Питер Крауч. «Я, Робот: Как стать футболистом 2»: Травмы
***
Подбираясь к концу своей футбольной карьеры ты замечаешь, что с каждым новым сезоном становишься все более ворчливым. Все плохо, несмотря на то, что все явно более чем хорошо. Тем не менее, ты чувствуешь, что как будто старые времена были лучше, несмотря на то, что тебе тогда платили меньше, ты играл на грязных полях, тренировался в более плохих условиях, у тебя была опрометчивая прическа и ты играл в менее привлекательном футбольном стиле.
Я немного не решаюсь сказать, что в наши дни все больше игроков получают травмы из-за подкатов. Я действительно не хочу утверждать, что некоторые игроки слишком легко падают, или очень долго поднимаются, или иногда симулируют. Я не хочу этого говорить, но я должен, потому что, честно говоря, я в это верю.
В то время когда я начинал мальцом в «Шпорах», считалось чем-то плохим уйти с поля с травмой. Когда тренером был Джордж Грэм, он привнес вместе с собой отношение бывшего тренера «Арсенала»: это клуб «с приветом», эти игроки мягковатые, их надо ужесточить. Он взял за правило, что все травмированные игроки в день должны провести три реабилитационные сессии. Ты приезжал сразу после завтрака, и уезжал уже затемно. Все, чтобы сделать это время настолько непривлекательным, насколько это только возможно, превратив веселую карьеру в тоскливые часы с девяти до пяти. Если ты в форме, то ты тренируешься утром, обедаешь и едешь домой, чтобы поиграть в гольф или посмотреть передачу на MTV. Если ты травмирован, ты стоишь у окна тренажерного зала, как Энни в доме для девочек на Хадсон Стрит, уставившись во все свои полные слез глаза на своих друзей, которые собираются пойти поиграть.
В то время тактика Грэма сработала. Футболисты — простые существа с простыми мотивами. Им бы только дай повод повеселиться. Дайте нам понаслаждаться смешным коротким рабочим днем. Только, пожалуйста, не заставляйте меня делать то, что кажется обычной работой. Но власть современного тренера ослабла. Больше ты не можешь говорить игроку встать и продолжать работу. Теперь подобные решения принимаются медицинской командой. Именно они указывают должен ли игрок выйти из лазарета и когда он готов вернуться на поле, даже если сам игрок сам может не согласен с этим. Я видел, как Роберт Хут бродил с большим шматом кожи свисавшим со лба и кровью льющейся по носу просил физиотерапевта перевязать его, довольным таким сценарием, несмотря на то, что выглядел он так, словно был атакован акулой. Тони Пулис буквально взорвался: «Вот это мой парень. Вот это отношение.» А физиотерапевт, только лишь посмотрев на рану, покачивал головой и по-прежнему имел последнее слово о том, должен ли игрок продолжить матч. Такие особенные герои теперь не ценятся так, как раньше.
Есть игроки, которые странно конкурируют по поводу своих травм. «О, да, у меня была такая, но гораздо хуже.» «О, да это только второй степени? У меня была седьмой. Да. Они впервые видели что-либо выше третьей.» Есть игроки, которые чувствуют травмы, прежде чем они на самом деле травмируются. «У меня есть ощущение, что что-то может случиться. Лучше замени меня.» До меня что-то никак не доходит. Что-то может случиться, поэтому ты не будешь играть? Ладно, пусть так. Но ты все еще можешь играть. Это может случиться, и в этом случае ты итак не cможешь играть, но сейчас ты в любом случае не играешь, так в чем же разница?
В каждом клубе есть один такой игрок. Их имена и репутация известны во всех других клубах. В Премьер-лиге есть просто блестящий футболист, когда он в форме, который печально известен тем, что он никогда не бывает в форме. Ходят слухи, что он выбирает игры, в которых будет играть, основываясь на команде соперника. Когда в расписании череда легких матчей, игры, где он может произвести яркие действия, то его проблемы с травмами испаряются. Когда соперник посерьезнее, противнее и намного сильнее, то он снова оказывается на столе физиотерапевта.
Футбол — не игра для дилетантов. С двадцати лет, в каждом начале матча ты почти никогда не будешь чувствовать себя на 100% здоровым. Большинство из нас проводят десять лет, играя на уровне здоровья около 70%. Всегда есть к чему придраться, всегда будут болезненные ощущения. Ты продолжаешь, потому что можешь. Ты не остановишься, потому что как только ты это сделаешь, кто-то другой займет твое место, и они могут не вернуть это место обратно. Это не то, что мы хотели бы рекламировать или что, вероятно, хорошо для нашего долгосрочного здоровья, но противовоспалительные таблетки расходятся, как сладости. Физиотерапевт в пятницу спросит, кто хочет ибупрофен, а в субботу перед игрой, кто хочет таблетку вольтарола или может даже парочку. Мне они не нравятся. И никогда не нравились; от них я чувствую себя просто ужасно. Но в этом я в меньшинстве. Большинство игроков будут пить их. Я знаю многих футболистов, кто принимал их в течение многих лет.
Никто не говорит о молчаливых глотающих таблетки героях, потому что это рассматривается как стандартное поведение. Но все говорят о симулянтах. У нас был один такой в «Стоке», в сезоне, когда мы были вылетели из АПЛ. Однажды он упал на поле в очевидной агонии. Мы предполагали, что у него опасный для карьеры сложный перелом. Оказалось, что у него паховое растяжение. Я добрался до раздевалки после окончания игры и увидел его с разрезанными шортами, как если бы его извлекали из машины после автокатастрофы или готовили к ампутации. Он мог бы встать, снять шорты, добежать трусцой на месте и натянуть их обратно на себя. Вместо этого он лежал там с рукой поверх лица, как человек, которого вот-вот гуманно усыпят.
Несколько недель спустя у того же игрока появилась небольшая царапина на бедре — такая, что заинтересует только лишь пятилетнего ребенка, да и тот промоет ее под краном, а затем залепит пластырем. Каждое утро в комнате физиотерапевта всегда лечится по крайней мере один игрок, некоторые игроки находятся там по поводу своих серьезных долгосрочных травм, других тейпируют перед тренировкой или разминают массажисты и хиропрактики, чтобы игроки могли выйти на еще одну сессию. Этот игрок каждое утро заходил туда и просил лейкопластырь. Затем он просил физиотерапевта его наклеить. Это продолжалось в течение недели, игрок совершенно не прибегал к оправданиям, и у всех у нас реакция на это была где-то между удивлением и отвращением.
Я играл в матче Кубка Лиги между «Ливерпулем» и «Арсеналом», где Луис Гарсия порвал крестообразную связку. В той же игре нашего чилийского вингера Марка Гонсалеса унесли с поля с шиной на ноге, а медики давали ему сжиженный кислород. Мы проиграли ту игру со счетом 6:3, и атмосфера в раздевалке после матча была мрачной. Мы потеряли двух игроков из-за травм на длительное время. Бедные ребята. Надеюсь, они могут когда-нибудь вернуться, и снова сыграть за нас.
В понедельник я приехал на тренировку. Первое, что я услышал, что Гарсия выбыл на весь год. Следующее, что я увидел, как Гонсалес делает приседания. В спортзале. Со 100 килограммовой штангой. Я думал, что стал свидетелем чуда. Я прошелся туда-сюда. Он все еще делал приседания, но уже в более высоком темпе.
«Марк. Что случилось?»
«Да, мне хорошенько ударили по ноге.»
«Но я видел, как тебя уносили на носилках. С кислородной маской.»
«Сейчас уже все хорошо. Да и в воскресенье мне не понадобилось никакого лечения. Как твои выходные?»
Десять лет спустя, игроки из других клубов меня по-прежнему спрашивают, правдой ли была та история. Она распространилась по всей Премьер-лиге с такой скоростью, что большинство предполагают некоторое преувеличение в той или иной форме или работу испорченного телефона. Я был там. Я видел все это своими собственными глазами. Все так и было. Носилки, кислород, десять минут добавленного времени — и приседания в понедельник.
Легко видеть подобные сценарии, как серьезные моральные недостатки — и довольно часто это так и есть — но иногда речь все же идет о страхе. У нас был игрок в «Портсмуте», который провел большую часть своей карьеры в Чемпионшипе. Ему было комфортно на том уровне. И вот мы начали играть в Премьер-лиге, все дальше проходили в таких соревнованиях, как Кубок Англии и Кубок УЕФА, и он начал выглядеть испуганным. Чем серьезнее игра, тем более запуганным он казался. Зачастую состав команды на субботнюю игру будет объявлен в четверг. И если его выбирали, то как только мы начинали тренироваться начинались шарады. Он бежал подавать угловой, а затем растягивался на поле, сжимая подколенное сухожилие. Он тряс головой, ругаясь на своей невезение. «Да, я думаю, что я что-то потянул. Лучше мне уйти, не так ли?» А потом он заходил слишком далеко, проходя рядом с каждым игроком, пока мы переодевались, и искал поддержки. «Я чувствую себя плохо, что ты об этом думаешь? Я не хочу вас подводить, ребята. Наверное, мне все же стоит поехать, не так ли? Как вы думаете ...?»
Я не мог бы себя так вести. В этом случае я бы лгал сам себе. Когда я на самом деле получал травму я чувствую себя достаточно опустошенным и единственный мой страх в том, что кто-то где-то может подумать, что я один из уклонистов. Однажды на Рождество у меня была травма. Это старая любимая уловка — потянуть что-то незначительное до этой бешеной череды игр, и получить шанс провести праздничный период дома со своей семьей. Мысль о том, что кто-то мог поверить, что я притворялся, повергла меня в состояние полной безнадеги. Я хотел принести результат своего МРТ на тренировку, чтобы всем это доказать. Посмотрите! Вот! Этот нечеткий белый размытый кусочек на другом белом кусочке в серых и черных областях!
Я не мог сделать это, потому что я видел серьезные травмы крупным планом, и я видел, что они творят с игроками. Я был там, когда Стивен Айрленд получил сокрушающую травму левой малоберцовой кости и голени на тренировке, и это было почти так же ужасно, как и печально известный момент с Дэвидом Басстом. Фил Бардсли был самым близким к Стиви игроком, и как только это случилось, он схватил себя за голову и начал в ужасе кричать. Никто из нас не мог на это смотреть. Всем стало плохо. Мы все знали, что на его месте мог бы быть любой из нас. Так случилось, что это был он.
Впоследствии ты всегда анализируешь такие моменты, когда вся тренировочная база, кажется, притихла. У Стивена и раньше были травмы. Но он возвращался и расстилался в серьезных подкатах, пытаясь проявить себя. Тот, в котором он получил ту травму был в процентном отношении 60-на-40 против него, и это произошло в подкате против товарища по команде, которого мы называли Джонни Бразилия — Дионатана Тейшейры, словака южноамериканского происхождения, который был ужасным игроком, но прекрасным парнем. Никто из них ничего не мог сделать в той ситуации, но это изменило карьеры их обоих.
Стивен в конце концов вернулся. Не всем игрокам это удается. Я играл вместе с одним растущим талантливым игроком, который только дебютировал за свою сборную, но получил травму в моменте, который выглядел как невинный подкат на тренировке. Ничего более, чем самый маленький игрок на поле встал на его лодыжку, но он повредил связки и это привело, в конце концов, к концу его карьеру. Когда медицинский совет стал решать, должен ли он закончить с футболом, мы все ему сочувствовали — пока он не начал звонить всем игрокам, которые были там в тот день, пытаясь заставить нас выступить публично и сказать, что это был ужасное, преднамеренное действие другого игрока.
Было ясно, что он хотел подать в суд на человека, который нанес ему травму. Он искал свидетелей. «Да ладно, Краучи, это было шокирующим, не так ли? Ты же скажешь это ради меня, ладно приятель?» Но я не мог этого сказать, потому что это было не так. Это не был Кевин Мускат в борьбе с Мэтти Холмсом в 1998 году, где Мэтти повезло, что ему не ампутировали ноги. «Не волнуйся, Краучи, ему ничего не будет, клуб выложит кругленькую сумму по страховке.» Но я не мог этого сделать, и я не смог смотреть на затрагиваемого игрока таким же образом, как и раньше. Он всегда был очень уверен в своих силах, ясно давал понять, что ему не нужны другие игроки в качестве приятелей. У него, конечно, не было приятелей и в этой кампании.
Есть и невезучие. Харри Кьюэлл играл в каждом крупном финале за «Ливерпуль», попав в команду, но исполнил лишь частичную роль в каждом из них: ушел с поля в финале Лиги чемпионов 2005 года с проблемой отводящей мышцы; получил травму паха в финале Кубка Англии 2006 года; был только лишь в запасе в финале Лиги чемпионов 2007 года. Он уже не был тем игроком, каким был в «Лидсе», и так и не смог вернуться в былую форму. А есть и Майкл Оуэн, такой необыкновенный талант в свои первые дни и почти не играл на своем пике в 2001 году, когда он почти в одиночку вырвал Кубок Англии у «Арсенала». Он был просто маленьким ребенком из Честера, но он был быстрее, чем любой игрок, которого я тогда видел своими глазами. Но как только травмы давали о себе знать, ему приходилось что-то в себе сдерживать при беге, а не полностью выкладываться, потому что он знал, что если он включит полный газ, то что-то может порваться. Я испытывал к нему огромное сочувствие, даже если эти понятия — взрывной темп, тонкие подколенные сухожилия — были мне чужды. Мои ахиллы были такими же мощными, как у Чистринга. Трудно потянуть мышцу, которой на самом деле у тебя нет.
Слухами земля полнится, когда игрок притворяется, но также слухи распространяются, когда травма забрала у игрока его преимущества. Это не всегда может быть видно общественности, но другие игроки видят признаки этого. Ты можешь тренироваться, используя свою репутацию, но ты не можешь доминировать в матчах на том же уровне. Не то чтобы это всегда имеет значение. Игрок на 80% от того, кем он когда-то был может по-прежнему превосходить всех остальных игроков команды. Вот почему вырождаемые таланты могут продолжать переходить из клуба в клуб и получать контракты. Всегда есть кто-то, кто надеется, что тень тебя былого все же лучше, чем вообще никакой тени.
Тебе иногда интересно, насколько хорошим игрок мог бы быть. Я играл с Ледли Кингом в молодежной команде «Шпор», поэтому я понимаю, насколько более превосходной была бы оригинальная модель Роллс Ройса среди защитников, игравшего в Премьер-лиге в течение десяти лет и, который отправился на два Чемпионата мира со сборной своей страны. Нас обоих поймали на том, что мы лодырничали на одной из тренировок в команде возраста до 18 лет и нас позвали к тренеру, чтобы он себе там отметил нас. Из лекции тренера было совершенно ясно, что он думает о нас обоих.
«Ты, Ледли, ты должен себя хорошо вести. Прекрати лодырничать, и БУДЕШЬ играть за сборную Англии. Ты, Краучи ... ты тоже мог бы. Да. Но ты, Ледли ...»
Я был запасной частью, приятелем, которому разрешалось тусоваться вместе, чтобы звезда была счастливой, Джонатан Уилкс для его Робби Уильямса. Меня это вполне устраивало. Я видел то же, что и они. То, что в конечном итоге я сыграл в два раза больше за сборную Англии, чем Ледли для меня было источником печали. Смотря на Ледли в «Шпорах», сидящим в тренажерном зале и пытающимся использовать ручной-велосипед, чтобы поддерживать себя в форме в то время как все остальные игроки бежали на тренировку — каждый раз это отрывало маленький кусочек от моего сердца.
Сейчас футболисты просто счастливчики. Клубы похожи на самые распрекрасные частные больницы. Все там продумано. Если у тебя болят зубы, они приведут лучшего стоматолога. Если у тебя мозоль на мизинце, то придет мастер по педикюру и мягко ее удалит. Если тебе нужно сканирование, то тебе его сделают во второй половине дня, и не надо будет ждать две недели, как большинству людей. Раньше в каждом клубе был один физиотерапевт. В клубе Премьер-лиги теперь по три или четыре, а также три массажиста, клубный врач, остеопат и мануальный терапевт.
Я нашел очень полезным наличие мастера по педикюру. При беге мои ногти скручиваются по неизвестной причине, и в конечном итоге я прикладываю большую часть своего веса именно на них. Это создает накопление жесткой желтой отмершей кожи, которая и может звучать как фигня, но — если ты все еще со мной, а не блюешь в ведро — она может стать настолько болезненной, что я смогу ходить лишь прихрамывая. Карьера на кону и все из-за одного пальца ноги. Не говори мне, что современные футболисты не видят темной стороны жизни. Твои ноги — твои инструменты. И, как в моем случае, еще и голова, но тем не менее. Позволь мне защитить их.
Сканирование я тоже заценил, но нашел его более трудным. Однажды мне делали компьютерную томографию, что вылилось в почти полное погружение в белый пластиковый туннель судьбы. Мне дали наушники, чтобы отвлечь меня от непрекращающихся звуковых сигналов и зеркало, чтобы я мог хоть немножко видеть что там снаружи, но моя клаустрофобия была все же слишком интенсивной. Все в порядке, если в туннель надо отправить только лишь мою лодыжку. При этом сценарии можно наслаждаться довольно приятной дремотой. Но, что касается всего остального, то я предпочел бы избежать этого.
Только однажды я реально сам себя подвел. Это случилось на заре моей карьеры, когда я получил редкое место в стартовом составе первой команды, только чтобы мы получили 2:0 уже на ранней стадии матча. Я потерял мяч, погнался за ним и — в ярости от своей собственной игры, и сердитый по поводу игры команды — пустился в абсолютно ужасный подкат. Мне дали желтую. А должны были бы удалить. Но с тем же успехом это все же и произошло: мой ахилл, и без того больной, вдруг стал оправданием. Мне все же пришлось уйти с поля. В перерыве я пошел в раздевалку и подумал: Со мной покончено. Я больше не тот футболист, за которого себя выдумаю.
После матча я написал сообщение Эбби. Она сказала мне переспать с этой мыслью. Она была права; к утру я почувствовал себя лучше по поводу своего будущего, при том, что чувство стыда осталось. Команда сумела отыграться с 2:0, урвав одно очко, и потом только и разговоров было о том, какой же мы проявили характер. Но не я, думалось мне. Я чуть не стал игроком, которым никогда не хотел быть.
Есть игроки, которые, кажется, не чувствуют боли. Джон Терри играл так, как будто его кожа была какой-то странной искусственной оболочкой, надетой поверх металлического скелета. Он носит футболку с короткими рукавами на тренировках даже в самый лютый холодный день, как подросток Джорджи, идущий на рынок Бигг. Хут выглядел искренне довольным, что у него не хватает половины лба.
А ведь есть игроки, которые, кажется, чувствуют слишком много. Их тела либо более чувствительны, либо их разум каким-то образом является воронкой для всей боли клуба и всех темных мук мира. Харри Реднаппу так надоело, что Гарет Бэйл падает на тренировках «Шпор», что он велел физиотерапевтам оставить его валяться на поле. Мы играли, оббегая его, лежавшего на поле. В конце концов он тоже вставал. В сборной Англии именно Эмил Хески был более чувствителен к контактам, чем кто-либо из его окружения. В то время его выбирали в стартовый состав, а я сидел на скамейке, что становилось вдвойне обидно. Мало того, что его выбрали в старт, но когда он играл, он превращал меня в некое подобие йо-йо. Он падал. Фабио Капелло давал мне сигнал разминаться. Я в течение 20 секунд делал упражнения и Эмил поднимался на ноги. Через пять минут он снова падал, и я еще на двадцать секунд поднимался и разминался. В конце концов, даже физиотерапевты, вздыхая, поднимаясь на ноги и ворча, подбирали свои медицинские сумки. Мне просто хотелось крикнуть на поле, кричать на Капелло. «ДА ОН В ПОРЯДКЕ! ВЫ ЧТО, ТАК НИЧЕМУ И НЕ НАУЧИЛИСЬ?»
Лечение продвинулось со времен волшебной губки. Существует такое, что я называю Подковой, кусок металла, который держится на руке как кастет и которым проводят вниз по икре и бедру, чтобы расслабить ожесточенные фасциальные ткани. Есть также и «Готовься к игре», красная прямоугольная коробка, наполненная льдом, которая крепится к черному компрессионному рукаву, который ты закрепляешь вокруг своей поврежденной конечности. Сейчас они настолько популярны, что игроки приобретают их лично для себя, если вдруг клуб отказывается покупать такой. Ты видишь парней с одной «Готовься к игре» на одной ноге, и еще одной — на другой ноге, и смотрятся они, как будто отправляются на Луну.
Ты видишь других игроков, сидящих на теннисных мячах или которые крутятся туда-сюда на массажных валиках. Практически все носят компрессионные колготки после игры. Не имеет значения, насколько могут быть шаткими научные доказательства, стоящие за некоторыми из этих гаджетов. Если это может сработать, и если ты знаешь других игроков, кто клянется, что это так и есть, то ты сам это попробуешь. Я до сих пор помню Робби Фаулера с этими тонкими коричневыми полосками для носа и я приставал к своей маме, пока она тоже мне не купила их. Я носил их, играя в парке и бегал с выражением изумления на лице, которое, возможно, было связано с тем, насколько плотно я их прикрепил, как и все остальное. «Парни! Смотрите, насколько я быстр! Я быстрее из-за этих пластырей, не так ли?»
В настоящее время мой личный фаворит это то, что называется «Хайпервольт», своего рода массажный пистолет, который я применяю к своей спине и ягодицам, чтобы их расслабить перед игрой. Мои товарищи по команде всегда подкалывали меня, когда видели как я использую его, и совершенно справедливо: это выглядело так, как будто бы я тузил себя инструментом, приобретенным на задворках Сохо. Но это было все, что мне нужно для подготовки к игре, в то время как у других были самые сложные системы. Хут будет делать то, что выглядело как полноценная тренировка в тренажерном зале — хрюкающие отжимания, раскачивающиеся гири-двойники, обильное потоотделение, баланс на предметах, которые мешали сложно сохранять равновесие. В то время как я буду болтать с парой товарищей, а что-то, похожее на фаллоимитатор будет втыкаться в мои части тела.
Каждому свое. Кроме того, в последние несколько лет у меня развилась астма, и клубный врач сказал мне, что приступ может начаться в любой момент. Фаллоимитатор от этого не помогал, хотя, возможно, я использую его не с того конца. Я должен использовать коричневый ингалятор, как и все остальные. По крайней мере, я не Марио Балотелли, который утверждал, что у него аллергия на траву. И на тренировки. И на то, чтобы лечь пораньше.
Наши паранойи по поводу травм, наше желание оставаться на шаг впереди всех остальных, означает, что игроки становятся привязаны к конкретным физиотерапевтам и их своеобразным процедурам. Джонатан Вудгейт привел своего старого приятеля из «Лидса» в штаб сборной Англии, и он впоследствии заработал себе переход на большие деньги в «Нью-йорк Никс», команду из НБА. Ледли привел Натана, его реабилитационного парня из «Шпор», в лагерь Капелло в сборной Англии, что для Фабио плохо кончилось.
У Капелло были свои люди и свои странности. Один из его массажистов обычно после каждой процедуры обдувая тебя феном сзади по ногам. Нам никогда не говорили, чему это может помочь, что создавало некоторые неудобные моменты, когда ты лежал голый на массажном столе, а твои волосы на заднице развивались под порывами горячего воздуха, как пшеничное поле в бурю. Мне также было поручено практиковать дыхательную технику, которая включала в себя стойку в своей комнате с одной рукой, вытянутой в сторону, а другой придерживаясь за стену, что я обычно и делал только после того, как возвращался пьяненький с хорошей вечеринки. Я попробовал, но никакого эффекта не было. Тем не менее, моя волосы на заднице никогда не выглядели лучше.
Ты познакомишься с некоторыми из постыдных способов, которыми футболисты получают травмы. Дэйв Бизант, бывший вратарь «Уимблдона», «Ньюкасла» и «Челси», уронил себе на ногу бутылку с приправой для салата. Кевин Кайл, нападающий «Сандерленда» и сборной Шотландии, держа своего восьмимесячного сына на коленях, пытался нагреть бутылку молока и пролил на все свои драгоценности кипящую воду и должен был сообщить по телефону в больницу об ожогах яичек. Сэм Хендерсон, вратарь шотландского «Куин оф зе Саут», повредил плечо, когда его сбила сбежавшая с фермы отца корова.
У меня есть и свои травмы, которые можно было бы добавить в этот список. В то время будучи молодым парнем в «КПР», я использовал дополнительные выходные, чтобы посетить некоторых товарищей в Университете Бата. По дороге домой из школы несколькими годами ранее мы придумали игру, частью которой был прыжок на изгородь. Можно было прыгать передом или задом, техника действия — вопрос личных предпочтений. Лучшие живые изгороди были достаточно плотными, чтобы выдержать твой вес и обеспечить достаточную пружинистость, чтобы ты мог хотя бы частично отпрыгнуть назад. Некоторые вдоль Илинг Коммон были просто бомбические. От лучших из них с правильной скоростью и углом подхода ты мог бы сделать полный кувырок.
В Бате, с желудками, полными дешевых студенческих напитков, с головами, полными ностальгии по школьным дням, мы снова пошли на это. Вот что я скажу о графстве, расположенном к юго-западу от Лондона: там есть совершенно первоклассные живые изгороди. Илинг был хорош, но Бат — это совершенно новый уровень, настоящая Мекка для энтузиастов по прыжкам в кусты. Вернувшись в форму, на абсолютном пике своей уверенности в игре, я заметил приближающуюся прекрасную изгородь, ускорился и бросился в фирменную параболу — только в самый последний момент заметив большой металлический шип, торчащий посередине.
Слава Богу, моя реакция была все еще отличной. Крутанувшись в воздухе, я каким-то образом ухитрился задеть его ногой, вместо того чтобы своим туловищем на него напрыгнуть, что, наверняка, убило бы меня. Как бы то ни было, глубокая рана на бедре все равно зияла. Лежа на тротуаре в агонии, чувствуя, как кровь течет сквозь джинсы, я думал: неужели все так и закончится? Вот так значит я ухожу из профессионального футбола, когда все только начиналось?
Когда я вернулся в Лондон, мне пришлось всем солгать. Своему тренеру Джерри Фрэнсису я сказал, что споткнулся и упал на журнальный столик. Я был уверен, что он мне не поверил, но был так рад своему относительно быстрому выздоровлению, что я поклялся измениться. В эмоциональном телефонном разговоре с моим приятелем в Бате, я официально объявил о завершении своей карьеры по прыжкам на изгороди. Конечно, мне не хватало этого: нельзя просто так посвятить себя новому виду спорта, такому как прыжки в кусты, поднимая его на новые высоты смелости и мастерства и не сожалеть о том, что бросил его.
Я думал, что мы только что открыли новый фронт в спорте, основанный больше на песчано-городском месте действия, чем на лиственно-провинциальных городах. Мы прыгали в поезд из Илинга до Сохо, ждали, когда все бары и рестораны начнут выбрасывать мусор, а потом сосредоточивались на самой большой куче серых мусорных мешков, какую только могли найти. Это был безмятежный период. Если найдешь верный переулок, то сможешь найти там штабеля мусорных мешков в количестве шестнадцати или восемнадцати. Однажды ночью все мы прям отжигали — скорость, агрессия, самые инновационные углы. Мы думали, что не может быть ночи лучше этой — а затем один из моих товарищей принялся кричать, и начал размахивать чем-то в воздухе. «ДВАДЦАТЬ ФУНТОВ! Я НАШЕЛ ДВАДЦАТЬ ФУНТОВ!»
Он все еще кричал об этом, когда из-за угла вынырнуло такси и, не заметив, врезалось прямо в него. Как в замедленной съемке, он перекувырнулся в воздухе, перевернулся над капотом и рухнул спиной на дорогу. Мы застыли в ужасе. Водитель вышел из машины, положив руки на голову: «Сынок, ты в порядке? Сынок?» Молчание, казалось, длилось целую вечность. А потом наш приятель поднял сначала голову, а потом и вытянутую руку, и на его ошеломленном лице расплылась широкая улыбка.
«Я меня двадцать фунтов. Я красавчик!»
