Питер Крауч. «Я, Робот: Как стать футболистом 2»: Подкаты
***
В детстве я не был прирожденным игроком, идущим в подкаты. Я хотел забивать голы, а не останавливать их. Я стремился освоить удары через себя, а не стоять на чьих-то пальцах, пока другие игроки пытались это сделать. Для меня радость футбола заключалась в том, чтобы проскочить мимо защитника и пустить мяч в верхний угол ворот, а не усердно подчищать сзади, прежде чем отдать мяч кому-то другому, чтобы этот кто-то получил от этого удовольствие.
Мне нужно было, чтобы в меня вселили целеустремленность и, главным образом, мой отец. Не сливайся. Погрязни в этом. Никогда не показывай страх. Мой отец предпочел бы, чтобы я промахнулся мимо ворот с трех метров, чем не пошел в подкат. Как пожизненный болельщик «Челси», выросший в эпоху Рона «Мясорубки» Харриса, он вполне мог бы отречься от меня, если бы я это сделал. И поэтому я принимал близко к сердцу старое изречение, которое многие из нас выучили в детстве: если уйдешь от подката, это причинит тебе только еще большую боль.
В детстве тебе рассказывают много таких вещей, которые на поверку оказываются ложью. Если ты не заснешь в канун Рождества, то Санта не придет. Если ты будешь смотреть слишком много телевизора, то у тебя будут квадратные глаза. В детстве я никогда не видел в школе никого с квадратными глазами. Да и нигде в мире я не видел фотографий детей с квадратными глазами. Короче говоря, не было никаких документальных свидетельств того, что чьи-то глаза стали квадратными, потому что они провели слишком много времени перед телевизором. Это до того вопроса, почему они должны стать квадратными, из всех возможных геометрических фигур. В природе почти ничего нет квадратного. Даже старые телевизоры имели соотношение сторон 4:3; они были прямоугольными, а не квадратными.
И все же мы верили в это, как верили и в то, что если ветер изменит направление, пока ты будешь корчить рожу, то твое лицо останется таким навсегда. «Грэм, что, черт возьми, с тобой случилось? Это ведь ветер, Грэм? Я не могу расслышать, что ты пытаешься сказать, Грэм, не с таким перекошенным ртом — ты хочешь сказать, что это был плотный западный ветер, поэтому ты подумал, что все в порядке, а потом он взял и начал дуть в твою сторону? Грэм? Это ты вообще? Грэм?»
Я до сих пор верю в это высказывание про подкаты, хотя оно и не подкреплено логикой. С чего тебе будет больнее, если твоя нога и рядом не будет находиться с подкатом? Как может уход от столкновения быть для тебя хуже, чем полное в него вовлечение? Но ни то, ни другое не имеет значения. Это изречение слишком глубоко укоренилось во мне, чтобы его можно было забыть, и я в этом не одинок. Британцы любят подкаты. Мы любим игроков, которые постоянно в них бросаются, и мы подбадриваем последний отчаянный подкат почти так же, как если бы это был гол. Когда противоборство идет 50-на-50, где оба игрока одновременно на летящем по воздуху мяче — это самое волнующее зрелище, которое только может произвести наша игра.
В результате мы оставляем за собой особый вид отвращения к игроку, который уклоняется. Мы интерпретируем это как слабость характера, публичную демонстрацию того, что человек считает себя более важным, чем команда, что он не готов немного пострадать ради долгосрочного коллективного блага. Я видел это даже на самом высоком уровне. Я играл с защитником — парнем, чья основная задача состоит в том, чтобы идти в подкаты — который не шел в подкаты, которые стоили нам голов, не шел в подкаты в том сезоне, когда мы вылетели в низший дивизион. У меня был приятель-форвард, который, когда я сбрасывал мяч, заранее запланированным образом после вбрасывания из-за боковой, все еще стоял на пустой части поля, а не там, где он должен был быть. Следующий взброс мяча, та же самая ситуация. Я спросил его, какого черта он делает: он указал на центр-хава соперника и сказал, что я не могу подойти к нему, он сумасшедший. Я сказал ему, что это неуместно, пусть и не в таких вежливых выражениях. Он пожал плечами. Я не хочу получить травму. После этого я уже изменил о нем свое представление.
В предсезонном туре все с той же командой еще один парень, убегающий от подкатов, неизменно отказывался ужинать с командой. Он съедал только легкий суп и тут же удалялся в свою комнату. Меня поселили в соседней комнате, и однажды вечером я, заинтригованный, прокрался на балкон, чтобы посмотреть, могу ли заглянуть через раздвижные двери и узнать, что он там делает. Примечательно, что, заказав обслуживание в номер, он сидел за столиком, накрытым на двоих, одетый в бесплатный махровый халат, и разговаривал по телефону, положив его вертикально на стол. На видеосвязи была его жена, сидящая дома за своим столом и которая одновременно с ним ела точно такую же еду. Это был поздний ужин по видеосвязи, и такое происходило каждый вечер. За все годы моей футбольной карьеры я никогда не видел ничего подобного.
Действительно ли это, по общему признанию, необычное супружеское внимание за счет совместного командного ужина создает отношение, которое приводит к уходу от подкатов? Нет ничего плохого в том, чтобы демонстрировать свою любовь к семье. Многие люди сочтут его действия очаровательными. Разве я хуже него как человек, если не следую его примеру? Возможно. Но я не мог не думать о том, что мужчине, который предпочитает обедать с пикселизированным изображением своей далекой жены, а не со своим партнером по защите, не хватает небольшого, но критичного количества обязательств. Ты профессиональный футболист. Тебе платят за подкаты. Тебе платят за то, чтобы ты был предан.
Я заботливый товарищ по команде. Я тихо вернулся на свой балкон, стараясь не потревожить его. И только после этого, я сделал фотографию, которую сразу же разместил в группе WhatsApp команды. Существует цена, которую ты будешь платить на каждом уровне.
Хотя это не узаконивает его подход, этот избегающий подкатов футболист не одинок. В каждой команде, от детского футбола до воскресной лиги и дальше по всем возрастным группам, есть застенчивый по поводу подкатов парень, и можешь быть уверен, что каждый из его товарищей по команде это знает. По этому поводу все будут бубнить. Они будут качать головой и махать на таких ребят руками за их спиной. Единственный возможный способ, которым эти избегатели подкатов могут получить какое-либо избавление — это если они настолько экстраординарно продвигаются вперед, что их полное отсутствие защитной ответственности больше не имеет значения. Мы можем назвать это протоколом Просинечки, в честь великого ленивого хорвата, который украшал «Портсмут», в котором я играл почти два десятилетия назад. Роберт П был одним из самых одаренных футболистов, которых я когда-либо видел, а также одним из самых постоянных курильщиков в футболе. Он не достаточно знал английский, чтобы понять фразу «Отходи назад, они наседают», но он свободно говорил, когда дело доходило до «Отвалите, парни, этот штрафной удар пробью я». Мы пропускали это мимо ушей, потому что за то время, которое потребовалось бы, чтобы погундеть, он обыграл бы трех человек, одного из них четырежды, и пробил бы мощным ударом в верхний угол ворот с края штрафной площади. То же самое, как если бы Лео Месси когда-нибудь не пошел бы в подкат. Ты бы на него не наседал, поскольку он, вероятно, уже забил бы четыре гола в матче.
Проблемы возникают со средненькой, но порой сообразительной десяткой, которая забивает полдюжины голов за сезон, пару из которых в Кубке Карабао. У остальных ребят от этого постоянно подгорает. Мы все за тобой подчищаем, а ты что для нас делаешь? Конечно, ты там хорошо повернулся и прекрасно развернул игру, но что еще в командную игру ты привносишь? Ты отходишь назад и не идешь в подкаты. Где голы, голевые передачи, головная боль для соперника, а не для нас?
В свое время в «Стоке» я помню, как ухмылялся, когда наш тренер Марк Хьюз задержал Пепа Гвардиолу для долгого разговора после того, как «Манчестер Сити» устроил нам взбучку. Как ты делаешь так, что все работают так упорно, все эти суперзвезды? Пеп ответил, что это было легко. Когда два игрока, которые бегают больше всех — это Давид Сильва и Кевин Де Брюйне, лучшие два игрока, которые у тебя есть, какое оправдание есть у других? В «Сити» нет игроков исключений. Все они бегают и забивают, и создают шансы, и атакуют, и прессингуют, и никогда не останавливаются. То же самое с первой тройкой «Ливерпуля» и нападающими в «Шпорах». Двадцать лет назад нападающие могли только бить по воротам. Теперь же Садио Мане, Мо Салах и Роберто Фирмино никогда не останавливаются. Харри Кейн, Кристиан Эриксен и Сон Хын Мин работают без устали.
В современной Премьер-лиге нельзя иметь на поле одним человеком меньше. В других странах Европы все еще есть плеймейкеры, которые играют, и водоносы, чья основная работа — бегать. Ты можешь быть Джузеппе Джаннини или Никола Берти, Пирло или Гаттузо, Зиданом или Дешамом. Тренеров и болельщиков это вполне устраивает. Никто не сможет вспомнить ни одного подката Пирло, да это и не нужно. Рио Фердинанд рассказывал мне, что, когда он встречался с маэстро в Лиге Чемпионов, Пирло играл так, словно на нем были стеклянные туфельки. Он никогда и близко не подходил к чему-то столь низменному, как единоборство. Не то чтобы это было проблемой для итальянца; он диктовал игру с такой позиции на поле, на которой ты не мог к нему приблизиться.
Чем лучше соперник, тем больше от тебя ожидают ответных подкатов в качестве нападающего. Если они не так хороши, ты можешь играть дальше на чужой территории, в противном случае ты должен быть позади мяча, закрывая игроков и вступая с ними в единоборства. Проблема в том, что твой набор навыков несколько иной. Попробуй все, что тебе нравится, и ты все равно будешь выглядеть как случайный подающий, бросающий более нежные экспериментальные броски от земли отбивающему с битой на 150, но не в аут. Когда-то мне поручили отслеживать Пола Скоулза на Олд Траффорд и поддавливать его. Я был буквально унижен. Я попытался прижаться к нему, но он увернулся от меня так же легко, как человек, опирающийся на фонарный столб. Когда я чуть его отпустил, он начал разбрасывать идеальные пасы на 55 метров во все углы поля.
Люди говорили, что сам Скоулз не умеет идти в подкаты. Это был предлог для извинений в получении девяносто семи желтых карточек и четыре красных в Премьер-лиге. Единственный игрок, которому показывали больше карточек, чем Скоулзу в Лиге чемпионов — это Серхио Рамос, и мы знаем о нем все. Можно услышать, что Скоулз не виноват. Ему просто трудно успевать идти в эти единоборства. Странно, что он умел так хорошо бить по движущемуся мячу, что Гвардиола назвал его лучшим полузащитником своего поколения, и что Хави утверждал, что он был величайшим на своей позиции в течение двадцати лет. Странно, что он мог пробить самым отличным из ударов с лета прямо из дальнего угла штрафной точно в маленький квадрат ворот, в который он и метил, но не мог остановить ту же самую мышцу своей ноги, наступающий на ахил игрока противника. Это все странно, но лишь пока ты не сыграл против него, тогда ты понимал, что он серьезно относится к каждому единоборству. Скоулз действительно был гениальным игроком. Некоторые могли бы сказать, что у него была и темная сторона.
Когда ты футболист, есть ужасное очарование в игроках-убийцах в подкатах, которые скрываются на мелководье игры. Кевин Мускат был искренне съехавший с катушек. Печально известное видео Винни Джонса «Суровые люди футбола», возможно, было предметом запрета в его собственном клубе «Уимблдон» и привело его к рекордному штрафу, но никто не мог сказать, что он не был экспертом в выбранной им области. Мы все помним фотографию, на которой он хватает Пола Гаскойна за его главное украшение, но более типичный пример можно найти в первые минуты финала Кубка Англии 1988 года, когда он прошел сквозь Стива Макмахона из «Ливерпуля», как молотилка. Поскольку Стив Макмахон — это Стив Макмахон, он встал после этого так, словно его только что пощекотали, а не разделали. Я бы не двигался несколько дней, если бы не был уверен, что Винни не вернется за десертом.
Раньше все было так. Твой первый грязный подкат оказывался без каких-либо последствий. Все было похоже на то, как если бы законы, регулирующие показывание желтых и красных карточек, не работали в течение первых пяти минут игры. Сейчас, если ты что-то подобное выкинешь, то тебе немедленно покажут карточку, а затем ты должен будешь потратить восемьдесят девять минут, пытаясь не получить еще одну желтую карточку, тогда как соперник сделает все возможное, чтобы ты ее-таки получил. Сейчас худшие подкаты наблюдаются на тренировочных площадках, где ты знаешь, что должен играть с интенсивностью настоящей игры, чтобы подготовиться к тому, что должно произойти в выходные, но ты также осознаешь, что это твои товарищи по команде, и поэтому ты забываешь, как делать подкаты, и в результате выходишь из единоборства наполовину травмированным, а затем начинаешь размахивать кулаками на других, потому что теперь-то ты сердит и расстроен. Джон Хартсон и Эял Беркович очень хорошо ладили, прежде чем один врезался в другого на тренировке «Вест Хэма». Голевые передачи Берковича были ответственны за большинство моментов Хартсона. Одним несвоевременным единоборством позже, и полузащитник бьет своего нападающего по ноге, а нападающий пинает в голову полузащитника, как будто это один из его навесов.
К моему стыду, мои подкаты становились все хуже по мере продолжения моей карьеры. Возможно, это было разочарование от того, что я застрял на скамейке, от того, что я задавался вопросом, был ли я так же хорош, как раньше, или из-за страха, что я, возможно, терял в скорости, которая у меня была раньше, и теперь ко всему поспевал слишком поздно. Были подкаты, которыми я совсем не гордился. Самое большое разочарование всегда происходит от твоих собственных ошибок, когда ты грудью сбрасываешь себе мяч в ноги и теряешь над ним контроль или обгоняешь его, и желание загладить свою вину сочетается с гневом на собственную неумелость, создавая ужасное шоу прыжка. Я просто надеюсь, что это уравновешивает карму того, что меня и самого повсеместно пинали в детстве. В детстве тебя постоянно пинали, если ты был лучшим игроком на поле. Если ты попытаешься сделать что-то дерзкое с более старшим игроком — прокинуть мяч между ног, уложить его на задницу — он немедленно преподаст тебе урок своими шипами. Глен Джонсон рассказал мне, что молодые парни из «Вест Хэма» до сих пор говорят о том, как Стюарт Пирс регулярно громил их всех в свое время, просто чтобы показать им знание неофициальной иерархии. В мои первые дни в «КПР» Леон Найт прибыл на правах аренды из «Челси», и совершил ошибку, глядя свысока на Чемпионшип, и седые старые профессионалы Карл Риди и Стив Морроу его чуть ли не пинками прогнали через половину Западного Лондона.
Есть такие игроки, которые могут заставить подкаты выглядеть изящно. Н'Голо Канте почти извиняющимся жестом забирает у тебя мяч и уже в двадцати метрах от тебя движется в противоположном направлении, прежде чем ты даже успеешь обругать его. После четырех лет в Премьер-лиге он все еще получал лишь по одной карточке раз в восемь игр или около того. А Англии его ни разу не удаляли. В среднем он совершает значительно меньше, чем два фола за матч. Это было бы достойно для легкого нападающего, не говоря уже о выдающемся оборонительном полузащитнике своей эпохи.
Кроме того, есть настоящие герои обороны, которые настолько хороши, что для них подкаты просто излишни. Императором, не использующим подкаты был Ледли Кинг, с которым я вырос в «Шпорах» и наблюдал, как он превратился в самого недооцененного центрального защитника Британии. Он был таким элегантным в таком молодом возрасте. Он оттачивал свое мастерство в футбольной клетке посреди поместья в Боу, на востоке Лондона, где он вырос. Это было далеко не прощающее место для игры в футбол — дети всех размеров толпились вокруг тебя, почти не давая передышки, и никаких взрослых вокруг, чтобы свистеть фолы. Когда я останавливался у него, я несколько раз пробовал поиграть там. Это было ужасно и блестяще одновременно, и это дало ему такой комфорт в обращении с мячом. Став взрослым игроком «Шпор», он три или четыре раза за игру демонстрировал свою специальность: провожал нападающего соперника вниз по флангу, выводил его из игры, а затем поворачивался с мячом, как фокусник, вытаскивающий игральную карту из уха марионетки и возвращал мяч на поле, а затем отдавал пас в ноги бегущего товарища по команде. За этим было приятно наблюдать. Даже в конце его карьеры я не был до конца уверен, правша он или левша. В основном он пасовал правой ногой, но весь свой навык управления мячом и трюки делал левой. Он был Роллс-Ройсом среди обычных автомобилей.
А есть и Алекс Вордсворт, возможно, худший футболист, которого я когда-либо видел — если его вообще можно описать как футболиста, что никому не под силу было сделать. Когда я рос, он приходил в парк в Илинге, все остальные ребята — в полном комплекте формы, а он — в джинсах и джемпере, и он не был способен остановить мяч или прочеканить его больше двух раз. Он был бесполезен — пока дело не доходило до обороны. Он обладал способностью оставаться перед тобой, что бы ты ни делал. Если тебе удавалось проскочить мимо него, у него был такой смертельный подкат, что его следовало признать незаконным: в один момент ты поднимал ногу, чтобы ударить, а уже в следующий ты лежал лицом вниз на земле, глядя на штанины его вареных джинсов.
Мне следует описать его как самого одаренного защитника, с которым я когда-либо играл. Извини, Ледли.
"Я вместе с роботом"? "Я и робот"? В каком значении употребляется слово "робот"? В значении "автоматическое устройство, предназначенное для осуществления двигательных функций"? Если так, то почему оно с большой буквы?
Или не так, может "Робот" - это имя собственное? Типа как Роберт, только Робот? Тогда кто такой этот Робот? Сам Крауч? В таком случае разве правильным не должно быть название "Я - Робот", а не "Я, Робот"?
Реверанс в сторону Азимова мог иметь смысл, если бы Крауч писал о роботах или фантастике, а так это просто чушь. Как если бы условный Аршавин озаглавил бы книгу о себе "Мастер и Маргарита", подразумевая себя мастером футбола, а Маргарита это просто знакомая (наверняка хоть одна с таким именем найдется). Это было бы умно? Не думаю.
Ну и самое забавное, это запятая. У Азимова она обыгрывает то, что с одной стороны в сборнике речь идет о совместном существовании людей и роботов и зарождении у роботов своего "я". Сомневаюсь, что Крауч писал, как зарождалось его "я", которое все отрицали, считая его запрограммированной машиной. Так что запятая тут ни к чему, там должно быть тире.