«Мы уехали в Германию, чтобы брата не забрали в Чечню». Немец, забивавший за «Спартак»
Денис Романцов встретился в Дюссельдорфе с Эдуардом Левандовским.
Левандовский родился в Свердловской области, а на туринской Олимпиаде отдал две голевые передачи за сборную Германии. Уехав через два года из «Адлера Мангейм», который тренировал Дэйв Кинг, Эдуард за семь сезонов в КХЛ набрал 139 очков, дошел с «Атлантом» до финала и стал капитаном «Автомобилиста», а прошлым летом вернулся в Германию.
- Почему вы начинали именно в хоккее с мячом?
– А это главный спорт в моем родном Краснотурьинске. Там была команда первой лиги. Я сам в девять лет приходил по утрам и чистил лед от снега. Играли при минус тридцати – коньки у меня были на два размера больше, чтобы можно было залезть в них в шерстяных носках. Десять минут поиграешь – бежишь к батарее, руки-ноги греешь. Если уши открыты – перепонки опухали. В метель мячик сдувало, мучились страшно. А потом наш тренер переехал с семьей в Германию. Он немец, как и я. В Краснотурьинске было немало немцев. Во время войны людей с немецкими корнями ссылали в Казахстан или на Урал.
- Как ваши предки оказались в России?
– Это началось при Екатерине II, она же немка была: земли в России много, профессиональных рабочих мало, вот она и давала землю людям из Германии, чтобы те развивали страну. Но это было в восемнадцатом веке, а наше поколение по-немецки уже особо не говорило: родители знали его на уровне школьной программы, а я вообще не знал. Вообще в моем детстве не придавалось такого значения национальности – я знал, что я немец, но не понимал, чем отличаюсь от остальных.
- При этом фамилия у вас польская.
– Так раньше же пол-Польши было Германией. Среди немцев много фамилий, которые на -ski заканчиваются. Например, леверкузенский «Байер» еще недавно тренировал Саша Левандовски. Правда, я читал, что весной у него диагностировали эмоциональное выгорание, а летом его нашли мертвым.
- Как вам жилось на Урале?
– По меркам начала девяностых – хорошо. У нас были машина, дача, гараж. Отец работал старшим мастером на алюминиевом заводе, мама – в детском садике, а потом начальником жилищного отдела в горисполкоме – это считалось хорошей должностью. Но, когда родители надумали уезжать, продали все – квартиру, дачу, машину. Думаю, специально сожгли мосты, чтоб нельзя было вернуться.
- Как вы отреагировали на решение родителей уехать?
– Я им сказал: «Не поеду в Германию. Нечего мне там делать». В пятнадцать лет я уже провел пару игр за взрослую команду Краснотурьинска, вместе с Евгением Иванушкиным, семь раз потом ставшим чемпионом мира. Меня уговаривали остаться, но сам я еще не мог решать, родители лучше меня все понимали. Даже после переезда я хотел быстрей вернуться, увидеть друзей, а родители сказали: «Восемнадцать исполнится – можешь ехать».
- Съездили?
– Да, когда стукнуло восемнадцать, сразу купил билет, полетел на родину, пробыл в Краснотурьинске две недели – и мне хватило. Сами понимаете, это был 1998 год, не Москва и даже не Екатеринбург, контраст с Германией ощущался очень сильно.
- Родители объясняли вам, почему решили уехать?
– Был 1995 год, у моего старшего брата подходил возраст для службы в армии, из нашего города многих забирали в Чечню, и его тоже могли туда призвать. Так что родители очень торопились с отъездом, чтобы брата не успели забрать. В Краснотурьинске я закончил девять классов, собирался в десятый, но 14 сентября мы переехали.
- Сильный был шок для вас?
– Первое время была депрессия. В России вечером начинается тусовка, а в Германии, наоборот, тишина, ничего не происходит, вокруг ни души. Когда я вернулся в Россию и стал играть в КХЛ, мне доставляло удовольствие прогуляться вечерком – столько людей на улице, все родное. К тому же родители очень долго искали работу. Мама и сегодня воспитатель в детском садике Бремерсхафена. А папа умер восемь лет назад.
- Где жили после переезда в Германию?
– Первые недели – в общежитии для переселенцев, а потом мамины родственники, приехавшие в Германию из Казахстана, сняли нам квартиру в Бремерсхафене. У меня еще возникли сложности с изучением немецкого – я попал в класс, где было пятнадцать русских и три турка, а в хоккейной команде Бремерсхафена было десять русских. Конечно, я многое понимал, но сам по-немецки не говорил очень долго, у меня до сих пор акцент.
- А когда начали говорить?
– После знакомства с будущей женой Эрикой. Она родом из Казахстана, но приехала в Германию в девять лет и попала в немецкий класс. Со мной она всегда говорила на немецком, потом я перешел в команду, где было только два русских, а в следующей команде, кроме меня, вообще никто по-русски не говорил.
- Хоккеем, получается, вы занялись уже в Германии?
– Да, дома я пять лет играл только в бенди, поэтому здесь сначала было трудно обращаться с шайбой и новой клюшкой, я их просто не чувствовал. Шайба мне чужой была после мяча, первое время я не только с соперником боролся, но и с ней. При этом уровень команды был такой, что я на тренировках всех легко оббегал и так.
- Сколько зарабатывали?
– Первая моя зарплата – пятьдесят марок. Я жил в восьмидесяти километрах от родителей, и этого хватало и на еду, и на одежду, и на дискотеки. В шестнадцать лет – как без дискотек? Самое классное время было. Однажды зашли покушать с ребятами, моими соседями по квартире, один из них увидел знакомую, а та с сестрой.
Мы покатались, потанцевали, так и затянулось – сегодня у меня с сестрой той знакомой трое детей: Олеся, Давид (в честь моего деда Давыда) – он уже хоккеем в Дюссельдорфе занимается – и Далия. Я имени Далия раньше не знал, но мы с женой договорились, что если будет девочка, имя выбирает она – не знаю уж, где она его нашла, но сейчас я к нему привык, оно мне тоже нравится.
- Ваша первая реакция на предложение «Спартака»?
– Было волнительно: переезжать-то надо было не одному – с семьей, у нас уже было двое детей, а я знал, что будут длинные выездные серии, что меня будут закрывать на базе, что редко буду дома. Тем не менее решились.
Попал вроде бы в народную команду, «Спартак», но он тогда только возрождался, профессиональная работа была на нулевом уровне. Приехал – и наступил экономический кризис. В итоге первые три месяца я не получал зарплату, а мне надо было за квартиру платить. Это было что-то.
- А конкретнее?
– В Германии платят меньше, но регулярно, предоставляют машину и жилье, а в Москве я сам себе искал квартиру, к тому же подписывал контракт при одном курсе евро, потом он изменился, но я все равно не знал, получу ли я хоть что-то. Нас закрывали на какой-то базе, в лесу, где почему-то ходили беременные женщины, мы сидели по трое в комнатах, у нас стоял маленький телевизор с антенной, и в нем ничего нельзя было разглядеть.
Дома я сначала почти не бывал, потому что после игр в Москве мы отправлялись на выезд. Сначала это все шокировало – полетели в Хабаровск на рейсовом самолете, тренер разбудил на раскатку в два часа ночи по московскому времени. Выхожу, вообще не понимаю, что происходит – после раскатки сплю, выхожу на игру, в ушах гудит, организм спит, на табло – 0:4.
Жена оставалась одна, если у детей был насморк, она не знала куда идти, и никто ей не помогал. Это было суровое испытание. Когда не платили, была мысль вернуться в Германию, но я понимал, что если уеду, то уже не вернусь, а все равно хотелось чего-то добиться на высоком уровне, доказать себе, что могу играть не только в Германии. Зато после тех сложностей мне уже намного проще – вообще в жизни, не только в хоккее.
- Почему квартиру искали сами?
– Сначала в «Спартаке» сказали: «Приезжай – смотри квартиру». Я приехал, а она в двадцати минутах пешком от станции «Динамо». Но мы-то в «Сокольниках». Зачем так далеко? Мне нужно рядом с нашей ареной. «А, ну тогда ищи сам». Два месяца я жил у вратаря Димы Кочнева, потом нашел квартиру на Преображенской площади, рядом с метро, причем она стоила гораздо дороже, чем на «Динамо», хотя была меньше по площади, а из евроремонта там были только пластиковые окна.
- Когда в «Спартаке» вернули долги?
– На второй сезон. А сначала мы со словаком Бранко Радивоевичем гадали: заплатят ли нам в принципе хоть когда-то. К тому же в команде было много молодых ребят, которые не успели ничего накопить и каждую неделю вынуждены были занимать деньги. Сам я если и брал взаймы, то только у Димы Кочнева чуть-чуть, а так в основном – давал.
- К жизни на базе привыкли?
– Честно говоря, очень уж часто я там не ночевал. Я обычно сбегал оттуда. Там были дырки в заборах, я незаметно пролезал, ловил машину и рано утром возвращался. Я там не один такой был. Хотя многие, может быть, не домой убегали, а в другое место.
- Какой из обменов, пережитых в КХЛ, самый шокирующий?
– Первый – в «Нефтехимик». «Спартак» предложил мне новый контракт, он меня не устроил, на что мне сказали: не подпишешь – обменяем. Я думал, что меня просто пугают, но оказалось, что нет – отправили в Нижнекамск. Я перевез туда семью, отыграл две недели, наступила олимпийская пауза и мы всей командой, взяв жен и детей, полетели в Арабские Эмираты. Потом семья вернулась в Германию, а я доиграл сезон, живя один. Мы тогда прошли первый круг плей-офф, обыграв «Авангард», чего от нас никто не ждал.
- Как Ржиге удалось вывести «Атлант», вашу следующую команду, в финал плей-офф?
– Дима Уппер, с которым мы играли в «Спартаке», а потом вместе перешли в «Атлант», сказал в начале сезона: «У нас хорошая команда. Блин, да мы до финала можем дойти». Я подумал: какой там финал, сезон только начался, проигрывали всем, тренером еще Борщевский был, но пришел отличный мотиватор Ржига – мы на все игры стали выходить заведенные, с огнем в глазах. Сначала я поражался тому, как он орет, матерится на судей, в Германии-то попробуй скажи что-то судье – сразу выгонят. Ругань Ржиги выглядела дико, но я потом привык: это помогало игрокам. Обычно российские тренеры стоят за спиной у хоккеистов и ворчат – критикуют игроков, жалуются на них, а у Ржиги был другой подход, он свой негатив выплескивал на судей, а не на игроков.
Мы и на следующий год могли выступить успешно, но ушли Ржига и многие игроки – из защитников остался только Макс Семенов, остальные ушли. Ржига говорил, что переходит в хорошую команду и хочет взять меня с собой, потом стало понятно, что он имел в виду СКА, но их руководство ко мне так и не обратилось.
- Что случилось после вашего возвращения в «Спартак»?
– Плохой год получился – хотя на базе нас уже не запирали, перед играми ночевали в Holiday Inn. Меня вызвали в сборную, но я порвал связки колена и все лето проходил в гипсе. На первый день сборов в «Спартаке» пришел через неделю после того, как сняли гипс. В итоге у меня там не получилось, как и у всей команды, опустились на последнее место, я просил обмена, были предложения, меня не меняли, а потом «Спартак» без моего ведома договорился с «Нефтехимиком». Причем у меня в контракте стоял пункт, что без моего согласия обменять не могут, я был поставлен перед фактом, но махнул рукой – все равно сезон не удался.
- Два последних года вы жили в России без семьи?
– Да, потому что старшие дети пошли в немецкую школу. В первый сезон я раз пять летал домой, а во второй – только раз, после рождения третьего ребенка. «Автомобилист» не отпустил меня на роды, отпустил только потом на три дня, а у меня дорога из Екатеринбурга почти сутки заняла – я прилетел, посмотрел на дочь, поспал и вернулся. Восемь месяцев без семьи – это очень трудно, это отдаляло нас друг от друга. При этом в Екатеринбурге мне из российских городов нравилось больше всего – меня сделали капитаном, рядом было много школьных знакомых, переехавших из Краснотурьинска, да и уральский воздух, уральский снег, лес рядом с ареной, где мы тренировались – все это как в детстве, все это знакомо. У меня была своя жизнь, у жены и детей совсем другая, за восемь месяцев я привыкал жить в одиночестве как дикарь, а в семье cнова появлялись какие-то обязанности. Когда я вернулся в Германию, мы недели три заново привыкали друг к другу.
Перейдя в «Дюссельдорф» (пятнадцатый по посещаемости клуб Европы – 8012), Левандовский выдал самый результативный сезон в карьере: забросил двадцать одну шайбу, из них четыре – в хоккейной Лиге чемпионов. Узнав, что после интервью я еду в Леверкузен на футбольную Лигу чемпионов, Эдуард добавил:
– Я тоже там иногда бываю. Да и в Дюссельдорфе команда хоть и во второй лиге, но есть новый стадион и он постоянно битком. А русский футбол я вообще смотреть не мог. Включал, видел поле и мне скучно становилось. В Москве пришел однажды в «Лужники» – игроки далеко, ничего не видно, народу нет. Одни солдаты.
«Сердце остановилось на 58 секунд». Как вратарь чемпионского ЦСКА боролся за жизнь
Фото: Gettyimages.ru/Christof Koepsel/Bongarts; РИА Новости/Виталий Белоусов; Gettyimages.ru/Alexander Hassenstein/Bongarts
В общем история с Сашей Левандовски очень и очень скверная. За неделю до смерти его застукала полиция - в машине ночью с 12-летним румынским мальчиком. Прокуратура начала расследование по статье "секс с малолетними". Не выдержав позора и раскаявшись в преступлении (как он и написал в предсмертном письме-признании), Сашей Левандовски совершил самоубийство.
При чем здесь гражданские люди, о которых ты здесь пишешь. закон боевых действий в городе- если из здания работает гранатометчик или снайпер, вызывается бмп и долбит по зданию из 100мм пушки.
О гражданских и мирных жителях никто не думает. На это есть политики.
Я с ним полностью согласен.
Нужно было договариваться с советским генералом. Я уверен, он точно не хотел войны и тем более, чтобы его народ и республику разровняли с землёй. И к тому же я уверен, что тогдашняя инфраструктура республики не ровня вообще ни разу нынешней. Исходя из этого, прийди они к компромиссу в начале 90х, то сейчас ЧР не была бы таким дотационном регионом и на бумагах не было бы суммы 400 с чём-то лярдов рублей вливаний.
Насчет геноцида русских. Там где я жил только одних людей убивали из-за их национальной идентификации. И эти люди русскими не были. До распада советов Русские в ЧИАССР были привилегированнее чем те кто возвратились домой в 57 году и они, естественно, в большинстве случаев были несправедливы по отношению к этим "возвращённым", которым запрещалось на своей земле говорить на родном языке и исповедовать свою религию. Плюс бытовые ссоры. И после распада в этой неразберихе кто-то по своему искал справедливость за годы советской власти, за 44-й год на ровне с личными мотивами мести. Я все это к тому, что такого поголовного убийств на национальной почве не было. Геноцид Русских начал раскручивать в гос пропаганде после первой кампании и этим приемом они и сейчас пользуются нехило.
В детстве меня мучал вопрос как так народ РФ допустил такую трагедию, но теперь, видя трагедии Украины и Сирии, я понимаю, что очень даже легко.
Но мне показалось, что заголовок статьи больше похоже на псевдопричину отъезда. Знаю очень много семей, уехавших из России через Германию, поскольку правительство Германии гарантирует получение гражданства по нацпризнаку, после известных событий 75летней давности
1. срочку проходил 2 года+год по контракту. причем недалеко от тех мест. о которых идет речь.
2. приказа занять вокзал вообще не было. откуда у тебя такая информация? поделись ссылкой. или ты трепло))? мотострелкам ставилась задача обеспечить коридор между Первомайской и еще какой то улицей, забыл название.
3. насчет техники- такую же технику использовали в КТО в нулевые, поэтому только дилетант может назвать ее допотопной.
4. Савин не ушел, вел бо это так. Но кто завел бригаду в кольцо? Кто не провел разведку? Кто перепутал поворот? Офицер должен выполнять задачи , при этом сохранять по максимуму лич. состав.
На трепло больше похож ты. Посмотрел на ютубе фильм "60 часов майкопской бригады" и возомнил себя специалистом в военном деле.
по поводу техники-она никогда не бывает полностью исправной, спроси об этом любого офицера или простого солдата, например механика-водителя бмп.
ну а про разведку... какие нафиг квартиры обходить!? боевой устав изучи, а потом пиши подобные комментарии.
В принципе, я о том же и писал, Кондратьев это подтверждает, что в большинстве своем беспредел творили приезжие с горных районов Чечни, которым промыли их пустые мозги, автору тоже вот выбраться чечены помогали знакомые. Я бы просто не хотел бы говорить, что все 100% чеченского населения устраивали охоту на Русских, это явное преувеличение. Но вот то, что этот самый геноцид был - повторюсь, факт очевидный. Как и тот факт, что нашим властям было плевать на происходящие там события, русские из Чечни еще с 90 года начали писать письма в Москву с просьбой разобраться в ситуации, но результат вы сами знаете