9 мин.

Снега Килиманджаро

59

 

Каждый город пахнет по-особенному. Я имею в виду настоящий город. Вполне возможно, сраная Луга или заскорузлый Псков тоже как-то пахнут, но почему-то кажется, что никто в мире об этом никогда не задумывался. Я имею в виду настоящий город, такой как Петербург, или Берлин, или Париж, или, на худой конец, Москва.

Берлин совершенно определенно имеет ни с чем не сравнимое амбре - это смесь карри, жареной колбасы, мочи и марихуаны. Аромат, насквозь протыкающий туриста, случайно забредшего в кварталы Кройцберга и Фридрихсхайна. В Питере пахнет сыростью и вялым протестом, бунтарским душком, не выветрившимся с прошлого века. От некоторых дыр там разит одором жирных масляных пышек и ароматом дрянного кофе. На узких неапольских улицах - кошмаре клаустрофоба - воняет рыбой. С рыбной вонью органично замешивается тяжелый кофейный туман, исходящий, кажется, из каждой двери и из каждого открытого окна. В Москве пахнет дорогим парфюмом и плохим алкоголем. Такой типа дорогой клубный коктейль, безвкусный микс с брендом боско ди чильеджи.

Выбираясь узкой винтовой лестницей из утробы метрополитена на поверхность и оказываясь в объятьях Монмартра, клоаке тесно сплетенных мощеных улиц, понимаешь, что здесь пахнет Парижем. Ты пока еще не можешь идентифицировать этот запах и разложить его на компоненты. Ты просто бредешь по Rue des Abbesses, потом сворачиваешь налево, забираешь куда-то вверх. Мелкие кафе чередуются с магазинами разнообразного винтажного скама и бутиками местных модельеров. Ты заходишь в первое понравившееся кафе - они все похожи, просто в этой за столом, вытянув ноги на весь тротуар, сидит длинный, как вермишель, негр-альбинос, а ты никогда до этого не видел негров-альбиносов – ты даже не заходишь, а просто плюхаешься за свободный столик на улице и просишь официанта принести бокал самого дешевого пива. Через полминуты он ставит перед тобой 0.25 амстела или хайнекена и рюмку с соленым арахисом. Тянешь пивас и смотришь, как мимо проходят люди. Допиваешь и идешь дальше, налево и постоянно куда-то вверх. Небо темнеет, ты начинаешь отбрасывать тень, между домов мелькает подсвеченная прожекторами громадина Сакре-Кёр. Вдыхаешь еще теплый для середины ноября воздух и чувствуешь какой-то особенный запах. Он легкий, почти невесомый, но ты его все-же чувствуешь и понимаешь, что так пахнет Париж.

Отель, в котором я остановился, занимал часть дома на Rue Lepic, недалеко от метро Blanche. Забегаловка китайской жратвы смердила специями напротив, а за соседней дверью прятался магазин старого барахла со всякими штуками с почти вековой историей. Особенно хороши там были настенные часы – потускневший металлический циферблат с кривыми стрелками, казалось, мог рассказать кучу историй, свидетелем которых он без сомнений являлся. Прайс в сотку евро, правда, здорово обламывал, ведь на такую сумму в Париже можно неплохо оттягиваться два дня подряд, если не тратить деньги на метро и прочую ерунду. Отель, в котором я остановился, занимал первое место в списке двухзвездочных гостиниц на booking.com, отсортированных по цене. Короче, самая дешевая в городе дыра с туалетом в номере.

Я поздно проснулся и совершил вылазку на соседнюю улицу. Купил пухлого жареного цыпленка, пять дымящихся печеных картофелин, пару банок хайнекена, картонный стакан двойной порции эспрессо с горячим молоком, пачку лаки страйк, несколько козырных ломтей байоннской ветчины и хрустящий багет. Со всем этим добром я уселся на ступенях у входа в отель. Пил кофе и курил. Таков был завтрак. 

Шляться по Парижу днем не хотелось. Я вернулся в номер и до вечера провалялся в кровати, посмотрев четыре серии «Подпольной империи» и ловко расправившись с цыпленком. Пока Наки Томпсон ужом крутился на сковородке политических интриг Атлантик-Сити, Джимми Дармоди вместе с «Кожаной маской» перерезали глотку двум или трем отморозкам и еще одному старику сняли скальп. Когда свет фонаря постучался в мое окно, я решил, что пора выбираться из этой душной норы. 

Станции метро в Париже натыканы с такой плотностью, что путь длиной в 15 остановок с одной пересадкой занимает от силы минут двадцать. Я выхожу на St Paul, чтобы врубиться в район Ля Марэ - скопище достаточно смрадных местечек и по-настоящему классных дыр.

Вечер плавно переваливает за отметку 12, я двигаюсь от бара к бару и с каждой новой порцией алкоголя растворяюсь в этом гребаном городе. Бармен наливает 0.25 пива в пузатый бокал и ставит передо мной на стойку. Пена медленно стекает по стеклу. Рядом два старика цедят вино. Один поворачивается и вопросом идентифицирует во мне русского. Он начинает что-то быстро говорить на смеси английского и французского, а потом и вовсе начинает петь «маxновщина, махновщина», правда, в его интерпретации это звучит, как «макновчина». К нему подключается второй дед, и я, чтобы не оставаться в стороне, тоже подпеваю. Мы втроем торчим у стойки и пьяно орем какую-то ересь про батьку Махно. Концерт заканчивается, когда в бар вваливается шмара в костюме ведьмы – металлического цвета корсете, обсыпанном блестками, и пышной юбке из белого тюля – с безумным взглядом Марлы Сингер из «Бойцовского клуба». Мы одновременно затыкаемся и мозолим глазами эту сумасшедшую. Она подгребает к стойке, берет виски с колой и убирается в темный угол бара остервенело жать на кнопки старого пинбольного автомата. Я выхожу на улицу, чтобы выкурить сигарету, ставлю бокал на стол и понимаю, что влюбился в город, в котором живут старики, поющие столетней давности русские революционные песни, в котором живут безумные ведьмы и в котором почти в каждой гнилой дыре в углу прячется доисторический пинбол. Мимо меня проходят по-парижски стильные крошки. Я допиваю пивас и бреду в следующий бар, чтобы отведать чертовски вкусного лукового супа.

Пока я все воскресенье в компании двух знакомых стильных крошек рыскал по городу в поисках мест, хранивших отпечатки подошв Хемингуэя, ПСЖ минимально слил Нанси на Парк де Пренс. В это время мы по очереди прикладывались к бутылке Шардоне на Пляс де ла Контрэскарп из «Снегов Килиманджаро», выпивали около дома, где находилась квартира Гертруды Стайн, дозировали вино, глядя на прохожих из окна La Rotonde, месте сбора богемного сброда двадцатых годов, и под конец уже глухой ночью уделались в кафе у подножья Монмартра, единственном месте, которое никак не было связано со стариком Эрнестом. 

Сидя на улице за круглым столом и завернувшись в плед, я рассказывал стильным крошкам, что ПСЖ - для лохов. А настоящий футбол де Пари – это, без сомнения, ЭфЦэ Рэдстар, отстойная команда северного района St Ouen из четвертой французской лиги. Услышав название района, они сказали, что не рекомендуют туда ездить, потому что это небезопасно, и заказали еще по бокалу вина.

Футбольный клуб Рэдстар был основан в 1897 году Жюлем Римэ, тем самым, в чью честь потом назвали кубок мира. За свою более чем столетнюю историю он выиграл 5 кубков страны (это является одним из лучших результатов во Франции). Справедливости ради стоит сказать, что последний трофей Рэдстар завоевал еще в далеком 1946-м. После этого результаты команды постепенно ухудшались, последние несколько десятилетий Рэдстар тусуется в низших лигах и, кажется, чувствует себя там вполне комфортно, а самым заметным событием в этот период был разве что сезон 1984-85, когда командой руководил Роже Лемерр, начинавший здесь свою тренерскую карьеру.

Я врубаюсь в северные кварталы Парижа в поисках отстойного десятитычника, на котором Рэдстар проводит свои домашние матчи. Название «Stade Bauer» произносится, как «Стад Буэ».

Район St Ouen состоит в основном из мелких коренастых домов, плотно утрамбованных в бока узких прямых улиц. Тротуары сплошь покрыты собачьим дерьмом - ступать приходится осторожно, как по минному полю. В этом плане здесь, действительно, небезопасно. Подходящее место для настоящей команды-аутсайдера. 

Захожу в магазин и покупаю банку пива и упаковку хамона - будет, что затоптать на трибуне. Через пару минут выпаливаю «Стад Буэ» по торчащей над крышами домов прожекторной мачте. 

В отличие от того же «Парк де Пренс», на который можно вписаться только по билету, вход на трибуны открыт для всех желающих – отличительная черта аутсайдерских стадионов. Выползаю на сектор и вскрываю пивас. Особо доставляет высотное по здешним меркам здание, в которое одной стороной упирается газон. Из окон открывается отличный вид на поле - самые козырные места.

Рэдстар – крутая команда. Во-первых, она уже 60 лет ни хрена не выигрывала. Во-вторых, она не собирается ничего выигрывать и в дальнейшем. В-третьих, вокруг стадиона (БУЭ) повсюду валяется собачье дерьмо!

 

В последний день пребывания в Париже я, наконец, дал оголтелого туриста – сходил поглазеть на Парк де Пренс и издалека разглядел силуэт Эйфелевой Башни.

В Дьюти Фри купил литровую бутылку Курвуазье и со спокойной совестью улетел домой. 

PS. Бонус-фотка "санкт-паули на трибунах Стад Буэ"

для Football Magazine