Петер Шмейхель «№1. Моя автобиография» 8. Долгий, ошибочный уход из «Манчестер Юнайтед»
***
«Манчестер Юнайтед» был всем, чего я когда-либо хотел, но пару раз я реально думал об уходе.
Это не имело никакого отношения ни к деньгам, ни к эго, и я знал, что не было лучшего или более крупного футбольного клуба, чем тот, за который я уже играл. Но у меня действительно была навязчивая идея, которая росла во время моих сезонов на «Олд Траффорд» и стала моей точкой отсчета для измерения нашего успеха.
Европа.
Я горел желанием выиграть Лигу чемпионов и завершить наш путь как команды. Тем не менее, к лету 1996 года я обнаружил, что у меня в кармане три медали Премьер-лиги и две медали обладателя Кубка Англии, но европейское резюме с «Манчестер Юнайтед» было просто документом о катастрофах. Оно включало вылеты в плей-офф от московского «Торпедо», «Галатасарая», мадридского «Атлетико» и волгоградского «Ротора», а наша единственная попытка в групповом этапе Лиги чемпионов закончилась тем, что мы не прошли квалификацию из группы, которую возглавил «Гётеборг». Да у меня в «Брондбю» лучше получалось.
Мой менталитет таков, что ты всегда должен стремиться к следующему уровню. Для меня это означало, что «Манчестер Юнайтед» должен был перейти от доминирования в Англии к победам на континенте. В противном случае, что бы мы делали? Стагнировали? Я был сыт по горло участием в этих европейских вылазках, сыт по горло нашей наивностью, и я знал, что Ферги тоже был недоволен. Его командообразование все больше строилось с учетом Лиги чемпионов. Однако мне было уже за тридцать, и я не мог вечно ждать, пока он подберет нужную формулу.
Однажды мне позвонил Руне. «Нравится Барса?» — спросил он. «Барселоне» нужен был новый вратарь, и она посматривала на меня. Вместо этого они подписали Витора Байю, но их интерес заставил меня задуматься, и к концу сезона 1996/97 я снова чувствовал себя неуверенно: все из-за Европы. Кампания «Юнайтед» в Лиге чемпионов началась хорошо. Мы чувствовали, что добьемся своего. Мы вырвались из неловкой группы, разгромили «Порту» в четвертьфинале и встретились с дортмундской «Боруссией» в полуфинале. Я думал, это был наш год. Но мы позволили «Дортмунду» хорошенько поработать над нами и уступили хитрой команде Оттмара Хитцфельда, не забив ни дома, ни на выезде. Разочарование сильно меня подкосило. В ноябре мне должно было стукнуть тридцать четыре, и когда я размышлял о том, чего я все еще хочу добиться в своей карьере, я постоянно возвращался к одному: победить в Лиге чемпионов. Я так сильно этого хотел, что когда я пытаюсь вспомнить сезоны, предшествовавшие 1998/99 году, я обнаруживаю, что мне трудно разобраться в деталях наших кампаний в Премьер-лиге, но я могу вспомнить все до единой наши неудачи в Европе. Европа была моим приоритетом.
Вот почему, когда сезон подходил к концу, я попросил своего агента сообщить мне о любых интересных вариантах — я, безусловно, был готов их рассмотреть. Без моего ведома он рассказал Ферги о моих чувствах, и однажды Ферги позвонил и сказал: «Приезжай ко мне домой». Когда я приехал, он сразу же все мне и выложил.
— Ты не можешь уйти сейчас.
— Что вы имеете в виду?
— Ты не можешь уйти, — сказал он. — Я поговорил с твоим агентом, и ты хочешь уйти. Но ты не можешь.
Мы поговорили о Европе, и он сказал, что знает, как сделать нас там лучше, что он работает над тем, как развить команду. Все чаще он подписывал игроков с прицелом на Лигой чемпионов — Жорди Кройфф, Карел Поборски — и положил глаз еще на некоторых. Затем, сразу после окончания сезона, Эрик объявил, что уходит — уходит из футбола всего в тридцать лет — и хотя Ферги говорил правильные слова, он не оказал этому никакого серьезного сопротивления.
В наших европейских вылазках была определенная закономерность, и полуфинал с «Дортмундом» в апреле 1997 года обнажил ее. Я пропустил первый матч на «Вестфаленштадионе» из-за того, что у меня заболела спина во время разминки, и я наблюдал со скамейки запасных, как мы даже близко не подошли к тому, чтобы забить. Аналогично было в тех вылетах против «Ротора», «Торпедо», «Атлетико» и «Галатасарая»: мы не забили ни одного гола и не представляли особой угрозы в гостевых матчах. Ферги нужно было сделать команду более острой в таких играх. Тактически мы никогда не были достаточно хороши в Европе, и уход Эрика означал, что придется менять подход.
Мне будет не хватать Эрика. Однако, как его друг, я знал, что уход из футбола, вероятно, был тем, что ему нужно было сделать. Его аппетит к игре постепенно испарился, и, по мнению Эрика, он все равно не думал, что вообще должен был стать футболистом. С его точки зрения, футбол был всего лишь остановкой на пути к тому, чтобы стать тем, кем он действительно хотел быть: деятелем искусства. Я помню, как он взял в руки трубу, и первое, что он попытался выучить, была My Funny Valentine, потому что это была песня Чета Бейкера, а Чет Бейкер именно таким и видел себя — с более крутой стороны.
Голы были не единственной нашей проблемой в Европе. Старое правило УЕФА «три иностранца» всегда было головной болью для менеджера. За все наши годы вместе был только один раз, когда я бы сказал, что он рехнулся с точки зрения принятия решений — и это произошло на «Камп Ноу» в ноябре 1994 года. Не было никаких признаков предстоящего мозгового штурма, когда я увидел его за завтраком в нашем отеле в Барселоне в день матча. Он был полон обычной болтовни — «Это большая игра, бла–бла-бла» — и никак не намекал на то, что он обдумывает: не выпускать меня.
Я, как обычно, жил в одном номере с Эриком, и когда я вернулся в комнату после завтрака, Эрика там не было, на самом деле его не было там всю ночь. Это не было проблемой, потому что он был дисквалифицирован и у него были друзья в Барселоне. Он, без сомнения, был с ними. Но я не знал, где он находится. Раздался стук в дверь: вошел менеджер. Он спросил: «Эрик здесь?», и я ответил, что нет, ничем не выдавая отсутствия Эрика со вчерашнего вечера. «Ладно, — сказал Ферги, — что ж, скажи ему, что у меня есть билеты, которые он хотел», — и он ушел. Это было странно. Ферги почти никогда не заходил в комнаты игроков. Единственный раз, когда он связался со мной в моем номере, был в Саутгемптоне, когда он позвонил, чтобы сказать, что мой сосед по комнате не приедет, так как ему пришлось покинуть лагерь по личным причинам.
В Барселоне стояла хорошая погода, и мы остановились на пристани для яхт, поэтому я решил прогуляться. По пути из отеля я столкнулся с Ферги. И вот так неожиданно он меня ошеломил.
— О, Петер, кстати, ты не играешь сегодня.
Накануне вечером, когда мы говорили о планах на игру, я был в команде — что-то заставило его внезапно переосмыслить ситуацию. «Нам нужны наши легионеры в поле, — сказал он. — Мы собираемся попытаться выиграть эту игру».
Что?
— Ладно, босс, но это реально, на самом деле глупое решение, — сказал я, стараясь сохранять самообладание. — Я очень разочарован.
— Хорошо, — ответил он, — но не я устанавливаю правила, и это мое решение.
Я был в ярости. Прямо дымился. Позвольте мне напомнить вам о той «Барселоне». Ромарио. Христо Стоичков. Георге Хаджи. Роналд Куман. Пеп Гвардиола. Хосе Мари Бакеро. Гильермо Амор. Менеджер: Йохан Кройфф. Почему бы не поехать на выезд против них и не отстоять в защите, не попытаться сыграть максимально безопасно? Зачем ехать на «Камп Ноу» и делать все возможное, чтобы выиграть игру?
Хорошее место в группе, впереди матчи с «Гетеборгом» и «Галатасараем», одно очко было бы здорово, и именно здесь Ферги, я полагаю, попал в затруднительное положение. Ему не терпелось, чтобы Европа увидела, насколько он хорош, чтобы заявить о себе на большой сцене. Умение рисковать было очень важным элементом в его менеджменте, и я бы никогда не захотел, чтобы это изменилось. Но есть время и место, чтобы бросить кости. «Ноу Камп», против Ромарио, Стоичкова и Кройффа — совсем не та ситуация.
Барселона уничтожила нас. Они были так называемой «Командой мечты» Кройффа, и осуществился один из худших европейских кошмаров «Манчестер Юнайтед» — разгром со счетом 4:0. Впоследствии Ферги утверждал, что все пошло не так, потому что Пол Инс не справился со своей работой в обороне. Я думаю, он добр к самому себе. Иностранным игроком, которого он выбрал вместо меня, был атакующий игрок, Андрей Канчельскис, и его слова перед игрой были: «Я хочу победить». Он хотел удивить «Барселону» на их собственном стадионе, что было нелепо.
Однако в суждениях Ферги не было ничего неправильного, когда он пошел на трансферный рынок, чтобы заменить Эрика. Он купил Тедди Шерингема, замечательного — и, я думаю, все еще недооцененного — игрока. Это означало, что мы вступили в сезон 1997/98 с сильными атакующими возможностями: Тедди, Энди Коул — вернувшийся в форму после двух переломов ног — и Оле, который стал настоящим открытием в своем дебютном сезоне 1996/97 годов.
Однако кампания оказалась разочаровывающей. В этом была изрядная доля невезения. Например, странная травма не позволила мне играть во время праздников. Я вернулся в Данию на рождественский обед и, пропустив за ним несколько стаканчиков, на следующее утро отправился на пробежку, чтобы очистить свой организм. Я совершал пробежку в парке, когда наткнулся на один из тех знаков, которые указывают держать свою собаку на поводке. Из него торчал ржавый гвоздь, и я порезал руку. Взыграла паранойя. Если бы я обратился в неотложку, это могло бы стать статьей в датской прессе, поэтому я решил позвонить Перу Бьеррегору. Помните, что он был не только председателем правления «Брондбю», но и квалифицированным врачом? «Приезжай», — сказал Пер, и он промыл рану и наложил швы.
21 декабря я играл против «Ньюкасла» с наложенными швами. После матча рука просто раздулась. Я оказался в частной больнице в Манчестере с перевязанной и подвешенной в воздух рукой на три дня, чтобы дать жидкости стечь. Лежа там, я слушал по радио, как 28 декабря «Ковентри» обыграл нас со счетом 2:3. Я принимал таблетки, антибиотики, всякое такое.
Травмы испортили наш сезон. В Премьер-лиге нас обогнал «Арсенал», который набрал невероятную форму в преддверии очного матча и обыграл нас в решающем матче на «Олд Траффорд», в котором нам не хватало стольких игроков. Последним гвоздем в наш гроб стала ничья 1:1 дома с «Ньюкаслом», после которой Ферги взорвался яростью — на, кто бы мог подумать, Оле.
Я был травмирован и наблюдал из-за скамейки, когда Роб Ли понесся к воротам на последней минуте игры. Оле бросился за ним, догнал и уложил его на краю штрафной. Юрайя Ренни показал ему неизбежную прямую красную карточку, и он убежал — после того, как Бекс похлопал его по голове — под бурные овации.
Я никогда не видел Ферги таким сердитым. Он терпеть не мог циничную игру. Как только мы добрались до раздевалки, он ругался на Оле, буквально орал на него. «Мы НЕ такие. Мы — "Манчестер Юнайтед". Мы так не делаем!» — кричал он, и даже в разгар этого головомоечного урагана, я думаю, все мы, включая Оле, уважали его ценности.
Однако самой болезненной частью сезона было не то, что мы отдали титул. А то, что мы снова провалились в Лиге чемпионов. На групповом этапе мы играли очень хорошо, финишировав впереди «Ювентуса», Тедди дал нам такую же возможность отдавать передачи по центру, как это делал Эрик, но больше пользы принес Коули, который свободно забивал.
Затем мы встретились с «Монако» в четвертьфинале. У них было несколько отличных молодых игроков, в том числе Давид Трезеге и Тьерри Анри, но мы явно их превосходили по составу. И вот они не дали нам забить в гостевом матче, а в ответной игре на «Олд Траффорд», которую я пропускал из-за травмы, они рано забили благодаря Трезеге. Давление сказалось на нас. Оле сравнял счет во втором тайме, но мы с трудом передвигались и не прошли дальше благодаря правилу выездного гола после того, как игра завершилась со счетом 1:1.
Сезон закончился очень удручающим образом. Вылететь от «Монако»? Казалось, что в Европе вообще не было никакого прогресса. Сидя дома в Дании и размышляя о том, что произошло перед тем, как присоединиться к сборной на чемпионате мира 1998 года, я был реально подавлен. И снова всплыли те мысли об уходе.
И не только у меня. У некоторых игроков «Юнайтед» было ощущение, что наша команда подходит к концу цикла, и в глубине души чемпионат мира был возможностью показать любым заинтересованным клубам, на что мы способны. Лично я посмотрел на свой возраст и почувствовал, что у меня есть ограниченное количество лет до завершения карьеры. Я не хотел заканчивать ее, не выиграв все, что мог.
Европа. Завоевание европейской медали на клубном уровне — все вернулось к ней. Это был мой первый чемпионат мира, и я хотел, чтобы сборная Дании выступила хорошо, а я хотел показать миру, что все еще нахожусь на вершине своей игры. И если бы, помимо этого, существовал большой клуб, которому понравилось то, что они увидели, и который был бы заинтересован в том, чтобы завербовать меня... ну, скажем так, это был бы интересный разговор.
Это не книга сожалений, но, конечно, они у меня есть. А у кого нет-то? Одно из них связано с тем, как я позволил усталости, давлению и негативным мыслям накапливаться в течение 1998 года. Это привело к самой большой ошибке в моей карьере. Европейские проблемы «Юнайтед» были лишь частью — меньшей частью — того, почему я начал чувствовать, что мне нужно покинуть «Олд Траффорд». Самое главное, что я просто чувствовал себя доведенным до предела.
За семь лет, прошедших с момента перехода в «Манчестер Юнайтед» и до окончания чемпионата мира 1998 года, я сыграл 342 матча за клуб и 64 матча за сборную, побывал на трех турнирах сборных и имел только два настоящих летних перерыва. Я по-настоящему не отдыхал с лета 1995 года — в 1997 году, хотя турнира и не было, я перенес операцию на колене и большую часть «отпуска» провел восстанавливаясь.
Играть в Премьер-лиге в те дни означало прозябать зимы на тяжелых полях, терпеть удары в серьезных стыках. У меня были хронические проблемы со спиной, болели суставы, и я побывал в таком количестве самолетов, аэропортов, автобусов и гостиничных номеров, что всех и не упомнишь. Все превращалось в размытое пятно, в сплошную рутину. Мои дети были школьного возраста и заслуживали больше моего времени, а их мать чувствовала, что никогда должным образом так и не обосновалась в Англии. У меня закончились ресурсы. Физически и психологически я устал.
Чемпионат мира оказался одним из лучших моментов в моей жизни. У датской сборной была идиллическая база на юге Франции и спокойный, доброжелательный менеджер в лице Бо Йоханссона. Мы хорошо играли на футбольном поле и наслаждались полем для гольфа в нашем фантастическом отеле. Наши семьи были рядом, светило солнце. Это был вкус хорошей жизни. Идея о другом образе жизни все еще витала у меня в голове, и было трудно избавиться от нее, когда пришло время вернуться к давлению и пахоте «Юнайтед».
Когда приезжаешь в сборную, ты ведешь непринужденные беседы с другими игроками за ужином и слышишь о достопримечательностях, которые предлагали определенные лиги в Европе: различные условия, образ жизни, погода, зимние каникулы. Подобные мелочи, если сложить их все вместе, могут означать дополнительный год игровой карьеры, и, если подводить итог, то идея попробовать что-то новое становится все привлекательнее. Когда 3 июля сборная Дании проиграла в четвертьфинале Бразилии, это был мой пятьдесят четвертый матч за одиннадцать месяцев, и когда ты покидаешь турнир, тебе всегда приходится сталкиваться с таким вот звонком менеджеру своего клуба: «Ладно, мы вылетели. Когда вы хотите, чтобы я вернулся?»
Ответ Ферги был следующим: «Пит, две наши самые важные игры в сезоне в самом начале, первая и четвертая». Он дал мне десять выходных.
Я не виню его за это. У него не было выбора. Матчи, о которых он говорил, были двумя играми нашего отбора в Лиге чемпионов против «Лодзя», и, конечно, было важно, чтобы он не рисковал при выборе состава и команда прошла дальше. Но это означало, что мне предстояло почти сразу после чемпионата мира перейти к предсезонной подготовке. Всего десять дней отпуска, после того как у тебя три года не было нормального отпуска? Я знал, что «перерыва» будет недостаточно. Тем не менее, я старался извлечь из него максимум пользы. В тот день, когда я вернулся в Копенгаген с датской сборной, я отправился в наш тамошний дом, собрал семью, переупаковал вещи и на следующий день улетел обратно на юг Франции, чтобы немного поваляться на пляже.
Там я попытался успокоиться, но чемпионат мира по-прежнему был на всех экранах телевизоров, в каждом баре и ресторане, и от футбола было не скрыться. В конце каждого сезона игроку нужен период, когда он дает отдых телу, чтобы залечить все мелкие царапины и претензии и позволить разуму решить и обработать все необходимые вопросы: Как мы сыграли? Каков был мой вклад? Достаточно ли я все еще хорош? Этот процесс требует времени, и после только десяти дней я даже наполовину не продвинулся туда, где мне нужно было быть с точки зрения восстановления, ни физического, ни психологического.
14 июля я снова ехал к «Клиффу», думая о том, что ждет меня впереди. Я знал, что вот-вот начну очередную интенсивную кампанию, и пройдет десять месяцев, прежде чем я получу необходимый мне длительный перерыв. Я подумал о своих товарищах по сборной Дании, которые играли в Италии и Испании, и о том, что они начинают свои сезоны позже и у них будут зимние каникулы. В течение нескольких дней предсезонной подготовки я прокручивал все это в уме, затем пришел к решению: еще один сезон. Я отыграю еще один сезон.
Я позвонил Мартину Эдвардсу. У меня оставалось два года по контракту, но могу ли я сделать его последним? Я объяснил Мартину свои причины. Ему нужно было кое о чем подумать. На следующий день по дороге на тренировку он позвонил. «Ладно, — сказал он, — ты перешел к нам почти бесплатно, ты был абсолютно великолепен играя за нас, так что мы собираемся отпустить тебя бесплатно следующим летом. Но при одном условии — ты не перейдешь в любой другой английский клуб».
В «Клиффе» я пошел поговорить с менеджером, и разговор был немного напряженным, потому что я обратился к Мартину, а не к нему, и Ферги это не понравилось. Хотя годы спустя он утверждал: «Я видел по глазам Петера, что он чувствовал, бла-бла-бла», на самом деле это была очень короткая и деловая встреча, на которой мы не вдавались в подробности. Он просто сказал: «Хорошо, я принимаю это. Ты уйдешь в конце сезона. Но удостоверься, что он будет хорошим, ага?»
И вот и все.
Я должен сказать, что процесс, которому я следовал, решившись на такой огромный шаг, как уход из «Манчестер Юнайтед», действительно был неправильным. Я не поговорил со своей семьей, я не поговорил с друзьями, я не поговорил со своим агентом. На самом деле я ни с кем не поговорил. Я просто принял решение и действовал. Бах. Дело сделано.
Так что, да, это сожаление, возможно, единственное серьезное в моей карьере. Поразмыслив, возможно, менеджер был прав, возможно, мне следовало сначала пойти к нему; рассказать о своих чувствах, усталости и давлении, которые подтачивали меня. Мне следовало бы больше общаться с другими игроками, со своими близкими — по сути, просто привлечь больше людей, воспользоваться различными советами. Одна из проблем заключалась в том, что я не знал точно, чего я хотел, не особо понимал. Я просто хотел перемен. Нажать эту красную кнопку и остановить беговую дорожку.
В современной игре существует иная культура. Игрокам рекомендуется разговаривать, быть открытыми в своих мыслях и чувствах. Начиная с молодежного уровня и выше, в командах есть психологи. Ведется работа над открытым общением — между менеджерами и игроками, между игроками и игроками. Каждого топ-футболиста окружает команда людей, но моя эпоха была другой. Ты не говорил. Ты шел дальше. То, что находилось внутри, было твоим делом.
Другое отличие заключается в том, что сегодняшние игроки также выросли в системе, где ротация является нормальной, где даже самым большим звездам не гарантируется участие в каждом матче, но в мое время менталитет топ-игрока был таким: «Я играю в каждой игре». В «Юнайтед», безусловно, именно так это и воспринимали восемь или девять игроков первой команды, включая меня. Я так усердно работал, чтобы заполучить эти свитера «Юнайтед» и сборной Дании — зачем мне давать кому-то другому шанс их примерить? Но, конечно, оглядываясь назад, такое мышление было ошибочным. Должно было быть меньше страха перед просьбой об отдыхе.
Суть в том, что мне следовало быть жестче к себе. Жаль, что я не задавал себе более сложных вопросов, но во мне было много гордости. Мы часто говорим о гордости как о позитивном инструменте в футболе: гордость за игру, гордость за то, что мы на вершине, гордость за то, что нас никогда не обыгрывали. Но может ли она быть и негативом? Я чувствовал, что если начну говорить о своих уязвимостях с другими людьми, я покажу им слабость — а я не хотел ее показывать. Никому. Никогда.
Я хотел быть этим сильным парнем, этим большим, широкоплечим вратарем, который никогда не сдавался, который всегда был у вас на виду, у которого не было щелей в броне. Таков был более молодой Петер. Я был полон чувства собственного достоинства, которое начал развивать с первых дней в «Брондбю». Мы были первыми профессионалами Дании, мы были первопроходцами, каждый день мы прокладывали новый путь. Так что мы должны были быть чем-то большим, чем остальные. Мы должны были быть сильными.
И это тоже уходило корнями в детство. Быть альфа-самцом: это было естественно для меня. Я вырос в доме, где было важно быть лучшим. Это было важно для моего отца. Я вырос с чувством, что должен быть экстраординарным и что иметь слабости, которые есть у обычных людей, не для меня.
Но есть причина, по которой я продолжаю говорить об этом в терминах отсутствия сожалений. «Сожаление» — это слово мне не нравится. Для меня сожаление — это жалоба, сожаление — это обвинение. Это последнее, что я хочу здесь делать. Я беру на себя ответственность за свою карьеру — и как можно «сожалеть» о карьере, которая у меня была? Но ты можешь быть недовольным некоторыми принятыми решениями и признать, что принял неправильное решение — и это одно из них. Мне просто не следовало покидать «Манчестер Юнайтед» в 1999 году. Это было неправильно для меня, неправильно для клуба, вот так вот. И этого можно было бы избежать, если бы я сел и поговорил с кем-то.
Положительным моментом является то, что это один из тех серьезных неправильных поворотов в жизни, на которых ты учишься — и поэтому для меня всегда было важно убедиться, что Каспер всесторонне обдумывает решения, принимает мнения круга людей, с которыми он может открыто говорить, получает надлежащие советы. Он делает все это очень хорошо. Мой длительный уход из «Манчестер Юнайтед»? Ошибочный. Но этот урок помог ему.
Это осталось между мной, Мартином и менеджером. Как только мы кратко это обсудили и согласились, что сезон 1998/99 станет моим последним сезоном, все было кончено. Мы не сказали об этом прессе. Мы не сказали команде. Лишь в ноябре мы сделали объявление о том, что я ухожу. Между нами, не было никаких последующих бесед, никаких бумаг — опять же, если это звучит странно, просто таков был футбол. Что-то, что я всегда мог сделать, так это разложить вещи по полочкам, сложить в коробку и доставать их только тогда, когда мне это было нужно, и именно это я и сделал в этой ситуации.
Проблема: эмоциональное выгорание. Решение: новый клуб. Последующие действия: отсутствуют. Текущее состояние: в коробке.
А теперь возвращайся-ка на поле.
Принятие решения действительно дало мне ощущение того, что я со всем разобрался. Но только на очень короткий период. В сентябре я допустил ошибку в матче группового этапа Лиги чемпионов против мюнхенской «Баварии», выйдя на вбрасывание и предоставив «Баварии» шанс забить. Начало расти ощущение, что я просто был не в себе, плохо играл. В более мрачные моменты во мне даже сидел этот ворчливый голос, говорящий: Пит, может быть, ты уже спекся.
Средства массовой информации начали высказывать предположения, что я заканчиваюсь. Мне вот-вот должно было исполниться тридцать пять, и они спросили: нужно ли «Манчестер Юнайтед» начинать искать нового вратаря? Все было не так, как если бы я сам забрасывал мяч в сетку своих же ворот и стоил нам гола за голом, но в матчах были мелочи: неправильные решения, сомнительные моменты. Внутри я чувствовал себя очень странно: неуверенно, не в состоянии доверять своим инстинктам, надеясь, что они не пробьют.
Надеясь, что они не будут бить по моим воротам.
Что, черт возьми, я делал, чувствуя это? Подобные сомнения были мне совершенно чужды.
В октябре я пропустил пару игр из-за травмы и вернулся как раз вовремя, чтобы сыграть в двухматчевом противостоянии Лиги чемпионов против «Брондбю». Это означало много утомительной шумихи в СМИ вокруг меня: просьбы об интервью, статьи, посвященные моей игре против моего бывшего клуба. Мне это не понравилось, и я плохо играл в ноябре. 21-го мы играли против «Шеффилд Уэнсдей» на «Хиллсборо». Это был яркий день — я помню, как солнце било мне в глаза — и начало матча в полдень, что усилило дезориентацию, которую я испытал на поле. На протяжении всей игры у меня было это невпопадное чувство человека, который только что проснулся.
Я чувствовал себя усталым и не совсем в своей тарелке. Я плохо рассчитывал время. Я чувствовал себя физически скованным, надел спортивные штаны и в глубине души не хотел идти во все эти единоборства. Единственное, с чем я могу это сравнить, так это с тем неприятным ощущением, которое возникает в первых одной или двух играх предсезонки, за исключением того, что этому нет логического объяснения. Через четырнадцать минут Никлас Александерссон нанес легкий удар прямо в меня с края штрафной.
Я уронил его в сетку ворот.
Просто уронил мяч в ворота.
Господи Иисусе. Что со мной было не так?
Все было странно. «Бесхитростный... даже для вратаря команды паба воскресным утром, но, похоже, не для Шмейхеля», — сказал Джон Чемпион в комментарии BBC. В начале второго тайма я замедлил с выходом с линии, чтобы блокировать удар, и Вим Йонк вывел «Уэнсдей» вперед со счетом 2:1. Затем Александерссон чуть не перебросил меня с 33 метров, от бровки. В конце игры он легко обыграл меня и принес победу «Уэнсдей» со счетом 3:1. Я никогда не чувствовал себя хуже на поле.
В понедельник я постучал в дверь Ферги:
— Что-то у меня не идет, босс. Я уже некоторое время чувствовал, что это грядет. Я принял несколько плохих решений и играл не так хорошо, как следовало бы. Вы это знаете, и я тоже, — сказал я.
Он позволил мне продолжить.
— Моя субботняя игра была очень плохой. Мне действительно жаль за нее, но я так устал. Психологически устал. У меня уже много лет не было перерыва.
Мне всегда нравилось, что можно постучать в дверь Ферги. Всякий раз, когда ты это делал, он находил для тебя время. Если бы у него в кабинете были другие люди, он бы представил тебя и сказал им: «Мне просто нужно поговорить с Петером здесь, не могли бы вы выйти и дать мне минутку». Еще одна вещь, которая мне понравилась, заключалась в том, что в личных вопросах вместо того, чтобы спорить, он доверял тебе. Поэтому, когда я заговорил о необходимости перерыва, он выслушал, а затем сказал: «Позволь мне взглянуть на расписание».
Он достал свой ежедневник. Там были отмечены все наши игры. Он провел пальцем по графам на нем и добрался до января. «Ладно, Пит, — сказал он. — Посмотри. Ты можешь взять отпуск на эту неделю». Это было после уик-энда третьего раунда Кубка Англии, и это означало пропустить домашнюю игру с «Вест Хэмом». Я вышел, внезапно почувствовав себя лучше, как-то легче, и, знаете что, я сразу же снова начал играть нормально. Я смог продержаться следующие шесть недель. Затем, 4 января, в воскресенье утром, после победы над «Мидлсбро» со счетом 3:1 в Кубке Англии на «Олд Траффорд», я вылетел с семьей на Барбадос.
Это было чудесно.
Я вернулся 14 января, в четверг вечером. Как только я переступил порог «Клиффа» на следующее утро, там был Киддо и сказал, что меня хочет видеть менеджер. Я постучал в дверь Ферги. «Как все прошло? — спросил он, улыбаясь. — О тебе писали в газетах, похоже, ты отлично провел время. Сможешь завтра сыграть?» У нас была выездная игра с «Лестером». Я поехал домой, снова собрал свой чемодан и вскоре снова сел в командный автобус, направлявшийся в Мидлендс, — и почувствовал себя прежним. На следующий день, одержав победу со счетом 6:2 на «Филберт Стрит», я сыграл хорошо и за оставшуюся часть сезона вернулся к своей лучшей форме.
В настоящее время существует осведомленность о выгорании спортсменов. Больше сочувствия к футболистам, взваливающим на свои плечи большую нагрузку. Моя рабочая нагрузка в 1990-е годы не была слишком необычной, но и не была слишком большой. Я хотел играть во все этих матчах. Я был вратарем №1, я не хотел ротации на своей позиции. Мой клуб обращался со мной настолько хорошо, как только мог, а я играл за лучшего менеджера в футболе.
Проблема заключалась просто в том, что тогда в игре не было культуры или инструментов, которые могли бы помочь мне — или другим игрокам на моей позиции. Сожаление в том, что я не сделал больше, чтобы помочь себе, что я не попросил о руке помощи. Единственным парнем, с которым я разговаривал, когда мне было плохо, был Йорген Хенриксен, и он всегда был очень хорош в том, чтобы вселять в меня дополнительную уверенность — но уверенность не была проблемой.
Мне просто нужен был перерыв, период, чтобы все обдумать и перегруппироваться. Мне подсказывали это мои инстинкты. Мне следовало гораздо раньше поделиться ими с Ферги. Если бы я сделал это, то, возможно, не покинул бы «Олд Траффорд» в 1999 году, потому что, когда я наконец поделился этим, он проявил такое большое понимание. Немногие менеджеры сказали бы, как он: «Вот, возьми-ка эту недельку». Большинство сказали бы: «Если я дам тебе отгул, мне придется давать отгул всем». Но таков был Ферги — готовый относиться к тебе иначе, когда это было необходимо. Он управлял каждым игроком индивидуально, в соответствии с их характером и потребностями, сохраняя при этом абсолютное единство группы, и я никогда не встречал никого другого, кто был бы способен на это.
Кто-нибудь? Натыкались ли мы когда-нибудь на еще одного Алекса Фергюсона?
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
