Почетная ссылка для сеньора
Реальность вновь вернула Анхеля Каппу в современный мир. Мы говорим не о мире футбола, который он никогда не покидал и где, он всех придерживался тех идей, в которые он верил, и в котором он выжил благодаря своему прагматизму, идею, которую он распространил по миру, благодаря своим путешествиям. Мы говорим о мире политики, мире в котором он пережил разрушающий кризис, о котором не будет ошибкой смягчать слова: парень который, сражался против военной диктатуры в конце 70-ых, снова стал просто человеком, что естественно. Ему просто пришлось сменить поля сражений на финансовые рынки, винтовки на 10-летние облигации, и этого достаточно. Это ответ на атаку. И на первом крае этой борьбы Анхель Каппа, наверное, самой достойный представитель мира футбола.
История Каппы – это история не самого талантливого футболиста ("я едва зарабатывал, чтобы выжить"), родившегося и выросшего в Байя-Бланке, левого активиста, заразившегося этими идеями в университете, и закончившего карьеру в 27 лет из-за проблем с коленями. История игрока, которому футбол дал очень мало в материальном плане, зато спас жизнь, чего не могу сказать большинство футболистов с гораздо более значительными банковскими счетами, заработанными ударами пятками и рабонами.
Парень с района, в Аргентине это достаточно много говорит о человеке, Каппа никогда не выпадал из политической реальности, хотя его желание выбраться из неё было чрезвычайно наивным. Ключевую роль здесь сыграла "моя бабушка, которая рассказывала мне о своей жизни. Ничего общего с политикой, только то, что она пережила сама. Она мне рассказывала все очень естественно, и я обнаружил, что такое возможно. Уже потом я осознал причины, по которым бабушка пережила, все что происходило", - говорит он.
От понимания к агитации. Анхель Каппа был членом группы под название "Изначальный перонизм" [исп. - Peronismo de Base], а точнее левого крыла этого движения, очень непонятного для европейцев, которые воспринимали перонизим как политическое движение, охватывающее в своем сюрреалистичном микромире все политические направления сразу. "Мы были с рабочим классом, мы работали на окраинах, но нам не нужно было лидерство Перона", - объясняет Каппа. "Однажды в Мексике, где я тренировал, вышла интервью, где говорилось, что я участвовал в "банальном терроризме. Я почти умер, когда читал газету" – вспоминает он, смеясь.
Итак, мы переносимся в 1976 год. Каппа, воющий в интеллектуальном плане на левом крыле, пытался с помощью бумаги бороться против винтовок диктатуры, установившейся в стране после государственного переворота. Естественно он воевал, поскольку у него было совесть и больше ничего не было: "С тех пор когда я был маленьким, Аргентина жила в режиме постоянных военных переворотов. Во всей этой ситуации в первую очередь вы чувствуете страх. Потом вы осознаете, что военные перевороты совершаются для введения экономических мер, направленных против рабочего класса. Таким образом после страха появляются голод и репрессии. Я помню первый пережитый военный переворот, хотя я был ещё ребенком [1955 год, в то время Анхелю Каппе было 9 лет]. Это было свержение Перона. Появились голод и репрессии. Военные, скажем так, посланные определенными экономическими группами, чтобы навязать их требования против рабочих в пользу владельцев больших капиталов и крупных бизнесменов", - говорит он, использую типичную левую риторику 70-ых годов, которая учитывая современный глобальный кризис, больше не кажется анахронизмом.
Анхель Каппа
Итак, 24 марта 1976 года, когда военная хунта перевернула жизнь аргентинцев, Анхель Каппа, бывший футболист из Байя-Бланки, почувствовал страх. Большой страх. Как политический активист он носил мишень на своей спине, хотя в ту пору стать мишенью было проще всего: "Я сражался на политическом поле, и мы, вместе с моей группой, даже после переворота продолжали все то самое: печатали брошюры, журналы и подобные вещи. Но в любом случае, когда происходит военный переворот, абсолютно все становиться чрезвычайно опасным. Вы не должны входить в какую-либо партию, или участвовать в каких-либо акция, или быть замеченным на них… Репрессии были огромными", рассказывает Каппа.
Спустя несколько месяцев после переворота произошла история, которая навсегда изменила жизнь 30-летнего подпольщика. Было 4 часа утра, и он ехал из дома одного из своих товарищей по печати политических памфлетов, которые переполняли багажник его Citroën 2CV (или 3CV, как их называли в Аргентине). "Я ехал к себе домой и они, как всегда, перекрыли улицу с двух сторон. Они оцепили улицу спереди и сзади и проверяли всех, кто оказался внутри. Итак, военный, который проводил досмотр, попросил мои документы и увидел там мое имя. В Байя-Бланке я был известен как футболист и он мне сказал: "Вы тот Каппа, который играл в футбол?" Я ответил: "Да. Что происходит? Какие-то проблемы?". "Нет, обычная рутина. Проезжайте, проезжайте", – сказал он мне и позволил мне пройти. Он меня не досматривал", - рассказывает Каппа. Его палач был в нескольких сантиметрах от него, а его смертный приговор был напечатан у него на глазах. Что бы то ни было, что прошло, то прошло.
В любом случае, этот случай может довести любого человек. Каппа не был глуп и знал, что могло бы случиться, если бы военный любил водное поло, теннис или баскетбол, больше, чем футбол. "Я всегда рассказываю об этом случае, потому даже сегодня меня поражает то абсолютное спокойствие, которые я ощущал в тот момент. Никогда в жизни я был более спокойным, более расслабленным, более просветленным, чем в тот момент, и даже не знаю почему. Как только я прошел мимо, мои ноги задрожали, я даже не мог ехать дальше, мне пришлось остановиться через две улицы, потому что я умирал от тревоги. Но в том момент я ощущал так безмятежность, которую больше не ощущал никогда", - говорит Каппа.
Причины такое безмятежности, по-видимому, является предметом анализа для психологов или парапсихологов, нов явно не в политическом или, естественно, не в футбольном ключе. Человек перед лицом смерти, избегает её из-за известности своей фамилии, которую он заработал пинанием мяча в составе крошечной команды захолустного города. Разумеется, эта известность имела две стороны: военный знал только о футбольной части жизни Каппы, но многие другие знали его в качестве "подрывного элемента", если говорить языком того времени. Так что пришло время бежать в Буэнос-Айрес, где он оставался бы незамеченным и получить анонимность, столько необходимую для продолжения работы против Видела.
На этом этапе случился ещё один удачный удар судьбы, ещё одна победная встреча со смертью. "Когда я на автобусе уезжал из Байи-Бланки в столицу, проводилась ещё одна проверка на выезде из города. И когда очередь подошла к моему автобусу, они закончили проверку. Так что это была судьба. Я должен был оттуда уехать", - с улыбкой говорит Анхель.
В Буэнос-Айресе мечтам об оппозиции пришел конец. "Я не видел смысла продолжать борьбу. Всегда кто-либо из товарищей оказывался мертвым, или под стражей или… Мы все были разобщены. Кто мог спасти свою жизнь, спасал её", - резюмируют он, объясняя свой отъезд в Испанию, место своей политической ссылки. С 200 долларами в кармане, выдворенный из своего дома, Анхель Каппа приехал в Испанию в 1976 году, когда труп Франко ещё не успел остыть, а дух мечтаний о лучшей жизни висел в воздухе (или так просто говорили).
Потерянный и мучившийся иммигрант вряд ли мог наслаждаться мечтами этой страны. "Мне было очень плохо. Иммигрируя, вы не только отрываетесь от своей семьи и привычек, самых важных вещей, но и оказываетесь в полном одиночестве в новом месте. Байя-Бланка – небольшой, почти семейный город. Тебя знают все вокруг, и не только потому что ты играл в футбол. А здесь тебя никто не знает, ты сидишь без денег с мыслью найти хоть какую-ту работу и просто плывешь по течению, не так ли? Выживание остается единственной задачей. И это все приводит к очень, очень глубокой тоске", - рассказывает он.
В Мадриде, вместе с группой аргентинцев, Каппа продолжил борьбу против диктатуры, агитируя за бойкот чемпионата мира 1978 года, но при этом он не отказался от футбола, как и многие другие аргентинцы, с двойственными ощущениями, получив удовольствие от аргентинской страсти к победе. Он увидел Испанию, которая прощалась с Франко: "Режим Франко уходил, но не полностью. Он не исчез целиком. И левые пришли, но тоже не полностью. В основном приходили те, кто уважал систему. Здесь левые никогда не были левыми, они всегда, скажем так, были средством, чтобы сделать капитализм более достойным".
Затем жизнь Анхеля устаканилась, он встретил женщину и обосновался в Испании, став признанным тренером и экспертом, который у микрофонов объяснял футбол как почти никто на испанском языке.
Одной из его характерных черт как тренера было то, что он никогда не говорил о политике со своими игроками, но в конце концов, видя в каком состоянии многие из игроков остаются после завершения карьеры, они все равно сталкиваются с миром политики. "Они оказываются в ловушке. Их заставляют жить иллюзией подъема по социальной лестнице, но на самом деле это не так. Они выдергивают их из их социального класса и оставляют их в воздухе, они сознательно огораживают их от реальности. Дело не в том, что футболисты забывают откуда они родом, а в том, что они от этого отдаляются. Они перенимают привычки, манеру говорить, рестораны, духи, манеру одеваться угнетателей. Или, чтобы не быть настолько резкими, другого социального класса. Они остаются беженцами, потерянными, потому что их никогда не допускают в эту элиту, давая им только иллюзию, что они к ней принадлежат. Их приближают только ради славы и после того как эти 5 минут славы истекут, они снова оказываются в воздухе, не принадлежа ни к элите, ни к простому народу из района", - рассказывает он.
Прошло более 30 лет, изгнание, жизнь в Испании с поездками в другие страны, в то числе в свою, в качестве тренера, чтобы подхватить какую-либо команду, где бы она не находилась. Жизнь, вдохновляющая усатого левака и нагружавшая ноги бывшего футболиста годами и километрами. Но, тем не менее, суть Анхеля Каппа остается неизменной. "Я левак", - говорит он напрямую по-аргентински. И дальнейшие слова внезапно появляются в его рту. Он говорит и не останавливается потому, что не хочет и, возможно, не может молчать: "Я бы определил себя как сторонника справедливости. Мне кажется, что совершенно несправедливо, что транснациональные корпорации, за которые никто не голосует, управляют миров. Кажется совершенно несправедливым уничтожать планету для того, чтобы работала экономика. Мне кажется совершенно безумной такая экономическая система, как капитализм, где не весь мир может достичь высшего уровня благосостояния, потому что в противном случае мир будет уничтожен через пять минут, планета просто взорвётся, если у каждого будет свой автомобиль и каждый будет потреблять так, как это делаем мы здесь, в Первом мире[1]. Мне кажется безумием, что Джордж Буш отозвал поддержку Киотского протокола[2] со стороны США из-за того, что экономика должна развиваться. Это то же самое, что сказать: "Пусть весь мир сломается, мне все равно, но экономика не может останавливаться". Мне кажется безумным, мне кажется абсолютно несправедливым, то что деньги выдаются банкам, передаются тем людям, которые вызвали эту катастрофу. Я читал, что, если бы те деньги, которые передали банкам и людям, которые ведут нас к этой катастрофе, отдали бы на другие цели, мир бы не знал голода в течение 50 лет. Мне кажется ужасным, мне кажется несправедливым, что никто не может этому противостоять. Сказать такое, значит охарактеризовать себя как левака, не так ли?", - на этих словах его лицо наполняется чистым достоинством. И это лицо доброго человека, который не знает, как обманывать, даже если захочет.
Спустя пару лет после этого интервью у меня случилось внезапное столкновение с Анхелем Каппой. Я работал в программе "Собственные дела", выходящей на Radio Nacional[3]. Тони Гарридо, её директор и ведущий, стал одним из голосов нарастающего недовольство людей перед лицом экономического кризиса. Он беспощадно атаковал рынки, компании и регулирующие органы. Он критиковал политиков за то, что он должен был их критиковать. Среди определенной прослойки людей, маленькой просвещенной группы, измученной корнями кризиса, Гарридо был определяющим голосом. Об заявили EGM [Estudio general de medios – общее исследование СМИ, опрос, среди всего прочего изучающий аудиторию радиопрограмм].
В "Собственные дела" обычно звонят, чтобы высказать свое мнение о текущих событиях. В этот раз темой была национализация аргентинским правительством нефтяной компании YPF, находившийся в руках иностранного капитал, это событие было подано частью испанской прессы как нападение Испанию, поскольку испанской компании Respol принадлежало 51% её акций. Я должен был принимать звонки слушателей, когда позвонил один аргентинец. "Черт, как голос этого парня похож на голос Каппы. Но, конечно, все аргентинцы звучат одинаково", - подумал я. В конце его выступления, я спросил его имя и попросил его номер телефона, чтобы перезвонить. "Анхель", - сказал он мне. "Анхель Каппа!", - вырвалось у меня. Это был именно он, он решил позвонить в качестве анонимного слушателя, чтобы высказать свое мнение.
Он вышел в эфир, Гарридо представил его по имени и фамилии, и Каппы высказал свое мнение. Это кажется огромной глупостью, но для меня стало большим достижением то, что Анхель Каппа, человек с роскошными усами, человек, которые не затыкается в мире где молчат, слушает нашу передачу. Я подумал, что другие 400 000 человек, которые слушали нас в тот момент, не стоили ничего, и все, что мы делаем стоило этого момента.
Предыдущие части:
[1] Первый мир — политическая концепция, которая возникла во время «холодной войны» для обозначения стран НАТО и их союзников в противовес социалистическим странам (СССР, КНР и их союзников — «второго мира»). Страны «первого мира» были демократическими и капиталистическими. В повседневном употреблении понятие «первый мир» сейчас обычно обозначает страны мира, имеющие крупную промышленность и сравнительно мало бедных людей, богатые государства мира.
[2] Киотский протокол — международное соглашение, дополнительный документ к Рамочной конвенции ООН об изменении климата (1992), принятое в Киото (Япония) в декабре 1997 года. Оно обязывает развитые страны и страны с переходной экономикой сократить или стабилизировать выбросы парниковых газов.
[3] «Ра́дио Насьона́ль де Эспа́нья» (исп. Radio Nacional de España. сокр. RNE, рус. Испанское национальное радио) — испанская национальная общественная радиокомпания. Вместе с телекомпанией «Телевисьон Эспаньола» (TVE) они являются дочерними предприятиями общественной телерадиокорпорации «Радиотелевисьон Эспаньола», крупнейшей медийной корпорации Испании.
