Белые вороны. Пылкие, противоречивые и патологически честные: чем похожи Бьелса и Ларс фон Триер

В январе 2019 года Марсело Бьелса созвал неожиданную пресс-конференцию. Ее срочность вызвала волну слухов о худшем - о возможном уходе из клуба. Но это было далеко не так. Бьелса в характерной для него загадочной манере остался верным своему управленческому кодексу этики, который совсем не ладил с английским способом ведения дел; так говорит пресса и великое британское шаблонное мышление.

Часть прессы была твердо убеждена, что решение Бьелсы отправить помощника пошпионить за тренировками Дерби, истинная причина переполоха, обойдется тренеру крупным сокращением зарплаты. Беспрерывное желание прессы отстоять справедливость внушало страх в фанатов Лидса и Бьелсы; они и сами чувстовали вину: «Они хотели слишком многого от него, верно?» В конце концов, на прошлом месте работы Бьелса продержался всего 7 месяцев, а до этого – вообще 2 дня.

Тревога и обсессивное поведение аргентинца часто обсуждается в статьях о его особенном типе личности и стиле. Легко представить, что кучи критических статей после истории «Spygate» (так назвали случай, когда Бьелса отправил помощника следить за тренировками Дерби Каунти – прим. пер.) было бы достаточно, чтобы тренер на следующее же утро написал заявление об увольнении. Но тут дело было в другом. Вместо объявления об уходе, Бьелса предпочел пригласить людей на 70-минутный мастер-класс с анализом игры и Лидса, и Дерби; аудитория была в шоке: кто-то пускал слюни от восторга, кто-то был просто в недоумении.

Противоречивый кинодел Ларс фон Триер также на пресс-конференции привлек внимание широкой аудитории. В 2011 году фаворит Каннского кинофестиваля, где он уже получал Золотую пальмовую ветвь, Гран-при и Приз жюри за «Танцующую в темноте», «Рассекая волны» и «Европу», рассказывал прессе о своей психологической драме «Меланхолия».

Отвечая на вопрос о своем немецком происхождении и готической, а также нацистской эстетике фильма, фон Триер запнулся, когда связал немецкий романтический стиль со своими корнями, которые пострадали от ужасающей семейной травмы; он думал, что публика знает об этом. На смертном одре его мать призналась, что отец не был тем, кем его считали, не был евреем. Соответственно, и режиссер не был евреем.

Он больше был немцем-немормоном. Пытаясь загладить инцидент, фон Триер сказал: «Я очень хотел быть евреем, а потом я узнал, что я нацист». Наступила неловкая тишина и вместо того, чтобы закрыть вопрос, он добавил: «Я понимаю Гитлера». Затем он одобрительно кивнул, отметив работы Альберта Штеера, архитектора Третьего Рейха. Кульминацией стала ироническая улыбка, неловкий смех и после глубоко вздоха он сказал: «Окей, я – нацист».

Его дискомфорт можно понять. Многие даже пожалеют его. Очевидно, он шутил, но не все поняли. Это неважно. Его критиковали за такие комментарии, проехались бульдозером и признали персоной нон-грата на Каннском кинофестивале.

Итак, что же общего между аргентинским футбольным тренером и датским киноделом, кроме влечения к необычным пресс-конференциям?

С виду – немного. Но как только я стал изучать каждого по отдельности, их личности тут же стали сливаться, будто оптическая иллюзия. Изучая одного, я стал лучше понимать второго. Оба находятся на вершине своего ремесла. Кто-то не согласится, но уж точно они в высшем слое своих профессий. Объединяет их не то, что именно или как они это сделали, а эффект, который они произвели. Бьелса и фон Триер считаются культовыми личностями, известными за энергию своего продукта и характер, направленный против традиционных предрассудков, который и привлек большую аудиторию.

Работа режиссера и тренера – это разные ипостаси, но объединяет их ремесло управленца. Вот тут то они и начинают сливаться. Оба требуют тотального контроля, оба придирчивы к деталям работы. Тревога – есть тот самый общий корень, откуда берут начало их передовые и новаторские методы. Оба подвержены чувству тревоги.

Оба часто действуют компульсивно. Например, Бьелса. Хотя многие южноамериканские эксперты давно уважали его со времен Ньюэллс, в Европе же он больше привлек внимание своим поведением на бровке и неординарностью личности, чем результатами. В Марселе он начал традицию садиться на кул-бокс (сумка-холодильник – прим. пер.); картина выглядела так – седовласый интеллектуал в очках и клубном спортивном костюме сидит и размлышляет.

Для незнающих это выглядело странно, но «это просто ведро» для Бьелсы, который продолжил традицию и в Лидсе. Традиция стала настолько популярной, что Лидс стал продавать брендированные кул-боксы в клубном магазине. Еще одна странная привычка – когда команда находится под давлением, он ходит от одного края технической зоны к другой, при этом делая 13 шагов. Возможно, это вызывает чувство предсказуемости, подконтрольности ситуации, способ преодоления стрессовых ситуаций.

Подконтрольность и предсказуемость приводят мысли в порядок, помогают справиться с хаосом. Творческие умы особенно подвержены к расстройствам, их мысли могут путаться. Преодоление таких ситуаций может стать архиважным для обсессивно-компульсивных типов личности; оно позволяет сублимировать энергию для реализации желаемых результатов.

Эти ритуалы может и естественны для Бьелсы, но для фанатов и прессы они добавляют мифологии к образу тренера. В этом смысле фон Триер не особо отличается. Одним значительным аспектом его психики является боязнь летать. Кинодел, отказываясь садиться в самолет, каждый год ездил на Каннский кинофестиваль из дома в Дании на своем автомобиле. Даже если действия фильма проходят в США, он снимает их в Дании или в соседней стране. У Бьелсы похожая аэрофобия, и работая координатором молодежных команд в Ньюэллс, он разделил Аргентину на 70 зон и съездил в каждую на своем Фиат 147; ему было проще проехать 6500 километров, чем садиться в самолет.

Фон Триеру также бывает сложно ослабить контроль. У режиссера есть свои заскоки о том, как преодолеть тревогу. К несчастью, и скорее из-за природы его работы, эти механизмы стали фонтаном многих противоречий, с которыми ему пришлось столкнуться.

По словам фон Триера, алкоголь – есть его собственный инструмент «печально, но безумно эффективный». Фон Триер признался, что единственный фильм, который ему понравилось снимать, был «Меланхолия», потому что он был все время пьян. Режиссер о съемочном процессе: «Мы были такими пьяными. Потрясающий опыт. Мы все были такими пьяными».

Обсессивные черты Бьелсы также, бывало, брали верх. Несмотря на потрясающий период в Бильбао, когда его Атлетик добрался до финалов Кубка Испании и Лиги Европы, у него случился инцидент со строителями на тренировочных площадках в Лесаме. Приближаясь к одному, Бьелса «взял одного и сильно ударил». Позже он раскрыл свой взгляд на произошедшее: «Когда кто-то не выполняет то, что обещал выполнить, для меня это все равно, что грабеж или мошенничество», - сказал он и добавил: «Я знал, что он хочет обмануть меня и клуб». Как в случае со «Spygate», он открыто признался и сам сдался испанской полиции.

От гения до безумства один шаг, это подтверждают психологи и неврологи. Тут как с химикатами: никогда не знаешь, как они среагируют. Бьелса и фон Триер работают в разных ипостасях, в совершенно разных парадигмах в отличие от своих коллег. Они теоретики, делящие реальность на мельчайшие уникальные комбинации мыслей и идей.

Стиль и предмет изучения фон Триера лучшим образом можно описать как испытывающий. В «Трилогии Депрессии» фон Триер объединил три фильма – «Антихрист», «Меланхолия» и «Нимфоманка», чтобы испытать свою сломанную психику и исследовать эффекты горя, печали, зависимости, депрессии на главных героях и тех, кто их окружает. В процессе работы его признали «режиссером авторского кино», т.е. тотально контролирующий режиссер, его можно назвать единственным автором. Неважно, что происходит в фильме, сам режиссер присутствует в нем.

Бьелсе необязательно работать в индустрии творчества, чтобы получить такой же ярлык. Он также верит, что тотальный контроль – есть лучший способ перевести теорию в практику. Любая команда Бьелсы отличается стремлением к быстрому футболу с высоким прессингом, умением моментально начать атаку в любой точке и тактически сложным, но искусно управляемым движением по всему полю. Это требовательный стиль игры, получивший свою долю критики; для того, чтобы он работал, Бьелса использовал свой обсессивный взгляд на детали как способ создания функциональной футбольной теории. Когда он успешен, Бьелса видит это как умение, свое и своих игроков, следовать его идеям, быть приверженцем его взглядов.

Кроме идеи фон Триера о «единственном авторе», Бьелса верит в идею универсальной теории как способа контролировать различные исходы, верит в теорию о приспособленной подконтрольности и предскауемости, которая помогает подавить жуткие мысли о провале. «Многие тренеры скажут, что нужно выбирать философию игры в зависимости от набора игроков. Я не согласен», - говорит он. «Очень трудно убедить игрока в том, во что он не верит слепо». Нужно быть глубоко убежденным, чтобы посвятить себя в чью-то систему. Разумно предположить, что развить такое чувство можно лишь будучи вечным учеником своего вида спорта, каким был и сам Бьелса.

Он также открыто говорит о своей философии. Признавшись в том, что он «человек крайних взглядов», Бьелса принимает долю критики против себя: «Я справляюсь, насколько могу. Я не иду на уступки. Это не достоинство, это дефект». Признать это «дефектом» все равно, что признать это необходимым злом.

Фон Триер, у которого так много общих черт с Бьелсой, разработал свою теорию, за которой он следует – Манифест «Догма 95». В ней Триер и Томас Винтерберг создали кинематографический «Обет целомудрия», который вернет власть режиссеру фильма. Так они ищут «чистую» версию фильма, без специальных эффектов и редактур, а не мейнстримное кино. Несложно увидеть параллели в философиях фон Триера и Бьелсы. Основная мысль – это контроль, который не столько ограничивает,  сколько дает идеалистическую свободу. Оба, по своей сути, идеалисты.

Следование правилам придает Бьелсе и фон Триеру чувство значимости; оба открыто говорят, насколько важна для них работа. Пока фон Триер открыто обсуждал свою депрессию, заявляя, что, если бы у него был выбор, он бы вообще не рождался (отмечая, что такой выбор должен быть у каждого), Бьелса менее нигилистично, но настолько же открыто, на борту самолета, следующего на ЕВРО-96, задал вопрос другу-аргентинцу, Хорхе Вальдано: «После проигранного матча никогда не думал убить себя?»

В конце концов, детство и юность обоих научило напористости. В семье Бьелсы одни целеустремленные люди, юристы и политики. Он с радостью отказался от такого пути, он последовал единственной страсти, которая вытягивала из него необходимую злобу в погоне за интеллектуальной свободой. Семейная жизнь фон Триера была заметно иной; сломанные отношения с матерью до сих пор бросают тень на него и его работы; кульминацией стала печально известная пресс-конференция в Каннах.

Оба, посвятив себя ремеслу, развили собственные всеобъемлющие и успешные принципы работы. У Бьелсы не так много триумфов, как у фон Триера, но он набрал последователей и фанатов по всему миру. Работой в своей нынешней команде он заряжает весь город. Среди самых известных последователей – Пеп Гвардиола, который назвал его «лучшим тренером в мире», и Диего Симеоне, признавший, что Бьелса научил его многому. Немногие могут похвастаться стадионом, названным в их честь. Фон Триер накопил много наград (больше 100, плюс больше 200 номинаций), но уважают его чаще за влияние на индустрию.

Дело не только в страсти к работе, но и в близости к ней, которая помогает справиться с личными проблемами. Исследования и кропотливая подготовка к каждому матчу – это способ подпитки гиперактивного ума и подавления чувства жуткой тревоги, усиливающейся с приближением игрового дня. Одним из способов справиться с усиливающейся тревогой перед матчем является подстраховка, учет всех возможных вариантов, сокращение вероятности ошибок и планирование решения этих ошибок. Зритель может изумляться величиной его интеллекта и стремлением к победе, но при этом не учитывать цену такой колоссальной работы.

Оба героя нашей статьи конструктивно используют свой обсессивный тип личности, строят идиосинкратический (непохожий на другие) подход и в результате зарабатывают большую поддержку среди последователей. Тем не менее, существуют и неприспособленные аспекты их патологий, которые выходят на первый план. Для фон Триера – это саморазрушительная черта характера, которая определяет его карьеру и жизнь; для Бьелсы – это нереальные и непосильные требования для своих команд, которые часто не могут с ними справиться. Может у обоих немного времени на пресс-конференции; оба уклоняются от интервью, но они известны как добрые, приятные люди, способные извлечь лучшее из тех, кто их окружает.

Желание единоличного контроля определяет их философию, но случаются негативные последствия, когда они его не получают. Бьелса ушел из Лацио спустя 2 дня, потому что клуб не захотел подписывать нужного игрока, не захотел следовать его идеям. Они внесли вклад не только в сферу своей деятельности, но и в нас, в тех, кто следит за ними. Сложными догмами и заявлениями о том, как все должно работать, они заставили нас думать о природе самих себя. Мы почти настолько же одержимы, как и они, настолько же непостижимы, как и они. Такие влиятельные люди непредсказуемы, хотя такая изменчивость их личностей приближает нас к ним.

Может, мы слишком строго судим их ошибки? Может, мы хотим, чтобы El Loco (сумасшедший – исп. прим. пер.) был действительно сумасшедшим? Может, мы и сами замешаны в причине такого характера публичных личностей? Может, мы сами провоцируем такое поведение? Может быть.

Но они все равно остаются непонятыми фигурами; фигурами, которых мы хотим познать. Как сказал сам Бьелса: «Человек с новой идеей остается сумасшедшим, пока не добьется успеха».