«Спартак» – личное дело Федуна
Бывший президент «Спартака» Андрей Червиченко дал большое интервью «Матч ТВ» — об идее побега в Мозамбик во время службы в армии, работе Леонида Федуна в «Лукойле», отказе Артема Безродного от футбола и многом другом.
– С шести лет вы учили французский язык, в совершенстве им владеете. Почему французский?
– Папа так решил. Ему всю жизнь нравился и язык, и Франция. Когда он в коммунистические времена съездил в Париж, приехал весь гламурный. Я до самого окончания университета (исторический факультет МГУ – «Матч ТВ») думал, что совсем не знаю языка. Хотя преподавание было сильное: нам выписывали француза из Сорбонны, который не говорил по-русски. Он с нами две пары сидел и просто общался. Либеральное занятие: мы сидели, курили и пили кофе. Со мной еще учился Сергей Бодров – режиссер.
В 1996 году впервые поехал за границу – в Бельгию. Жена пихает, говорит: «Скажи что-нибудь, переведи». Я ей отвечаю, что ничего не знаю. Но за пару дней освоился и осознал, что понимаю практически все. Потом, когда оказывался во франкоязычной среде, в ухо сами залетали те моменты, которые недоучил. В футболе мне язык пригодился, когда мы вели переговоры с «Лионом», которые ничем не закончились.
– Вы про Титова?
– Да. Они предлагали 18 миллионов евро за Тита и 5 миллионов за Васю Баранова. «Лион» их брал в связке, мы их почти продали. Но вдруг какой-то черненький латиноамериканский парень в «Интере» сломался. Нам из Милана позвонили и сказали: «Берем Титова за 25». В результате они нам тормознули переговоры с «Лионом», а сами за 25 не купили. Итальянцы и честное слово – разные понятия. Французы в итоге тоже нашли кого-то вместо Титова, а Вася на 5 миллионов уже не впечатлил никого. Кроме партнеров по команде: он мог взять трехлитровый баллон с томатным соком и выпить залпом. Не на спор даже, а просто так.
– Мы думали, по-французски вы говорили с Кебе.
– Африканский французский тяжелый. Тем более сенегальский, который со своими прононсами. Я понимал Кебе, мы с ним говорили, но не могу сказать, что получал удовольствие от такого французского. С ним больше общалась моя ассистентка, она лучше меня язык знала. Перед уходом из «Спартака» Кебе пришел к ней с огромным африканским платьем – размером на меня. Для нас это гавайка, а для них – свадебное. Говорит ассистентке: «Выходи за меня». Она ему: «Ты что, совсем с ума сошел?»
Кебе хороший парень, душевный. Никогда не давал себя в обиду, при шутках с расистским оттенком сразу бросался в бой. Достаточно было показать банан, с вилкой атаковал. А что касается языков, в них нет ничего сложного. Даже футболисты, у которых иногда образование заканчивается между четвертым и пятым классом, за три года пребывания в среде начинают говорить. В «Спартаке» не удивлялся, что не все футболисты образованы. Потому что все удивление в армии прошло.
– Самая дикая история?
– Для меня самым большим откровением стали жители центральной Украины – вроде Житомира. Оттуда служили самые дурные: ни читать, ни писать. Я вел политзанятия, вызвал к доске рядового Тычину. Говорю ему: «Покажи нам Южную Америку». Он тычет в США и говорит: «Южная!» Я смотрю на него: «Так, а Северная где?» Он на Аляску показывает. «Молодец, угадал!» Потом предложили ему найти Суринам на карте – вот это зависание на полчаса случилось. Или был у меня прапорщик – придурок. Карлик, рост метр пятьдесят, размер ноги сорок седьмой. Когда рот открывал, матерных слов всегда было больше, чем цензурных. Говорил мне: «Червиченко, … [блин], … твою мать, … [блин], у меня дочка, … [блин], устав общевойсковой службы, …[блин], наизусть знает». Я думал: «Господи, бедный ребенок».
– Вы служили в Чечне?
– Да, в батальоне связи. Папа – идейный коммунист, прямо как в том фильме «Коммунист», где человек топором размахивал. Ну и все: родина сказала, что надо служить, поехал служить. Я вообще мог оказаться в Афганистане, но умудрился проскочить. Там же как: в призывном пункте ребят просто подзывали группой и сразу отправляли. А мы даже не знали о такой перспективе, просто без разрешения отошли и за забор махнули, нас и не забрали. Из Чечни так же легко можно было уехать в Африку, на Кубу, в любую точку мира. Я тоже хотел, через полгода службы почти сбежал в Мозамбик, но меня за задницу стащили с самолета. Папа присматривал за мной и сказал: «Ты здесь остаешься».
– Какая тогда была обстановка?
– Когда демобилизовался в 1987 году, у нас убили трех или четырех офицеров. Начальника штаба, командира батальона. Либо на улице забивали насмерть, либо прыгали на посты – забирали оружие. Страдали больше офицеры. Меня как солдата ни разу не тронули, в Чечне враждебного отношения к себе никогда не встречал. Выходишь на рынок, тебя яблоком угостят, еще что-то дадут, пропустят везде. Я хорошо знал старый Грозный, но недавно не смог по картам понять, где находится Грозный-Сити. Хотя с ориентацией на местности все отлично: я мог в части перемахнуть через забор и незаметно дойти до вокзала – никто меня не ловил и не видел. Я тогда был еще стройный, быстро бегал – догнать тоже не могли. Около переговорного пункта стоял бюст Ермолова, который постоянно взрывали. Я часто бегал туда позвонить родителям и никогда не знал, стоит ли там памятник. Сегодня идешь – стоит, завтра идешь – уже не стоит, взорвали. Мы выходили в Шали, когда там начинались бунты или волнения. Нам говорили, что есть проблема, собирали, экипировали и отправляли в горы. Была реальная вероятность, что могут застрелить. Бабахали из-за любого забора.
– Как папа к этому относился?
– У меня была задача вступить в партию. Так что папа относился к моей службе как к чему-то неизбежному. В университете потом было отделение «История КПСС». Они вообще шизанутые. Когда Чернобыль рванул, всем отделением поехали добровольцами. Они же коммунисты, им надо показать себя, чтобы продвинуться в карьере. Я думаю, никого из них сейчас в живых не осталось. А в 91-м, когда крушили памятник Дзержинскому, работал у комсомольцев. Я им как-то сказал, что с ними на всю жизнь останусь нищим, а они мне ответили, что со мной их всех посадят. Я просто мог сесть в машину и поехать в Питер к друзьям, они там пригоняли контейнер с вещами. Я предлагал комсомольцам то продать, это сделать. А им ничего не надо. Для них главное было пойти в своих комсомольских очках, получить зефиры и прочее. Я однажды потратил на памперсы 20 долларов, они подумали, что я людей по ночам режу, раз у меня есть такие деньги.
– А как вы пришли в нефтяной бизнес? Юрий Первак, например, начинал с заправки.
– Мы взяли кредит, купили в Беларуси пять тысяч тонн керосина и отправили в аэропорт – по-моему, в Домодедово. Потом объемы наращивали: банк понимал, что колесо закрутилось, давал уже другие деньги. В какой-то момент стало понятно, что колесо уже настолько раскручено, что никакой банк не нужен. Бывали, конечно, неприятные моменты. Отправляли мазут друзьям, они кому-то его доверяли, все исчезало. 90-е годы, все кидали друг друга. Что могли, то вырывали, что не могли, теряли. Помните, кризис 98-го года? Все рыдают, курс растет, а у меня полмиллиона тонн топлива на уфимских заводах. Цена на него только вверх и вверх. Я на пляже в Монако сижу, а ценник растет. Они мне говорят: «Забирай!» А я им: «Не хочу пока, некогда». До кризиса мазут стоит 300, а когда я приехал через три месяца – 1100! Так что кризис ударил по мне с другой стороны. Знаете, как будто вам по жопе ударили, а вы вроде ничего, летите.
– Вы рассказывали, как Романцев выгнал Алешандре за то, что тот стриг ногти в раздевалке. Таких случаев было много?
– Это первый пример моего, так скажем, … [офигевания]. Купили защитника сборной за миллион двести, а Романцев говорит: «Он ногти стрижет, он нам не нужен». Потом было то же самое с Романом Василюком. Романцев мне говорит: «Без него чемпионат не выиграем». Окей, если не выиграем, надо брать. Купили за 850 тысяч долларов, дали трехкомнатную квартиру на Арбате. Через две недели мне говорят: «Слышь, а что это за колхозник у нас бегает?» Я смотрю на него: «Олег Иванович, вы две недели назад сказали, что без него чемпионат не выиграете, а сегодня он представитель трудового крестьянства?» Смотрит на меня: «Нет, он нам не нужен. Убирай его». И что с ним делать, что с квартирой делать? Ладно, с квартирой легче: приехали, аргументы привели, на совесть надавили. А 850 тысяч кто вернет? Все, бай-бай, в Белоруссию ушли.
– Вы же бизнесмен. Почему так разбрасывались деньгами?
– Я стал помогать клубу, когда там было продано все, кроме туалетной бумаги. Мне сначала рассказывали сказки, что Лигой чемпионов клуб зарабатывает 10 миллионов в год, что все вернется. Потом смотрю: ни о каком возврате вообще никто не говорит. Предложил обсудить деньги: либо вы выполняете свои обязательства, либо этот клуб уже не только ваш. Разговор был с людьми из клуба, с Юрой Заварзиным. Он, правда, был не совсем самостоятельным. Кто за ним стоял – лучше у него спросите. В прессе еще придумали какой-то бред, что мы с Заварзиным соседи по даче. У меня с ним ни соседних участков, ни даже отношений хороших нет. Они (то ли он, то ли Шикунов) мне просто сообщили, что «Лукойл» собирается пойти в ЦСКА. Я уже на тот момент общался со «Спартаком» и сказал: «Подождите, сейчас все перевернем». У меня в «Лукойле» были хорошие позиции, поэтому удалось все развернуть в другую сторону.
– Вы когда-нибудь жалели, что ввязались в эту историю?
– Я почти сразу пожалел. Знал, что все это билет на расходы, но не подозревал, что расходы будут такими. Вроде продажа игроков есть, спонсорский контракт «Лукойла» есть, Лига чемпионов есть, собственный заработок позволяет. Знаете, что самое странное? Выигрываешь ты золото, а не следующий день думаешь: «И чего?»
– Как чего? Бороться за следующее золото.
– Первая мысль: «Господи, все по новой». Да, покричали, порадовались, попели, потанцевали, наградились. Но начинается новый сезон, тут же тебе говорят, что нужен один игрок, другой игрок – взрыв головы! А просто так не бросишь ведь.
– Почему?
– Чтобы уйти с проклятьем?
– В итоге так и получилось.
– Нет. Это только неадекватные проклятья шлют. Это всегда так будет, среди 140 миллионов процент идиотов не так уж и мал. Я практически не встречал какого-то негативного к себе отношения. Только если на радио иду, интернет-бойцы пишут гадости. Недавно на стадионе был, болельщики с детьми подходят сфотографироваться, просто поговорить. Неприязнь чувствовал, только когда пляжным футболом немного занимался. Увидел близко этих беснующихся людей на трибунах – удивительная категория граждан.
Я, кстати, в «Спартаке» совершенно был не готов общаться с болельщиками и тем более прессой. Пришел совершенно из другого мира, который жил иначе. Реально не понимал, что любая сказанная фраза будет подхватываться, тиражироваться и обсасываться. Я как-то даже говорил: «Слушайте, журналисты хуже блатных. При блатных надо думать, что говоришь, а при журналистах вообще ничего говорить нельзя! Все переврут и перевернут. И если блатных еще можно как-то за язык подтянуть, то журналистов за что подтянешь?»
– У «Спартака» была своя команда в Конго. Зачем?
– Юра Заварзин занимался ювелирным бизнесом, хотел добывать бриллианты. На Чукотке было то же самое, кстати. Сделали в Конго команду, отправили форму, матрасы. В любой бизнес нужно входить красивым путем, это был один из таких вариантов. Вы же знаете, как появился Мукунку? Это был расчет за деньги, форму и матрасы. В сумме на 173 тысячи! Мы не сумасшедшие, чтобы ехать в Африку за матрасами и формой. Я им сказал, чтобы прислали игроков на выбор. Они прислали четырех, а мы оставили одного Мукунку. Иваныч сказал, что он более-менее.
– Что еще удивляло?
– Люди в клубе фонтанировали идеями дополнительного заработка. Сделали свою водку, туристический бизнес открыли. Почему-то многие считают, что вокруг одни идиоты. И если человек болеет за «Спартак», то он придет в спартаковское агентство и купит тур дороже, чем он стоит не в спартаковском агентстве. Оказалось, что идиотов практически нет. Люди хоть и бьют себя в грудь, что они за «Спартак», но выпускать деньги из рук просто так не хотят.
Что касается самого клуба, то мне досталась компания вообще без бухгалтерии: предыдущее руководство «Спартака» всю ее шмякнуло. Ко мне стали приходить люди, требовать миллионы долларов. Через банки выясняли, кто фантазийно приходит, а кому реально деньги должны. Чтобы все привести в порядок, пришлось потратить сумму, приближенную к 30 миллионам. Я же, по сути, купил разбитый автобус, пачку контрактов и название, которое Алешина (председатель общества «Спартак» – «Матч ТВ») все время пыталась оспорить. Даже база в Тарасовке не имела к «Спартаку» никого отношения, до нас принадлежала профсоюзам.
– Повар из Тарасовки Анна Павловна Чyркина утверждает, что вы лишили ее клубной пенсии размером в 200 долларов, а вернули только после разговора с Симоняном. Действительно?
– Я думаю, что такое могло произойти только в одном случае: если бы Анна Павловна натаскала продуктов на более существенные суммы, а мне бы кто-то об этом сообщил. Не помню, чтобы Никита Палыч приходил ко мне с таким вопросом. Он один раз мне звонил, просил вернуть советские кубки, которые стояли в моем кабинете. «Спартак» утверждал, что я их не отдаю. Хотя структуры Федуна сами прописали отдельное положение, чтобы кубки возвращались по определенной процедуре. Отдашь их просто так – потом придут на следующий день и скажут, что ничего не отдал. Я говорю Симоняну: «Никита Палыч, вам отдам, потому что доверяю. А им нет – если только по их процедуре». Он ответил: «Андрюша, ничего не надо, меня только не впутывай». Несколько месяцев стоял вой, что Червиченко кубки не отдает. А я давно с ними сфотографировался, они только пылились и мне в принципе были не нужны.
– Вы же любите коллекционировать и особенно увлекаетесь живописью. Так и покупаете картины Айвазовского?
– Я почти расстался с Айвазовским. Мне надоел XIX век, сейчас больше покупаю картины наших русских современников. Я замучился бороться с некомпетентностью, потому что некомпетентность у нас не только в футболе. Она и на антикварном рынке, и на рынке экспертизы. Есть бабушки, которые что-то соображают, но когда заключение по живописи делает бывший рентгенолог из детской поликлиники, мне это не очень нравится. Я решил, что лучше буду видеть художника живьем и понимать, что это именно его работа. Просто покупаешь шикарную вещь, делаешь экспертизу, а тебе рентгенолог, который ничего не соображает, начинает доказывать, что ты купил фуфло. При этом запросы живых художников не сильно отстают от запросов умерших. Конечно, цены не как за Айвазовского, но за большую картину просят около 30 тысяч евро.
– Если перед вами будет картина за 30 тысяч евро и за 30 тысяч рублей, вы их легко отличите?
– Их отличит любой, кто просто сосредоточится. Если на картине человек, то у него должно быть нормальное лицо, пропорциональные пальцы, глаза не в разные стороны. Это видно, поверьте. Только Айвазовский мог за полтора часа двухметровую картину нарисовать. Он из-за чего неповторим: его скоростной мазок невозможно подделать. Поэтому Айвазовского легко определить, но не все наши эксперты даже об этом знают. Формат полтора метра на метр он мог за 3-4 часа написать, а любой другой тратит на это 2-3 месяца.
А что касается экспертизы, был один забавный случай. На каком-то интернет-аукциончике увидел зонтик за 10 тысяч рублей. Я увеличиваю фотографию, смотрю, а там рукоятка – то что надо. Говорю помощнице: «Купи, но, наверное, нас обманывают, хотят просто десять тысяч украсть». Но нет: через неделю получаю зонтик, а рукоятка там Фаберже – как и положено. Стоимостью 40-50 тысяч долларов.
– Александр Хаджи в интервью нам намекнул, что Владимир Путин лично попросил Вагита Алекперова позаботиться о «Спартаке», поэтому в клуб и пришел «Лукойл».
– Это полная ерунда. Самое смешное, что награждение и прием в Кремле я организовал. Просил людей, то и се. Только Юра Заварзин сделал все, чтобы я на прием не попал. Не включил в списки, меня и не пустили. Я ему потом сказал: «Ладно, дружок, мы с тобой это еще и вспомним».
– Алекперов увлекается футболом?
– Он очень приятный человек, располагающий к себе. Мне кажется, что футбол его не слишком увлекает. Его больше интересует имя «Лукойла» в разрезе футбола, что оно не в лучшем свете из-за проблем «Спартака». Компания делает все что может, но она не может накачать задницу футболиста бензином и керосином. Я думаю, что Алекперов имеет влияние на Федуна как глава компании, но проект «Спартак» – личное дело Федуна. Конечно, совещательно-рекомендательный голос у Алекперова есть, но последние решения за Федуном.
– Кто-нибудь кроме Федуна пытался у вас купить «Спартак»?
– Один наш известный менеджер разговаривал со мной несколько раз. Он не раскрывал, кто именно покупатель, но я догадывался. Не срослось по двум причинам: один раз назвал заоблачную сумму, второй раз – уже дал обещание Федуну. Скажу только, что говорил со мной Герман Ткаченко. Я ему назвал сумму в 100 миллионов, он как-то не вдохновился.
– Федуна не смутила сумма, которую вы ему назвали?
– Не знаю, спросите у него.
– Чем занимался Федун в «Лукойле» до «Спартака»?
– Он больше возглавлял финансовую и инвестиционную группу. Леонид Федун – очень хороший специалист в плане зарабатывания денег. Были времена, когда на проектах с финансами он зарабатывал больше, чем компания зарабатывала в проектах на нефти и нефтепродуктах. Тем для меня удивительнее, почему он за 15 лет не может разобраться в небольшом футбольном клубе из 20 человек. Да, был проект «Золотой граммофон», но футбольный клуб – совсем другое. Здесь не бывает такого, чтобы золотые трусы вышли, поверещали и получили статуэтку. В футболе так не выигрывают. Здесь что-то вроде карт: присутствует и обман, и блеф, и подлость. К тому же вокруг огромное число проходимцев, потому что деньги-то какие. Я как-то считал, что в нашем футболе крутится около двух миллиардов долларов ежегодно.
– Юрий Первак в интервью нам говорил, что одно время вы с Федуном владели игроками 70% на 30%. Да?
– И у кого было 70?
– Неизвестно.
– Федун выкупал клуб в два или три этапа. В зависимости от того, какое на тот момент было процентное соотношение акций, так мы игроков и покупали. Потом расписывали ситуации, кому и сколько в случае инвестиций отходит. Предположим: у меня 100% прав на игрока, а клуб его продал. С чего мне делиться? Но если игрок 60/40, а его продали, то понятно, что 60% денег одним, 40 – другим.
– 100% – это случай Егора Титова?
– Да. Когда произошла история с допингом, решили, что раз Червиченко взял этого доктора, то пусть Червиченко за свой счет и платит Титову зарплату во время дисквалификации. Зарплата – миллион долларов в год. Я им сказал, что раз так, то логично, что он теперь мне и принадлежит.
– Доктор – одна из тех ошибок, которые вы признаете?
– Только дураки не признают ошибки. Но основная ошибка – назначение Чернышова, доктора-то он уже притащил. При этом вспомните, как молодежная сборная при Чернышове играла. На первом месте идут, Павлюченко забивает, все парни отлично смотрятся. Какие мысли у нас? Сейчас возьмем Андрюшу, он перетащит с собой всю лучшую молодежь, все сливки. Мы сделаем смену поколений, у нас лучшая команда. Логично?
– Логично.
– Но вместо создания команды человек начал заниматься заработками. Например, покупаем Белозерова за миллион, а потом его невозможно продать за триста. Это что? Я не могу, конечно, утверждать, за руку его не ловил, но вот такая история. Потом эти Шафары, Станичи, Хрманы. Я даже фамилий до этого таких не знал. Но тренер говорит, что все супер, мы сейчас угадаем и всех порвем. Ну и матч с «Локомотивом», когда я сказал: «Все, … [конец], мы его убираем». Шикунов мне говорит: «Посмотри, они в линии играют, а между линиями 60 метров!» Чернышов их построил в две шеренги: одна на линии штрафной, другая на линии центра поля и вратарь Шафар.
А с Шикуновым, кстати, после всех этих Огунсаний и Скарлеттов мы дружить и перестали. Когда Скарлетта увидел, уже через день орал: «Что за … [фигню] ты привез? Что это за чучело волосатое тут бегает?» А в последние пять лет с Шикуновым вообще ни словом не перекинулись. Хотя многие из тех легионеров, что приехали в «Спартак» и ничего не показали, потом выигрывали титулы. Просто на них здесь сразу давили и тюкали. Взять, например, уругвайца этого: с белыми волосами, который весь в наколках. Соса, по-моему. Он еще не приехал, а про него начали писать истории: что он засранец, что он на какой-то тренировке в Уругвае в штаны нассал. Человек еще на поле не вышел, а с него уже течет все, что про него написали. Или Баги: после первой игры он черная пантера, после второй – обезьяна. Бедный парень, не успевал перестраиваться.
– Вы рассказывали, как Фло укусил Шикунова за руку. Много таких историй было?
– Мы как-то прилетели в Прагу играть, выходим из самолета: все темнокожие без носков. В рубашках без галстуков, с запонками огромными. Я их спрашиваю: «Вам тут что, племя? Носки наденьте!» Они отвечают, что носки остались в Москве. Попросил Саню Хаджи пойти в торговый центр, купить им носки и галстуки. А то приехали, как папуасы: на босу ногу, без галстуков, шпана какая-то.
– Впечатляли только африканцы?
– Нельзя плохо говорить про умерших, но Артем Безродный соответствует тому описанию людей из моей армейской части. Не умел толком читать, ставил крестик вместо росписи. Я могу девочек-администраторов привести, которые подтвердят. Мы ему здесь минимальное образование дали. Но потом Артем сделал выбор в пользу другой жизни. Начальник охраны ездил к нему в Сумы, он вышел со своей бригадой и сказал, что выбирает жизнь другую, лихую. Футбол его больше не интересует.
– Футболистов часто обманывают. Самый невероятный пример?
– Мой бывший воспитанник просто так отдал 40 миллионов рублей, еще при том курсе. Ему сказали, что если в банк положить, то будет 15% в год. А если им отдать, то 15% в месяц. На листе бумаги просто что-то нарисовали и все. Я спрашиваю: «А как ты деньги отдал, давай посмотрим, что за документы?» А он говорит, что отдал как пожертвование, ему сказали написать, что отдает безвозмездно на какой-то бизнес.
Поэтому агенты им как матери, как отцы. Они их ограждают от таких вещей. Когда хороший агент, например, как Олег Артемов с сотней клиентов, он живет с двумя телефонами, привязанными к ушам. Если вы думаете, что только футболисты звонят агентам, то вы заблуждаетесь. Еще больше агентам звонят их жены или те, кто считают себя женами футболистов. Проблемы у них самые разные: от украденной шубы до объяснения, как за что-то заплатить.
– Что бы вы исправили в «Спартаке», если все вернуть назад?
– Если вернуться назад, то ни одного неизвестного игрока не купил бы сразу. Фиксировал бы цифру, а сначала брал бы только в полугодовую аренду. Я тогда ничего этого не понимал, потому что пришел из нефти, совсем из другой отрасли. Второе – не надо было назначать Чернышова. Надо было сразу Федотову отдать все, его тренером сделать. Владимир Григорьевич – золотой человек. Тогда было бы у нас все лучше и продуктивнее. Всех наших ребят он выпустил бы еще раньше, чем он в итоге вышли. И Торбинского, и всех-всех-всех. Я же вообще хотел тогда назначить Ярцева вице-президентом по спортивной части. А он ко мне пришел вместе с Дасаевым, думал, что главным тренером ему скажу быть. Когда Ярцев услышал мое предложение, вспылил и сказал, что вице-президентом не будет. Хотя совершил большую ошибку: через несколько игр стало понятно, что Чернышов ни о чем, мы бы Ярцева вместе с Дасаевым и поставили бы тренировать.
– Вы как-то сказали, что мы никогда не узнаем правду об уходе Сычева.
– А чего там узнавать? Там же все известно. Человек беспредельно пытался разорвать контракт, потому что на него был нереальный спрос. Жадный папаша хотел все сожрать в одну глотку, его агенты приходили ко мне с разными предложениями. Я хотел Димку оставить, но когда понял, что Сычеву куда-то продаться важнее, чем остаться и играть, решил расставаться. Он получал 2500 долларов в месяц, мы ему за три месяца подняли до 10. Они хотели 40. Я отвечал: «Вы подождите, 40 дадим попозже, пусть поиграет». Но они хотели все и сразу. К счастью, ситуацию удалось вывернуть в разговор с «Марселем», клуб получил 3 млн евро. Хотя Киев хотел его за миллион забрать, причем деньги там шли не нам.
– Почему «Спартаку» не удалось договориться с Андреем Аршавиным?
– Мы договорились. Прямо в этой комнате, где мы сейчас с вами сидим. Разговор шел про троих: Быстрова, Денисова и Аршавина. Покупали их недорого, почти даром: два миллиона долларов за всех – у них контракты заканчивались. Но Аршавин хотел, чтобы Романцев ему подтвердил, что он будет играть нападающего. Я говорю Андрею: «Какая тебе разница, что он сейчас скажет? Будешь играть хорошо, будет ставить в нападение». Нет, говорит, хочу от него услышать. Я три раза заходил к Романцеву, просил, чтобы он сказал Аршавину то, что Андрей просит. На третий раз Романцев согласился. Заводим к нему Аршавина, Романцев говорит: «Ты будешь играть там, где я тебе скажу». Аршавин послушал его лекцию, сказал, что все понял, поблагодарил меня и уехал.
– Романцев не хотел покидать пост президента?
– Конечно, Олегу Ивановичу тяжело было. Он умом понимал, что ему не надо быть президентом, но ему тяжело было терять статусность. У него даже глаза гасли. Но мне как быть? Выстраивать структуру, в которой один человек может все перевернуть одной подписью? Так же невозможно. Романцеву рассказывали, что у него свой пакет акций, который, можно сказать, был виртуальным. По факту Романцеву там мало что принадлежало. В итоге, когда я покупал клуб, Романцев получил гораздо меньше, чем должен был. Ни его должность, ни записанные проценты, как оказалось, ничего не решали. Конечно, при определенной поддержке Романцев мог сказать остальной команде, что они никто, но сам по себе – нет.
– Романцев мог бы сейчас тренировать?
– Давайте не будем трогать Олега Ивановича. Хороший, заслуженный человек. Много сделал для футбола, много выиграл. После такой перегрузки каждый имеет право на отдых. Ведет он себя абсолютно достойно. Я думаю, что его очень сильно подкосило то, что в «Сатурне» он проиграл четыре из пяти матчей и не добыл единственную бронзу для Московской области. Потом «Динамо» – все это убило в нем уверенность, самооценку. Мы же выходили на большинство матчей, а он говорил: «Порвем, порвем». Люди выходили и рвали, хотя мне казалось, что не должны. Но «Сатурн» и «Динамо» в Романцеве погасили бойца. В третий раз он не стал рисковать. У нас же народ от любви до ненависти переходит за полпрыжка. Думаю, если бы он сейчас пришел и проиграл три игры, его бы такими словами эпитетами наградили бы, что ему вообще ничего никогда не хотелось бы.
