16 мин.

Фашизм против кофейни. Австрия

384

Герберт Чепмен был одним человеком, который принял одно решение в ответ на одну специфичную проблему. Английский футбол следовал за ним в своём развитии, так как все видели, что его метод работает.

Но появление схемы с тремя защитниками не означало появления поколения английских тактиков. «К сожалению», писал Вилли Мейзль, «гипсовая повязка зафиксировала английский футбол, и никакой чудесник или профессор футбола не смог разбить её и придать футболу иную форму».

В любом случае, многие до сих пор делали вид, что никаких тактических изменений не произошло, и священная пирамида осталась на своём месте. Когда ФА ввели обязательные номера на футболках в 1939 году, они игнорировали происшедшее и предписали нумеровать футболки следующим образом: правый защитник должен был быть номером 2, левый защитник — номером 3, правый хав — 4, центрхав — 5, левый хав — 6, правый вингер — 7, правый инсайд — 8, центрфорвард — 9, левый инсайд — 10, и левый вингер — 11. Подразумевалось, что 2-3-5 оставалась универсальной схемой, или как минимум схемой, на которой базировались все остальные.

 

Вот почему команды, использующие «дубль-эм», выстраивались в следующем порядке: 2, 5, 3; 4, 6; 8, 10; 7, 9, 11, и вот, кстати, почему термин «центрхав» в Англии столь неожиданно синонимичен «центрбэку», центральному защитнику.

Газеты, кстати, точно также проигнорировали изменившуюся действительность, продолжая печатать составы команд так, будто до шестидесятых годов все в Англии играли только 2-3-5. Даже когда «Челси» в 1954 году, играя с будапештским клубом «Voros Lobogo», попытались учесть все тактические нюансы, которые стали ясно видны после поражения англичан от венгров год назад, газеты напечатали правильную расстановку венгров, но по-прежнему упорно рисовали свою собственную «дубль-эм» как 2-3-5.

Менеджер «Донкастер Роуверз», Питер Доэрти, наслаждался этой упрямой консервативностью англичан, заставляя своих игроков меняться футболками (с номерами, не соответствующими позициям на поле), что изумляло соперников до глубины души.

Для того, чтобы важность тактики была полностью осознана, футбол должен был стать игрой такого социального класса, который бы инстинктивно стремился к тому, чтобы всё разобрать на кусочки и выстроить стройные теории, что было необходимо для абстрактного планирования и реагирования на происходящее на поле. И уж, конечно, это должно было произойти там, где к интеллектуалам не относились с таким недоверием, как в Великобритании. Случилось это в Центральной Европе в межвоенный период. То, что на поле показывали уругвайцы или аргентинцы, теоретизировалось австрийской и венгерской, по больше части еврейской, буржуазией. Современный путь понимания и обсуждения игры зарождался в кофейнях Вены.

Футбольный бум начался в Австрии в двадцатых годах прошлого века, когда в 1924 году была основана футбольная лига, состоящая из двух дивизионов. В ноябре того года «Neues Wiener Journal» спрашивал: ’Где еще вы можете увидеть 40–50,000 зрителей, которые субботу за субботой, в жару и в дождь, битком заполняют все стадионы? Где еще большая часть населения настолько увлечена футболом, что вечером на улице почти у каждого встречного вы можете услышать всё о результатах прошедшего тура, и прогнозах на следующий?’ Ответ был прост: лишь в Британии, но нигде больше на континенте.

Но в то время, как британцы обсуждали футбол в пабах, в Австрии эти обсуждения шли в кофейнях. В Британии футбол зародился в публичных школах, но к тридцатым годам стал игрой рабочего класса; в Центральной же Европе же это было игра англофилов из среднего класса, которую быстро подхватил рабочий люд, и не менее быстро за игру принялись и интеллектуалы.

Футбол в Центральной Европе — это также и урбанистический феномен, концентрировавшийся вокруг Вены, Будапешта и Праги, и это были те города, где культура кофеен была развита более всего в мире.

В эпоху заката империи Габсбургов кофейня процветала, став таким общественным салоном, местом, где смешивались мужчины и женщины из всех социальных классов, но все же культура кофеен носила артистический оттенок, богемный характер. Люди читали здесь газеты, обсуждали почту, играли в карты и шахматы. Политики использовали кофейню для встреч и дебатов, а интеллигенция обсуждала все последние новости дня: новости искусства, литературы, театра, а в двадцатые годы — и футбола.

У каждого клуба была своя территория в стране кофеен, где встречались игроки, болельщики, функционеры и журналисты встречались вместе. Фаны «Аустрии» встречались в кафе «Парсифаль», фанаты «Рапида» — в кафе «Холуб». Однако центром футбольной жизни в межвоенные годы было «Ring Cafe». Это кафе ранее было полностью оккупировано фанатами крикета из числа англофилов, но к 1930 году стало центром большого футбольного сообщества. Согласно статье в «Welt am Montag», после войны кафе стало «своеобразным революционным парламентом друзей и фанатов футбола; нельзя было говорить о превалировании фанатов одного клуба, здесь были представители всех клубов Вены».

Сейчас кафе «Парсифаль» носит имя своего нового владельца – Cafe Hummel. Но футбол там всё еще смотрят!

Влияние футбола на массовую культуру становится более ясным, если посмотреть на карьеру центрфорварда «Рапида» Йозефа Уридила. Он был родом с окраин Вены, из рабочего района, и его прямолинейный, откровенный стиль игры символизировал пролетарское происхождение клуба. Он стал первым футбольным героем кофеен, и в 1922 году — героем песни Германа Леопольди «Сегодня играет Уридил», которая была настолько успешной, что о нём узнали даже те, кто не увлекался футболом. Он начал участвовать в рекламе множества продуктов от мыла до фруктового сока, и в феврале 1924 он выступил в дансинг-холле в качестве конферансье, а в кинотеатрах шел фильм «Pflicht imd Ehre», в котором он играл самого себя.

И это была та среда, в которую ворвалась «Вундертим» Уго Мейзля. Эта команда начала зарождаться в конце двадцатых годов, и несмотря на то, что стартовала команда не очень успешно, в итоге им не хватило всего одного очка до первого места в Центральной Европейской Лиге, тридцатимесячном турнире, в котором также участвовали Чехословакия, Венгрия, Италия и Швейцария. Проиграв трижды в четырех играх на старте, затем они разгромили венгров (5-1) и итальянцев (3-0). Однако, публика в «Кафе Ринг» не была удовлетворена таким результатом, и агитировала за вызов в сборную Маттиаса Синделара, талантливого и умного форварда венской «Аустрии», клуба, который был плотно связан с еврейской буржуазией.

Маттиас Синделар

Он был центрфорвардом нового типа, игроком столь изящного телосложения, что его прозвали «Бумажный человек». Вокруг него была аура невесомого таланта, такая легкая и изящная, что писатели сравнивали его талант со своим: прекрасное чувство времени и драмы, талант одновременно спонтанной и довольно тонкой работы. Фридрих Торберг писал в 1978 году: «Он был обладателем несметных богатств сюжетов и идей, и никто не мог предсказать, в какой манере он сыграет. У него не было никакой системы в игре, не говоря уже о каких-то шаблонах. У него была только… гениальность».

Уго Мейзль, впрочем, в нём сомневался. Синделар дебютировал в сборной в 1926 году в возрасте 23 лет, но Мейзль, хоть и был представителем авангарда футбольной мысли, но в душе был консерватором. Все, что он делал в тактическом плане — это ностальгическая попытка воссоздать игру «Рейнджерс» образца турне 1905 года: настаивал на хитросплетениях комбинационной игры, отказывался от третьего защитника, и считал, что центрфорвард должен быть мощным истуканом, кем-то вроде Уридила.

Оба, и Уридил, и Синделар, были из семей моравских иммигрантов, оба выросли в европейских трущобах, и оба стали очень знаменитыми (Синделар также сыграл самого себя в кино, а к своей зарплате футболиста получал прибавку за участие в рекламе наручных часов и молочных продуктов), но более между ними не было ничего общего. Опять же процитируем Торберга: «Их можно сравнивать только по популярности: в технике, изобретательности, умениях, в культурном плане, они были настолько же похожи, насколько танк и вафля».

В итоге, в 1931 году, Мейзль поддался давлению общественности, и вернулся к Синделару. Эффект превзошел все ожидания, и 16 мая 1931 года Австрия разгромила Шотландию (5-0). Спустя два с половиной года после того, как «волшебники с Уэмбли» разгромили родоначальников футбола, они сами были в подобной манере разбиты новыми «волшебниками». Впрочем, в составе сборной не было ни одного игрока «Селтика» или «Рейнджерс», на поле вышло 7 дебютантов, Даниэль Лиддл в самом начале игры получил травму, а Колин Макнаб на поле был просто статистом после того, как получил серьезный удар по голове в конце первого тайма. Но Daily Record нисколько не сомневались в том, свидетелями чего они стали: «Полное превосходство! И нет никаких оправданий!» Лишь героическая игра вратаря Джона Джексона позволила избежать еще большего унижения.

Уго Мейзль

Учитывая, что двумя днями ранее Англия была разгромлена в Париже французами со счётом 2-5, эта неделя стала переломным моментом, после которого уже невозможно было отрицать, что весь остальной мир догнал Британию в футбольном искусстве (что не мешало британским газетам и футбольным авторитетам продолжать пытаться утверждать это). Венская «Газета Рабочих» прекрасно уловила настроение того времени. «Если даже мы и разочарованы тем, что не увидели идеальных шотландцев, какими мы их считали еще вчера, то мы увидели новых триумфаторов, талантливых носителей истинного мастерства. 11 футболистов, 11 профессионалов — конечно, есть в жизни и вещи поважнее, но это было настоящее признание венского эстетизма, воображения и страсти».

Но для «Вундертим» это было только начало. Играя традиционную 2-3-5 с элегантным атакующим центрхавом Йожефом Смистиком, но с необычным центрфорвардом, который придавал невероятную гибкость построения всей схемы, команду стали называть не иначе как «Дунайский вихрь». Австрия выиграла девять и свела вничью два из последующих одиннадцати матчей, забив 44 гола и победив в Центральноевропейской Лиге. Кофейни торжествовали — их подход оказался успешным, в основном благодаря Синделару, который в их слегка романтичных взглядах едва ли не был самим олицетворением кофеен. «Он играет в футбол так, как гроссмейстер играет в шахматы: с широкой мыслью, просчитанными передвижениями, постоянно выбирая лучший из имеющихся вариантов», писал театральный критик Альфред Полгар в некрологе для «Pariser Tageszeitung», статье, знаменитой тем, сколь много фундаментальных тем было в ней затронуто.

Галеано использовал аналогию с шахматами, чтобы описать новых уругвайцев двадцатых годов, а позже тоже самое сделал и Анатолий Зеленцов, описывая киевское «Динамо» Валерия Лобановского. Влияние Хогана и его навязчивой идеи контроля мяча быстрыми короткими передачами оставалось более чем сильным, и Полгар писал об этом так: «Он был непревзойденным охотником за мячом, начинатель множества неожиданных контратак, неисчерпаемых тактических финтов, следовавших сразу же после настоящих атак, хитростей, которые вспышками мастерства оставляли соперника в дураках».

Что примечательно, он предвосхитил мысль, высказанную биологом-эволюционистом Стивеном Джей Гулдом, идею об «универсальности превосходства». «Я не отрицаю наличие отличий в стиле и сущности спортивного и обычного превосходства, но мы, конечно, заблуждаемся, приписывая его только к какой-то природной интуиции… Великие спортсмены уже не могут быть успешными только благодаря подаркам природы их телу… И самой интересной характеристикой выдающихся спортивных результатов становится невозможность ментального регулирования основных требуемых умений — необходимое действие нужно проводить столь быстро, что нет никакой возможности принимать последовательные сознательные решения». «Судя по всему, у него были мозги в ногах», писал Полгар о Синделаре, «и он вытворял замечательные, неожиданные вещи на бегу. Самая соль — в его ударах, которые он наносил, находясь спиной к воротам, это позволяло осознать всё величие разыгрываемой им на поле пьесы».

После этого, в декабре 1932, «Вундертим» предстояла настоящая проверка на прочность — сборная Англии. Они уже не были сильнейшей сборной в мире, даже были скорее далеко не сильнейшей, но были по прежнему очень уважаемы за влияние, которое оказывал британский футбол на весь мир, и все еще были непобедимы в домашних матчах с иностранцами. Испанцы переиграли их в Мадриде в 1929 году, но два года спустя ощутили на себе всю мощь английской сборной и были разгромлены со счётом 1-7 на «Хайбери». Австрийцев же носили на руках после победы над шотландцами, но Мейзль, вообще склонный к пессимизму, переживал по поводу предстоящей игры, и решил обратиться за советом к своему старому другу и учителю — Джимми Хогану.

На тренировке у Джимми Хогана

Разочаровавшись в Англии, Хоган в 1921 году переехал в Швейцарию, проведя три года на посту тренера сначала «Янг Бойз», а затем «Лозанны», после чего вернулся в Венгрию, в МТК, который теперь назывался ФК «Венгрия». После этого он переехал в Германию, где работал советником футбольной федерации и тренировал СК «Дрезден», где одним из его учеников был Гельмут Шон, позже ставший помощником Зеппа Хербергера в сборной ФРГ, выигравшей Чемпионат Мира в 1954 году, и лично приведший сборную к победе в 1974. Так что Хоган был своего рода миссионером, несшим техничный стиль футбола по Европе, за счёт которого в дальнейшем Европа и должна будет превзойти Британию.

Его приняли с недоверием, и когда многие немецкие тренеры высказали свое недовольство по поводу того, что по немецки он говорил плохо, Футбольная Ассоциация Германии предложила ему самоутвердиться, выступая без переводчика. Началось всё хуже некуда, Хоган случайно представил себя «профессором языкознания, а не учителем футбола», и обстановка накалялась. Он постарался объяснить важность мышления на футбольном поле, но был безжалостно высмеян, публика отвергала его попытки доказать, что это не только игра сильных телом, но и умеющих действовать как команда. Хоган устроил десятиминутный перерыв и пропал. Когда он вернулся, то был одет в футболку «Болтона». Он снял обувь и носки и сказал аудитории: «75% немецких игроков не умеют правильно обращаться с мячом», и мощно ударил с правой, направив мяч в деревянную панель, находящуюся в 15 метрах от него. Мяч отскочил к нему обратно, и он тут же, с лёта, нанес удар с левой, желая продемонстрировать важность развития умения бить с обеих ног. Панель развалилась на две части. После этого в течение месяца его лекции посетило более 5000 футболистов из Дрездена… В 1974 году, после его смерти, Ганс Пасслак, президент Немецкой Футбольной Федерации, написал его сыну, Франку, что его отец был «создателем современного футбола в Германии».

Встревоженный политической ситуацией, Хоган покидает Германию, и отправляется в Париж, спрятав все свои сбережения в гольфы, дабы избежать их изъятия — в Германии существовало ограничение на экспорт валюты. В Париже он не смог справиться с командой звезд, и вернулся в Лозанну, где, в свою очередь, не нашел понимания с президентом клуба, который считал, что игроков нужно штрафовать за каждый нереализованный момент. Когда пришло время предложения Мейзля, Хоган был уже доведен до отчаяния.

Австрия как никогда нуждалась в нём, или по крайней мере в ком-то, кто мог бы провести ревизию имеющихся в стране талантов. За две недели до встречи с Англией они проиграли сборной Вены, а Синделар был уже не в своей лучшей форме. Очевидно, главной проблемой стала нервная обстановка в сборной, кроме того, были проблемы с готовностью к матчу у Адольфа Фоггля и Фридриха Гшвайдля. И вся Австрия была в предвкушении матча с родоначальниками футбола. Огромное количество болельщиков собралось на Хельденплатц, слушая репортаж с матча через динамики на улицах, а Правительственный Комитет Финансов отменил заседание ради репортажа с матча.

Вундертим начали не очень удачно, и к 26-й минуте Англия вела уже два мяча, оба гола забил форвард «Блэкпула» Джимми Хэмпсон. Спустя шесть минут после начала второго тайма австрийцы после комбинации Синделар — Шалль — Жичек отыгрывают один мяч. Вальтер Науш после затяжной атаки попадает в штангу, но англичане собрались, и Эрик Хаутон со штрафного забивает третий мяч. Синделар после сумасшедшего прохода хладнокровно забивает второй мяч, делая счёт 2-3, но тут же дальним ударом Сэм Крукс вновь увеличивает разрыв в счёте до двух мячей. Англичане были озадачены тем, что австрийцы оставляли игроков за линией мяча при его потере, австрийцы же вновь взяли игру в свои руки, поражая воображение своей шикарной комбинационной игрой, но им не хватило уверенности в себе. Жичек после углового отыгрывает еще один мяч за пять минут до конца игры, но было уже слишком поздно. Они проиграли со счётом 3-4, но их игра поразила англичан. «Откровение», так назвали их игру журналисты Дэйли Мэйл, а «Таймс» присудили австрийцам «моральную победу», и в восторженных тонах писали об их комбинационной игре.

Два года спустя сборная Австрии играла с «Арсеналом» на «Хайбери», хотя они и вынуждены были называться «Сборная Вены», так как матчи между национальными сборными и клубами были запрещены ФИФА. Они проиграли со счётом 2-4, что побудило Роланда Аллена написать в «Evening Standard»: «Это выглядело прекрасно, это было прекрасно: когда австрийцы научатся конвертировать свою мудрость на футбольном поле в голы, когда они освоят науку победы в матче также хорошо, как они приручили футбол, они заставят всех присесть и поучиться у них». Выводы были налицо, но никто в Англии не удосужился к ним прислушаться.

Вместо этого эти два матча были восприняты как доказательство стереотипа о том, что континентальные команды имеют серьезные проблемы с завершением атак. В отношении австрийцев это утверждение было справедливым, но никто не замечал их талант в контроле мяча, и даже привычно идеализировавший Англию Мейзль не пытался никого в этом разубедить. «Для нас, для Центральной Европы, атакующая игра британских команд, с эстетической точки зрения выглядит малопривлекательной. Такой подход возлагает всю ответственность за голы на центрфорварда и вингеров, в то время как инсайды больше играют как хавбеки, поддерживая атаку… У нас в Центральной Европе центрфорвард — лидер команды благодаря своему техническому превосходству и тактической грамотности, в то время, как в Англии его активность ограничивается использованием ошибок обороны соперника».

Впрочем, он хвалил тот темп, который поддерживали британцы в игре, признавая, что это «смутило и дезориентировало» его игроков. «Недостатки аккуратности своей игры в пас верхом англичане компенсировали уникальной мощью и скоростью своего нападения». Итак, фронт был открыт: мощная, быстрая и несгибаемая Англия против техничной, упорной и не такой бойцовской Европой.

Наконец-таки Австрия добилась желанной победы над Англией в Вене в мае 1936 года. Когда перед матчем Мейзль показал состав Хогану, англичанин усомнился в выносливости форвардов-инсайдов, на что Мейзль ответил, что рассчитывает на быстрый гол в первые двадцать минут, и на защиту добытого преимущества в оставшееся время. И он оказался прав. Синделар раз за разом уводил центрхава Джона Бакера за собой, и был словно предвестником Нандора Хигдекути, 17 лет спустя повторявшего тот же маневр. И уже совсем скоро англичане дважды достали мяч из сетки своих ворот. Джордж Кемселл отыграл один гол в самом начале второго тайма, но, несмотря на нервное буйство Мейзля на бровке, преимущество австрийцев было очевидным. Джек Крэйстон признавал: «Мы не знали, что делать. И были возбуждены до отвращения». Когда маниакальная страсть становится важнее преимущества на поле, британские команды всегда терпят неудачу.

Впрочем, после этого Вундертим стала сдавать свои лидирующие позиции, уступая европейский футбольный трон Италии. В плане схемы итальянцы, в большей степени случайно, играли нечто среднее между дубль-эм англичан и дунайской 2-3-5, но что делало их особенными — так это национальный характер. «Технически гораздо менее подкованные, чем их европейские соперники», писал Глэнвилл, итальянцы «компенсировали это неистовым напором и отличной физической готовностью игроков». Вера в единственную правду атлетизма вообще была сильна в то время, как страной правили нацисты. Но это были и тенденции, заложенные Витторио Поццо, вечно лохматого мечтателя, ставшего гением итальянского футбола в период между войнами.