Джейми Реднапп «Я, семья и становление футболиста» 6. Темные искусства
***
С играми, в которые я принимаю участие, приходит и метод борьбы с беспорядком и тревогами, которые они могут принести. Перед игрой я непроницаем. Я напряжен. Это важно для меня, и я хочу сделать все правильно. Это не просто детская игра. Это моя игра.
Вечером перед матчем я достану из своей сумки все, что аккуратно положил туда утром. Бутсы, начищенные так, что блестят. Щитки, вытертые начисто и застегнутые на липучку, чтобы не цеплялись ни за что другое. Шорты, сложенные вчетверо. Футболка, сложенная с заправленными сзади рукавами, и видимой частью эмблемы и логотипом спонсора. Я вынимаю их, проверяю и аккуратно кладу обратно. Сумка лежит на полу моей спальни, прямо у двери. Я хочу, чтобы все было на месте и все контролировалось. Тот же чай вечером, тот же завтрак утром. Если мама приготовила что-то другое, если у нас кончилось подходящее молоко для моих хлопьев, опасения овладевают мной и начинают расти.
Мама тоже умеет планировать. Она инстинктивно понимает, почему я хочу правильно разложить свою форму. Папа всегда настаивал на том, чтобы мои бутсы были идеальными. Если они грязные, он никогда не позволит мне их одеть. Он говорит мне, что они — инструменты моей профессии, и что я должен заботиться о них.
И поэтому мне нравится их чистить. Срезая ножом маленькие засохшие колечки грязи и травы вокруг шипов, влажной тканью вытирая грязь с верхней части ботинка, обрабатывая полировку мягкой щеткой, а затем все полируя и полируя более жесткой. Я нахожу этот процесс и ритуал терапевтическими. Через несколько лет я буду находиться в тесной комнате для обуви на «Дин Корт», и одна из моих обязанностей как воспитанника — присматривать за бутсами звезд первой команды, заставляя их сиять, как будто их освещают прожекторы.
И это все еще до того, как мы отправимся на игру. Когда матч начинается, все дело в моем первом пасе, в моем первом касании. Просто подбери мой первый пас и не мудри. Легкий пас, отдай его, откройся для ответного.
Я не знаю, что как мне кажется произойдет, если я этого не сделаю. Я знаю, что это каким-то образом не лишит меня способностей и не сократит время матча, так что у меня больше не будет 89 минут, чтобы продемонстрировать все, на что я способен. Иногда возникают невысказанные страхи, которые скрываются где-то глубоко. Ты их ищешь, а они уплывают или исчезают в глубине.
Марк ведет меня на домашнюю вечеринку к одному из своих приятелей. Я там как минимум на три года младше всех, но я всегда предпочитал тусоваться с его друзьями, и я знаю большинство из них довольно хорошо. Парочка из них с банками краденного светлого пива, но меня это не беспокоит. Это не мой мир и не представляет для меня никакого интереса.
Чего мне никто не сказал, так это того, что кто-то принес на кассете «Экзорциста». Я не готов к этому и не готов к тому, что фильм со мной сделает.
Я искренне напуган. Я хочу встать с дивана и выйти из дома, но не могу. Я не знаю, почему я это смотрю. Я завис в этом ужасном новом мире, где есть дьявол, одержимость и все такое, что ты не можешь контролировать и не можешь объяснить.
Это губит меня в ту ночь и губит на долгие недели. Я не могу выбросить это из головы. Теперь недостаточно того, что стены моей спальни выкрашены в солнечно-желтый цвет. Чтобы заснуть, мне также нужно включить и свет.
В первый раз, когда я смотрю «Челюсти», фильм тоже не оставляет меня в покое. В течение многих лет, когда я нахожусь на мелководье у Боскомб-бич или Алум-Чайна, я буду убежден, что большая белая акула приближается ко мне из глубины, даже когда единственная акула, когда-либо замеченная у берегов Дорсета — это запутавшаяся в чем-то китовая акула, и то лишь раз в десять лет. Все в моем возрасте одинаково относятся к «Челюстям», что облегчает обратить это в шутку и оттолкнуть. Воспоминания о том, что я видел в «Экзорцисте», годами будут терроризировать меня. В какой-то момент я искренне подумаю, что мне нужна терапия. Убеждения, что это всего лишь фильм не помогают, точно так же, как если ребенок боится грабителей, нет смысла говорить ему, что плохие парни не могут проникнуть в дом, потому что он просто вообразит, что грабитель знает входы и ходы, которых не знают их родители.
Когда папа поедет на «Дин Корт», я поеду с ним, потому что нигде я не чувствую себя в большей безопасности, чем с ним. Но это старый, ветхий стадион, и когда папе нужно работать, и он отсылает меня из своего маленького кабинета на углу главной трибуны, чтобы развлечься пару часов, шумы и страхи преследуют меня по коридорам и темным проходам.
Под трибунами тесные проходы. Кирпичный фундамент и старые деревянные балки торчат под странными углами, отбрасывая причудливые тени от случайного флуоресцентного света или горящих наверху прожекторов. Там есть укромные уголки и закоулки, и всегда слышно, как бегают крысы, когда я пробегаю мимо с мячом в ногах.
Чтобы не дать страху взять верх, я ставлю перед собой задачи. Смогу ли я провести мяч через всю трибуну так, чтобы мяч или локоть не коснулись стены. Если не смогу, то мне придется вернуться и начать сначала. Все время слышится шуршание крыс и мерцание прожекторов. Когда я вижу, что пироги для матчей доставляются лишь с натянутой на них тонкой пленкой, мне хочется побежать и сказать всем болельщикам, которые будут их покупать: «Крысы повсюду, они лазали по всем пирогам...»
Я слышу и другие вещи. Я вхожу в выездную раздевалку, и там полно воспитанников, которые убирают, спорят и ноют. Они замолкают, как только видят меня, потому что знают, что я сын тренера, и некоторые из жалоб касались того, что делает или не делает босс. Я развиваю в себе способность затихать разговоры, игнорировать их, особенно те, которые, как я знаю, не предназначены для моих ушей. Призрак под трибунами, наедине со своим мячом, опустив голову.
Когда стадион оживает в субботу после домашней игры, все становится совсем иначе. Повсюду люди, красные шарфы и шапочки с помпонами, все оживленно разговаривают и кричат. Запах сигарет и пива в дыхании болельщиков, коридоры, залитые светом и песнями.
Когда раздается финальный свисток и все они высыпают на Тислбарроу-роуд, Литтлдаун-авеню и пригородные улицы, это еще лучше. Нам с Марком разрешают выходить на поле со игровым мячом, прямо к воротам перед трибуной хозяев, сетки все еще натянуты. Это все равно что пробраться на сцену на концерте в тот момент, когда группа ушла с нее. В твердой раскатанной грязи все еще видны вмятины от тысячи шипов, полоски белой ленты, оторванные от гетр после финального свистка. На трибунах валяются окурки сигарет и смятые пластиковые стаканчики. Прожекторы освещают все это для нас, потому что папа сказал Джону, смотрителю стадиона, оставить их включенными. Мы носимся по штрафной и пытаемся повторить лучший гол, забитый «Борнмутом». Джон ждет за бровкой со своими милами и ведром, убираясь и желая, чтобы мы ушли с поля, чтобы он тоже мог пойти домой.
Папа никогда не чувствует себя неловко с нами, когда рядом персонал клуба или игроки. Брайан Клаф может называть своего сына Найджела «номером 9», но у нас это Марк и Джейми или Марки и Маэстро. Его настоящее — футбольная площадка, а его прошлое — путь в мое будущее.
«Эвертон» позвонил ему насчет меня. Есть связи через Джимми Гэбриэла, бывшего главного тренера отца в Сиэтле, который теперь помогает ему здесь, в «Борнмуте». В свои игровые деньки Джимми был генералом полузащиты в «Эвертоне», который выиграл лигу и Кубок Англии в 1960-х годах. Он ушел с «Гудисон Парк», когда Ховард Кендалл приехал туда игроком, и теперь Кендалл вернулся в качестве тренера и строит, возможно, лучшую команду в истории «Эвертона».
Папа настаивает на том, что это не обычный просмотр, что они не проверяют меня, чтобы понять, достаточно ли я хорош.
«Тебя не зовут на просмотр, когда ты хорошо играешь в школе, Джейми. Тебя хотят клубы. Ты посмотришь на них и решишь, куда ты хочешь пойти. Ты не ездил на просмотр в «Тоттенхэмом», у тебя не будет просмотра и сейчас».
Все, конечно, не начинается как просмотр. В эти выходные «Эвертон» играет в Лондоне, поэтому вместо того, чтобы папа вез меня из Борнмута в Ливерпуль или чтобы я ехал на двух междугородних поездах в течение пяти часов, я снова сажусь на поезд до Ватерлоо, чтобы на этот раз меня забрал не дедуля на своем оранжевом Жуке, а командный автобус «Эвертона» — с командой «Эвертон» на борту.
Это нечто, подниматься по крутым ступенькам роскошного автобуса и видеть, здороваясь с водителем, лидеров лиги, сидящих перед тобой: Кендалл и его помощник Колин Харви на двух передних местах, затем Энди Грей, Тревор Стивен и Грэм Шарп. Посмотрев дальше по проходу, я увидел Питера Рида, Гэри Стивенса и Невилла Саутхолла.
Я сижу именно там, где мне и сказали сидеть. Повсюду слышна ругань, дружеские споры и относительно подробный разговор о девушках и о том, что конкретно те могли бы сделать. Я нервничаю, но мне не страшно. Я к этому привык. Все это знакомо — может быть, не сам калибр игроков, а то, как они разговаривают. И здесь может быть половина сборной Англии, но Бобби Мур относится ко мне как к племяннику, а Джордж Бест говорит мне, что я игрок.
Я отфильтровываю то, что мне не положено слышать, точно так же, как я делаю это в выездной раздевалке на «Дин Корт». Трудно не пялиться потихоньку на Питера Рида, сидящего сзади с Полом Брейсвеллом и Кевином Шиди, потому что я думаю, что он потрясающий игрок. Он физически силен, и он может все. Но некоторые игроки по-настоящему разговаривают со мной — Эдриан Хит, Стивен и Грей. Я знаю, что они слышали о моем отце, хотя он и не был суперзвездой и еще не успел выйти за пределы Третьего дивизиона, но он похож на рекомендацию от работодателя. Харри — один из нас, это сын Харри, так что он тоже один из нас.
Позже ко мне будет интерес со стороны «Вест Хэма». Но хотя они, кажется, почти считают само собой разумеющимся, что я хочу поехать туда, со всеми своими семейными связями, никогда не чувствуешь себя так комфортно рядом с корнями, как в Мерсисайде. Есть такая штука с Джимми Гэбриэлом. Есть молодежный офицер «Эвертона» Рэй Миншалл, старый вратарь «Ливерпуля» и настоящий джентльмен. Я слышал все истории об Алане Болле и о том, как хорошо он играл в полузащите в подростковом возрасте и что он делал вместе с Бобби и Джеффом Херстом в финале чемпионата мира, и есть тот факт, что клуб поселил меня с мамой и папой Колина Харви в Фазакерли. Семья Харви — прекрасные люди. С ними я чувствую себя как дома, а не в 400 километрах от него. Каждое утро меня забирает их сын и отвозит на тренировочную базу.
Когда я прихожу домой, я посылаю им благодарственную открытку. Взамен клуб присылает мне спортивные костюмы, официальные футболки клуба от фирмы Umbro. Рэй присылает мне письма, аккуратно напечатанные на официальной почтовой бумаге «Эвертона». Эмблема клуба вверху справа — Nil satis nisi optimum, только лучшее достаточно хорошо — и название клуба в сине-белом принте верхнем правом углу.
Дорогой Джейми,
Большое тебе спасибо за твою открытку, и я так рад, что спортивный костюм тебе подошел.
Что касается нас, Джейми, ты можешь приезжать в Беллфилд в любое время, когда пожелаешь, и мы будем рады снова позаботиться о тебе.
Всякий раз, когда ты будешь свободен, пожалуйста, позвони нам, и я сделаю необходимые приготовления, и ты снова сможешь остаться с миссис Харви, если пожелаешь.
В ближайшем будущем я свяжусь с твоим отцом по поводу еще одного твоего визита к нам, Джейми, а пока — развлекайся.
Я, кажется, всегда ищу результаты «Борнмута» с тех пор, как ты приезжал, и я рад видеть, что они все еще хорошо играют.
Будь здоров, передай мои наилучшие пожелания твоим маме и папе, и я с нетерпением жду встречи с тобой в ближайшее время.
С наилучшими пожеланиями,
Рэй Миншулл, сотрудник по развитию молодежи
Все в этом клубе производит на меня впечатление. Все, что они делают, они делают правильно. Это совершенно особенный футбольный клуб, и моя привязанность к нему останется со мной на всю оставшуюся жизнь.
Джимми Гэбриэл дает мне еще кое-что. Он прекрасный человек, Джимми — закаленный в боях, выносливый на поле, с редеющими волосами, но хорошего размера для игрока, коренастыми ногами. Он также невероятно добр и нежен вне поля. Папа любит его за это, как помощника, но он также любит его, потому что он был таким хорошим игроком. И Джимми восхищается мной не потому, что я сын босса, а потому, что он что-то во мне видит. Ты тоже собираешься стать игроком, это то, что тебе нужно знать, если собираешься стать футболистом. Я добавлю дополнительный ресурс, которым можно воспользоваться.
Чему он меня учит, так это тому, как быстро думать и реагировать на вещи. Он учит меня, как причинить кому-то боль.
Дело не в том, чтобы быть мстительным, и уж точно не в мастерстве или утонченности. Речь идет о том, чтобы защитить себя от того, что другие определенно попытаются с тобой сделать. Пару лет спустя, когда мне исполнится 16 и я буду играть свою первую предсезонную игру за первую команду «Борнмута», наступит момент, когда игрок лет тридцати с небольшим скажет мне, что собирается сломать мне ноги. Вот так вот просто. На моей стороне также будут игроки, чья работа заключается в том, чтобы присматривать за молодыми полузащитниками. Один прошепчет мне на ухо: «Не волнуйся, я достану его...» Через две минуты того, кто мне угрожал унесут на носилках.
Я уже очень хорошо владею своими руками. Я наблюдал за Газзой в «Ньюкасле» и знаю, что он тоже собирается в Шпоры. Газза великолепно умеет поднимать руки и целиться людям в лица, не для того, чтобы причинить им боль, а потому, что это дезориентирует противника, если ты ткнешь пальцами ему в лицо, когда он приближается к тебе сбоку. Ты просто держишь их подальше. Ты забираешь себе этот пространство для игры. Поэтому, как только кто-нибудь подойдет ко мне, моя первая мысль будет такой: я ткну пальцами тебе в лицо, и ты останешься на расстоянии вытянутой руки.
Джимми был прекрасным полузащитником. Он знает, что моему отцу, как хитрому правому нападающему, никогда бы не пришлось беспокоиться об этом. Поэтому, как бы он ни объяснял мне, как закрутить мяч в верхний угол ворот, он учит меня тонкостям того, как заботиться о себе, играя как бы в мяч.
Вот как это работает. Вы двое идете на один и тот же мяч. Когда вы сходитесь, ты слегка отворачиваешься от своего противника, поднимая шипы, и просто ловишь верхнюю часть мяча, перекатываешь по нему ногу и жестко идешь дальше в голень. Я иду в сад и работаю над своей техникой ударов. Но я также перекатываю ногу по мячу.
Это кажется жестоким, но это спасет меня. Это спасет меня, когда люди будут шептать мне на ухо, что я сын Харри, и поэтому мне достанется. Это спасет меня, когда пойдут слухи, что я собираюсь в «Ливерпуль», и защитникам, которые провели карьеру, пробиваясь через низшие лиги, это не понравится. Это спасет меня, когда у меня будут длинные волосы, отличный пас и лицо, которое выглядит совсем не готовым ко всему этому. Они не поймут, что, хотя у меня и нет такой репутации, я все еще могу делать то, что нужно.
И мне это нравится. Мне нравится изучать темные искусства, потому что это все футбол. Если я хочу быть футболистом, у меня нет выбора. Это то, что ты должен сделать. Это инстинкт самосохранения. Без такого отношения ты не сможешь привнести артистизм. Это часть моей игры, которая даст мне дополнительное преимущество.
Это мое образование. Формальные вопросы сейчас решаются в общеобразовательной школе Твайнхема, в трех километрах отсюда по Фэрмайл-роуд, мимо больницы и киоска и прямо на Соперс-лейн.
Я не стал более увлечен школой, чем был в начальной школе Крайстчерча, но опять же мне повезло с учителями. Вместо безжалостно напористого мистера Уолкера, раздающего шоколадные шарики — мистер Джексон и мистер Бродуэлл, оба учителя физкультуры, оба понимают, какой я, как только я туда попадаю.
Это большая школа, голубые металлические ворота, ведущие через густую живую изгородь из бирючины на автостоянку, а затем в классы из красного кирпича за ней. Игровые поля находятся далеко слева, они ведут к Уиллоу-драйв и кольцевой развязке за ней. Форма стандартная и не крутая, середины восьмидесятых: синий блейзер со школьной эмблемой на кармане, синий галстук в диагональную полоску, белая рубашка, темно-серые брюки. Никаких кроссовок, кроме занятий физкультурой, чем я занимаюсь большую часть времени.
Мистер Бродуэлл — сильный человек. Он хорош в хоккее и может метать копье на пару километров. Он любит носить фуфайку и шлепанцы, и он будет подталкивать меня в регби и легкой атлетике.
Мистер Джексон — настоящий футболист. Он всего на 12 лет старше нас, действительно хороший креативный полузащитник, и когда «Фархэм» играет с «Борнмутом» в Кубке Англии, он в их команде, и в школе есть репортеры, которые хотят поговорить с учителем физкультуры, который пытается переиграть отца одного из своих учеников.
И мистер Джексон, и мистер Бродуэлл знают, что я не люблю школу. Там есть и другие сотрудники, которые явно считают меня помехой, которым не терпится выкинуть меня оттуда. Учитель математики мистер Тайкоки в мгновение ока выходит из себя. У нас есть учительница кулинарии по имени мисс Бонар, которая для нас так же забавна, как и утомительна для нее самой. Она действительно милая, всегда добра ко мне, и понимает, что я немного дерзкий. Она будет причиной, по которой я в конечном итоге попытаюсь сдать выпускной экзамен по домоводству. Но она также очень решительно настроена, и знает, что мое будущее не в сфере общественного питания. Большую часть занятий меня посылают в угол, чтобы приготовить перевернутый ананасовый торт или яблочный пирог. Час спустя остальная часть класса закончила полное меню, и у меня выходит простой пудинг — ощущаю себя Китом Флойдом (прим. перев.: был известным английским поваром, ресторатором, телеведущим и «гастронавтом», который вел кулинарные шоу для BBC и опубликовал множество книг, сочетающих кулинарию и путешествия).
Мистер Джексон и мистер Бродуэлл понимают, что я хочу играть в футбол. В отличие от других учителей, их это устраивает. Они никогда не говорят мне занудные фразы о том, что никто никогда не добивается успеха как футболист. Они верят в меня. Они просто думают, что я добьюсь-таки. Джейми, делай свою школьную работу, и все будет в порядке. Мистер Джексон время от времени ставит меня на место, но это нормально. Он знает, когда подтолкнуть меня, когда одернуть за дерзость.
Мы оба любим все виды спорта, и у нас одинаковое чувство юмора. Он классный учитель, которого хотят все дети, но у большинства нет такого. Когда папа заедет за мной поздно, потому что у него дела на стадионе, я останусь с мистером Джексоном, и мы будем играть в бадминтон. Я сразу вижу, как это поможет мне в футболе. Я долговязый, а эта игра делает меня резким. Я на цыпочках, бросаюсь вперед и назад, как будто я обыгрываю противника, иду боком и отступаю, и каждый раз выбрасываясь при этом.
Я буду часами играть с ним, когда прозвенит последний звонок.
— Мистер Джексон, моего отца снова еще нет. Хотите поиграть?
— Джейми, мне нужно ставить отметки.
— Мы быстренько и всего одну игру.
— Тогда ладно.
Прошло полтора часа, а мы все еще играем. Для меня это как финал чемпионата мира. Мы оба ненавидим проигрывать, поэтому боремся за каждое очко. Его любимая тактика — притвориться, что он будет сильно бить, а затем сбавить темп своего удара и забросить волан аккурат над сеткой, а я на коленях скольжу по полу.
Бывает время, когда мне так нравятся эти игры, что я искренне думаю, что стану профессионалом. Я заблуждаюсь — наполовину приличный игрок всухую бы убрал меня — но я очарован тактикой, тем, как волан летит быстрее теннисного мяча, по крайней мере некоторое время, тем, как большинство людей сжимают ракетку, как будто они держат сковородку, а не с закрытым запястьем, чтобы можно было нанести правильный удар. Я прошу ракетку на Рождество и получаю красавицу, Yonex с белой окантовкой. На свои рождественские деньги я снабдил ее чехлом большего размера, которые могут вместить пару воланов, и ремешком, чтобы можно было небрежно перекинуть ее через плечо. Джейми Реднапп, международная суперзвезда бадминтона. В моей голове.
У меня не так много приятелей. Я более странный, чем мне кажется. Я держусь подальше от девушек, потому что никто из них не интересуется футболом.
Есть кто-то, кто понимает меня. Алан Бангей играет на правом фланге со мной в полузащите. Он находит бледно-голубые школьные футбольные футболки такими же колючими, как и я. Он живет рядом и так же счастлив, как и я, проводить каждый перерыв, занимаясь своими навыками.
Мы вместе ходим на занятия по автомеханике. На самом деле он довольно хорош. Он чему-то учится. Я — чуть меньше. В классе есть мопед, чтобы мы могли учиться, и это наводит меня на мысль. Я говорю Алану, чтобы он продолжал болтать с учителем, отвлекая его. Это довольно волнующе — ездить на мопеде по школьным игровым полям, пока все смотрят в окно, хотя и разочаровывает, что Алан больше не выполняет свою часть сделки и не отвлекает учителя. Мне это сходит с рук. Кажется, мне это всегда сходит с рук.
Мы становимся хорошей маленькой бандой. Когда один из нас замечает выходящего из-за угла разъяренного мистера Тайкоки, мы кричим так же, как на поле. «Горишь!» Когда в игре возникают проблемы из-за того, что один из нас сказал что-то, чтобы рассмешить другого, всегда есть Энди Фейган, который придет на помощь. Он высокий, рыжий и жесткий, хотя игроки соперника не всегда сразу это понимают.
— Эй, рыжие яйца!
— Приятель, скажи это еще раз, и я тебя вырублю.
— Рыжие яйца!
Удар, и парень отключается еще до того, как его зад ударился об землю.
Возможно, из-за его манеры держаться Энди встречается с Джоанной Ламонт, самой красивой девушкой нашей параллели. О Дебби Уоддингтон тоже очень высокого мнения, но я в этом не участвую. Меня приглашают на свидание, но я слишком застенчив, и в любом случае меня это не беспокоит. О чем мы будем разговаривать?
И я, и Алан еще состоим и в школьной баскетбольной команде. Мистер Джексон выбирает ее состав, так что все в порядке. Он нам доверяет. Однажды вечером мы играли на выезде, все упаковались в школьный микроавтобус, когда мистер Джексон свернул не на ту улицу и начал разворачиваться в три приема. Я сижу на заднем сиденье с Аланом, и он просит меня присмотреть сзади, вести его.
— Нет проблем, мистер Джексон.
Я смотрю в окно. А что это там? Это что, футбольное поле? Интересно, кто играет...
Удар. Мы раскорячились посреди чьей-то подъездной дорожке. И проехались по всему их бетонному блоку.
— Мистер Джексон? Я думаю, что вам лучше остановиться сейчас.
•
Алан Бангей: Джейми это сошло с рук. Джейми все сходило с рук. Я помню, как стоял у микроавтобуса, когда его починили, в тот день, когда мы получили наши школьные табели. В них была запись о том, сколько раз ты отсутствовал в том году. В моем было одно отсутствие. Джейми сказал, что у него 56.
Итак, 56 дней, когда он уходил играть в футбол, и никто, казалось, не возражал.
С Джейми все было соревнованием. Бадминтон, баскетбол, соревнование на перекладине. Наша футбольная команда была в порядке, и мы играли в Эксетере в одном из национальных кубков. После игры к нам подошел старик. Он сказал, что он скаут из «Эксетер Сити», и не хотел бы Джейми прийти на просмотр? А Джейми посмотрел на него и сказал: «Нет, все нормально, приятель, я, наверное, подпишу контракт с "Тоттенхэмом", спасибо». И просто ушел.
•
Я не хочу быть футболистом ради денег. Это не приходило мне в голову. Я хочу играть, и я хочу отвечать на вопросы и ответы в журналах «Матч» и «Бей!» Я хочу быть в рубрике «Вопрос о спорте», предпочтительно в команде Иэна Ботэма, а не Билла Бомонта, потому что Билл может и выиграл Большой шлем за сборную Англии, но Бифи умеет делать абсолютно все.
У меня есть несколько готовых ответов для футбольных журналов. Любимая телепрограмма: Команда «А». Любимый предмет одежды: спортивный костюм Fila. Марк теперь так увлечен своей одеждой, что отдает мне вещи до того, как они изнашиваются. Он носит вполне обычные на футбольный лад вещи, так что пастельная толстовка Best Company — это первое, что мне попадается в руки. Когда мы поедем в восточный Лондон, дедуля отвезет нас на Римскую дорогу, и мы посмотрим, какие подделки есть на рынке, заглянем в блестящий магазин под названием Dice, который делает все необходимое – Farah, Pringle, Stone Island.
Марк готов ко всему. То, что он говорит, относится и к его приятелям. Когда его просят немного поработать моделью, он испытывает одновременно огромное уважение и огромное количество подколов. Он начинает ходить на Харольд-Хилл, дальше в сторону Эссекс-уэй, чтобы купить более редкие вещи. Он совершает однодневные поездки на пароме из Пула в Шербур, чтобы купить спортивные костюмы Adidas Challenger, потому что во французских спортивных магазинах они представлены в разных цветах.
Он начинает возиться со своими волосами. Сначала он делает завивку сзади, как у позднего Кевина Кигана. Он знает, что идет на риск, потому что, возвращаясь в то утро в дом, он как бы крадется, довольный собой, но в то же время немного стесняясь. Папа сразу же набрасывается на него.
– Марк, что ты сделал со своими волосами?
Оглядывая нас всех, папа широко улыбается.
– Посмотрите, что сделал Марк. Он сделал себе Кигана!
Но он справляется с этим, Марк, он всегда справляется. Когда он бросает завивку и вместо этого отращивает волосы, переключая атмосферу с футболиста, родившегося в Сканторпе, на футболиста, играющего за «Рому» или «Фиорентину», это выглядит великолепно. Большинство детей не хотят выделяться. Большинство мальчиков не готовы к длинным волосам и всем этим поддразниваниям, которые те принесут, всем разговорам о том, что ты выглядишь как девочка или гей, всем этим глупым клише. Марк делает из этого стиль.
Эти вещи — одежда, прическа, приятное времяпрепровождение — действительно отвлекают его. Он хороший футболист, но у него нет моих навязчивых идей. И его это вполне устраивает. Он наслаждается этими развлечениями. Он верен себе. И он все еще присматривает за мной. Ему нелегко, когда у него такой известный отец, когда за младшим братом гоняются Шпоры и «Эвертон». Когда я прокручиваю это в голове и вижу Марка в качестве игрока, о котором все говорят, и мне приходится искать другие области для блеска, я не могу с этим справиться. Я знаю, что ни за что не смогу быть с ним столь же милым, как и он со мной.
Ты наблюдаешь за своим братом, и ты наблюдаешь за своими товарищами, и ты все время учишься. Иногда ты больше всего учишься, когда делаешь что-то неправильно. Я в «Борнмуте» с одним из воспитанников клуба. Он всего на год старше меня, но, похоже, знает больше о мире, не в последнюю очередь потому, что он родом из Ливерпуля. Он забавный парень, с которым приятно общаться; он может рассмешить тебя, и всегда что-нибудь придумает, но он тоже будет давить на тебя, выяснит, что тебя расстраивает, посмотрит, сможет ли он вывести тебя из себя, а затем притворится, что все это была большая шутка и что тебя реально не должно это особо волновать.
Мы бродим по магазинам, денег для трат нет, разговариваем о последней одежде, которую купил себе Марк. Я упоминаю, как сильно мне нравятся часы Swatch. У пары ребят в школе они есть, и они выглядят реально круто. Это больше хорошее отличие, нежели странное.
Этот парень подмигивает мне. «Я достану тебе такие».
Я не совсем понимаю, что он имеет в виду. У нас на двоих около трех фунтов. Но потом мы оказываемся в ювелирном магазине, и он просит женщину за прилавком принести поднос с часами Swatch. И когда она показывает их нам, я вдруг понимаю: он собирается украсть одни из них. Он собирается стащить одну пару, прямо у меня на глазах.
Я не суровый парень. Возможно, мне и нравится смотреть на Майка Тайсона, загипнотизированный видеозаписями его последней победы в первом раунде нокаутом на диване с мамой и папой, мысленно делая заметки, чтобы обсудить его стиль с дедулей в следующий раз, когда я буду у него. Но я не Майк Тайсон. Я вырос в Крайстчерче, а не в Бедфорд-Стайвесанте. Тайсон называет себя самым плохим человеком на планете. Я в значительной степени паинька. Я также восхищаюсь Ником Фалдо и его гардеробом фирмы Pringle. Мне понравилось, когда он выиграл Открытый чемпионат в Мюрфилде в 1987 году, пройдя каждую лунку в финальном раунде должным количеством ударов.
Я не рок-н-ролльщик. Тайсона 38 раз арестовывали еще до того, как ему исполнилось 13 лет. У меня никогда не было никаких неприятностей с полицией. До сих пор.
Я смотрю, как этот парень крадет часы. Указывает на другой комплект на другом конце прилавка. Ждет, пока женщина не посмотрит в ту сторону. Тянет руку, берет Swatch, засовывает их в карман пальто и уходит.
О Боже. Это все, о чем я могу думать, когда мы выходим. Дальше по дороге, его рука снова в кармане, он протягивает мне часы. «Вот, держи». А затем другая рука, на этот раз с силой, хватает меня за плечо, останавливая на месте. О Боже.
«Ты! Ты пойдешь с нами...»
Я раскалываюсь, ну а как же. Я — самое легкое дело, когда-либо существовавшее для сотрудника службы безопасности магазина. У меня в руке часы, а на лице выражение паники и стыда. Они записывают мое имя и адрес. Во мне меньше естественной борьбы, чем в мизинце Тайсона, а теперь уже нет и этого.
Все, о чем я могу думать, это то, что это конец. Мой отец убьет меня. Он перестанет водить меня на «Дин Корт». Он посадит меня под домашний арест. Он дал мне шанс, а я его подвел.
Я возвращаюсь домой. Я в раздрае. Мама замечает это, конечно же, но она уже ответила на звонок в полицию. Она добралась до телефона раньше папы, и теперь именно она ведет меня на кухню и усаживает. Она мягкая и милая, но в то же время твердая.
– Никогда больше не связывайся ни с чем подобным. Ты понял?
Я киваю. Не могу сказать ни слова.
– Мы не скажем твоему отцу, но ты должен пообещать мне это. Ладно?
Я обещаю. Папа никогда не узнает, ни в тот год, ни когда мне исполнится 16, ни когда я стану взрослым мужчиной. Мама держит свое слово, а я держу свое.
И вот футбол продолжается. Не разрешается подписывать контракт воспитанника в профессиональном клубе, пока тебе не исполнится 14 лет. Я люблю «Эвертон», но до него еще далеко. Мне пришлось бы идти туда одному. «Вест Хэм» заинтересован, но все равно это кажется неправильным. Я в принципе не чувствую себя желанным в ситуации с ними, в отличие от других клубов. Они все время спрашивают папу, собираюсь ли я подписать с ними контракт, хотя он говорит им, что это мое решение и что он мне доверяет. Поэтому, когда менеджер академии Шпор Джон Монкур приходит в дом утром в мой день рождения, и папа отрывает меня от стола для снукера, в который я играю с Марком, я не шокирован и вполне доволен. У «Тоттенхэма» хорошая группа воспитанников. Я хорошо с ними лажу. Там есть молодой парень с северо-востока по имени Шон Мюррей, который по-настоящему хороший молодой игрок, хороший полузащитник, с которым можно играть бок о бок. Мне нравится Джон Монкур. Он смешит меня, и в каждом миллиметре его тела есть футбол. Его сын будет играть за Шпоры и «Суиндон», а затем за «Вест Хэм», долгое время, под руководством отца, и его внуки тоже будут профессиональными игроками. Он присылает мне спортивные костюмы, он присылает мне бутсы. Для меня это не трудное решение.
Только под конец я осознаю, что меня отвлекают от других вариантов. Есть еще один клуб, который заинтересован во мне, и у которого хороший послужной список в развитии молодежи. Там также ходят слухи об одном из молодежных тренеров – никто ничего не может доказать, ничего конкретного, просто слухи и шепотки по футбольной народной молве. Я почти ничего об этом не знаю, хотя с годами эти слухи будут становиться все громче.
Есть только ощущение огромного серого облака на горизонте. Не уходи в тень. Оставайся с «Тоттенхэмом». Им ты можешь верить. Парни там в порядке.
•
Саймон Джексон: Как его учитель физкультуры, я видел, что Джейми наслаждался каждым видом спорта, который мы заставляли его пробовать. Он играл свободного полузащитника в школьной команде по регби в младших возрастных группах. Он был бы хорошим игроком. Он умел и бить и пасовать. Затем он перешел в девятый класс, когда дети наливаются, и стало не очень хорошей идеей выставлять маэстро полузащиты школьной футбольной команды.
Ему было трудно играть в школьный футбол. Он привык играть в футбол с игроками, которые могли управляться с мячами в стесненных условиях и под давлением. Наши защитники не могли этого сделать. Он играл так, словно у него были зеркала заднего вида. Он мог видеть всю игру вокруг него. Все это было очень тонко: когда сыграть в касание, когда прокинуть мяч мимо защитника, как заметить забег товарища по команде. Когда некоторые из его товарищей по команде не могли видеть то же самое, он этого совсем не мог понять. Школьный футбол в этот момент — пройти троих и пнуть мяч вперед. Речь шла о том, чтобы передать мяч быстрому парню впереди, а не играть через центр поля. Это его расстраивало.
Он не был дерзким. У него было прекрасное чувство юмора, и с ним было весело. Но на него было чертовски приятно смотреть. Он очень легко овладел физическими навыками. Он мог все понимать, побывав в игре и рядом с ней. Некоторые парни достигают профессионального уровня, потому что они быстрые, другие – потому что они по-настоящему взрывные. Джейми добился этого, будучи технически столь хорошим игроком.
По мере того как дети преуспевают в чем-то, они хотят делать это все больше и больше. Я все еще вижу его сейчас, держащего в воздухе мягкий мяч, набитый гранулами, казалось, целую вечность. Казалось, что как будто он мог ловить его ногами.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал — переводы книг о футболе, статей и порой просто новости.
Джейми со всей этой фрустрацией даже по-новому как-то открывается, наверное, каждый бы открылся.
И, нисколько не умаляя труда по переводу, такое чувство, что тексту не хватает вычитки или беты