Джонатан Уилсон. «За занавесом» 4. Бывшая Югославия: Постоянно уменьшающиеся круги. III. Хорватия
Бывшая Югославия: Постоянно уменьшающиеся круги
***
Дождливой ночью в Киеве в ноябре 1997 года сборная Хорватии играла с Украиной во втором матче плей-офф квалификации к чемпионату мира. Уже ведя со счетом 2:0 после первого матча их выход в финальную часть турнира во Франции был обеспечен через двадцать семь минут, когда Ален Бокшич сравнял счет после раннего гола Андрея Шевченко. Нуждаясь в том, чтобы забить три гола, и разочаровавшись после того, как гол Виталия Косовского был ошибочно не засчитан из-за офсайда, сборная Украины безропотно приняла свою судьбу, и в течение часа с небольшим последовавшего за этим анемичного футбола было много возможностей поразмыслить над окружающей обстановкой. Наиболее поразительными были рекламные щиты, контроль над которыми, по-видимому, был разделен между двумя странами. В то время как украинские в основном предназначались для пива и водки, на хорватской стороне выделялся один. Он гласил: U boy, u boy, za narod svoy: В бой, в бой, за народ свой.
Воодушевленная этим националистическим духом, Хорватия дошла до четвертьфинала Евро-96, показав искрометный футбол. Петер Шмейхель, в частности, запомнит быструю контратаку, которая привела к тому, что Давор Шукер небрежно перекинул его с двадцати пяти метров во время победы Хорватии над Данией со счетом 3:0 на «Хиллсборо».
Во Франции на чемпионате мира они выступили еще лучше. Их группа, в которой попались Япония и Ямайка, была, по общему признанию, не такой испытывающей, как могла бы быть, но не было никаких сомнений в качестве их игры в четвертьфинале, когда стареющая сборная Германии была разобрана, Роберт Ярни забил единственный гол в своей семидесятичетырематчевой международной карьере, а голы в конце матча от Горана Влаовича и Шукера (необычно с правой ноги) привели к победе со счетом 3:0. Хотя Франция и обыграла их в полуфинале, Хорватия обыграла Голландию в матче за третье место. «У меня были замечательные игроки, полные чувства патриотизма, — сказал их тренер Мирослав Блажевич. — Игроки, которые были готовы совершить большие дела за свою страну. Одно из самых больших преимуществ Хорватии в спорте — это патриотическое чувство».
Эта команда, возникшая в результате войны, была мощным символом новой Хорватии и использовалась в качестве таковой президентом страны Франьо Туджманом. Их успех, возможно, был менее неожиданным, чем успех Словении, но он выполнял аналогичную функцию, рекламируя миру новую яркую нацию. «Мы знали, что были первым поколением, игравшим за новую Хорватию, — сказал защитник Славен Билич. — Мы знали, что у нас позади кровавая война. Туджман сказал нам, что мы были как послы Хорватии. Но крайнего национализма не было. В 1996 году, хорошо, была дополнительная мотивация, когда мы слышали национальный гимн, и особенно когда мы видели реакцию дома. К 1998 году мы просто благодарили Бога за нашу страну, и я гордился тем, что играл за нее, но в 1996 году все было по-другому».
Однако, как бы он ни старался преуменьшить это, гордости было достаточно, чтобы провести Билича через этот турнир, несмотря на стрессовый перелом бедра — решимость играть, которая фактически положила конец его карьере. Он по-прежнему прихрамывает и вынужден водить джип, потому что ему неудобно сидеть на низких сиденьях, что опровергает обвинения в фальсификации, которые все еще выдвигают фанаты «Эвертона», расстроенные тем, что игрок, за которого они заплатили «Вест Хэму» £4,5 млн., провел за них всего двадцать шесть матчей в чемпионате.
Я познакомился с Биличем в Сплите в начале 2005 года. Везя меня из моего отеля в ресторан с видом на Адриатическое море, он извинился за холод. Однако после нескольких дней в Словении, где по обочинам дорог все еще лежал замерзший снег, Сплит казался восхитительно весенним. В любом случае, это замечательный город, особенно в начале года, до того, как в него въехали туристы, римские памятники впечатляют еще больше тем, что они вписаны в современную ткань города, а не сохранены и выставлены в метафорической стеклянной витрине. Даже старый стадион, который сейчас используется только для регби, с его белыми кирпичами и красной черепицей, кажется, существует уже пару тысячелетий. «Сплит на самом деле не пострадал во время войны, — сказал Билич. — Моя мать из деревни в девяноста минутах езды отсюда, и они пришли туда с танками и все разрушили, но здесь мы жили нормальной жизнью. Пару дней был обстрел с кораблей, и они пробыли в городе пару недель, но это была не настоящая война».
Я имел дело с несколькими футболистами, более мгновенно вызывающими симпатию, чем Билич, и я, конечно, не могу припомнить никого другого, кто настаивал бы на том, чтобы заплатить за кофе. Квалифицированный юрист, Билич выучил английский благодаря музыке — он до сих пор играет в рок-группе — и говорит с очаровательной среднеатлантической беглостью, которая иногда переходит на кокни или скауз [прим.пер.: диалекты жителей Лондона и Ливерпуля, соответственно]. Будучи англофилом, он имеет квартиру в Лондоне — в первую очередь для того, чтобы смотреть крупные турниры, не отвлекаясь на хорватские СМИ — но у Билича не самая лучшая репутация в Англии.
Отчасти это результат его длительного отсутствия на лечении в его последнем сезоне на «Гудисоне», но больше из-за того, как он упал от малейшего прикосновения Лорана Блана в полуфинале чемпионата мира 1998 года. Блан был удален и, как следствие, не сыграл в финале. «Ранее на турнире я получил желтую карточку в матче против Румынии, — объяснил Билич. — Я обожал Билли Костакурту [защитника "Милана" и сборной Италии] как игрока, и я всегда буду помнить, что в 1994 году он пропустил финал Лиги чемпионов и финал Кубка мира из-за того, что получил карточку в полуфинале. Поэтому я подумал про себя перед игрой: "Не делай глупостей: если ты совершишь фол, тогда ладно, но не спорь или что-нибудь в этом роде. Не будь как Билли [прим.пер.: Костакурту, конечно, звали Алессандро, а Билли — это его прозвище, которое ему дали из-за его худощавого телосложения в юности и его заметного мастерства в баскетболе, так как их местную баскетбольную команду «Олимпия Милан» в конце 1970-х годов прозвали «Билли» из-за названия спонсора на майке]"».
«Был их штрафной удар, и я опекал Блана. Он мне действительно нравился как игрок, и в "Барселоне" он играл с Просинечки, который был моим соседом по комнате в течение пяти лет. И он курил. Вот я и подумал, какой отличный парень. Я положил руку ему на грудь, и одной рукой он опустил мою руку вниз, а другой потянулся к моему лицу. Он не ударил меня, как Майк Тайсон, но он подтолкнул меня».
«В тот момент я запаниковал, потому что в девяти из десяти подобных ситуаций судья дает желтую карточку обоим игрокам. И я услышал, как Игор Штимац велел мне упасть. Вот я и подумал, что никакого финала, никакого третьего места вообще не будет, и я упал. Я не думал: "Неужели он пропустит финал?" Я просто хотел защитить себя».
«Я не сделал ничего плохого. Он ударил меня, а судья подошел и показал ему красную. Клянусь, если бы я мог изменить это, чтобы он мог играть в финале, я бы это сделал. Но я просто действовал, чтобы защитить себя. Многие французские журналисты сходили с ума, говоря, что я нырнул — а англичане были одержимы нырянием из-за того, что случилось с Бекхэмом, которого удалили за то, что он едва коснулся Симеоне — но суть в том, что он совершил ошибку. Никто не может сказать, что он этого не сделал, и это была красная карточка, но поскольку это был финал, и поскольку это было во Франции, бла-бла-бла, это большая история».
Каковы бы ни были в этом положительные и отрицательные стороны — и, честно говоря, я сомневаюсь, что многие в Хорватии увидели в этом инциденте что-то, кроме преимущества, которое он им принес: «В прошлом, — сказал Блажевич, — нам приходилось находить способ выжить как маленькой нации, поэтому генетически у нас есть способность обманывать людей» — это не должно отвлекать от того, насколько хороша была хорватская команда. Благодаря не слишком счастливому периоду Билича в «Эвертоне» и разочаровывающему периоду стареющего Давора Шукера в «Арсенале» стало почти обычным делом отмахиваться от их достижений в середине девяностых как от результата подъема на гребень националистической волны. Правда, при наличии организации, командного духа и попутного ветра, по сути, средние команды (например, сборная Греции в 2004 году) могут преуспеть в течение месяца международного турнира, но Хорватия была выше этого. В лице Роберта Просинечки и Звонимира Бобана у них были два величайших полузащитника девяностых.
Впервые они сыграли вместе в Чили в 1987 году, когда Югославия выиграла молодежный чемпионат мира с командой, которая, вероятно, была лучшей в истории среди юношей до 20 лет. Включая не только Просинечки и Бобана, но и таких игроков, как Штимац, Шукер и Ярни, которые стали постоянными игроками сборной Хорватии, они в среднем забили рекордные 2,83 гола за игру на турнире.
Некоторые великие команды спроектированы, спланированы с самого начала в мельчайших деталях; у большинства есть некоторый элемент удачи в их составе; эта сборная Югославии, кажется, была почти случайно собрана вместе, одержав победу, несмотря на внутреннюю напряженность и федерацию футбола, которая открыто признала, что они посылали команду только для выполнения своих обязательств перед ФИФА. Их капитан Александар Джорджевич был удален в последнем отборочном матче в Венгрии и дисквалифицирован на четыре игры, а из-за травм Игора Беречко, Деяна Вукичевича, Игора Пейовича и Сехо Саботича, а также Бобана Бабунски, не участвовавшего в турнире из-за спора со своим клубом, FSJ отозвала Синишу Михайловича, Владимира Юговича и Алена Бокшича по логике, что они выиграют больше, играя в клубный футбол. Они отказались даже финансировать журналистов для освещения турнира, и единственным югославским репортером, отправившимся в Чили, был Тома Михайлович, который работал в Arena, воскресном журнале из Загреба, который заинтересовался статьей о большом количестве югославских эмигрантов в Сантьяго. «Ни у кого не было никаких ожиданий от команды, — сказал он. — Мы думали, что они сыграют три групповых матча и разъедутся по домам. Но когда они добрались до Чили, эти игроки обрели другое лицо. Они нашли прекрасную страну и хорошее жилье в отличных отелях, и так много девушек вокруг...»
Сильный дождь вынудил перенести церемонию открытия на три дня — к большому разочарованию организаторов, которые думали, что если Югославия сыграет с Чили в первом матче, это гарантирует, что его увидит полный стадион — но игра была сыграна, несмотря ни на что, Югославия выиграла со счетом 4:2. «После этого, — сказал Михайлович, — все перевернулось с ног на голову. Все в Чили начали поддерживать Югославию, потому что они так хорошо играли. Ребята поняли, что если они выиграют вторую и третью игры, то смогут остаться в Сантьяго»
И Сантьяго стоил того, чтобы в нем остаться. Тренер сборной Югославии Мирко Йозич имел репутацию сторонника дисциплины и пытался обуздать своих игроков, но Штимац познакомился с победительницей конкурса «Мисс Чили 1987», которая сама была югославского происхождения, и ничто не могло помешать их общению. «Не было никаких откровенных ссор, — сказал Михайлович, — но между ними были постоянные трения. Я был с игроками большую часть ночей, и там не было ничего дикого. Они держались вместе и не пили, но каждый день оставались в клубах до трех или четырех утра»
Австралия была разобрана со счетом 4:0, а Того — со счетом 4:1, после чего «Црвена Звезда» решила, что им не помешает Просинечки в матче Кубка УЕФА против «Брюгге», и попыталась отозвать его. Игроки выразили протест ФИФА, и Жоао Авеланж, тогдашний председатель организации, вмешался, чтобы сохранить Просинечки в Чили. В ответ он закрутил мяч в сетку ворот со штрафного на последней минуте матча против сборной Бразилии в четвертьфинале. Позже он был признан лучшим голом турнира.
Затем Югославия обыграла Восточную Германию со счетом 2:1 в полуфинале, но победа им дорого досталась. Предраг Миятович был удален, а Просинечки получил карточку на последней минуте, что означало, что оба пропустят финал из-за дисквалификации. Очевидно — это заговор, поскольку ни одна победа балканцев не может быть полной без триумфа над вероломными силами. Оказалось, что австралийский рефери Ричард Лоренк всего годом ранее имел серьезную конфронтацию с легендой «Црвены Звезды» Драганом Секуларачем, который в то время тренировал в Мельбурне. И разве австралийский тренер Лес Шайнфлюг, родившийся в Югославии от немецких родителей, не предупреждал Йозича о нем?
Что ж, возможно, но если действительно существовал заговор, зачем позволять Югославии победить? Зачем ждать до последней минуты, когда не было никакой гарантии, что он сделает тот подкат, чтобы заказать Просинечки? Все это звучит не очень убедительно. В финале Бобан вывел Югославию вперед на восемьдесят пятой минуте матча против Западной Германии, и, хотя Марсель Витечек сравнял счет с пенальти две минуты спустя, он не забил свой удар в послематчевой серии, что принесло Югославии победу. «После этого команда осталась в Чили на два дня, чтобы отпраздновать победу, — вспоминал Михайлович. «Это был день рождения Роберта Ярни, так что в его честь была устроена вечеринка. В полуфинале Маттиас Заммер выбил Дубравко Павличичу два зуба, поэтому они пригласили на вечеринку стоматолога, который их восстановил, и подарили ему игровой мяч. В югославской общине там царила настоящая семейная атмосфера, и когда они вернулись домой через три недели, все плакали».
Билича не было в Чили, так как он сломал лодыжку, хотя спорно, попал бы он в окончательный состав в любом случае. Он слишком скромен и слишком доволен тем, чего он достиг, чтобы делать из этого проблему, но остается странным, что он никогда не представлял Югославию ни на каком уровне. «Хорватам определенно было сложнее играть в той сборной, — сказал он. — Конечно, если бы ты был Бобаном или Просинечки и играл намного, намного лучше, чем кто-либо другой, ты бы играл, но я был не настолько хорош. Я не знаю, почему меня никогда не выбирали играть за сборную Югославии, но люди говорят, что это из-за моего отца».
Отец Билича, доктор экономики университета Сплита, был одним из организаторов студенческих демонстраций в 1971 году, которые требовали большей автономии для Хорватии в составе Югославской федерации. «Тито расправился с ними, и многих участников отправил в тюрьму, — сказал Билич. — Мой отец был одним из пяти лучших умов Хорватии, и после этого ситуация для моей семьи стала очень тяжелой. Он не попал в тюрьму и сохранил свою работу, но все было не очень хорошо».
В остальной части бывшей Югославии люди задаются вопросом, что произошло бы в девяностые годы, если бы победителям молодежного чемпионата мира 1987 года позволили расти вместе с такими игроками, как Стойкович, Савичевич, Югович, Михайлович, Панчев и Катанец. Проблеск того, что могло бы быть, был предложен на чемпионате мира 1990 года, когда Югославия, ведомая Стойковичем, обыграла Испанию в великолепном матче второго раунда в Вероне, но проиграла по пенальти Аргентине в четвертьфинале, матче, в котором они играли вдесятером на протяжении восьмидесяти девяти минут. Однако два года спустя, одержав победу в квалификации, югославы были исключены из чемпионата Европы. Дания заняла их место и выиграла турнир. «Если бы страна не развалилась на части, — сказал Катанец, — я гарантирую, что мы бы сокрушили мир».
Билич, однако, был гораздо менее убежден в том, что сборная Югославии могла бы быть лучше, чем его сборная Хорватии. «Куда бы мы поместили Савичевича? — спросил он. — У нас была самая креативная полузащита за всю историю — Бобан, Просинечки, Асанович. Чтобы поместить туда еще и Савичевича, кого надо было сажать на скамейку? Там было несколько отличных игроков из других республик, но я бы не добавил ни одного из них в нашу сборную. Нам не нужен был креативный игрок полузащиты. Нам никто не был нужен на флангах — у нас были Ярни и Станич. Нам не нужна была защита. Нам не нужен был вратарь. Впереди, ладно, есть Панчев, но у нас были Шукер и Бокшич. У них была отличная команда, и я не знаю, что случилось бы, если бы это все еще была Югославия, но я реально не думаю, что мы могли бы справиться лучше».
Преимущество чисто хорватской сборной, конечно, заключалось в том, что внутреннее соперничество, особенно в годы, непосредственно последовавшие за войной, было менее выраженным. «Самым важным для нас было то, что мы были командой, — сказал Билич. — Мы были друзьями. У нас было качественные игроки на поле, но нашим самым большим качеством был командный дух. Когда мы разговариваем с игроками других сборных, они говорят, что на сборах они не так уж много общаются — они идут в свои комнаты, играют на PlayStation или читают. Мы были вместе 24/7».
Во главе этой команды стоял несравненный Мирослав Блажевич, эксцентрик, чье бахвальство порой граничило с гениальностью. Как бы сложилась Югославия в девяностые годы, если бы она осталась единой? «О, они бы выиграли чемпионат мира, — сказал он. — Если бы они назначили меня своим тренером». Эмоциональный, темпераментный человек, он консультировался с астрологическими картами, прежде чем выбирать состав команды, и приписывал успех сборной Хорватии на чемпионате мира удаче, принесенной ношением фуражки жандарма, избитого почти до смерти немецкими хулиганами ранее на турнире.
«Он всегда говорил, что он лучший в мире, — сказал Билич. — Я не говорю, что он был плохим тренером или великим тренером, но для нас он был идеальным тренером. Если бы нам дали Капелло, Фергюсона или Венгера, это бы не сработало. Он был всеобщим отцом, великим мотиватором».
«Играли мы, скажем, против сборной Эстонии, и знали, что это всего лишь Эстония, но он постепенно мотивировал нас. Каждый день в своей голове он знал, когда он собирается создать инцидент, чтобы немного разбудить всех, а затем он говорил нам всем пойти в ночной клуб или что-то в этом роде. На командных встречах он говорил о сборной Эстонии так, как будто они была гребаная сборная Бразилии. Ты знал, что он лжет, ты знал, что это неправда, но ты говоришь — черт возьми, да, это будет тяжело. И он всегда говорил: "Ладно, левый защитник Эстонии — такой-то", и он говорил об их игроках, и он писал их имена на доске, и ты знал, что он все путает; он говорил, типа, этот парень, он такой быстрый, он так хорош, и ты знал, когда он говорил это тебе, что он никогда в своей гребаной жизни даже не видел его».
«В любом случае, это тебя мотивировало, но против кого бы мы ни играли, он всегда говорил нам, что мы лучше их. Поэтому, когда мы играли с Аргентиной на чемпионате мира, он подошел ко мне и сказал "Сынок", потому что мы всегда были его сыновьями: "Сынок, ты должен пойти со мной и поговорить с прессой". Ладно, хорошо, и вот я и он на пресс-конференции. И я знаю, что даже последний игрок в их команде играет за "Интер", а все остальные — за "Милан", "Реал Мадрид", "Барселону"… все в лучших командах, а у нас есть Бобан в "Милане", но он не играет, и Шукер в мадридском "Реале", но и он не играет. Остальные играли в великих лигах, но не за великие команды. И вот он говорит прессе: "Аргентина, неплохая команда, неплохая команда, но ни один из их игроков не играет за лучшие команды Европы". И я смотрю на него и говорю: "О чем, черт возьми, вы говорите?" Но именно таким он и был. Все это было чушью, но это была великая чушь».
Или, как это видел Блажевич: «Я убедил своих игроков, что мы лучшие в мире, и они приняли это. Мы были полны уверенности. Мы разгромили немецкую машину со счетом 3:0 в четвертьфинале и показали им, как хорваты играют в футбол».
Родившийся в Травнике, Босния, в 1935 году, Блажевич выступал за ФК «Сараево» и хорватские команды «Риека» и «Динамо Загреб», прежде чем переехать в Швейцарию в «Веве» и «Сьон». В качестве тренера он выиграл чемпионат Швейцарии с «Грассхоппером» и Кубок с «Сьоном», а затем ненадолго возглавил национальную сборную Швейцарии, после чего вернулся в Хорватию. В 1982 году, надевая на каждую игру счастливый белый шарф, он привел загребское «Динамо» к первому за двадцать четыре года чемпионству Югославии. Он также отверг Просинечки, пообещав, с типичной гиперболой, съесть свой диплом, если полузащитник когда-нибудь станет игроком сборной. В 2001 году, будучи тренером сборной Ирана, он сказал, что повесится на перекладине ворот, если его команда проиграет Ирландской Республике в плей-офф квалификации к чемпионату мира: несмотря на то, что он ошибся в обоих случаях, его диплом и шея остались нетронутыми.
Блажевич также был близким другом Туджмана, и президента, одетого в фирменную белую форму, которая, по его мнению, придавала ему авторитет Тито, часто можно было увидеть как на играх сборной Хорватии, так и на тренировочных сборах команды. «Президент Туджман был большим футбольным энтузиастом, решающим человеком в футбольном успехе Хорватии, — сказал Блажевич. — Я был очень близок с ним, и у нас были особые отношения. Он очень помог».
Билич настаивал, что это не сделало команду более националистичной. «Туджман был великим хорватом, и он был без ума от спорта и футбола, и это было хорошо, — сказал он. — Почему нам должно быть стыдно, когда наш президент приходит посмотреть, как мы играем? Если бы я играл за сборную Англии, я бы гордился, если бы Тони Блэр пришел посмотреть на нас. В этом нет ничего плохого. Они сказали, что мы были командой националистов, но почему? Однажды я обедал с Туджманом, и это было одно из лучших воспоминаний в моей жизни. Почему бы и нет?» Сербы, этнически очищенные из Краины, предположительно, смогли бы найти причину.
Многие из тех, кто проводил чистку, были набраны из Bad Boys Blue, ультрас загребского «Динамо», которые взяли свое название — разумеется, всегда написанное по-английски, потому что все лучшие хулиганы англичане — из фильма с Шоном Пенном «Плохие мальчики» [Bad Boys]. Основанная в 1986 году, в тот переломный год для национализма в Югославии, они вскоре приобрели репутацию жестоких. «Не так уж редки были большие драки, — говорится на их веб-сайте. — Было нанесено и получено множество ударов; чтобы доказать свою любовь к клубу, и они не возражали. "Динамо" было и остается чем-то священным». Они присоединились к HDZ Туджмана, и четыре года спустя, говорится на сайте, они отправились «защищать Хорватию... от Вуковара до Превлаки. Многие из них так и не вернулись на "свой" север. В честь и вечной славе павших болельщиков "Динамо" под западными трибунами был воздвигнут памятник — алтарь хорватским героям, в сердцах которых навсегда остались синие цвета».
Туджман, который был президентом белградского «Партизана» в пятидесятые годы, был поклонником футбола в целом и «Динамо» в частности, и, вернувшись в Хорватию, он использовал свое влияние в интересах клуба. Будущий нападающий «Лидса» и «Мидлсбро» Марк Видука присоединился к «Динамо» после того, как Туджман позвонил ему домой в Мельбурн; а в 1994 году на матче чемпионата против «Примораца» за несколько дней до матча Кубка обладателей кубков против «Осера» Туджман зашел в раздевалку соперника и предложил, что было бы неплохо, если бы они не слишком старались. Он подумал, что 6:0 может стать подходящим стимулом для «Динамо». Конечно же, «Приморац» проиграл со счетом 0:6.
Самым заметным поступком Туджмана в «Партизане» было изменение их формы с красно-синих полос на черно-белую, что стало ранним признаком его склонности к косметическим изменениям. Убедив себя в том, что он отец нации, он затем, по-видимому, решил, что его роль требует большого количества переименований. В большинстве городов Хорватии сейчас есть по крайней мере одна улица, названная в его честь.
Что наиболее важно, в 1993 году он изменил название «Динамо» (коммунистическое, следовательно, титовское, следовательно, федеральное, следовательно, не националистическое, следовательно, неприемлемое) на «ГАШК Градянски», в честь двух клубов, из которых было сформировано «Динамо», когда коммунисты пришли к власти в 1945 году. Затем он снова изменил его на хорватский «Загреб». Мало кто из болельщиков обратил на это внимание, большинство продолжало называть клуб «Динамо». Когда один из них появился на политическом митинге с баннером «Динамо», Туджман обругал его, после чего толпа начала скандировать «"Динамо", а не "Хорватия"». Месяц спустя HDZ потерпела поражение на местных выборах. Возможно, не столь драматично, как то, что «Делие» оказало на Милошевича, но, тем не менее, это демонстрация силы группы болельщиков.
Хорватия впервые сыграла с Югославией (к тому времени состоявшей только из Сербии и Черногории) в отборочном матче чемпионата Европы в Белграде в августе 1999 года. Билич пропустил игру из-за продолжающейся проблемы с бедром, но Блажевич пригласил его и Алена Бокшича, который также получил травму, поехать с командой. «Было невероятно враждебно, — сказал он. — Они называли нас Усташе и все такое, а потом во втором тайме погас свет. Было совершенно темно. Все, что можно было рассмотреть — это инфракрасные лучи на снайперских винтовках». Вечером перед тем, как я встретился с Биличем, его сборная Хорватии до 21 года играла товарищеский матч в Боснии, который был прерван в перерыве из-за неисправности прожектора. «Я обратился к Алеше Асановичу, который теперь мой ассистент, — сказал он. — И я спросил его о том случае в Белграде. Я спросил его, не обосрался ли он. Он посмотрел на меня и ответил: "Конечно же, черт тебя дери, я обосрался". Я был в ВИП-секции, так что я был в безопасности, но те, кто был на поле...» Среди хорватов даже существует теория, что питание было намеренно отключено, потому что казалось, что Хорватия берет игру в свои руки. В том, что можно было бы расценить как дипломатический жест, если бы такое было возможно в Белграде, матч завершился вничью 0:0.
Ответный матч в Загребе два месяца спустя, который Хорватия должна была выиграть, чтобы пройти дальше, был едва ли менее напряженным. Перед началом матча хорватские болельщики развернули огромный баннер с надписью «Вуковар 91» — напоминание о зверстве, за которое нужно отомстить — в то время как получившие ранения ветераны войны были представлены толпе перед началом матча. Однако инцидент, из-за которого игра запомнится надолго, произошел за пять минут до перерыва. Ярни и Зоран Миркович сцепились в погоне за мячом у лицевой линии, и Миркович, максимально воспользовавшись этим, кувыркнулся и заработал штрафной удар. Разгневанный Ярни встал над ним и закричал ему в лицо, на что Миркович — несмотря на то, что Югославия, нуждавшаяся в победе, чтобы быть уверенной в проходе дальше, вела 2:1 — протянул руку, схватил Ярни за яйца и резко ущипнул их. Он был удален — на ходу он отдал хорватским болельщикам сербский салют двумя пальцами — но в Белграде его не повесили в виде чучела за то, что он подорвал шансы своей команды, а приветствовали как героя. Столкнувшись с оскорблением своей чести, он отомстил. Возможно, все было бы иначе, если бы Югославия не прошла дальше — хотя Хорватия снова сыграла вничью, Ирландская Республика уступила Македонии, сравняв счет на последней минуте — но, тем не менее, реакция во многом говорит о балканских приоритетах.
Бо́льшая часть желчи хорватской толпы была направлена на Синишу Михайловича, который благодаря некоторым не дипломатичным заявлениям в средствах массовой информации стал символом сербского национализма. Признаюсь, я питаю слабость к Михайловичу. Во-первых, меня забавляет, что самый оскорбляемый игрок в европейском футболе раньше был известен как «Барбика» из-за его пышной прически куклы Барби. С другой стороны, среди омрачающих его споров часто забывают, каким хорошим футболистом он был. Свен-Йоран Эрикссон ставил его левую ногу рядом с правой Дэвида Бекхэма и забрал его из «Ромы» в «Сампдорию», а затем и в «Лацио». Никто — ни Платини, ни Марадона, ни Дзола — не забивал больше со штрафных в Серии А, чем он. Он настолько хорош, что, когда на тренировке в сборной Югославии полузащитник Альберт Надь предложил угостить обедом всю команду, если Михайлович сможет попасть в перекладину с центра поля двумя ударами из трех, ему не понадобилась третья попытка. У него явно есть некоторые довольно существенные личностные недостатки, но я не могу до конца понять, почему его так ненавидят. И его ненавидят – даже The Guardian опубликовала статью с вопросом: «Это самый отвратительный человек в футболе?»
Этот заголовок последовал за матчем Лиги чемпионов между «Челси» и «Лацио» в ноябре 2003 года, в котором Михайлович плюнул в ухо Адриану Муту. Это в значительной степени неоправданно, хотя, возможно, следует учитывать, что это очень британская позиция, которая рассматривает плевки как абсолютное табу — Муту, что примечательно, казался гораздо менее обеспокоенным инцидентом, чем кто-либо другой в «Челси». Как бы плохо это ни было, гораздо хуже был инцидент в октябре 2000 года, когда УЕФА дисквалифицировал его на две игры после того, как Патрик Виейра заявил, что тот назвал его «гребаной черной обезьяной». По итальянским законам Михайлович мог быть заключен в тюрьму на срок до трех лет, но после того, как он принес публичные извинения и опроверг расизм с центрального круга на стадионе «Олимпико» перед следующим домашним матчем Лиги чемпионов с «Лацио», никаких обвинений выдвинуто не было.
Однако защиту Михайловича стоит выслушать не потому, что она оправдывает то, что он сказал, а из-за того, что она дает представление о его менталитете. «Да, я оскорбил Виейра, — сказал Михайлович, — но только в ответ на его оскорбления. Он назвал меня «цыганским дерьмом», и поэтому я ответил ему «черным дерьмом». Я горжусь тем, что я цыган, поэтому я не обиделся, и я не понимаю, как он мог обидеться, потому что я назвал его черным. Я, конечно, не называл его обезьяной. Виейра провоцировал меня с первой минуты, и какого бы цвета ни была его кожа, я не позволю кому-то так обращаться со мной. Я тот, кто я есть, и я бы отреагировал точно так же даже на улице. Я с пятнадцати лет играю в футбол, и за это время меня пинали, оплевывали и оскорбляли. В футболе такие вещи случаются. Что меня по-настоящему разозлило, так это то, что за пределами поля, дома, Виейра дал пресс-конференцию, чтобы рассказать об инцидентах, которые произошли во время матча и которые должны быть сохранены на поле. Если я расист, то и Виейра тоже». Виейра так и не было предъявлено обвинение по обвинению в «цыганстве», что может кое-что сказать о западноевропейских взглядах, доминирующих в УЕФА: расизм в отношении цыган остается одним из забытых зол Европы.
Для Михайловича, как и для Мирковича, нападение на его честь должно было быть улажено. Именно это убеждение спровоцировало инцидент с Муту, который, похоже, намеренно намеревался вывести Михайловича из строя, будучи удаленным на международном турнире в Бухаресте после столкновения с защитником. «Я так отреагировал, потому что меня бесчестно спровоцировали, — сказал Михайлович. — В детстве я часто ввязывался в драки. Меня избивали, и я избивал людей. Я дрался со старшими детьми. Я не боялся. Я помню, что на нашей улице жила учительница, которая не хотела, чтобы я был в ее классе, потому что думала, что я доставлю неприятности. Однако я всегда был отличным учеником, и позже эта учительница сказала мне, что сожалеет о том, что меня не было в ее классе, потому что в школе я был совсем другим человеком, чем на улице».
Возраст не уменьшил эту пропасть между общественным и частным «я». Советник Эрикссона Атол Стилл, который знает Михайловича в непринужденной обстановке в течение нескольких лет, отзывался о нем как о «персонаже в стиле Джекила и Хайда», который «преображается на поле». «Как семейный человек, — сказал Стилл, — он самый мягкий, расслабленный, приятный персонаж». Однако даже сам Михайлович признает, что у него есть проблемы. «Когда я сплю, мне снятся змеи, — сказал он в интервью сербскому журналу Tempo. — Я ненавижу змей. Люди, которые разбираются в таких вещах, говорят мне, что змеи — мои враги».
Он, конечно, нажил их достаточно за свою карьеру, но он также страдал от «элемента козла отпущения». Точно так же, как ненависть, испытываемая в Англии к Диего Марадоне, была частично сформирована антиаргентинскими настроениями, последовавшими за Фолклендской войной, так и восприятие Михайловича было обусловлено войнами девяностых годов и бомбардировками НАТО Белграда. Война занимает центральное место в жизни этого мужчины. Михайлович родился в семье отца-серба и матери-хорватки в Вуковаре на дальнем востоке Хорватии. Он вырос недалеко от города — тогда мирного места с этнически смешанным населением в 50 000 человек — в Борово-Селе, деревне, в которую хорватские экстремисты запустили три ракеты «Амбруст», дабы разжечь войну в апреле 1991 года.
К июлю война была в самом разгаре, и Вуковар был окружен Югославской национальной армией (JNA), в которой преобладали сербы. В течение четырех месяцев они обстреливали город, в результате чего оставшиеся 15 000 жителей, в основном хорватов, вынуждены были жить в подвалах без воды и электричества. Те, кто пытался бежать, были расстреляны снайперами. Вуковар пал 19 ноября, и, несмотря на усилия международного сообщества по организации эвакуации, несколько сотен хорватов были убиты. Четыре года спустя, когда хорваты вернулись на потерянные ими земли, Вуковар снова перешел из рук в руки. В какой степени была предпринята месть к оставшимся сербам неясно, но что, безусловно, верно, так это то, что вуковарские сербы, помнящие (и постоянно напоминаемые пропагандой из Белграда) о зверствах, совершенных Усташе против сербов, были в ужасе. Учитывая статус их сына как героя местной сербской общины, родителям Михайловича было чего бояться больше других, но за несколько часов до прибытия хорватской армии в Борово-Село они сбежали. Доподлинно неизвестно, кто вывез их контрабандой, и Михайлович по понятным причинам сдержан в этом вопросе, но в Сербии сильно подозревают, что это был Аркан.
Михайлович вернулся в Борово-Село в 2000 году. «Оно было уничтожено, — сказал он. — Наш дом превратился в руины. Я остановил машину возле своей старой школы, потому что хотел пройтись по тропинке, по которой ходил каждый день, но школы там больше не было. Когда я рылся в развалинах нашего дома, я нашел старый плакат сборной Югославии. Там, где должно было быть мое сердце, было пулевое отверстие». Когда немецкое телевидение показало кадры с домом вскоре после того, как регион был возвращен Хорватии, среди камней можно было увидеть несколько фотографий Михайловича. У каждой из них были вырезаны глаза — очевидная отсылка к настоянию лидера Усташе Анте Павелича на том, чтобы ему каждое утро приносили в миске глаза убитых сербов, чтобы доказать, что массовые убийства продолжаются быстрыми темпами.
Через две недели после убийства Аркана болельщики «Лацио» вывесили баннеры в память о его смерти во время матча Серии А против «Бари» на стадионе «Олимпико». Возможно, это было просто совпадением — его правый милитаризм, в конце концов, как раз то, что привлекает более экстремистские ультра-группы — но широко распространено мнение, что Михайлович дал, по крайней мере, свое молчаливое согласие. За это он был осужден, но если Аркан действительно спас жизни его родителей, то дань уважения, возможно, понятна.
Неприязнь Хорватии к Сербии вполне ожидаема, но в хорватском футболе наблюдается более общий рост насилия. Во времена Югославии соперничество между «Хайдуком» и «Динамо» было дружеским, сродни, по словам Билича, соперничеству между «Ливерпулем» и «Эвертоном». «Это был знаменательный день для Хорватии, — сказал он. — На стадионе они вместе пели одни и те же песни». Теперь, когда два клуба выиграли тринадцать из первых четырнадцати независимых чемпионатов Хорватии, ситуация гораздо более горькая. Выездным болельщикам запретили посещать стадион после серии жестоких столкновений, но Билич признался, что даже при таком ограничении он не взял бы своего сына на матч «Хайдук» - «Динамо», если бы им не были гарантированы места в ВИП-секции. Перефразируя то, что сказал Бран Облак о ситуации в Словении, можно сказать, что соперничество, если его не существует, должно быть изобретено. Эффект заключается в дальнейшем снижении посещаемости, которая все равно упала после развала; там, где «Хайдук Сплит» когда-то мог рассчитывать на среднюю посещаемость до 15 000 человек, теперь они получают менее трети от этого количества, что имеет очевидные финансовые последствия. Только вмешательство Билича, Асановича, Штимаца и Бокшича предотвратило банкротство «Хайдука» в 2001 году. «Они были в ужасном состоянии, и игрокам месяцами не платили, — сказал Билич. — И мы вложили немного денег. Вероятно, это была худшая инвестиция в истории». Это, в свою очередь, снизило качество хорватской лиги. Меня неоднократно беспечно уверяли, что хорватская лига является самой развитой из всех в бывшей Югославии, но, даже если это правда, поражение «Хайдука» от ирландского «Шелбурна» в отборочном матче Лиги чемпионов в сезоне 2004/05 говорит о том, что это довольно пустое бахвальство.
Упадок лиги, однако, пока не повлиял на национальную сборную, немногие игроки которой все равно играют в Хорватии. Однако и там последние годы были отмечены ростом насилия среди болельщиков, а со Словенией после обретения независимости возникла удивительная враждебность. На первый взгляд, казалось бы, у них много общего. Обе когда-то были частью Австро-Венгерской империи, обе преимущественно римско-католические, и обе используют латиницу. Конечно, у них было больше общего друг с другом, чем с Сербией, где влияние было османским, религия православной, а письменность — кириллической. Однако на той же неделе, когда эти две команды сведены вместе в отборочном матче к Евро-2004, опрос, проведенный хорватской газетой, показал, что, хотя только 45% хорватов ненавидят сербов, 60% ненавидят словенцев.
Возможно, две нации вели войны за независимость против, по сути, одного и того же врага, но именно в этих конфликтах коренится нынешняя враждебность. Словенцы недовольны тем, что Туджман, нарушив ранее достигнутое соглашение, позволил JNA пройти маршем по своей стране в попытке заставить Словению вернуться в федерацию. Словения, тем не менее, беспрепятственно со стороны коренного сербского населения добилась отделения в течение десяти дней. Последующая война в Хорватии продолжалась четыре года.
В течение этого периода принадлежащий Словении банк «Люблянска» закрыл свои офисы в Загребе и, таким образом, наложил арест на все активы, хранящиеся хорватами на счетах в иностранной валюте. В ходе маневра, аналогичного тому, который практикуют футбольные клубы, затем был создан банк «Нова Люблянска», и долги его предыдущего воплощения были списаны. Понятно, что хорватские инвесторы были возмущены, но правительство Словении утверждало, что их деньги циркулируют в других бывших югославских республиках и поэтому не могут быть возвращены.
Частично из-за проблемы с банком «Люблянска» хорватское правительство прекратило оплачивать расходы на атомную электростанцию Кршко, которая находится в Словении, но с момента ее основания находилась в совместной собственности Словении и Хорватии. Правительство Словении отреагировало на это отключением электроснабжения Хорватии. В конце концов было достигнуто соглашение и подписан международный договор — в основном потому, что словенцы опасались, что хорваты откажутся выплачивать свою долю, когда электростанция будет выведена из эксплуатации — но проблема все еще не закрыта.
И еще есть щекотливый вопрос о границах. Первоначально Словения и Хорватия согласились сохранить границы такими, какими они были в союзной Югославии. Это было прекрасно для сухопутной границы, но никогда не было необходимости проводить морскую границу. Для таких вопросов существуют международные конвенции, но география, к сожалению, им не соответствует. Словения, расположенная в северо-восточной части Адриатического моря, имеет всего сорок километров береговой линии и имеет выход в открытое море только через пиранский залив. Он был бы разделен строгим применением конвенции, закрывающей словенские воды там, где морская граница Хорватии пересекается с итальянской. Помимо абсурдности того, что страна с береговой линией технически не имеет выхода к морю, такое решение имело бы разрушительные экономические последствия для словенского порта Копер, одного из главных южных ворот в центральную Европу. Словенцы, во всяком случае, утверждали по принципу uti possidetis [прим.пер.: сложившийся в международной практике принцип, который означает, что новые государства, получившие независимость, имеют ту же территорию и с теми же границами, которые имели прежде, будучи колониями или зависимыми территориями, в том числе административными единицами в составе других государств], что, поскольку они всегда были ответственны за залив, они и должны оставаться таковыми и впредь.
Было достигнуто соглашение, согласно которому Хорватия предоставила Словении свободный доступ к открытому морю в обмен на уступки в отношении сухопутных границ, но оно развалилось, когда хорватский парламент отказался его ратифицировать. То, что правительство Словении заявило, что готово вести переговоры по сухопутной границе, предполагая, что эта линия не совсем постоянна, как предполагалось, только усложнило проблему. Ситуация едва ли улучшилась, когда радикальный хорватский националистический политик Славен Летица посетил спорную словенскую вершину Трдинов Врх [Света Гера] в костюме легендарного хорватского героя начала девятнадцатого века бана Йосипа Елачича. Он намеревался подняться на холм на белом скакуне, но сложности с транспортировкой привели к тому, что лошадь так и не привезли, и в итоге он с трудом поднялся пешком, но словенские пограничники сразу же погнали его обратно вниз.
Все это может показаться немного абстрактным для среднего футбольного болельщика, но политика на Балканах занимает гораздо более важное место в повседневной жизни, чем в Британии, и баннер на «Максимире» в первом матче плей-офф призывал Хорватию победить со счетом 4:0: один гол в пользу банка «Люблянска», один за пиранский залив, один за спор о сухопутных границах и один за электростанцию Кршко.
Враждебность обострилась во время предыдущего визита Словении в Хорватию, во время опрометчивого товарищеского матча в марте 2002 года. BBB подстерегали на светофорах, а когда словенские машины останавливались, бросались на них с бейсбольными битами и металлическими прутьями, в результате чего нескольким словенским болельщикам потребовалась госпитализация. Словенцы были в ужасе — по неписаным правилам балканского хулиганства нападать на «обычных» болельщиков, а не на другие группировки просто недопустимо. На стадионе были сожжены словенские флаги, а традиционное скандирование, при котором одна половина стадиона кричала «Динамо», а другая отвечала «Загреб», было заменено на то, что одна сторона кричала «Ubi», а другая отвечала «Janeza» — «Убей Янеза», эквивалент английских болельщиков, которые надсмехаются над фанатами Шотландии, скандируя «Убей шотландских солдат» [Kille the Jocks].
Это насилие само по себе было просто кульминацией серии инцидентов на других спортивных мероприятиях за предыдущие шесть месяцев. Хорватские болельщики, приехавшие поддержать лыжника-слаломиста Ивицу Костелича, прошлой зимой столкнулись со словенскими болельщиками в Краньска-Горе. Затем, в январе 2002 года, BBB появились в Злате-Лисице близ Марибора, чтобы поддержать сестру Ивицы Янику, и начали забрасывать ее соперниц снежками. На этот раз словенцы ожидали их, и между BBB и «Фиалкой» разгорелась грандиозная драка.
Худший инцидент, однако, произошел в финале чемпионата Европы по водному поло среди мужчин, проходившего в городе Крань в Словении, в котором, к разочарованию организаторов, Хорватия встретилась с Сербией-Черногорией. Около 3000 хорватов заполнили трибуны, что намного превысило число 200 сербских болельщиков, которые были отделены в зоне рядом с ограждением для ВИП–персон, среди которых сидел министр иностранных дел Сербии. Сербия одержала победу, во время которой их сторонники подверглись нападению группы хорватов. Словенская полиция, стремясь защитить важных персон, вмешалась, и инцидент обострился. Стали кидаться стульями и другие снарядами, а по национальному телевидению было видно, как хорватский болельщик упал с высоты на голову.
Во многом благодаря массовому присутствию полиции на обеих играх, плей-офф прошел мирно, но уровень враждебности был очевиден в бурных празднованиях в Загребе после того, как Хорватия одержала общую победу со счетом 2:1. Фанаты собрались на площади Елачича, главной площади Загреба, где их развлекала хорватская группа Psihomodo Pop. В конце их выступления солист поблагодарил свою аудиторию, а затем проревел: «Словенцы — слюнтяи!», что идеально передало настроение. Как будто без сербов, на ком сосредоточить свою агрессию, врагов приходилось искать ближе к дому. Как сказал Катанец, похоже, что Балканы не могут прекратить балканизацию.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе.
