулюбительском клубе «Саттон-ин-Эшфилд» неделей или около того ранее. «Я могу обнаружить их очень быстро — обычно за минуту», — сказал он.
У Клафа была привычка заставлять игроков, которые были не в форме или не в фаворе, сидеть рядом с ним на скамейке запасных: «Лучший тренерский урок из всех — так он это называл. — Они очень быстро учатся тому, как нужно играть. После 90 минут выслушивания моих криков на всех, кто бы это ни был, он знает меня лучше, чем когда-либо прежде».
Для Клафа все сводилось к дисциплине. Штраф Ларри Ллойда за то, что он не надел свой пиджак после матча Кубка чемпионов в Афинах — Ллойд сказал, что тот был на дне чемодана, а доставать и надевать его было слишком хлопотно — стал типичным примером его нетерпимости к мелким нарушениям. «Если разберешься с мелочами, что-то серьезное не будет тебя беспокоить», — сказал он. Игроки «Форест» назвали эти штрафы «Красным деревом» — письмо с уведомлением о штрафе приходило в конверте с эмблемой клуба. Тем не менее, Ллойд был непреклонен: «Если бы босс попросил меня совершить удар головой в полете в окно из пластикового стекла, я бы попробовал».
Некоторые наблюдатели считали, что такая преданность его игроков была эквивалентом стокгольмского синдрома в футболе: игрок формировал связь с менеджером, который часто устраивал ему словесную порку. Но не стоит забывать, что Клаф также горячо поддерживал своих игроков. В своей книге «Анатомия игрока за £1 млн.» [Anatomy of a £1m Player] Тревор Фрэнсис рассказывает, как во время его тайного и незаконного выступления за молодежку «Форест» после подписания контракта на миллион фунтов стерлингов (он не был зарегистрирован в Футбольной лиге), один из его ударов прошел мимо цели. Зритель с бровки крикнул: «Нужно действовать лучше, Фрэнсис». Клаф, по словам Фрэнсиса, пробежал более пятидесяти метров, чтобы сказать зрителю: «Тревор — его так зовут».
На самом деле, Клаф был неравнодушен к использованию фамилий. Когда я однажды спросил его о будущем Питера Шилтона, я понял — в тот момент — что не смогу сказать «Питер»: мое заикание делает это невозможным, а звук «П» просто застревает на языке. Поэтому я назвал его «Шилтон». Клаф посмотрел на меня так холодно, что мне показалось, будто по комнате прошелся иней. «Он называет тебя Дункан», — сказал он резко и повернулся ко мне спиной.
Он регулярно упрекал болельщиков за критику игроков. Я помню, как один болельщик, мимо которого мы проходили на парковке, повернулся к Клафу и сказал: «Надеюсь, Брайан Райс начнет играть лучше в этом сезоне». Болельщик, плотная, грузная фигура с испещренным пятнами лицом, был одет в доходивший ему до пояса шарф «Форест». Ряды эмалевых значков были приколоты к обоим лацканам и хвосту шарфа. На нем были значки разных стран, что позволяло предположить, что он был ветераном европейских кубковых кампаний. Болельщик, очевидно, думал, что он сделал проницательное тактическое замечание, а не был настроен враждебно. Клаф посчитал иначе, и болельщику была прочитана двухминутная лекция: «Райс — молодой человек, который старается ради таких, как ты. Он много работает в этой профессии — больше, чем ты когда-либо работал в своей, готов поспорить». Последняя фраза Клафа была такой: «Иди домой и похудей. В следующий раз будь более уважительным».
Слово «уважение» Клаф использовал часто. Я освещал матчи резервной команды из представительской ложи, которая находилась почти прямо напротив скамейки запасных. На одну игру Клаф решил сесть на скамейку запасных рядом с Арчи Геммиллом, который к тому времени стал тренером резерва. Я не придал этому особого внимания. Первую половину матча я использовал, чтобы наверстать упущенное в чтении: Я начал с Guardian и при необходимости делал заметки по поводу игры. В конце концов, у меня было написано всего несколько абзацев.
На следующий день Арчи остановил меня. «Тебе повезло вчера вечером», — сказал он. Я сказал ему, что не понимаю, о чем это он. Арчи объяснил, что Клаф заметил фигуру в представительской ложе, читающую газету, и воспринял это как личное оскорбление. Он сказал что-то вроде: «Посмотри на этого ублюдка — он будет писать мне, что команда недостаточно хороша, а он даже не смотрел этот гребаный матч. Я должен пойти туда и свернуть ему шею за такое неуважение». Арчи увидел, как кровь отхлынула от моего лица. «Все в порядке, — сказал он, — он не знал, что это ты. Но я-то знал — и не подал виду, так что ты вне подозрений».
Его поддержка любого, кого он считал благосклонным, продолжалась еще долго после того, как игрок покидал клуб. Клаф договорился, чтобы под его именем появились две написанные за него колонки о Кларке, который стал менеджером «Ориента». В колонках восхвалялся его стиль управления, его профессионализм, а затем, в качестве драматического завершающего момента, он назвал его своим преемником в «Форест». «Ориент» Кларка, и особенно сам Кларк, пережили мучительные два с половиной месяца. Когда появилась первая из этих колонок (которую я написал за него), «Ориент» набрал лишь пять очков в десяти предыдущих матчах. Чувствуя уязвимость Кларка, Клаф постарался сделать так, чтобы директора «Ориента» не смогли его уволить.
Бесчисленное количество раз Клаф использовал газетные колонки, чтобы энергично продвигать либо бывших игроков на руководящие должности, либо нынешних игроков на международное признание. По его словам, это было самое малое, что он мог сделать, и это не стоило «ничего», кроме «небольшого количества времени и хлопот». «Я — менеджер, который нравится игрокам, потому я для них выигрываю, — сказал Клаф. — Никто не хочет закончить свою карьеру, не завоевав медаль. В любом случае, большинство из тех, кто возвращается, вероятно, скучают и по моему пению...».
Клаф обладал харизмой, гипнотическим присутствием, которое компенсировало его пренебрежение к тому, что он называл «модной» тактикой, и игроки отчаянно пытались завоевать его одобрение. «Похвала от него в раздевалке была подобна золотой монете, вложенной в твою ладонь», — сказал один из игроков. «Никогда не было никакой ерунды», — сказал другой. Как и никакого Фрейда.
***
Хотите поддержать проект донатом? Это можно сделать в секции комментариев!
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
