Вдумчивый разговор с Газинским: от недобегания русских клубов в ЛЧ до смерти футбола на Дальнем Востоке
Дорский поговорил с полузащитником «Краснодара».
14 июня 2018-го Юрий Газинский навсегда вошел в историю мирового футбола, забив первый гол на ЧМ-2018. Для истории «Краснодара» Газинский тоже безумно важен – сейчас полузащитник лидирует по количеству матчей за клуб, опережая Александра Мартыновича на одну игру (251 и 250). Осенью 2020-го «Краснодар» и Газинский наконец-то дебютировали на групповой стадии Лиги чемпионов.
В ноябре Юрий признавался, что Лига чемпионов вызывает двоякие ощущения (в основном – из-за поражения в большинстве в Севилье), а в январе встретился с Александром Дорским на сборе в Дубае и детально объяснил проблемы наших клубов в еврокубках, изменения в игре «Краснодара» с новым центром поля и роль мамы в своей жизни.
– Мы говорим с тобой на сборах – наконец-то можно полноценно подготовиться к сезону. Как ты относишься к графику, который был после выхода с карантина?
– Если мы хотим играть на самом высоком уровне, к такому графику нужно быть готовым. Посмотри на команды из топ-лиг – все играют в таком режиме. Разница в том, что топы играют в нем долгое время, у них больше команд. Наверное, в этом смысле топам, которые постоянно доходят минимум до четвертьфиналов еврокубков, было попроще, более-менее все привычно.
Думаю, что единственное отличие нас от топ-лиг – отсутствие хоть какой-нибудь предсезонки. «Краснодару» удалось выйти в евровесну, так что, думаю, сейчас после сборов мы будем хорошо готовы.
– Осенью «Краснодар» и ты впервые сыграли в Лиге чемпионов. Это абсолютно новый уровень игры или его можно сравнить с тем, что было на чемпионате мира?
– Я бы не сравнивал – если только лучшие сборные типа Хорватии и Испании. Если смотреть на других, то, конечно, Лига чемпионов – совсем другой уровень.
Мне бросилась в глаза скорость передвижения мяча, подстройка игроков друг под друга.
С «Севильей» «Краснодар» уже играл – думаю, сейчас они стали посильнее, но в целом было понятно, к чему готовиться. Думаю, дело не в «Севилье», «Челси» или «Ренне», а в лиге – если ты привык там играть быстрее, то показываешь это и в еврокубках.
Большую часть матча с «Челси» мы вроде бы грамотно перемещались и не давали много создавать, но как только раскрылись, пропустили три. Если мы хотим играть против таких команд в атакующий футбол, мы должны быть готовы физически, потому что нужно пробежать как минимум не меньше, а лучше вообще перебегать соперника. Плюс уровень индивидуального мастерства – только открываешь зону, сразу в нее следует передача.
– Еще перед ЧМ-2018 ты говорил, что Черчесов просит делать больше спринтов. Сейчас их недостаточное количество – вообще главная тема, продвигаемая РФС и Черчесовым. Это действительно проблема? Понимаешь, как ее решить?
– Во-первых, нужно понимать контекст — понятно, что у фланговых игроков спринтов будет намного больше, чем у меня. Важны и особенности организма – если я пробегаю 400 метров на спринтах, дальше получу проблемы при работе с мячом, не буду полностью сконцентрирован на обостряющих передачах.
Думаю, повысить количество спринтов можно только через тренировки – заставлять работать на максимуме, когда чувствуешь, что сил уже нет.
– Без матчей в Лиге чемпионов этого не понять?
– Да, потому что больше работать тебя заставляет соперник. В РПЛ «Краснодар» часто выходит в позиционную атаку без давления – есть время принять мяч, повертеть головой, оценить ситуацию. В матчах с «Челси» и «Севильей» нужно постоянно бежать за соперниками, потом в атаку, потом снова за ними – наверное, большинство российских команд не готово к такой физической нагрузке.
Черчесов постоянно сравнивает показатели одного игрока в матчах РПЛ и в играх сборной. Почти всегда цифры в сборной выше – потому что заставляет соперник. В РПЛ мы привыкли где-то недобежать, потому что понимаем, что техническое оснащение какого-то игрока не позволит ему превратить эпизод в опасный.
В Европе все по-другому, а если ты пробежал туда-сюда пару раз и не совсем к этому готов, третий ты уже можешь недобежать и совсем не из-за того, что не хочешь. Отсюда мы получаем моменты у своих ворот и недосчитываемся их у чужих, потому что недобегаем до нужных точек.
– После группового этапа Лиги чемпионов Мурад Мусаев говорил, что она показала необходимость изменений в тренировочном процессе. Первый сбор позади – есть перемены?
– Да, повысили интенсивность. В день скоростно-силовой работы тренировка длится около двух часов. Например, раньше мы играли шесть серий по минуте двадцать на сближенные ворота, а теперь – восемь по две пятнадцать. Кроме того, после тренировок добегаем разные отрезки – как раз тяжело, а нужно ускоряться. Плюс взрывная работа в зале.
– Еще одна история, к которой мы привыкли в РПЛ – доминирование «Краснодара» по владению мячом. В Лиге чемпионов был только один тайм (дома с «Ренном»), когда «Краснодар» его контролировал больше соперника. К этому специально готовились, как-то меняли тренировки?
– Не сказал бы, что при подготовке к матчам Лиги чемпионов мы отталкивались от обороны, но нужно быть честным: мы не владели инициативой. «Ренн» – такой же дебютант, как и «Краснодар», но во Франции давили они.
Так что возвращаемся к физической готовности и индивидуальному мастерству. Если под давлением ты способен принять правильное решение, в Лиге чемпионов можно за что-то бороться.
С Мусаевым в «Краснодаре» появилось больше свободы. Как команда изменилась после разрушения тройки Каборе – Газинский – Перейра
– После прихода Мусаева ты говорил, что он раскрепостил игроков. В чем это проявлялось на поле?
– У нас появилось больше свободы. Понятно, что все равно у каждого есть позиция, но при Мусаеве мы стали чаще перемещаться по всему полю. Если игрок, закрывающий левый фланг, в каком-то эпизоде уйдет направо, у него не будет мысли «Ой, что сейчас мне скажет тренер», потому что знает, что его зону уже кто-то страхует. Поэтому, наверное, «Краснодар» стал чаще сдваивать фланги, плюс отдаем больше верховых передач за спину.
– Чем была крута ваша тройка с Каборе и Перейрой?
– Функции были четко определены: Каборе – опорник, я – восьмерка, Перейра всегда играл на обострение. Вместе мы провели много времени – конечно, при стиле, в котором играет «Краснодар», сыгранность очень важна, тем более в середине поля.
Осень 2018-го – вероятно, мой лучший отрезок в карьере, это видно и по статистике голевых передач (6). Я никогда не думал, что если пойду вперед, то мою зону сзади не закроют.
Сейчас я играю опорного. Это не то, что мне не свойственно, но я – не чистый разрушитель даже в сравнении с Каборе. Да, возможно, его лучшие качества все равно проявляются на мяче, но он чаще вступал в единоборства, чем я.
Конечно, мне комфортнее на позиции восьмерки, но после ухода Каборе и Перейры мы разговаривали с Мусаевым о моей роли – он предупредил, что теперь видит меня ниже. Думаю, в «Краснодаре» никогда не будет центрального полузащитника, который будет только разрушать.
– На позицию опорного тебя перевел Сергей Павлов в «Луче». Ты вспоминал, что говорил ему, что не умеешь отбирать мячи, а он отвечал, что научишься. Как проходил процесс обучения?
– После прихода в «Луч» мы разговаривали с Павловым – он спрашивал, на какой позиции себя вижу, я ответил про десятого номера. «Кто тебе сказал, что ты – десятка?», – сказал Павлов. Так меня перевели ниже, но «Луч» играл в два опорных – понятно, что в паре играть попроще.
Тогда в «Луче» был Беслан Аджинджал, который постоянно держал меня в тонусе, говорил, что нужно чаще вступать в единоборства, жестко играл против меня на тренировках. Конечно, не может быть такого, что сегодня тебя перевели в опорники, а завтра ты научился отбирать. С годами понимаешь, когда нужно идти в отбор, когда пласироваться.
– Ты сказал, что при Каборе и Перейре всегда знал, что тебя подстрахуют. Сейчас есть такое ощущение?
– Немного иначе: когда подключаюсь, нужно крикнуть, чтобы кто-то из ребят подстраховал. Думаю, в первую очередь так не из-за партнеров, а из-за того, что играю ниже, чем при Каборе и Перейре.
Второй момент – к сожалению, из-за травм последние пару лет «Краснодар» редко играет в оптимальном составе. Даже не то, что оптимальном – просто в одном и том же, что важно для нашего футбола.
– Кроме необходимости подсказа о страховке, что еще поменялось в центре поля при Ольссоне, Вильене, Кабелле?
– Нет ни одного атлетичного опорника. Вильена – про объем, Кабелла – фантазиста, который хорош индивидуально. Наверное, с Ольссоном мы похожи: много действий на мяче, обоим удобнее действовать восьмеркой.
«Краснодар» проводит много позиционных атак, соперник сидит глубоко – конечно, в какой-то момент у него появляется шанс отобрать мяч. Сейчас у нас нет игрока, который после таких отборов сразу бы накрывал соперника, отдавал мяч обратно в переднюю линию – раньше так делал Каборе. Мне кажется, это было очень полезное качество, потому что после таких возвратов от Каборе мы получали больше свободных зон, могли быстрее двигать мяч.
– Разве не на эту роль подписывали Кайо? Понятно, что на уровне РПЛ мы его почти не видели опорником, но как он себя показывал на тренировках опорником?
– Когда Кайо перешел в «Краснодар», у меня была травма, поэтому не могу сказать, что много видел его именно опорником.
У Кайо сумасшедшие данные: здорово играет головой, выигрывает большинство единоборств. Правда, ему тяжело с мячом по давлением – для игрока в центре поля «Краснодара» очень важно спокойствие и умение принимать лучшее решение.
Возможно, поэтому его попробовали в обороне, к тому же, на тот момент у нас было достаточное число травмированных защитников. Конечно, сзади Кайо попроще на мяче – он лицом к чужим воротам, видит все поле.
Газинский – из Космомольска-на-Амуре: рассуждения о закрытии зоны Восток и расформировании родной команды
Газинский родился в Комсомольске-на-Амуре, там же начинал карьеру в «Смене» (75 матчей в ПФЛ сезонах-2007-2010). В 2018-м Смена прекратила существование, а в этом сезоне закрыли всю зону Восток.
Теперь иркутский «Зенит» и «Чита» играют в зоне Запад, «Новосибирск» и барнаульское «Динамо» – в зоне Урал-Поволжье, а «Сахалин» – в зоне Центр.
– Как ты узнал, что «Смена» расформирована?
– В Комсомольске-на-Амуре у меня остались друзья, в том числе в клубе, поэтому я слышал, что такой исход возможен. В зоне Восток два года назад играло шесть команд, чуть ли не в пять кругов – разве в этом много смысла? Пропадает спортивный интерес, поэтому даже те спонсоры, которые годами помогали командам, сильнее задумываются, нужно ли давать хоть какие-то деньги.
Тут ничего не сделаешь, все зависит от денег. «Сахалин» может себе позволить перелеты, вот и играет в зоне Центр.
– Когда тебе сказали, что все, точно конец, были какие-нибудь особые эмоции?
– Было очень неприятно. Конечно, с Дальнего Востока очень тяжело куда-то пробиться – игра хотя бы на уровне ПФЛ могла дать толчок в карьере. Куда теперь идти молодым парням? Разве что на завод.
Сейчас Ефим Колобов, парень 2006 года рождения, попал в юношескую сборную России – круто. Но он находится в системе «Спартака» – это история, когда у родителей есть возможность свозить сына на просмотры.
К сожалению, на Дальнем Востоке почти ничего не осталось: ни «Смены», ни «Луча», полноценно живет только хабаровский СКА.
– Понимаешь, почему так? Кто-то говорит, что дело в переходе на «осень-весна»: бюджет формируют на календарный год, к старту сезона уже почти не остается денег.
– Все-таки для того, чтобы понимать всю экономику клубов, зоны Восток, возможного перехода в другую зону, нужно в это углубляться, потому что не хочется кого-то не аргументированно ругать, говорить ерунду. Я могу говорить только с точки зрения спорта: шесть команд в зоне – неинтересно. Когда я играл в «Смене» в зоне Восток было двенадцать команд, очевидная разница.
Как заманить игрока в Комсомольск-на Амуре? Только деньгами, но о каких деньгах идет речь, если за десять лет зона вымерла, и даже победитель не всегда выходит в ФНЛ? У меня есть друг из «Луча», его позвали в «Смену». Немного поиграл – сказали опуститься в зарплате. Зачем ему опускаться с 25 тысяч рублей, если лучше вернуться в родной город к семье? В итоге он закончил с футболом.
Наверное, если бы у «Смены» были средства, согласились бы даже на игру в другой зоне, было бы больше своих воспитанников. Был бы очевидный плюс – шанс вырваться в более сильную лигу. Но денег не было.
– Года три назад ты помогал пацанам из Комсомольска прилететь на турнир в Анапу. Это разовая история, потому что попросили помочь, или есть планы хоть как-то развивать местный детский спорт после завершения игровой карьеры?
– Мне позвонил знакомый тренер: «Юра, можешь помочь?» Я прекрасно понимаю, что такое большие турниры для парней с Дальнего Востока, потому что в мое время нам никто не давал денег для поездки на них. А как себя зарекомендовать в юном возрасте, если ты не из европейской части России? Только большие турниры.
Так что, наверное, было бы не совсем правильно, если бы я не помогал ребятам участвовать в таких турнирах хотя бы раз в году.
– Так, а что по дальнейшим планам?
– Планов-то всегда много, но нужно всем заниматься самому. Как только кому-то доверяешь, почти всегда все уходит не в то русло. Раньше в Комсомольске жила сестра – мог доверить дело ей.
Пока я играю, буду стараться помогать парням с поездками на турниры, экипировкой. Дальше посмотрим.
Газинского и его сестру вырастила мама (но он помнит отца). Дочка уже говорит по-английски – так Юрий вспоминает советы мамы
– Когда тебя в последний раз спрашивали о семье, мама и сестра еще жили в Комсомольске. Получается, уже перевез их в Краснодар?
– Да, летом 2019-го. Маму держали только ее родители – когда их не стало, мама согласилась на переезд. Тогда же забрал сестру с ее семьей.
– Ты рассказывал, как в детстве ездил с мамой в Москву – увидел на витрине магазина бутсы Adidas Predator, завис на них и просил маму их купить. Что стало с теми бутсами?
– Не совсем в детстве – мне было лет 16. В то время в золотых Predator играл Зидан – конечно, глаза загорелись. Финансово было непросто, но мама все равно нашла возможность их купить.
Это сейчас у тебя минимум три пары бутс, а тогда одна была сезона на три. Вот и те Predator со временем все стали зашиты-перешиты, но еще в дубле «Смены» играл в них. Честно говоря, даже не помню, как зашивали – наверное, отдавали в ателье.
– Тогда вы в Москву ездили на поезде. Семь дней в дороге – какие были ощущения?
– Да прикольный момент, есть что вспомнить. Понятно, что сейчас за неделю на поезде я сошел бы с ума, а тогда многих вещей не осознавал – ну сели и поехали. Сидишь, смотришь в окошко, мама рядом – да все супер.
Правда, больше так долго на поезде я не ездил.
– Главное, чему научила мама?
– Мама растила меня и сестру одна, глядя на нее, понимаю, что никогда нельзя сдаваться. Самое важное – быть человеком, какая бы ни была ситуация. Все остальное зависит от нашего образования, целей.
Мама рассказывала, что я с детства возился с мячом, так что у нее всегда было четкое понимание, что отдаст меня в футбол. Так что на мою карьеру она тоже сильно повлияла, хотя, конечно, у нее не было понимания, что семье может принести профессиональный спорт.
– С отцом никогда не общался?
– Нет, почему, лет до пяти-шести он жил с нами. Любил выпить.
Не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если меня воспитывал бы отец. Мама пропадала на работе, так что почти все время я проводил с отцом и сестрой.
Отец был массивным мужчиной. Когда он выпивал, любил учить меня драться, говорил, что я мужик, должен защищать семью. С этим подходом были разные неприятные моменты. Как держать удар в пять лет? Мама слышала, прибегала – начинались разборки.
Конечно, мама понимала, что, когда она уходит на работу, не может положиться на отца в плане воспитания меня и сестры. В итоге отец ушел.
– Как то, что ты вырос в неполной семье, влияет уже на твою семью, на отношения с дочкой?
– Безумное желание, чтобы у дочки были и мама, и папа. Но мне кажется, что неполной может быть и семья, где есть оба родителя – в силу их проблем с тем же алкоголем. Даже не знаю, лучше так или только с мамой и папой.
Возможно, из-за того, что уже сознательное детство провел без отца, в семье бываю чересчур эмоциональным, иногда это мешает. Учусь вовремя себя останавливать. Хочется, чтобы у дочки это умение было изначально.
– Чем тебя поразила дочка за последний год?
– Тьфу-тьфу, она растет очень эрудированной. Когда ребенок говорит какое-то слово, которое не ждешь, испытываешь счастье.
Сейчас дочка ходит в садик, начинает разговаривать по-английски. Я его практически не знаю, а она рассказывает стишки, задает мне какие-то вопросы, а я не могу ответить. Хорошо, что жена говорит – вот они и болтают между собой.
Это мотивирует и самому учиться. В детстве мама говорила, чтобы учил английский, что он может пригодиться по жизни, а я отмахивался.
Понятно, что без него я проживу, но, конечно, в команде или на отдыхе он бы пригодился.
Так что нужно слушать взрослых.
«Краснодар» в 2020-м: дебют в ЛЧ, борьба с травмами и перевод Кайо в защиту
Фото: vk.com/fckrasnodar; a href=»https://vk.com/fc_smena_kms»>vk.com/fc_smena_kms; РИА Новости/Алексей Филиппов, Виталий Тимкив; instagram.com/gazinskiy
А интервью хорошее.