«От него шарахались, как от прокаженного. А на улицах показывали пальцем и оскорбляли». Бразильский вратарь, которого прокляла вся страна
От редакции: привет, вы в блоге Joga bonito, где очень интересно рассказывают о бразильском футболе. Подписывайтесь и поддержите автора плюсами!
«Чтобы быть вратарем, ты должен быть или безумцем, или педиком» (бразильская поговорка)
«Самый обиженный бразильский игрок всех времен» (Гильерме Диниз)
В этом году Бразилия отмечает большую дату: полвека назад сборная взяла третий Кубок мира. Ни коронавирус, ни проблемы в экономике не в состоянии помешать грандиозным празднествам в честь героев ЧМ-1970.
Но вместе с тем в этом году Бразилия «отмечает» и годовщину величайшей трагедии в футбольной истории. И это не 1:7 от Германии – это «Мараканасо», поражение от Уругвая в решающем матче ЧМ-1950 (именно решающий матч, а не финал; тогда не было плей-офф). Также в 2020-м – 20 лет со дня смерти «виновника» той трагедии, чье имя стало нарицательным. Сегодня – о Моасире Барбозе,величайшем вратаре в истории «Васко да Гамы»..
Резиновый человек
В 1993-м «Би-би-си» пыталась оформить для одного пожилого мужчины пропуск в лагерь сборной Бразилии, которая готовилась к чемпионату мира в США. Казалось, что это простая формальность, и с пропуском не возникнет никаких проблем. Не тут-то было. Марио Загалло, ассистент главного тренера бразильцев Альберто Паррейры, сразу узнал старика и отказался дать ему пропуск: «Я был в тот исторический день на «Маракане». Тогда я проходил военную службу и так же, как сотня моих товарищей-солдат, следил, чтобы человеческое море не вышло из берегов стадиона. Если бы вы даже предложили мне миллион долларов за пропуск, я бы не дал вам его. Вы же прекрасно знаете, кто он такой! У него дурной глаз. В 1950-м он разбил сердца миллионов бразильцев. Если мы пустим его на базу, нам не видать чемпионства, как своих ушей. Он приносит несчастье».
Старик заплакал и пошел на автобусную остановку. Этим проклятым человеком был Моасир Барбоза.
Он никогда не носил вратарские перчатки – был уверен, что это лишь мешает при защите ворот. Эластичный, надежный, смелый, этот вратарь прыгал в ноги нападающим, не боялся получить травму, действовал по всей штрафной, совершал невероятные прыжки на ленточке, ловил навесы одной рукой и, казалось, был выше заявленных в справочниках 176 см. Смелость Барбозы стоила ему одиннадцати переломов рук: шесть раз левой и пять – правой. Но ему было все равно.
В те времена латиноамериканские вратари практически не покидали линию ворот. Казалось, они привязаны к стойке. Моасир же был совсем другим: понимал, что, просто стоя на воротах, добьется места в основе разве что какого-то заштатного клуба. А он мечтал о сборной Бразилии.
У Моасира была фантастическая реакция, он считался специалистом по мертвым мячам. Восхищенные журналисты писали: когда Моасир делает свои фантастические сэйвы, кажется, что его руки и ноги автоматически растягиваются – так он добирается до девятки или до нижнего угла. Барбозу окрестили «Резиновым человеком». Другим «резиновым человеком» был великий форвард Леонидас.
Леонидас – номер один в Бразилии. До Пеле
Но были и те, кто считал стиль игры Моасира слишком авантюрным. Еще большим безумием было бы поставить Барбозу в ворота сборной Бразилии, ведь ему не повезло родиться черным.
Если бы не то, что произойдет потом на «Маракане», кто знает, признали ли бы Льва Яшина революционером вратарского искусства. Ведь все вышеперечисленное приписывают как новаторство именно Яшину.
От команды фармацевтов до Кубка Южной Америки
В середине 1940-х пост номер один в «Селесао» прочно удерживал Обердан Каттани, считавшийся образцовым вратарем тех времен. Он никогда без нужды не покидал линию ворот и не делал умопомрачительных сэйвов. Обердан просто стоял между штангами, перекрывая своим могучим телом почти половину площади ворот. Природа щедро одарила Каттани, и он этим с удовольствием пользовался. Хиляка никогда не назовут «Летающая крепость».
В 1945-м Моасир наконец получил вызов в сборную Бразилии. Конечно, он и не мечтал об основе – какой трезвый тренер поставит сумасшедшего черного вместо идеального Обердана. Однако фортуна улыбнулась Моасиру накануне матча с Аргентиной: Каттани травмировался, и тренеру Флавио Косте пришлось выпустить Барбозу. Дебют для «резинового человека» сложился хуже не придумаешь: в первом тайме он привез два гола. На второй тайм Коста чуть ли не силой выгнал на поле хромающего Каттани.
Но на клубном уровне Барбоза купался в лучах славы. Он начинал карьеру в любительской команде фармацевтической компании, где по совместительству работал, но вскоре понял, что его настоящее призвание – быть вратарем и только. С 1942-го по 1944-й Моасир играл за «Ипиранг» и заинтересовал «Васко да Гама», где как раз начинали собирать команду мечты-«Победный экспресс», которую по праву считают лучшей командой того времени и как минимум одной из лучших за всю историю Бразилии.
Моасир перешел в «Васко» и вскоре надолго стал основным. В первом же полноценном сезоне «резиновый человек» превратился в одного из лидеров и помог «Васко» не просто выиграть Лигу Кариока, но и пройти турнир без поражений.
Пик той команды – победа в клубном чемпионате Южной Америки-1948 (турнир считается предшественником Копа Либертадорес). В решающем матче против «Ривера» с Альфредо Ди Стефано «Васко» хватало и ничьей – так и закончили. Команды не смогли забить друг другу, Барбоза сделал несколько отличных сэйвов, и бразильцы впервые выиграли международный трофей.
В сезоне-1949 Барбоза взял еще один чемпионат штата, а великий Элено де Фрейтас, укрепивший состав «Васко», поставил величайший индивидуальный рекорд на века – 84 гола всего в 20 играх.
Элено де Фрейтас – сумасшедший король футбола
В 1946-м Бразилия выбрала себе демократическое правительство. Экономика страны переживала небывалый подъем. Вишенкой на этом праздничном торте должна была стать победа на домашнем чемпионате мира-1950. Для такого знаменательного события правительство выделило астрономическую сумму на строительство «Мараканы» – стадиона, который был бы достоин игры гениальных бразильских актеров. За год до чемпионата мира «Селесао» провели генеральную репетицию турнира, выиграв Копа Америка.
Никто не сомневался в победе Бразилии на ЧМ – никто, кроме уругвайцев. Действующий чемпион мира Италия за год до этого по сути потеряла сборную после катастрофы «Гран Торино» и не рассматривалась как претендент на золото.
Бразильцы без труда выиграли первый групповой турнир, одержав две победы в трех матчах. Устояли только швейцарцы – бразильские эксперты объясняли ничью 2:2 тем, что матч принимал Сан-Паулу, и тренер Флавио Коста хотел угодить местной публике, а потому сделал ставку на игроков-паулист. Два первых матча финального этапа только подтвердили этот аргумент: бразильцы смели шведов и испанцев 7:1 и 6:1 соответственно. Уругвайцы же едва спасли ничью в игре с Испанией и каким-то чудом выгрызли победу в матче со Швецией. Теперь для того, чтобы стать чемпионами мира, уругвайцам нужно было победить хозяев, а Бразилии хватало и ничьей.
Все были уверены, что Бразилия покинет «Маракану» с Кубком мира. В день матча бразильские газеты вышли с заголовками «Бразилия – чемпион мира».
Когда команды вышли на поле, Барбоза заметил: бразильский флаг перевернут вверх ногами – плохой знак. Следом еще один: когда капитаны выбирали стороны поля, Бразилия впервые за турнир не угадала с орлом-решкой и должна была играть не на той половине поля, где начинала прежде.
На уругвайцев нагнала ужас огромная толпа, которая в тот день заполнила гигантский бразильский Колизей. На ключевую игру чемпионата мира продали почти 174 тысячи билетов – а если учесть тех, у кого были персональные приглашения, и зайцев, свидетелями исторического триумфа Бразилии должны были стать порядка 200 тысяч зрителей. Для того, чтобы угомонить торсиду, привлекли более пяти тысяч полицейских, подкрепленных военными. У организаторов был печальный опыт матча с Испанией, когда в давке погибли два человека, а 260 получили серьезные травмы. Полицейские тщательно проверяли болельщиков на наличие запрещенных фейерверков, петард, ракетниц (но разве проверишь 200 тысяч?) Кроме того, организаторы запретили продажу апельсинов и напитков в стеклянной таре неподалеку от «Мараканы». Бразильский пролетариат часто использовал это оружие в борьбе с предвзятым, по их мнению, судейством.
Нереальность поставленной перед полицией задачи организаторы поняли, когда сборная Бразилии вышла на газон «Мараканы». Стадион едва не взорвался – тысячи фейерверков, петард и ракет всколыхнули небо над Рио-де-Жанейро. А конфетти дождем накрыло 200-тысячную толпу. Торсида постоянно выкрикивала: «Бразил! Бразил! Бразил!»
В первом тайме Бразилия нанесла 17 ударов по воротам против всего пяти у Уругвая, но гости устояли. Впрочем, в начале второй половины все пошло по бразильскому сценарию: Фриаса наконец пробил Масполи. Однако хозяева не смогли воспользоваться растерянностью уругвайцев и отправить их в нокаут. За что вскоре заплатили ужасную цену.
На 66-й минуте Гиджа обманул Бигоде и отдал идеальный пас на Скьяффино, который расстрелял ворота Барбозы. «Маракана» потеряла дар речи. Через 13 минут Гиджа убежал от того же Бигоде и готовился пасовать – так думал Барбоза, а потому не ожидал от уругвайца коварного удара в ближний угол.
Роберто Муйлаерт, автор биографической книги про Барбозу, так описал эпизод: «Победный уругвайский гол можно сравнить с 26-секундным «Фильмом Запрудера», который зафиксировал убийство Джона Фитцджеральда Кеннеди. Такая же драма, такая же динамика, такая же точность безжалостной траектории».
«И даже облако пыли, которое поднялось в момент удара Гиджи, напоминало пороховой дым от выстрела. Замечательный бразильский вратарь тогда еще не знал, что это был контрольный выстрел в него самого. С тех пор прекрасная жизнь Барбозы превратилась в ад. От него шарахались, как от прокаженного. А когда видели на улицах, то показывали на него пальцем и оскорбляли. Видео с голом показывает, как он стоит на колене после пропущенного мяча, медленно поднимает свое сильное тело, как будто на его плечи уже свалили тот тяжелый крест, который он будет нести до конца своей жизни», – добавляет Джонатан Уилсон.
Драматург Нельсон Родригес назвал это поражение бразильской Хиросимой. Пауло Пердигао в своем монументальном труде «Анатомия поражения» тоже не жалел эпитетов в адрес «Мараканасо»: «Из всех исторических примеров национальных кризисов, чемпионат мира 1950 года – прекрасный и самый известный. Это Ватерлоо тропиков, а его история – наша «Гибель богов». Латиноамериканская ментальность раздула поражение в футбольном матче до масштабов бразильского Армагеддона».
Общественность быстро нашла козлов отпущения. Больше всего досталось трем игрокам: Бигоде, Жувеналу и Барбозе.
Но страдания защитников не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить вратарю. Возможно, если бы он родился белым или мулатом, о его главном грехе все бы быстро забыли. А быть черным – клеймо в Бразилии 1950-х. Пресса спустила на Моасира всех собак, хотя по словам самого Гиджи, вратарь в том историческом эпизоде все делал как следует, начав движение от ближней штанги.
Интересно, что Барбоза прекрасно сыграл на ЧМ-1950 и получил от ФИФА приз лучшему вратарю турнира. Одним из тех, кто пошел против течения, стал маститый журналист Аугусто Симон, который включил Моасира в список 11 лучших вратарей в истории Бразилии. «Вспомните, какую игру он демонстрировал на американском чемпионате-1949 (тогдашнее название Копа Америка – Sports.ru) и на самом ЧМ. Сколько раз он спасал наши ворота от стопроцентных голов. Все тогдашние эксперты сходятся во мнении, что в конце 1940-х и в начале 1950-х всем другим бразильским голкиперам было до Барбозы как до небес».
Уже через несколько часов после крупнейшей катастрофы в бразильской истории первые страницы многих ведущих газет Рио и Сан-Паулу украсил заголовок: «Барбоза сделал всю нашу страну несчастной, пропустив мяч, с которым справился бы любой вратарь любительской команды».
Однако у Барбозы не было времени на газеты. Он думал, как спасти свою жизнь. Моасир услышал, что разъяренная торсида направляется к его дому и хочет не только линчевать его, но и сжечь дом. Футболист вместе с женой мгновенно собрал вещи и сел на поезд. На железнодорожной станции Моасир купил номер Jornal dos Sports, чтобы спрятать за ним лицо. Во время путешествия голкипер услышал разговор двух мужчин, которые обсуждали поражение «селесао»:
– А как же Барбоза?
– Играл как маленький ребенок, привез два гола. Если бы я стоял на воротах в том матче в парадных туфлях, не пропустил бы ни одного из этих голов.
Барбоза все старательнее закрывал лицо журналом, ведь понимал, что если его узнают – быть беде.
– Ты знаешь, – сказал второй человек, – если я когда-нибудь встречу того черномазого, просто разорву его.
И здесь Барбоза не выдержал. Он вскочил со своего места и прокричал: «Ты не меня ищешь?» К счастью, до драки не дошло.
«После финального свистка в матче с Уругваем я подумал, что сегодня худший день в моей жизни. Как показало время, я ошибся, это были только цветочки. Начиная с 16 июля 1950-го я попал в черную полосу, которая, видимо, закончится только с моей смертью. С тех пор ни о какой карьере уже не было речи. Все те матчи я не играл, а доигрывал», – жаловался Барбоза.
В 1953-м судьба дала ему последний шанс похоронить демонов прошлого. Моасир снова защищал ворота Бразилии в матче с Эквадором – отыграл на ноль. Он небезосновательно рассчитывал поехать на чемпионат мира-1954. Но проклятие, насланное на Барбозу, продолжалось. В матче с «Ботафого» он сломал ногу, поэтому о поездке в Швейцарию пришлось забыть. Хотя даже здорового Моасира, пожалуй, никто бы не взял на мундиаль.
Травма очень подкосила Барбозу – игрок впал в депрессию. Выйти из нее помогли болельщики «Васко да Гама», которые постоянно навещали футболиста. Дошло до того, что у больницы, где он лежал, стали собираться очередь из людей, желавших посетить травмированного игрока. Матч с Эквадором стал последним для Барбозы в сборной Бразилии, а всего за национальную команду он провел 20 официальных и два неофициальных матча, в которых пропустил 27 голов.
Один пропущенный гол изменил всю его жизнь – на Моасира несколько раз покушались, пытались плеснуть в него кислотой, сломать руку, облить кипятком.
«Главным результатом его ошибки стало то, что чернокожим вратарям стало сложнее попасть в сборную и в клубы. Она породила своеобразную фобию: все думали, что черный вратарь приносит беду», – отметил бразильский историк и журналист Пауло Гильерне.
Моасир закончил карьеру в 41 год в составе заштатного «Кампу-Гранди» из Рио, его последний матч, против «Мадурейры», состоялся 8 июля 1962-го. В тот день он получил мышечную травму после сэйва и досрочно покинул поле – навсегда. Аудитория из всего 670 человек стоя аплодировала когда-то безоговорочно лучшему вратарю в Бразилии.
Овации заставили Барбозу заплакать. По крайней мере в тот день он снова почувствовал, каково это – быть кумиром, который когда-то радовал сердца сотен тысяч бразильцев.
Через год, когда на «Маракане» проходил косметический ремонт, руководство стадиона решило помочь голкиперу избавиться от старых страхов. Моасиру торжественно вручили ворота, в которые он пропустил тот гол от Гиджы. Голкипер поблагодарил начальство за такой замечательный подарок и собрал на небольшой пикник друзей и соседей. К сожалению, многие из них так и не пришли. Даже друзья считали, что Моасир приносит несчастье. Впрочем, вратарь радовался, что у него вообще остались хоть какие-то друзья. И поедая шашлык, поджаренный на штангах с «Мараканы», Моасир надеялся, что наконец снял проклятие.
Но, к сожалению, внутренние демоны часто бывают бессмертны. В 1970-м Барбоза зашел в хлебный магазин и услышал, как женщина сказала маленькому сыну: «Внимательно посмотри на этого дядю, сынок. Он когда-то заставил рыдать всю нашу страну». Моасир часто со слезами на глазах рассказывал эту неприятную историю. «Она показывала на меня пальцем, словно я был каким-то зверем в клетке. Мальчик, который, возможно, еще не видел ни одного футбольного матча, знал, что я когда-то сделал несчастной целую страну. Это был худший эпизод в моей жизни». Немного помолчав, Моасир добавил: «Точнее второй худший эпизод, после того проклятого мяча Гиджи в 1950-м».
Последние годы Барбоза прожил в городе Прая-Гранди в нищете. Получал лишь крохотную пенсию и практически находился на иждивении у собственной племянницы, которая никому никогда и ни под каким предлогом не рассказывала о том, кто же на самом деле такой ее дядя. Когда в 1996-м умерла жена, единственным человеком, с которым Моасир поддерживал отношения, оказалась приемная дочь Тереза. Иногда он плакал на ее плече и до самой смерти повторял одно и то же: «Я не виноват. Нас было одиннадцать».
В одном из интервью голкипер отметил: «У нас в Бразилии нет смертной казни, и за самое тяжелое преступление можно получить максимум тридцать лет. А меня после гола Гиджи, похоже, приговорили к пожизненному заключению. Пожалуй, только смерть станет для меня своеобразной амнистией». 7 апреля 2000-го Бог помиловал Барбозу и забрал его к себе.
За год до этого Дида снял проклятие, которое преследовало чернокожих вратарей с тех пор, как Моасир заставил рыдать всех бразильцев. Дида стал первым за 49 лет черным вратарем, которому доверили защищать пост номер один в сборной Бразилии.
Проклятое для Барбозы число 50 преследовало его даже после смерти. На кладбище в Прая-Гранди он похоронен в могиле под номером 50.
Оказывается, Пеле был неплохим вратарем. Есть видео, как он тащит сложнейший пенальти
Клубы Бразилии теперь получают приличные деньги за телеправа. Пошли мощные трансферы
Фото: vasco.com; folhapress.com; globallookpress.com; en.wikipedia.org
Сегодня многие бразильские историки футбола пришли к убеждению, что именно он — Моасир Барбоза был самым лучшим вратарем в истории бразильского футбола. Он превосходил и двукратного чемпиона мира Жилмара, и героя чемпионата 1970 года Феликса, не говоря уже о Таффареле, выигравшем в 1994 году «Тетра». Так, по крайней мере, считает журналист Роберто Муйлаерт, выпустивший книгу под названием: «Барбоза, гол которому пятьдесят лет». С ним согласны многие другие специалисты, чей авторитет и престиж непререкаемы.
Помнится, в конце шестидесятых годов в перерыве одного из матчей на «Маракане», когда мы с футбольным обозревателем газеты «Жорнал ду Бразил» Жоаном Салданьей курили в холле ложи прессы на втором ярусе «Мараканы», он кивнул головой в сторону тащившего тяжеленную коробку со старыми бумагами седого круглолицего полного негра в серо-коричневой фирменной робе «ADEG» (как тогда звучала аббревиатура органа, управлявшего крупнейшим и самым знаменитым стадионом мира): «Посмотри, вон хромает лучший вратарь в истории нашей страны…».
Я вытаращил непонимающие глаза, Жоан улыбнулся и пояснил: «Это же Барбоза! Наш великий грешник и мученик. Хочешь, познакомлю?»
Еще бы я не хотел!
Жоан окликнул Барбозу, тот со вздохом облегчения аккуратно поставил коробку в сторону, чтобы никто не спотыкнулся об нее, подошел к нам и, прежде чем протянуть руку, неспешно, с обстоятельностью аккуратного и привыкшего к физическому труду человека вытер ее о полы куртки. Потом улыбнулся Салданье. И протянул руку мне. Мы поздоровались, я спросил его о чем-то, он мне что-то ответил. Кажется, речь шла о не слишком интересном первом тайме, который только что закончился.
Я попытался спросить Барбозу о чем-то, имеющем отношение к его печальной истории, но в этот момент старика окликнули. Он улыбнулся, как бы извиняясь, вздохнул тяжко, нагнулся за коробкой и продолжил свой путь по темным подтрибунным коридорам «Мараканы». А мы с Жоаном пошли на трибуну досматривать скучную игру. И Салданья философски заметил: «Теперь ты познакомился с самой трагической личностью в истории нашей страны. Говорю тебе это совершенно серьезно».
Впоследствии я имел возможность неоднократно убедиться в справедливости такой характеристики.
Барбоза сыграл за сборную страны 20 матчей. Для тех времен, когда национальная команда еще играла крайне редко, это был очень неплохой показатель. Из двух десятков поединков в четырнадцати были одержаны победы, две встречи были сыграны вничью и 4 матча проиграны. В своих двадцати играх за сборную Барбоза пропустил 22 гола. Один их них — трагически известный: за двенадцать минут до конца финального матча 16 июля 1950 года на «Маракане»…
После той трагедии Барбозу лишь один раз призвали в сборную. Это было три года спустя: в 1953 году на южноамериканском чемпионате в Лиме, куда он поехал уже резервным вратарем. И лишь единожды — 12 марта он вышел на поле (видимо, из-за травмы Кастильо). И хотя поединок был выигран 2:0, больше Моасира в сборной никто никогда не видел.
После знакомства с великим вратарем-неудачником, всякий раз, приезжая на очередной матч на «Маракану», я пытался увидеть старого вратаря, вечно занятого какими-то хозяйственными делами. Вид у него был всегда озабоченный и усталый. И ни разу не видел я на его лице улыбки.
Помню, как-то раз в перерыве между таймами мы столкнулись в узком переходе. Поздоровались. С привычной сноровкой незнатного человека темного цета кожи, он отступил в сторону, пропуская меня.
Я остановился, протянул ему пачку сигарет. Он поблагодарил. Я поднес зажигалку. Он закурил. Мы помолчали, поглощенные таинством совместного наслаждения ароматным дымом. Потом сам собой начался разговор.
О чем можно говорить на стадионе? Естественно, о турнирной таблице, о шансах команд. О поле, которое оставляет желать лучшего. «Сколько мы ни стараемся что-то сделать с газоном, ничего не получается», — пожаловался Барбоза. И, понизив голос, оглянувшись, чтобы никто кроме меня, не дай Бог, не услышал этого, поругал Абеларда Франсу, тогдашнего директора АДЕГ — администрации, управлявшей муниципальным стадионом «Маракана», за то, что он разрешает на стадионе массовые действа вроде музыкальных шоу или собраний многотысячных религиозных сект, безжалостно вытаптывающих поле, на котором потом спотыкаются и падают великие Пеле, Гарринча и Диди.
Поскольку я давно испытывал искушение каким-то образом расспросить Барбозу о матче, сломавшем его судьбу, то в ту минуту, по-братски окутавшись облаками вкусного дыма с этим седым, благожелательно настроенным и усталым человеком, подумал, что вот он, удобный момент, настал-таки, наконец! Хоть меня предупредили, что старик очень не любит говорить на эту тему. Замыкается в себе, поворачивается и уходит.
Не хотелось нарушать атмосферу взаимной (как не без самонадеянности мне казалось) симпатии, возникшей между нами, не хотелось привносить элемент бестактности в дружескую беседу. А тут разговор о качестве газона вроде бы давал мне неплохой шанс, и я, как бы к слову,
Даже трудно себе представить, что пережил за свою жизнь бедолага, сложно назвать это жизнью, какая то мазохистская пытка. Для полноты картины можно добавить еще, чем являлся футбол для бразильцев того времени.
По сути ошибка была только во втором голе, сейчас любой топ вратарь время от времени пропускает такие голы.
Действительно, сила момента, сколько всего сошлось в этот промежуток времени.
Барбоза хмыкнул, затянулся поглубже. И пустив вверх струю сизого дыма, философски заметил, что «новенькой» в прямом смысле этого слова «Маракана» никогда не была. Ее ведь не достроили до конца.
«Да, да, сеньор, вы, может быть, не знаете, но она до сих пор недостроена. И тогда, в пятидесятом, поле засыпали кое-как. Наспех. Стремясь успеть к началу чемпионата. Конечно, таких ухабов, как сейчас, – он кивнул головой в сторону двери, ведущей на трибуну, – раньше не было. Но и газона настоящего, похожего на английский, у нас не было никогда».
Мы помолчали.
А потом он добавил: «После того финального матча Адемир мне говорил, что если бы не кочки в штрафной, он наверняка забил бы уругвайцам: где-то минут за пять до конца у него был очень хороший момент. Зизиньо выдал ему идеальный пас. Прямо под правую ногу. Адемир попытался ударить с полулета – после отскока, но мяч отскочил как-то неправильно, и Адемир не поймал его на подъем и пробил выше ворот».
Продолжая ковать железо, пока оно горячо, я философски заметил, что вот, мол, так иногда бывает: какая-то корявая кочка меняет курс мировой истории.
Мы еще покурили, повздыхали. Пришли к выводу, что футбол тем и интересен, что он непредсказуем. В частности, из-за состояния поля тоже.
Потом я наконец решился перевести разговор в интересующее меня русло и задал идиотский по своей наивности, но очень интересовавший меня вопрос: «А вам, конечно, трудно пришлось после матча?»
При этом я ощутил нечто такое, что, видимо, должен чувствовать военный хирург, вынужденный проводить прямо на поле боя ампутацию конечности без наркоза.
Старый Моасир улыбнулся, развел руками и пожал плечами: «А как вы думаете? Проиграть чемпионат мира. По твоей собственной вине. И мало того, что ты сам считаешь себя главным виновником. Все, абсолютно все тебя считают таким».
Я возразил, сказав, что с точки зрения тактики игры вратаря Моасир Барбоза действовал в том эпизоде совершенно правильно.
Он покачал головой в знак согласия: «Да, ведь первый гол мне был забит именно после такого же флангового прохода Хиггии (Барбоза, правда, как и все бразильцы, называл своего обидчика «Жижия») и его быстрого паса в центр на Скьяффино. И в этот раз, когда он, снова обыграв нашего защитника Бигоде, опять рвался к углу моей вратарской, я краем глаза увидел набегавшего по центру Скьяффино. А страховавший его Жувенал сместился в центр, пытаясь перехватить Жижию. Скьяффино таким образом оказался в центре штрафной совершенно один! Естественно, я подумал, что для Жижии самым вероятным будет пас в центр, потому что уж очень острым был угол, под которым он вышел на ворота. И потому я начал смещаться в центр на перехват этого вероятного паса. Но он пробил по воротам…».
– Ну, эта история всем известна, – сказал я. – А что было потом? После матча?
– Траур и слезы. – Моасир вновь затянулся сигаретой и с отвращением бросил окурок в урну. – Хотелось покончить с собой, чтобы никого никогда больше не видеть.
Он помолчал секунду-другую и добавил: – Короче говоря, больше для меня футбола никогда фактически не было. Все те матчи, после, я уже не играл. Доигрывал.
Мы помолчали, потом он вежливо попрощался со мной и пошел по своим невидным, маленьким, но нужным делам. Скромный служитель стадиона. Техник, чистильщик, разнорабочий. Человек, выполняющий все, что скажет начальство. Одинаково спокойно орудующий и метлой, и отверткой и гаечным ключом.
Я смотрел на него и испытывал какие-то непонятные чувства. Жалость и сострадание. Сочувствие и в то же время нечто, напоминающее раздражение. Разве можно вот так – десятилетиями страдать из-за одной, пусть трагической, пускай даже непоправимой ошибки. Из-за одного гола, хотя и пропущенного в финале чемпионата мира!?
Так сколько их было - 11 или больше?