Питер Крауч. «Я, Робот: Как стать футболистом 2»: Нервы
***
Будучи футболистом ты столь ненавидишь нервы, сколь и любишь их. Ты привыкаешь к ним и никогда по-настоящему не узнаешь, как их потерять. Они приходят в серьезных играх и играх не такого уж серьезного калибра. Когда они уходят, ты знаешь, глубоко внутри, что, возможно, твое футбольное время подходит к концу.
Когда я играл за сборную Англии, нам часто говорили немного поспать в свободные часы перед играми, особенно когда старт игры намечался на вечер. Отель будет тихим, а твоя кровать — большая и удобная. Ты ляжешь на нее и подремлешь, в тепле и уюте под толстым одеялом, никто тебя не побеспокоит, понимая, что через три часа ты ринешься в котел из 80 тысяч кричащих болельщиков, а полстраны будет смотреть на тебя по телевизору. А потом в твоей голове появилась мысль: А я могу просто остаться в этой постели. Я мог бы просто остаться здесь и мне не придется сталкиваться с этим нервяком, у меня не будет узлом крутить живот, не будет этого чувство больного шипения вокруг моего кишечника. Что, если я просто перестану отвечать на звонки или стук в дверь? Что, если я просто не пойду туда? Позже, уже играя на поле, ты едешь на столь сильной волне адреналина, что до рассвета не сможешь уснуть. Про нервы ты начисто забываешь, пока не наступит следующий матч, и они начнут допекать тебя снова, и ты еще раз вспомнишь, что это никогда не закончится.
Был один вечер в Манчестере, когда мы играли на Олд Траффорд матч сборной Англии, в то время как на Уэмбли проводились работы по реконструкции, и тогда я почти им поддался. Мы ехали в командном автобусе из отеля Лоури, медленно пробираясь сквозь поток машин вокруг Солфорд Куэйс, когда я взглянул в окно на паб, стоящий на обочине дороги. За столом у двери сидел парень моего возраста, который потягивал пинту и возился в своем телефоне. В тот самый момент я был готов на все, лишь бы поменяться с ним местами — сидеть там с пивом, ни о чем не думая, готовый наслаждаться просмотром сборной Англии по телевизору, а затем вернуться домой без миллионов людей, обсуждающих каждый аспект того, что ты сделал. Я почти уверен, что все в пабе отдали бы всё, чтобы занять мое место в автобусе сборной Англии по пути на матч за свою страну, получая за это очень щедрое вознаграждение. Это была нелепая и глупая идея. Но около тридцати секунд она, казалось, была самой привлекательной идей в мире.
Эта идея снова посетила меня во время финальной части Чемпионата мира в Германии летом 2006 года. Участие в Чемпионате мира — это вершина карьеры любого англичанина, о чем я мечтал в детстве и отчаянно надеялся в течение нескольких предыдущих лет, пытаясь утвердиться в Премьер-Лиге. В раздевалке перед нашей первой игрой в группе, я посмотрел на игроков, которые переодевались рядом со мной — Дэвид Бекхэм, Майкл Оуэн, Стивен Джеррард, Джон Терри. Чудовищность всего этого внезапно поразила меня: О Боже, Питер, ты же на Чемпионате мира! И ты вот-вот будешь играть!
Было такое чувство, как если бы я смотрел всю эту сцену по телевизору, как если бы я был дома, видя, как все это переносится в мою гостиную. И вместе с этим появились бабочки. Я думал, что это видит целая страна. Там будут все, кого я знаю и кому я небезразличен, они будут наблюдать за мной, и еще миллионы и миллионы людей, которых я никогда не встречал, будут судить обо всем, что я делаю. Я сидел, сглатывая слюну, и думал: почему бы мне просто не стать мусорщиком? И все же в тот момент, когда я вышел из туннеля, все это превратилось в возбуждение.
Если в тот момент мне было плохо, то еще хуже было моей семье. Они были бессильны сделать что-либо по этому поводу; по крайней мере, я мог раствориться в игре. Чем дольше игра продолжалась, тем больше маме и папе становилось не по себе. Они так заботились обо мне, и они просто хотели защитить меня от худших последствий. Мой отец часто ходил в определенное кафе на свой предматчевый обед в надежде, что это каким-то образом перенесёт удачу с прошлой недели, выгуливая собаку в определенное благоприятное время, натягивая те же самые счастливые штаны.
Перед тим Чемпионатом мира моя мама усадила меня и заставила пообещать, что, если мы доберемся до серии пенальти, то я не буду принимать в ней участие. Это была сложная ситуация для меня. Было видно откуда растут ноги, но я также мог представить выражение лица Свена в команде, сгрудившейся на поле, когда я скажу ему, что его нападающий не может бить пенальти, потому что его мама не дала на то разрешения. Как оказалось, мне повезло, хотя все это обернулось настолько неудачно, как это только могло случиться. Поскольку Джейми Каррагер пробивал пенальти каждый раз, когда мы отрабатывали их на тренировках, он получил пятый удар на игре с Португалией в четвертьфинале. Я вышел на поле со скамейки, после того как удалили Уэйна Руни, и в этой очереди на пенальти я был шестым. Карра запульнул мяч. Рикардо угадал направление и ладонью перевел мяч в перекладину. Я сдержал данное маме обещание, но лишь за счет вылета сборной Англии с Чемпионата мира. В этом сценарии единственными реальными победителями была Португалия.
На поле ты можешь почувствовать, когда нервозность распространилась и на болельщиков. Атмосфера киснет. Ты не слышишь отдельных выкриков, но ты можешь почувствовать флюиды. Совершенно другой звук у нервного «нам-нужен-гол», другой для «эти 0:0 убивают меня», совсем другой для «мы 1:0 и держимся». Ты также можешь увидеть это в глазах и действиях тренера. Когда он что-то меняет, ты знаешь, что он испытывает трудности. Тренер должен быть решительным, даже если это решение неправильно. Это как быть армейским офицером, ведущим мятежные войска. Ты можешь ошибаться, но ты должен убедить всех сочувствующих повстанцам, что ты прав. Даже если ты не знаешь ответа, надо делать вид, что у тебя он есть, иначе игроки на тебя насядут.
В «Саутгемптоне» Пол Старрок что-то нам говорил, потом прислушивался к своему помощнику, а следом за этим менял свое мнение. В этом мог бы быть смысл, но это также ослабило его влияние в наших глазах. Мы не хотели слабостей. Мы хотели лидера. Как Фрэнк Абигнейл из фильма «Поймай меня, если сможешь», пытающийся выполнить хирургическую операцию в отсутствие опыта. «Вы согласны со мной?»
Нервы должны быть парализованы, и для некоторых игроков так и есть. Ты выживаешь, потому что знаешь, что если ты сможешь с ними совладать, если ты можешь преодолеть жалкий ужас и страх неудачи, то следующее за этим освобождение будет лучшим чувством, которое ты когда-либо испытывал. Это будет взрыв эндорфина, который ты никогда не сможешь воспроизвести никаким другим способом, кайф настолько интенсивный, что ты почти чувствуешь жалость к тому, кто никогда его не испытает.
Я долго играл в профессиональный футбол. Даже в тридцать восемь, сидя на скамейке запасных, я чувствовал всю силу старой паники и удовольствия, когда тренер сигнализировал мне идти разминаться. Я думал: «Действительно ли я хочу продолжать?», но в то же самое время были и такие мысли: «Ради Бога, парень, давай уже выпускай меня, ага?» Я стоял на боковой линии, переодетый в свой комплект формы, видел как мой номер высвечивается на электронной доске, поднятой в воздух помощником судьи и под коленями начинался нервяк. Это случилось в матчах чемпионата против «Бернли», когда нам ничто не угрожало. Это случилось в «Стоке», когда мы вылетали в Чемпионшип. Все это хуже, чем замена, с большим количеством времени, чтобы подумать обо всем, с большим шумом от болельщиков, просачивающимся в твой мозг, без физической разрядки, чтобы отвлечь тебя от болезненного чувства, все растущего в твоем желудке, как ядовитый суп.
И самое странное из всего этого? Каждый футболист точно знает, о чем я говорю, и все же никто из нас на самом деле это не обсуждает. Это как больной слон в углу комнаты. Это единственная запретная тема в среде, где ты будешь с удовольствием пережевывать самые причудливые и мутные вещи, известные человечеству.
Может быть, это такой странный вид мачизма. Может быть, это потому, что каждый должен найти способ справиться с этим и поэтому просто справляется с этим. Но ты замечаешь все это вокруг себя, когда обычно болтливые товарищи по команде замолкают, или смешные становятся серьезными, или дерзкие начинают бледнеть и ронять вещи. В 2019 году я принял участие в документальном фильме Би-би-си о психическом здоровье вместе с герцогом Кембриджским. Гарет Саутгейт рассказал историю об одной из своих первых игр за сборную Англии, когда Дэвид Симэн после матча сел рядом с ним и сказал: «О, я так нервничал перед игрой.» Гарет был в шоке. «Думал ли я, что Дэйв Симэн нервничает? Такого просто не может быть. И вдруг для меня изменилась вся раздевалка, потому что я вдруг стал смотреть, как все ведут себя перед игрой, приводя в порядок свои мысли...»
Гарет может говорить о таких вещах. Большинство игроков нет. Чем хуже они себя чувствуют, тем меньше вероятность того, что они будут с кем-либо делиться этим. Я попытался совладать с этим используя чувство юмора и возню, стараясь дать понять, что на самом деле меня совсем не беспокоит попытка выглядеть человеком, которого ничто не беспокоит. Другие нацепляли наушники и ни с кем не разговаривали. Некоторые — те, кто обычно предпочитает съесть книгу, а не читать ее — внезапно погружаются в более скучные части программки игрового дня. «Дайте мне минутку, ребята, я сейчас разберусь с тем, чем занимался наш агроном в своей последней колонке.»
Хотя я считаю, что хорошо поговорить, я также считаю, что это сделает меня более нервным. Говоря о моих нервах я бы больше делал на них упор. Прислушиваясь к тревогам других людей, я знаю, что помогу им, но я также внесу новые страхи в свою собственную голову. «Тебя беспокоит физическая сила правого центрального защитника, Краучи?» Нет, пока ты не подметил это, я не волновался. «О да, на этот раз ожидается рекордная телевизионная аудитория, приятель.» Блестяще. Ура. Это действительно помогло.
Не похоже на то, что моя система безупречна. Притворство, что ты не нервничаешь, работает только в том случае, если оно убедительно. Я довольно хорошо читал куски из программки, что, казалось, принимало за чистую монету большинством товарищей по команде. Со стороны это действительно выглядело, как будто я воспринимал все это легко, хотя на самом деле причина, по которой это выглядело именно так, заключалась в том, что на деле я воспринимал все это очень серьезно. У каждого есть свой механизм выживания. У меня был такой. Большая улыбка на лице. На губах, причудливая статистика по сопернику. Внутри — голос, умирающий от желания закричать: «Вот так вот я и живу всю свою жизнь! Игры за школу! Пробы на уровне района! Аренда в «Далвич Гамлет»! Чемпионшип, Лига чемпионов, Чемпионат мира!»
Финал по легкой атлетике в школе Мидлсекса, трек на Перивейл, западный Лондон. Мне пятнадцать лет, и я должен пробежать дистанцию в сто метров. Нас вызывают на старт в ряд по восемь человек, и я все еще в трех рядах до старта, когда нервы берут верх. Я думаю, что не смогу. Я не хочу быть здесь. Я тут, но не хочу этого. Я хотел, чтобы меня убрали. В данный момент я хочу быть где угодно, только не в той части пригородного Лондона, о которой даже большинство жителей пригорода Лондона никогда не слышали. Я хочу бежать, чтобы победить. Я не хочу бежать, потому что не могу победить, потому что не смогу бежать. Я не могу побежать, потому что я так нервничаю, что мои ноги не шевелятся. Да уж.
Внезапно вызывают наш ряд. Моя линия вышла на старт. Все классные ребята из моей школы сидели на траве вокруг дорожки, наблюдая за происходящим. Там были все крутые парни западного Лондона. И все милые девушки. Все мои друзья. Все.
Я склонился над своими колодками, сердце трепещет в грудной клетке. Прозвучал стартовый выстрел. Я снова поднялся, точно кусок трубы, который поднимает на свое место подъемный кран. Я попытался бежать, и мне показалось, что все мои конечности работают независимо друг от друга — правая нога и правая рука идут вперед одновременно, левая рука идет поперек тела, ступни тяжелы, как каменные глыбы. На двадцати метрах у меня свело левую икру. На тридцати — правую. К сорока метрам я шел последним, и мне казалось, что я распадаюсь в беге, от меня отделяются кусочки и разлетаются во все стороны. На пятидесяти метрах я потерял управление над собой. В какой-то момент я выпрямился, хотя и под странным углом. В следующее мгновение я уже лежал лицом вниз на темно-красной дорожке.
Сотни ребят молча наблюдали за происходящим. Потом смех, переходящий от одной маленькой группы к другой, а затем к следующей, пока все они — самые крутые ребята в городе, те, кто учился в моей школе, мои собственные товарищи — не начали реветь, кричать и кататься по трибунам. Я поднялся. В жизни ничего не могло быть хуже. А потом я посмотрел на дорожку и понял, что мне еще нужно пробежать сорок девять метров, и до финиша еще довольно далеко. Я начал свой униженный забег по оставшейся части того, что теперь было пустой трассой, наглухо последний, отстав на десять секунд от всех и от победителей, выигравших гонку, пробежав свой путь за двенадцать секунд. И тащась обратно от финиша к месту нашей школы на траве, каждый смотрел на меня, каждый указывал, каждый смеялся.
Более двух десятилетий мои товарищи все еще заводят меня по этому поводу. Это падение было вызвано нервами, и в тот день я поклялся, что они никогда не остановят меня на моем пути к тому, что я хочу делать. По крайней мере, в футболе я знаю, что делаю. Я знаю, что нервы будут давать о себе знать, но я понимаю, что как только я начну, я буду в своем безопасном месте и на своем уровне комфорта. В гольфе я потерян и одинок. Я люблю этот вид спорта: Я начал в него играть гораздо позже, чем большинство футболистов, и я наслаждаюсь каждой сыгранной секундой, даже если я все еще не готов сыграть раунд с Джейми Реднаппом.
И все же перспектива играть перед любой публикой ставит меня на колени. Меня часто просят играть на профессионально-любительских турнирах, очень похоже на то, как ничем не примечательный любитель должен быть в паре с ничем не примечательным профессионалом, но я так не могу. Чемпионат Альфреда Данхилла в Сент-Эндрюсе, Чемпионат Пепа Гвардиолы в Каталонии. Я мог бы сыграть на эффектных полях с эффектными партнерами: Христо Стоичков и Рональд де Бур в одном, Сэмюэл Л. Джексон и Майкл Дуглас в другом. Но я не могу из-за того, что может случиться. Я не могу, потому что нет ничего, чтобы могло уберечь меня от нервов. Соревнование по попаданию в перекладину ворот перед 80 тыс. человек пугает, но исполнимо. Удар с двух с половиной метров в лунку перед Биллом Мюрреем — нет.
Некоторое время назад мой отец убедил меня, что я готов играть на Восточной площадке в Вентворте. Я не был готов, но даже когда тебе уже под сорок ты все же уступаешь своему старику. Даже когда мы подошли к месту первого удара, меня переполняли сомнения и угрызения совести. Пап, я недостаточно хорош. Я тоже, сынок, так что давай потише. Я опустил плечи и достал клюшку. Я увидел, как мой отец повернулся и выглядел при этом немного ошарашенным. Позади нас стоял Бернард Галлахер, восьмикратный участник Кубка Райдера, трижды европейский капитан.
Я был готов засунуть клюшку обратно в сумку и убраться оттуда. Мой удар «свинг» такой, как у человека, пытающегося освободиться от наручников. Даже в семьдесят Бернард бьет по мячу, как человек, разбивающий камни. Мой отец, как и все папы, почувствовал мое горе и попытался что-то с этим сделать.
«Мистер Галлахер!» прокричал он (мой отец никогда не встречался с ним раньше). «Почему вы не на Западной площадке сегодня с утра? Разве Восточная не так скучна для такого игрока, как вы?»
Бернард пожал плечами. «Эх, мне просто захотелось малость погонять мяч в лунки. Да вы, ребята, продолжайте.»
Папа увидел выражение моего лица и подошел ко мне. «Послушай», прошептал он мне в ухо. «Кого волнует, получится у тебя этот первый удар? Забудь о Галлахере. Мы больше его никогда не увидим.»
Это сработало. Я подошел к мячу, перевел дух и с грохотом пробил абсолютно красивым ударом прямо посередине фарватера. Я оглянулся на нашу знаменитость как раз вовремя, чтобы увидеть одобрительный кивок. Да, Бернард. Вот так я и играю.
Мой отец посмотрел на меня. «Видишь?» прошептал он, установив свой мяч и виляя своей клюшкой. «Я ж говорил тебе. Не о чем волноваться.»
Он махнул клюшкой и выругался. Мяч с невероятной скоростью полетел вбок, мимо моих лодыжек, прямо в большой отдельно стоящий дом сбоку от места лунки. В последний раз мы видели его, когда он нырнул под белый штакетник и исчез в глубине сада какого-то миллионера.
Никто из нас не оглянулся. Мы направились прямо к гольф-машине, с грохотом включив передачу, и поехали дальше по полю, даже не помахав Бернарду рукой. О поиске мяча не было и речи. Для его раскопок потребовалась бы группа археологов. Папа просто установил новый мяч и принял штраф. Это было почти достойно.
Когда я сейчас вижу влияние нервов на других людей, я стараюсь помочь им, как могу. Иногда это означает, что им нужно дать пространство, чтобы они произвести свои странные суеверия, которые заставляют их чувствовать себя немного лучше. В «Бернли» ты узнал, что все, что работало для Тома Хитона, работало и на команду. Иногда это означает, что им надо дать пространство, чтобы они могли поблевать в туалете, а не на твою обувь. Воспоминание о том, как Шон Дерри выплевывал свои кишки, как машина времени, возвращающая меня на Фраттон Парк в 2001 году.
Хуже всего это видится в маленьких детях, которые только что пришли в команду. Внешне ты изображаешь понимающую улыбку и пытаешься их разговорить. Но внутри ты думаешь, слава Богу, что я — не ты. То, что ты пытаешься до них донести — то же самое, что и я получал в детстве в «Шпорах», а затем в «КПР»: «Ты находишься в этой раздевалке не просто так, а потому что ты достаточно хорош. Тренер видел на что ты способен, и он тебе доверяет. Что бы ты ни сделал, чтобы попасть сюда, просто продолжай это делать. Не меняйся только потому, что находишься в превосходной команде. Того, что ты делаешь, достаточно.»
Во многих отношениях и мне так везло. Я натуральный оптимист. Я пытаюсь найти удовольствие во всем, что делаю. Интровертам бывает трудно, они слишком много думают и теряют себя во всех этих, «что если бы» и «о, нет». Я знаю великих игроков, которые пали духом, слишком много думая. У меня были друзья из родного города, которые могли бы сделать себе карьеру в футболе, но у которых был менталитет проблемного певца-песенника и которые потеряли себя в самоанализе.
Большинство футболистов — далеко не великие мыслители. Мы подкалываем тех редких представителей нашей породы, которые осмеливаются читать книги или пытаться выучить другой язык. Но мышление редко помогает. Мышление встает на пути инстинкта. Выбирая быть оцениваемым миллионами незнакомцев каждую неделю не имеет смысла в качестве выбора благополучия. Это безумие. Если бы ты слишком много думал об этом, то пришел бы к очевидному ответу: не делай этого. Поэтому вместо этого мы ведем себя так, как будто мы главные герои грустного детского мультфильма. Мальчик, Который Слишком Мало Думал.
Дело даже не в негативных мыслях. Любые мысли — порой достаточно плохо. Чтобы пробить пенальти в финале Чемпионата мира, тебе нужно очистить свой ум от всего, кроме простой механики удара по мячу. Тогда нет места ни для следствий, ни для воображения.
Это такой же навык, как и умение бить по мячу. Некоторые игроки учатся этому; большинство уже готовы. Здесь мне снова повезло: я могу сосредоточиться только на чем-то одном, даже если, будучи отцом четверых детей, я хотел бы иметь возможность справляться с большим. Как только я начал готовиться к матчу, все остальное, что могло происходить в моей жизни или во внешнем мире, отодвигалось в сторону. За двадцать лет профессионального футбола не было ни одного момента, когда бы я играл и думал о чем-то другом, кроме профессионального футбола, и в каком-то смысле это самое прекрасное. Когда я сталкивался с огромными проблемами вне поля, я начинал тренироваться или играть, и все эти заботы просто исчезали. Те времена на поле были совершенно свободными от всех проблем.
Вот почему я никогда не понимал, когда падение формы игрока обвиняют в «проблемах вне поля». Ты играешь, чтобы убежать от них. Вот почему перерыв в футболе для решения этих проблем имеет для меня еще меньший смысл. Я не могу представить себе ничего хуже, чем сидеть дома и думать обо всем этом. Даже если о том, что тебя беспокоит, пишут во всех газетах, футбол предоставляет тебе свое особое убежище. Ты идешь на тренировку, и другие парни отпускают по этому поводу хорошие шутейки, и вдруг ты думаешь, что на самом деле все это шутка. Это не вопрос жизни или смерти. Ты приезжаешь в клуб, чувствуя, что весь твой мир падает и рушится. Ты пинаешь мяч и, как счастливый молодой щенок, просто хочешь бегать за ним. Это одновременно и оскорбительно и прекрасно.
Я помню один период в 2006 году, когда мне казалось, что на моих плечах лежит тяжесть всего мира. И все же тренировка в «Ливерпуле» на той неделе была самой невероятной забавой. В выходные мы играли против «Бирмингема» на выезде, и я забил два гола еще до конца первого тайма. Глядя на то, как я прыгаю со Стивеном Джеррардом и Луисом Гарсией, ты бы не подумал, что мне есть до всего этого дело — праздновать перед болельщиками, улыбаться, идя обратно к середине поля, сиять, даже когда меня заменяли на пятьдесят шестой минуте с хет-триком на счету.
Игра на Энфилде может сильно сказаться на нервах. Я был так взволнован перед своим дебютом в Лиге Чемпионов в матче против «ФБК Каунас», что напрягся в стиле Перивале и потянул подколенное сухожилие в первый раз, когда попытался натянуть на себя грелку. Но множество раз Энфилд доводил меня до близкого состояния радости — девяносто минут бега, прыжков и уклонения от подкатов, все это в котле шума, шатаясь идешь в душ после физического истощения и мокрый от пота, но ощущая себя таким живым. Моя голова была такой ясной, мое тело покалывало, буквально порхало, что пройдет несколько часов и много пива, прежде чем я смогу просто подумать о том, чтобы пойти лечь спать.
Теперь в каждом клубе есть психологи, которые помогут тебе пройти через это. К сожалению, не многие игроки хотят использовать их из-за невысказанного страха каким-то образом показаться слабыми для других. Это не имеет значения в циклических видах спорта. Большая часть успеха сборной Великобритании по легкой атлетике на Олимпийских играх в Пекине и Лондоне может быть отнесена к работе, которую проделал бывший клинический психиатр Стив Питерс вместе с сэром Крисом Хо, Викторией Пендлтон и другими. Футбольный клуб по-прежнему является некоей племенной средой. Она может быть неумолимой и безжалостной. Я никогда бы не смог обратиться к психологу за помощью в преодолении. Ты боишься, что если ты покажешь слабость, то кто-то другой этим воспользуется. Это должно измениться, но займет некоторое время.
Вместо диалога есть лозунги. Везде. В раздевалках, в тренажерном зале, в столовой. Все они дрянные. Большинство из них бессмысленны. Вот несколько классических примеров.
ПО ОТДЕЛЬНОСТИ МЫ — НИЧТО. ВМЕСТЕ МЫ — ВСЕ. Это должно повысить твою уверенность, когда тебе говорят, что ты ничего не стоишь без присутствия Бруно Мартинса Инди. Вместе мы — все? Что, отличная команда декораторов? Бойз-бэнд? Космос? Мы просто футболисты. Мы, скорее всего, в середине турнирной таблицы. Мы стараемся изо всех сил. Возможно, этого будет достаточно.
ТРЕНИРОВКА — ЭТО ВСЕ. Погоди, я думал, что мы были всем? Кроме того, матчи — это все, а не упражнения, которые мы делаем во вторник утром в перчатках и светящихся нагрудниках. Во время матча пять-на-пять никто из болельщиков не поет о доминировании. Никто не кричит о том, насколько хороши были Oasis на репетициях.
КУЛЬТУРА НА ПЕРВОМ МЕСТЕ. Только на йогуртовой фабрике. Люди скажут вам, что успех Новой Зеландии в регби заключается в том, что у них есть звездные игроки, достаточно скромные, чтобы убирать раздевалки после матчей. Да, потому что тот факт, что они все большие, быстрые и обладают невероятными навыками обращения с мячом, поскольку они играли в эту игру с трехлетнего возраста, бледнеет в незначительности из-за возможности поднять свои грязные штаны и бросить их в корзину для стирки.
СЧЕТ САМ О СЕБЕ ПОЗАБОТИТСЯ. Уберите это у нападающего: а вот и нет. Не оскорбляй меня и мои голы. Я задницу свою надрывал, чтобы быть на той позиции и забить мяч с трех метров. Видел бы ты, что центральный защитник пытался сделать с моим ахиллом на краю штрафной. Прояви уважение.
Иногда вешают и большие фотографии, где ты стоишь на своем месте в раздевалке, где ты забиваешь голы, если ты нападающий, или стоишь на носках нападающего, если ты защитник. Они всегда специфичны для тебя и предназначены для того, чтобы подчеркнуть твой вклад в команду. В последние дни моего пребывания в «Бернли» я всегда буду благодарен за то, что никто не повесил фотографию, на которой я восемьдесят три минуты сижу на скамейке в толстом теплом пальто. Я всегда предпочитал научную фантастику грубому реализму.
Спорт часто перетекает в бизнес. Все эти лозунги были заимствованы или перепрофилированы с семинаров или из офисов по всей стране. Ты черпаешь вдохновение там, где можешь, хотя я никогда не был полностью убежден, что существует слишком много сходства между управлением большим отделом кадров и потраченного времени на утренние попытки ударить запасным мячом по заднице товарища по команде. Но мне нравится образ Найджела из бухгалтерии, возвращающегося однажды к своему столу, чтобы найти гигантскую фотографию на стене кабинки, на которой он был в лучшем виде: заполняет последнюю колонку сложной таблицы Excel, и с застывшим над клавишей ввода указательным пальцем. Это самый лучший ты, Найджел. Вдохновляйся. Будь вдохновленным.
